Lux in tenebris

«Гори…»

Ханджи сдалась. Решилась за несколько секунд, будто бы только и ждала подходящего момента, чтобы умереть. Возможно, у них действительно не было другого выхода. Возможно, никто не нашел бы наилучшего решения той проблемы, даже оставайся у них в запасе больше времени. Возможно, Зое взвесила все шансы на успех и остановилась на самом оптимальном варианте из допустимых на тот момент. Возможно, для истории Ханджи погибла не напрасно и даже героически. Но на деле просто сбежала. Сбежала не потому, что боялась грядущих изменений, настигающих их последствий после всех неверных решений или ответственности за промахи, и не потому, что страшилась неизведанного будущего, полного стольких возможностей, о которых все они, пожалуй, грезили по ночам. Ханджи сбежала, потому что устала от всего на свете, в том числе и не иметь ответов на чужие вопросы. Сбежала глупо, поспешно. И, кажется, впервые в своей жизни так отчаянно.

»… кровавым закатом…»

Вспыхнула алым пламенем, как спичка. Загорелась сверхновой звездой и ушла ярко, как и хотела. Огненная вспышка озаряла путь падения ее тела так долго, что казалось, будто время замерло: тяжелые мгновения превращались в секунды, секунды тянулись целыми минутами, в итоге оседая на дне души одним большим ничем. Пустотой.

»… в моем окне…»

Леви не следил. Не смотрел в окно, больше не ждал. Смирился с ее смертью, свыкнулся с мыслью о том, что больше не придется тормозить ее легкомысленные, полные слепой увлеченности и бездонного интереса, глупые поступки. Задавался вопросом, почему она скинула всю ответственность с себя только сейчас, но ответа не находил — а спросить уже и не у кого было. Оставалось только теряться в догадках, а на деле — метаться между бесполезными обвинениями и глупыми оправданиями и искать ответ, который устроил бы его. Пока ответа не было. Естественно. Оставалось пережить ведь совсем немного — по ощущениям, конечно, целую вечность. И все же… Черт! Да разве можно было привыкнуть к таким потерям? Конечно, нет. Особенно находясь на пороге больших перемен, к которым Зое стремилась, наверное, больше остальных.

»… позабытая навсегда.»

*** Леви резко открывает глаза. Утреннее солнце упрямо проскальзывает в комнату сквозь ставни и пробирается по стенам прямиком к изголовью кровати. Леви снова прикрывает глаза и прислушивается к привычному уличному шуму: тихое чириканье птиц под окном да, пожалуй, и все на этом. Сплошная идиллия, в которую с большим трудом приходилось верить. Аккерман поднимается с кровати и чувствует оголенными плечами холод, оставшийся в комнате после ночи. Переодевается, накидывает на плечи чистую рубашку, застегивает пуговицы, поправляет растрепанные после сна волосы, заправляет кровать. Замирает на месте с покрывалом на руках — всего на мгновение, будто наваждение какое-то прогнать не может, пока не вспоминает его. Сон не отпускает. Липкий и терпкий, как пресловутый страх, он цепляется за сознание и заставляет погружаться сильнее, думать о случившемся там так, словно все произошло в действительности. Наяву. Реальность события из сновидений ощущается кончиками пальцев — разве что кроме тех, которых во сне у него уже не было. Леви дергается в сторону двери, оставляя незаконченным свое занятие. Конечно, глупо было бы думать, что Ханджи, еще вчера бегающая по лесной поляне с ружьем для охоты наперевес, отгоняя подальше от незадачливых охотников всю дичь, сегодня неожиданно исчезнет, но проверить все равно хочется: желание так и зудит под челюстью и немного ниже, где-то в районе ключиц. Аккерман тихо открывает дверь соседней комнаты, заглядывает и выдыхает. Зое спит в своей кровати спокойно и крепко — так, как они (она-то уж точно) давно разучились, отсыпаясь только в случайно украденные у работы и вечных дел урывки времени. На полу за кроватью валяются какие-то книги, которых вчера там не было: возможно, Леви и смог оттащить Ханджи от стола, за которым она неотрывно что-то делала, но от книг, изучением которых занималась все свободное время, так и не получилось. Даже свеча не была потушена: видимо, так и горела всю ночь, позабытая всеми и грозившаяся внеплановым пожаром. Леви выдыхает через стиснутую челюсть с неприятным свистом, будто сдерживается в чем-то. Но непонятное наваждение, возникшее после воспоминаний о сне, пропадает так же внезапно, как и появляется, и от этого на душе становится легче. Сейчас Аккермана больше волнует очередной беспорядок, с которым Зое разбираться точно не собирается: даже не признает кучу книг за кроватью очередным бардаком. — Ханджи, вставай уже. — говорит Леви нетерпеливо и раскрывает ставни, позволяя свету дня проникнуть в комнату. Ханджи отвечает ему невнятно и укрывается одеялом с головой.

«Мы будто бы выжили на войне…»

Небольшой двухэтажный дом, в который они приехали будто отсидеться и спрятаться от всех дел и забот этого мира, находился в отдалении от людей, надежно укрытый в самой глуши смешанного леса. Об их местонахождении знали всего несколько человек, и они же держали старших офицеров в курсе происходящих на острове событий. Отходить от дел — впрочем, скорее немного отдаляться — было сложно, но те умиротворенность и покой, которые царили в этот самый момент в этом месте, явно того стоили. Леви спускается на первый этаж и заглядывает в небольшое помещение с печкой, которое они превратили в импровизированную кухню. Проверяет оставшуюся провизию и прикидывает, когда лучше будет отправиться в ближайшую деревню для пополнения запасов. По грубым прикидкам выходит, что только на следующей неделе. Ханджи спустя несколько минут спускается со второго этажа, громко и неравномерно топая по лестнице, словно оступилась и вот-вот полетит неосторожно вниз, собирая по пути все тумаки и шишки, причитает что-то себе под нос совсем неразличимо и собирает все скрипучие половицы по коридору до входной двери. Однако все же успешно преодолевает все трудности на своем пути до колодца и умудряется никак не пострадать. Леви мельком усмехается перед началом подготовки еды и чая к завтраку. Завтракают они остатками вчерашнего ужина привычно на узкой веранде, пристроенной к дому предыдущим хозяином, устроившись за неказистым столом на двух табуретках. Зое начинает разговор о чем-то, что успела вычитать ночью из очередной книги, Леви слушает ее не то чтобы внимательно, но суть улавливает и даже что-то отвечает. Ханджи чему-то радуется, не скрывая довольной улыбки, и продолжает болтать так, словно наговориться не может. И от этого правда становится лучше. Особенно после воспоминаний о сне и чужой смерти. День так и проходит, наполненный простыми заботами. После завтрака Ханджи с привычным энтузиазмом хватает небольшую корзинку в руки и отправляется в лес собирать ягоды на той полянке, которую заприметила вчера. Леви провожает ее взглядом до тех пор, пока она не теряется среди густых ветвей кустов, и тогда принимается за оставшуюся работу. Неторопливо относит воду из колодца в дом, пополняя запасы на ночь, колет дрова, чтобы затопить печку и приготовить что-нибудь на обед, и уходит в импровизированный хлев для ухода за лошадьми. Обедом по итогу занимается Ханджи, когда, полностью довольная результатом вылазки в лес, возвращается с наполненной до краев земляникой корзинкой и листьями какого-то растения. Леви не хочет вмешиваться в ее эксперименты с едой и приготовлением, решая остаться в приятной компании молчаливых лошадей. Знает же, что получится в любом случае съедобно и даже вкусно. — Мама раньше заваривала чай с листьями земляники. — рассказывает Ханджи, оставляя на столе заварочный чайник, когда они собираются на веранде обедать. Леви не то, чтобы заинтересованно, но смотрит на нее в ожидании продолжения рассказа. — Получалось вкусно. Естественно, никакого продолжения не следует. Пожалуй, так было всегда: Ханджи выдавала случайные факты о своем детстве — о тех давних днях, когда разведкорпус не входил в ее планы на жизнь никоим образом, а по крохам выданных за часто пустыми разговорами сведений невозможно было составить целостную картину становления Зое тем человеком, которым она являлась сейчас. Прошлое Леви было тяжелым и вполне односложным, а еще на слуху у многих, но без явных подробностей. Прошлое Ханджи оставалось не изученным, словно его никогда не существовало. Возможно, Зое просто хотела что-то забыть или скрыть, и тогда молчание — для нее столь непривычное — о том времени было логичным и вполне обоснованным. Возможно, Ханджи не распространялась особо о своем детстве, желая сохранить последние счастливые дни в своем сердце подальше от посторонних. Возможно, она хотела, чтобы ее определяло только настоящее мгновение. Леви в любом случае не настаивал.

»… укрылись от пуль…»

Очередной вечер подкрадывается незаметно. Рыжее солнце еще выглядывает из-за макушек деревьев, ласково касается кожи и волос единственных наблюдателей заката: особенно сильно в лучах заката горят волосы Зое. Чай с листьями земляники, оказавшийся вкусным, как и предрекала Ханджи, остывает, и Леви возвращается на кухню, чтобы заварить новый чайник. На обратном пути из кухни прихватывает со скамьи плед и бросает его Зое, краем глаза отмечая ее попытки укутаться в него по самый нос. Леви садится на последнюю ступеньку лестницы, оставляя горячий заварочный чайник на столе, и вдыхает полной грудью. Единение с лесом влияет на Леви удивительно благоприятно. Свежий воздух не вызывает неприятных зуд в слизистых, как городской, наполненный пылью и смогом. Спустя месяц пребывания здесь даже режим сна стабилизировался, сознание и разум прочистились, будто кто-то спустя много времени решил вычистить стекло в оконной раме. Будто провел генеральную уборку в своей голове. Ханджи оказывается за его спиной ожидаемо. Лениво и неохотно пинает его по бедру совсем неощутимо, призывает подвинуться, и, когда Аккерман двигается в сторону, садится рядом с ним, почти вплотную, потому что лестница слишком узкая. — Я вот все думаю, — тихо начинает Зое, невольно усмехаясь то ли от неловкости, то ли от волнения какого-то, — может быть, зря мы оставили детишек самостоятельно со всем разбираться? — Ты же этого хотела. — не особо задумываясь, отвечает Леви и хмуро скашивает на нее недовольный взгляд. — И теперь мне кажется, что мы просто сбежали от проблем. — говорит Зое, поправляя снова сползающий с плеч плед. — Предлагаешь вернуться и погрузиться в политические интриги? — скептически задает вопрос Леви, не ожидая от Зое положительного ответа. Знает же, что ее просто совесть мучает, а с ней справляться стало намного легче. — Не сегодня. Может быть, когда-нибудь. — отвечает Ханджи и поворачивает голову в его сторону. Их поцелуй случается спонтанно, как и каждый раз до этого. Ханджи подается вперед, мажет губами по щеке и подбородку прежде, чем находит чужие губы. Леви обхватывает ладонью сначала ее щеку, скользя грубыми пальцами вдоль скулы, потом — за затылок крепче и тянет ее ближе. Ханджи цепляется одной рукой в его предплечье, оказываясь в неустойчивом положении, упирается другой рукой в его бедро, но прекратить поцелуй не хочет. Леви видится жуткая отчаянность в ее хватке, и, улавливая огненные всполохи закатного солнца в ее волосах и вспоминая смерть Зое в злополучном сне, он позволяет углубить поцелуй — не последний за сегодня, конечно. Благо, времени у них предостаточно.

»… и сошли с ума.»

*** Просыпается Леви раньше обычного. На мгновение его взгляд задерживает на Ханджи, этой ночью все же спящей в его постели, на выражение тихой умиротворенности на ее лице, на гармоничном и неосознанном переплетении тел, отдающимся приятным покалыванием на оголенной коже. Секундное желание мельком коснуться ее кожи или волос отбрасывается в дальний ящик прежде, чем Леви бесшумно встает с кровати, одевается и выходит на улицу. Сначала надо закончить дела. Прохладный воздух, оставшийся после ночи, помогает проснуться окончательно. Леви вдыхает его полной грудью, ощущает, как в горле начинает неприятно першить от жгучего холода, и сильнее кутается в плащ. Небольшая прогулка до хлева прогоняет последние остатки сна и придает немногим больше бодрости, чем обычно. Лошади начинают шумно фыркать, когда Аккерман подходит к их стойлам. Приходится раздраженно шикнуть на них, чтобы помолчали — не хватало еще, чтобы Ханджи заметила его отсутствие — и вывести свою из стойла. До восточного края леса он добирается быстрее, чем планировал изначально. — Капитан Леви. — приветствует его Жан, вытягиваясь по стойке и отдавая честь офицеру, высшему по званию. — Рассказывай. — без лишних приветствий, коротко бросает ему Леви прежде, чем спешиться с лошади. Жан начинает доклад о последних новостях, а Леви устраивается на траве под деревом и готовиться к плохим известиям. На самом деле, Ханджи уже долгое время пребывала в благополучном неведении и выглядела при этом счастливее всех них вместе взятых, имея возможность отдохнуть от серьезных политических вопросов. Леви же знал все. До войны оставалось два года.