Fainted

Please remember how I feel about you I could never really live without you I need you.

Щелчок. Еще один. В ушах звенит, перед глазами тихий океан дыма, размывающий лица друзей. Один за другим, пальцы меняют свое положение, устраивая пляску на струнах бас-гитары. Когда способность, доведенная до автоматизма, играть эти аккорды перешла в условный рефлекс? Какой это дубль? Который час? В студии круглосуточная темнота, будь то пять утра в лето или два часа дня зимой. Поначалу Полу нравилось теряться во времени – здесь, в этой студии, могло быть и тридцать часов в сутках, если пожелаешь. Во сколько ни приди, во сколько ни выйди. Время в Англии, там, снаружи, все равно либо тянулось слишком медленно, либо бежало слишком быстро. И единственное, что Пол обещал себе, это не потеряться между этим «внутри» и «снаружи».        Как же хочется уже отлить. Перерыв вообще будет? Музыка вокруг стихла, снова звон в ушах. Что не так? Сквозь табачную дымку слышен смех Джона. Маккартни рефлекторно смеется в ответ, даже не пытаясь сфокусировать взгляд на коллеге. - В горле першит. Извините. Наверное, последняя строчка звучала отвратительно пискляво? – ритм-гитарист зажимает в зубах сигарету, чтобы задымить комнату еще больше. Пол тихим движением кладет инструмент на стул неподалеку, куда громче выдыхает, надув при этом щеки, и идет по коридору в сторону, где должна была располагаться уборная. Обитое с ног до головы кафелем помещение казалось более прохладным, даже спасительным, но скорее от собственных мыслей, чем от духоты. Мужчина оперся горячей ладонью о плитку и с шумом втянул носом воздух, казавшийся таким чистым после прокуренной комнаты чуть дальше по коридору. Нельзя потеряться. Нельзя. Который час? Шум воды, шуршание салфеток об руки. Скрип двери. Джон. - Сейчас отолью и вернусь. Надеюсь, закончим, - сказал он ни то сам себе, ни то мимо проходящему другу. В любом случае, сказал, чтобы заполнить тишину в проходе между комнатами. - Ага, - шевельнулись в ответ губы.       Снова микрофон у самого рта. Плечо немного ноет от постоянного давления ремешка, гитара будто приросла к рукам и телу, и, если ее убрать, можно с ужасом обнаружить себя голым в этой области. Словно ты картонная фигурка из альбома для девочек, которой забыли надеть вырезанный наряд. В этот раз дыма не было, из-за чего казалось, что зрение вдруг улучшилось. Но на смену ему пришел истошный, непрерывный вопль, в большинстве своем женский, заполняющий все на своем пути: каждый угол помещения, всю черепную коробку. Приходится почти выкрикивать выученные за месяца записей строчки песен. Рядом, в паре сантиметров от микрофона, точно так же пытаются петь чужие губы – это Джон. Удивительно, как его хватает на такие мероприятия. Как он не теряется? Ворот рубашки неприятным ощущением прилип к шее от того, что та вспотела. Кончики пальцев частично потеряли чувствительность от частого и настойчивого перебирания струн бас-гитары. В глазах отражалась пугающая многоликая толпа, потерявшая контроль над собой. Создавалось впечатление, что контроля никогда и не было в жизни этих людей. Каких – этих? Пол не мог различить в размазанной по сознанию картинке чье-то отдельное лицо, не мог вычленить из общего гула хоть одно знакомое слово. Только краем глаза видел, как шевелятся губы Леннона в намерении допеть песню, текст которой, наверное, тот даже сам не слышал. Впрочем, Пол тоже не слышал, не разбирал ни единого слога. Но знал, что поют они в унисон.        Принимать душ оказалось слишком приятно. За исключением того, что шум воды, хоть и не специально, и гораздо в меньшей степени, но напоминал концертный гул, роем разлетавшийся тогда по всему помещению. Капли пота, смешиваясь с водой, под силой гравитации падали и скользили вниз. Усталость вместе с ними. Пора просыпаться, Пол. Мурашки по телу от холода. Прикосновение полотенца. Мокрая дорожка следов до спальни. Скрип кровати. Объятия одеяла. Холодный, влажный след на подушке. Джон.