Снова

Телефон вывалился из рук, но даже такой шум не помешал Егору отключиться. Линч снова уснул. Снова... Не на кровати, а за своим рабочим столом со стареньким ноутбуком, кучей кружек, стаканов и кип бумаг. Накладные наушники покоились на голове, играя спокойный, размеренный ритм, но даже он не помог Линчу бодрствовать ещё дольше, после двух-то дней проведенных за компом почти без сна. Нет, конечно, журналист не был настолько глуп, чтобы бесперспективно мечтать о том, чтобы вообще не спать или не спать как можно дольше, истощая свой организм до состояния, которому в силу помочь лишь продолжительный отдых и реабелитация. Но каждый раз, когда он ложился вовремя, в его голову начинали лезть новые плохие и хорошие идеи, а также прокрадываться жуткие и заставляющие дрожать мысли. Вечно крутящеесся, будто осязаемые рукой мысли-мушки перед глазами не давали покоя ни на минуту. Те самые в безумии повторяющиеся фразы "я должен всех спасти" и "я должен остановить фиолетовую землю". Вина и ужас будущего давили на него. И вот когда он снова пытается заснуть, его голова начинает безудержно работать и он не спит ещё ночь, продолжая рыться в компьютере и разыскивать новую информацию. И поэтому он пил энергетики. Его желудок больше не воспринимал ничего кроме этих напитков. И поэтому у него на утро и в течение части дня тряслись руки. Обычно, в эти моменты он отвлекался на что-то другое. Не как работа за компьютером, но что-то такое же полезное как сопоставление всей известной информации и фактов. Иногда он просто думал о себе, Джоне, Лембтоне и всех остальных. Иногда он пытался заносить карточку с информацией на свою излюбленную деревянную доску железными кнопкамия, но спустя несколько неудачных попыток, состоящих из дрожащих, уколовшихся и проткнутых острыми кнопочками, рук, перестал, и теперь он просто сидел в кресле и трясся, пока это пройдет. В последнее время он как раз просто переживал, пока это пройдет в дичайшем ужасе и с бегающими глазами. Это все было ужасно, но он уже не мог отказаться от энергетиков. Тремор рук мог сопровождать его долгие часы, когда сердце колотится и страх накатывает и засасывает в пучину. Он практически не закрывал раскрасневшиеся глаза и привел себя в запустение. Он боится людей в такие моменты. Ему кажется, что все они его осуждают, за его бездействие, за его как у наркомана трясущиеся руки, за давление на жалость, его блуждающий замыленный взгляд. За то, что он не следит за собой, и теперь вынужден страдать от переизбытка кофеина. Он думал что они винят за сухость его кожи и нервозность речи, хоть и заходил к нему в последнее время только Джон, трогая и оглаживая его большие руки с мозолями. Кожа на пальцах полопалась, а глаза надуты от крови. Ужасный вид. Он ужасен. Но он не замечал этого. Он чувствовал ответственность за всех, и это истязало его больше чем жуткий ночной кошмар. Он думал о своих близких. О том, если он потеряет кого-нибудь. Или Лили, или Лукаса, или... как бы он хотел в такие моменты, чтобы Джон был рядом. Пришел и успокоил его. Чтобы Линч прижался к его груди и под успокаивающие речи и поглаживания плакал и держал ткань его свитера, захлебываясь слезами. Ведь одному труднее чем с Джоном. Хоть журналист и чувствовал ответственность перед ним тоже, как же он хотел быть с ним в такие моменты. Ужасно *****. После всего этого продолжительного потока мыслей, расслаблялся он только в теплой ванне. Ведь что может быть лучше объятий Джона? Пожалуй, объятья Джона и баскет его любимых куриных крылышек? Пожалуй так. А ванна на втором месте. Поджимая колени, вздыхая, смотря на свое пожелтевшее от недостатка витаминов тело, Линч не проживал все эти душераздирающие мысли. И лишь иногда он прорывался на слезы, ведь тогда Линч мог спокойно подумать о себе. Например о том, как очень сильно журналист исхудал в последние недели. Как были видны его выступающие кости, что иногда бились о стенки ванной. Не привык Линч к такому телу. К этим обнаженным ребрам. Обычно в такие моменты ментального спокойствия журналист чуть ли не засыпал, ведь его тело и внутренности не съедали мотыльки страха, вины и боли. Он как обычный человек мог в тот момент уснуть. Без терзающих дум, как и подобает здоровому. Поэтому он быстро выбирался из ванной, заматывался в полотенце и снова шел в свою светлую комнату, заставляя мозг работать через взбудораживание нервной системы. Яркий свет не давал ему уснуть, поэтому в его комнате было светло 24/7. И там же, при свете, перед зеркалом он мог на миг остановиться и рассмотреть себя. Торчащие ребра и руки практически без мышц. Он настолько себя запустил? А как вообще должен выглядеть нормальный человек? Главное, чтобы Джон это чудо не увидел. Как славно, что тот может посмотреть лишь на его лицо в последнее время. Линч укутывается во всевозможные свитера с длинными рукавами и воротниками, дабы скрыть свою худобу, но даже сквозь высокий воротник были видны его заострившиеся скулы, а также круги, нет, черные впадины под глазами. Будто живого скелета из могилы подняли. Пока взгляд был устремлен в монитор а мозг лихорадочно работал, ему было легче продолжать добивать себя чем переключиться на что-то другое. Так вот и теперь он без сновидений, без храпа и сопения провалился в кошмарный сон, где мозг сможет хоть чуть-чуть восстановить себя и свои ткани. Уставшие веки плотно закрывали глаза. Писатель тихо закрыл входную дверь и прокрался в ярко-освещенную комнату. После темной улицы, где уже было за полночь, яркие лучи били по усталым глазам. Линч явно подкрутил пару лампочек. Яркий свет обычно не давал мозгу журналиста засыпать, так же как и сквозной холод в его комнате. Эти раздражители приводили в тонус не только работающего Линча, но и заходящего к нему время от времени Джона. Тот скоро к нему переедет, от нежелания оставлять журналиста одного. Он уже привык заходить к Линчу с полуприкрытыми глазами, жмурясь от света, как новорожденный котенок, будто только проснулся. Очки бликуют, и Джон видит склонившегося над столом Линча. Совершенно тихого и непоколебимого. Он со сморщенным лицом вздыхает и подходит. Выключает и закрывает ноутбук, забирает из под чужих рук телефон, а также выключает ещё одну светящую ему в лицо настольную лампу. Он снова выдохнул, смотря на развалившегося журналиста. Снова будет нелегко поднять такую тушку. Он ведь так уже делал. И не один раз. Джон ладонью, аккуратно, поднимает лицо Линча. Ужасно. Охладевший, будто с провалами на месте глаз, с приоткрытыми покусанными губами... Джон застопорился. Всё так странно. Вот он, снова, в доме Линча. Они вдвоем одни. Тишина. Писатель кратко вздохнул. Вид друга приводил его в ужас. Хоть даже с этим недосыпом он был прекрасен. Как же он хотел ему помочь. Сколько журналист уже не спит? Джон должен лучше следить за ним. Сердце писателя пропустило удар. Губы Джона задрожали и облачко пара вылетело из его рта. Он затаил дыхание и приблизился к лицу журналиста. Линч такой спокойный сейчас, даже слишком. Он точно не проснется? Джон кратко прикоснулся к чужим, чувствительным, в ранах губам. Лишь краткий поцелуй. Писатель отстранился, смотря на такое же спокойное лицо Линча. А будь он в сознании, ему бы понравилось? Джон, несмотря на смущение, взял журналиста под лопатки и поднял. Тот на удивление был легким, даже слишком. Он испугался, когда пальцы даже через толстовку нащупали чужие холодные кости... Нужно быстрее утеплить его. Джон отнес свесившийся комочек ответственности в спальню, укладывая того на кровать. Джон как когда-то давно переодел Линча в пижаму, накрыл одеялом замерзшее тельце и с улыбкой покинул комнату. Он смахнул мусор со стола в мусорное ведро, затем проверил подключенные электроприборы и, потушив весь свет, ушел из дома. Снежинки мягко падали ему на плечи и на нос. Снег такой же холодный, как и Линч сегодня. Даже холоднее. Отчего-то у Джона покатилась слеза.