Даже самые яркие звёзды гаснут

      Бессмертие.       Для обычных людей идея вечной жизни всегда кажется привлекательной, ведь смерть, так верно и терпеливо выжидающая подходящего часа, до ужаса пугает. Незнание, непонимание, что тебя ожидает по ту сторону.       Мучения или лёгкость небытия?       Сможем ли мы получить то желанное забвение, то спокойствие, которое словно вода ускользает сквозь наши пальцы? Сможем ли ухватиться за то мнимое и невесомое, что так дразняще виляет хвостом перед лицом? Сможем ли оторвать ноги от земли и вспорхнуть ввысь? Или рухнуть плашмя вниз?       Люцифер часто вспоминал в моменты хандры своё изгнание с небес. И сколько бы времени не прошло, сколько бы не поменялось, ощущение брошенности и одиночества не покидало его. Даже окружённый толпами людей, он чувствовал себя не на месте, наблюдая за жизнью других словно сквозь запотевшее стекло.       Лилит спасала его, вытаскивала из самых худших состояний и всегда была рядом. Даже когда Люцифер отмахивался и притворялся, она постоянно видела его насквозь, настолько хорошо его знала, что читала как открытую книгу.       Однако она ушла. Не сказав ему ни слова. Просто исчезла в один день.       И мысли, что в этом была только его вина, заполонили его разум, играя на нервах как на струнах.       Ведь он оттолкнул её. Своими проблемами, своими комплексами, страхами. Честностью. Люцифер часто горько смеялся, понимая, что своими же руками гасил тот трепечущий огонёк.       Ему хотелось увидеть её ещё раз. Извиниться. Поговорить хоть в последний раз, увидеть её глаза, что скорее будут наполнены холодом и отчуждённостью. Всё благодаря нему.       И ведь правда. Люцифер всё только портил. Его существование словно вело к разрушению всего вокруг. Всего, к чему он прикасался. Как бы он не старался, все планы рушились, распадаясь пылью в его ладонях. И вина преследовала его, впившись в его мозг когтями и подпитывая его самоненависть.       В последнее время его чувства будто обострились, а грусть накинулась на него, выпотрошив из него любую радость. Люцифер чувствовал, как она опустила свою тяжёлую лапу на его плечи и крепко сжимала, обхватывая его горло. Он мотался по отелю днями и ночами, не в силах уснуть и расслабиться, хотя единственным желанием было уйти в забвение, которого он не мог дотянуться. Люцифер был проклят, навеки неспособный получить покоя, навеки изнываемый своими ошибками.       И каждый уголок этого треклятого места напоминал ему о прошлом. Каждое воспоминание ощущалось как тяжелая глыба на его спине, и он сжимался сам в себя, закрываясь от других. — Люцифер? — раздался до боли знакомый голос, и Морнингстар вернулся в реальность, пару раз быстро моргая.       Напротив него за круглым, накрытым скатертью столом сидел Аластор, между пальцев держащим вилку, на которую насадил кусочек сырой оленины, предоставленной ему самим Люцифером. Его взгляд сфокусировался, и некоторые мысли ушли на задний план, когда приоритетом стал собеседник напротив. Самаэль махнул ладонью и издал короткий нервный смешок. — Ах, я немного отвлёкся, — он поправил выбившуюся прядь волос и увёл взгляд, чувствуя неловкость от того, как легко он потерялся в своих мыслях. Что было частым явлением, особенно в периоды его подавленности и сложного состояния, которое он контролировать не мог. Люцифер откашлялся, прочищая горло, и вновь взглянул в сторону Аластора, который сузил глаза, подозрительно за ним наблюдая. — Как, эм... Как тебе еда?       Радио демон некоторое время пялился на него, словно пытаясь разгадать, в чём была проблема, но в итоге беспечно пожал плечами и хмыкнул, прокручивая между пальцев вилку и опуская взгляд на мясо. — Ммм, могло быть и лучше. Ожидаешь идеала от еды, приготовленной магией, — и бросил игривый взгляд в сторону Короля, растягивая губы в ухмылке. Дразнит.       В такие моменты, хоть его гордость и была столь неприятно задета, Люцифер мог поистине отвлечься от шума его мыслей, в каждой тишине превращающихся в какофонию негатива и ненависти. Он закатил глаза и не смог удержаться от слабой улыбки на лице, откидываясь на мягкую спинку стула и скрещивая руки на груди. — Знаешь, не зря говорят, что лучше не переходить дорогу тому, кто подаёт твоё же блюдо. — Это угроза? — Аластор многозначительно склонил голову, и его ухо дёрнулось, за что Люцифер зацепился взглядом.       Самаэль поднял руки и покачал головой. — Что ты, какая угроза? Я лишь рассуждаю вслух, — Люцифер протянул и широко улыбнулся, обнажая острые клыки. — Удивительно, как ты из раза в раз спокойно ешь то, что я тебе даю, не боясь, что я подсыплю тебе яд.       Эта мысль слетела с языка сама по себе, он даже не успел остановиться, а осознал только когда договорил, зависая на мгновение. "Я захожу слишком далеко"       Лилит бросает на него полный разочарования взгляд суженных глаз, разворачивается и уходит, исчезая в темноте. "Мне не стоит так рисковать. Что если мои слова снова навредят?"       Тревожность взыграла внутри, зажигая огонь страха и боязни отторжения, отчего всё тело превратилось в кирпич, и Люцифер поспешно увёл взгляд в сторону, сжимая пальцами свои плечи. — Думаю, было бы глупым после стольких лет выстраивания доверительных отношений неожиданно их подрывать, — достаточно спокойно и размеренно ответил Аластор, кладя вилку на тарелку. Его проницательные глаза изучали собеседника напротив, подмечая детали, которые Люцифер старался спрятать.       Морнингстар издал смешок, уголок его губы дрогнул, а сам он вжался спиной в стул. — Да, да, ты прав... Было бы глупо...       Улыбка моментально стёрлась с его лица, и Люцифер не мог поднять взгляд, начиная зарываться в себя ещё больше. Снова допустил ошибку. Теперь в нём начнут сомневаться, каждое его действие будет восприниматься с подозрением и настороженностью, а всё потому, что он просто не может держать свой дурацкий язык за зубами и... — Люцифер, — голос снова прорезал его рой мыслей, заставляя вскинуть взгляд вверх и встретиться с такими пронзающими серьёзными красными глазами. Аластор вознёс ладонь и острым кончиком когтя указал в сторону своей вечной улыбки. — Хмуриться тебе не к лицу.       Что-то внутри порвалось.       Люцифер ощутил, как горло зацарапали кошки, и его губы дрогнули, однако он закрыл лицо ладонями и скатился вниз по стулу, тяжело выдыхая. Ему было тяжело. Так хотелось высказаться, так хотелось найти кого-то, кто сможет ему объяснить, что с ним не так и почему он постоянно всё портит. Но он даже слова вымолвить не мог, ощущая, как язык завязывался сотнями узлов.       Пару минут они сидели в тишине, и напряжение лишь нарастало. Люцифер понимал, что ему нужно было что-то сказать в ответ, но в голове было сложно сформулировать хоть одну понятную мысль, так как всё превращалось в кашу, и ему хотелось недовольно мычать. Больно. Как же больно.       Он нехотя приподнялся, сделал глубокий вдох и опустил руки. Его взгляд смягчился, когда Люцифер снова увидел перед собой непоколебимого Аластора, всё так же сидящим рядом. Он никуда не ушёл. Всё ещё здесь. Правда? — Как давно я не слышал от тебя этой фразы, — тихим натянутым голосом произнёс Морнингстар, ощущая, как ему вбивают гвозди в спину.       Это лицо он, казалось, знал уже наизусть. Все его черты, все его скрытые эмоции, кипящие под маской харизмы, все его особенности. Как от раздражения у него дёргался уголок глаза, как его уши еле заметно склонялись назад, словно тот пытался держать их под контролем, как он издавал олений писк, находясь в комфортной обстановке, как его зрачки расширялись при виде Люцифера, как он прятал руки за спину, как уводил взгляд, не зная, что сказать.       Возможно, Аластор уже давно знал, что Люцифер время от времени украдкой поглядывает, пока тот не видит, наблюдает и запоминает его вид. И так он жаждал касаться его чаще, чувствовать под пальцами его кожу и мягкий мех, проводить по его волосам, а вот ушей притрагиваться было категорически запрещено. Даже спустя года.       Подушечки пальцев неприятно покалывало от этого переполняющего желания ощутить его присутствие, быть рядом, дотянуться.       Морнингстар провёл ладонью по лицу, вздыхая. Затем натянул короткую улыбку. — Давай лучше сменим тему. Как прошёл твой день?       Аластор вновь приступил к трапезе, обдумывая вопрос Люцифера и мыча. Он часто занимал свой рот чем-то — едой или напитком — чтобы дать себе времени подумать над ответом. Никогда не говорил первое, что приходило на ум. Каждое слово аккуратно выверенно. Морнингстар это и любил, и ненавидел. — Что ж, я постарался выполнить как можно больше запланированных дел на день... — Только не в форме отчёта.       Аластор бросил на него короткий взгляд слегка исподлобья и вновь продолжил. — Не важна форма рассказа, важна его суть.       На это Люцифер мог лишь закатить глаза и облокотиться о стол, наклоняясь вперёд. Его ноги едва касались пола с такими громоздкими стульями, ощущалось, будто он стоял на цыпочках.       Самаэль наблюдал, как Аластор разговаривал о своём, и не хотел его прерывать. Может, у Радио демона и была специфичная манера рассказа, но для Люцифера это особо не имело значения. Ему действительно было интересно его просто слушать. Интересна его жизнь. Его отношение к вещам. А будучи радиоведущим он, порой, так увлекательно повествовал о своём дне, что иногда Морнингстар забывал обо всём вокруг.       Ему снова хотелось потеряться, расплыться и растаять как обречённая снежинка у огня. Его взгляд смягчился, и не замечая его улыбка стала спокойнее, ласковее. Он внимательно слушал, слегка склонив голову вбок, не сводя взгляда с Аластора, который, казалось, в очередной раз старался не обращать внимание на то, как именно на него смотрит Люцифер. Да и не то что бы он возражал, Морнингстар это знал наверняка.       Самаэль потянулся рукой вперёд, слабо касаясь своими пальцами чужих, замечая, как отрезвляющие золотистые частички засверкали при соприкосновении, и его ладонь напряглась.       Дверь неожиданно распахнулась, и Люцифер чуть ли не подскочил на месте, разворачиваясь в сторону звука и уставившись на Чарли с широко раскрытыми глазами. Тревожность взыграла внутри, и он неловко и натянуто улыбнулся, уводя взгляд. — Ах, Чарли, это ты...       Принцесса окинула его взглядом, некоторое понимание с каждой секундой становилось более очевидным в её глазах. — Пап, что ты тут делаешь один? — она склонилась телом чуть вбок, чтобы посмотреть за него.       Морнингстар поспешно встал изо стола, оглянувшись через плечо на мгновение. Лишь скатерть. Да сквозняк. И место напротив пустует. — Я... Чарли, я просто...       Взгляд Чарли слабо помрачнел, когда он встал перед ней, неловко теребя кончики коротких блондинистых волос и смотря куда угодно, только не на неё. Он совершенно не знал, что сказать, и от этого нервничал, а язык заплетался. Ему не хотелось врать собственной дочери, но та уже давно всё прекрасно знала и понимала. — Пап, ты что, снова?.. — с еле заметной горечью в голосе прошептала она, её брови изогнулись, и Чарли сжала губы.       Как же ничтожно он себя чувствовал, когда она смотрела на него с таким сочувствием и сожалением. Она так хотела ему помочь, старалась, а он знал, что Чарли не способна вылечить его.       Люцифер прикрыл лицо ладонью и провёл вниз, пытаясь взять себя в руки. Её мягкие руки коснулись его плечей, и он еле заметно напрягся от контакта. — Пап, эти иллюзии лишь мешают тебе идти дальше. Мешают почувствовать себя лучше. Я... — глаза Чарли слегка сощурились, и она глубоко вздохнула, успокаивая свои играющие нервы. — Мне тяжело видеть тебя в таком состоянии, я правда хочу помочь.       Люцифер не мог отказаться. Он не мог пойти следом за ней, податься её помощи. Как бы он не старался, из раза в раз он возвращался к этой комнате — место, где они в последний раз ужинали. Где они в последний раз виделись.       Его сердце болезненно сжималось, а грудь сдавливало. Проходя мимо этой комнаты, Люцифер вставал в ступор, ощущая, как цунами воспоминаний набрасывались на него.       Столько лет.       Любовь делала с ним то же, что и сейчас. Она грызла его кости и разъедала изнутри, словно кислота. Подстёгивала поддаваться своим желаниям, своей зависимости, сбегать.       Как же удобно было обманывать себя и прятаться за вуалью постоянной лжи, избегая реальности.       Как же удобно было из раза в раз, из раза в раз попадаться в эти манящие сети, тянущие его к себе, как песнь сирены.       Как же удобно было забывать об окружении, уходить в себя, в мысли, где мир был иным, где можно было представить что угодно.       Как же удобно было жить в самолжи.       Магия ему помогала, подпитывала его состояние и хоть как-то позволяла держаться на плаву. Он создавал роскошные иллюзии. Иллюзии, которые невозможно было отличить от реальности. Кажется, ни одно его предыдущее изобретение даже близко не стояло. Ведь сейчас его толкало отчаяние и нестерпимая боль в груди, ежедневно разрывающую его изнутри.       Как же он скучал.       И как ему было больно.       Больно до слёз, до немых криков, утихающих в горле, подавленных тихим протяжным мычанием. Больно до ногтей в шее, нещадно царапающих, лишь бы сбросить с себя этот недуг, называемый тоской по кому-то.       От него нет лечения. Сколько бы таблеток он в себя не кидал, всё возвращалось на круги своя. И даже когда казалось, что всё наладилось, срыв ждал его за углом. Тихо и верно. Как нерушимый цикл его страданий.       Иллюзии спасали его. Золотистые частички окружали его ладонь и левитировали словно пыль, подсвеченная лучом, проникающим сквозь зашторенные окна. Из них Люцифер мог создать кого угодно, но в основном его выбор падал на Аластора. Ведь именно из-за него, именно после его смерти он научился этой магии.       Так он не чувствовал себя одиноким, создавая мнимое ощущение присутствия нужной ему души. И погружаясь с головой, он убеждал себя, что так оно и было. И Аластор был жив.       Но столетия спустя ничего не изменится, а комната так и останется навечно пустой. Отель омертвеет, будет пропитан насквозь пресностью и затхлостью, всё покинуто, брошено. Ни единой души.       Лишь звук тихого сквозняка раздаётся в просторной зале, раньше когда-то наполненной людьми с желаниями и мечтами. Диван потрёпан, развален, его ткань разорвало и разъело временем. Практически каждая мебель была в таком же состоянии, куда взгляд не упадёт.       И он стоял один. У выломанной двери. Опустив голову.       Люцифер сделал шаг вперёд, и золотистые частички взмыли вверх, кружась, преобразовываясь в разнообразные цветы и травинки, словно вырастающие из гнилого паркета. Он шагнул вперёд. Сначала медленно, а потом ускорился, и частицы вместе с движением взлетели вверх. Морнингстар вращался вокруг своей оси, раскинув руки, горло до боли сжимало, а глаза намокали, но он молчал.       Силуэты возникли вокруг, три самых важных в его жизни. Кто когда-либо имел значение. Кто когда-либо заставил его захотеть жить. Продолжать идти в этой проклятой бессмертной жизни, полной разочарования и страдания.       Окружённый развалинами и старьём, он погрузился в мир красок и несбыточных мечт. Где на него смотрят так же ласково, как раньше, где чьи-то руки мягко касаются его щёк, где слышен радостный смех и звуки надежды, где мир не кажется столь мрачным и серым.       Сколько бы он не смотрел на их лица, на их лица, которые больше никогда не увидит вживую, Люцифер не переставал цепляться взглядом за золотистые частички, которые рубили его самообман на корню, вбивая жёсткую реальность молотком.       Морнингстар споткнулся и грохнулся на скрипящий пол с глухим стуком, и иллюзии моментально развеялись. Он ощущал себя сломанной брошенной навеки куклой, больше никому не нужной.       Его плечи задрожали, а голова повалилась вниз.       Одиночество гложет его кости, впиваясь зубами. Распирает его грудь, обнажая рёбра, и кажется, будто он истекает кровью, задыхаясь слезами и болью. Почему же так больно, отец? Стоит ли свобода извечных мук? За что ему всё это?       Он всё испортил. Собственными руками замарал своё счастье, испоганил свой шанс на светлое будущее. Он один. Навсегда один.       Ему не было пути назад, ведь единственные, кто мог вытащить его из вязкой пропасти, были мертвы. И только их иллюзии кружили вокруг, как обычно с улыбками на лицах, как ни в чём не бывало.       Ему было холодно. Он дрожал. От боли, от прохлады, проникающей под кожу словно иглы. От отчаяния.       Потеряв единственное тепло, даже Ад казался ему ледяным.       Такова цена твоего бессмертия, твоего проклятия.       За вечную жизнь ты поплатишься своим рассудком, своими чувствами и когда-то близкими и родными.       И одиночество навсегда будет твоим единственным соратником, который никогда не покинет тебя.