Се пони

      Все эти пони… Кто они? Десенди никого из них не знал, а они в свою очередь не знали его. И ни один из всей этой толпы не переживал по этому поводу. Оно и резонно. Разве это потеря: не знать кого-то, кто есть Никто? Пони, счастливо живущие своим незнанием, само собой, не задавались этим риторическим вопросом. И все они широким нескончаемым потоком, словно река, стремились куда-то вдаль в этом чудесном необъятном мире. Само это место настолько самодостаточно, что ему даже не нужен источник света, дабы быть освещённым. Но светом этим было, что странно, полное его отсутствие, полный мрак. Каким-то чудесным образом в бесконечно гигантском Ничто наш наблюдатель, Никто, видел всё происходящее. А пони, не подозревающие о его существовании, продолжали без остановки своё движение по извилистой траектории. Под их копытами была тропа, но кто её проложил? Что было началом этого движения? Когда сон только сформировался, Никто видел их – первопроходцев. Они были настоящими Кто, а их последователи гордо отражали в себе это благородное имя. Но ни Никто, ни Новые Кто не помнят, кем были они – законодатели и свободолюбцы, слившиеся в противоречивом едином Кто. Именно они даровали всему этому миру бесконечный источник света, который не может заглушить даже абсолютный мрак. Никто тоже хотел уподобиться Кто, может быть стать новым «Новым Кто». Никто хотел двигаться по течению или направлять его, но это было невозможно: как из-за устройства этого чудесного мира, так и из-за того, что он в единый миг перестал существовать. Десенди навсегда потерял видимые им образы, ощущая нехарактерную суету в своём дворе из реального мира. Находясь в переходном состоянии между сном и бодрствованием, пони не сдержался и обратился к разуму своему:       – Объявляю позор этим снам! Где я только ни был, что я только ни видел, но понять я так ничего из них не смог! Позор усталости, позор и ночи, и дню – когда я сплю! Стыдиться это всё должно за хулиганство своё, за игры мне непонятные! Позор этим странным снам! Смысла в их существовании нет! Крадут они рассудок мой, насмехаются над непониманием моим! Гибнут в грёзах родители снов – становятся те беспризорниками, распускают себя, травят меня! Позор им всем! Не посещайте меня, падальщики реальности, трупоеды собственных отцов и глумители над телами собственных матерей! Позор этим странным снам – и родителям их позор! Это всё, что я хотел сказать. Теперь прощаюсь я со снами этими в надежде никогда больше вновь не встретиться, хоть и понимаю тщетность сего упования!       Десенди нехотя раскрыл глаза. День был в самом разгаре, но Хуфклаппер мог бы проспать до самого вечера – всё равно заняться ему в этой жизни нечем. Пони огляделся, пытаясь понять, что это за возня его разбудила. В туннеле стояла белоснежная повозка, из которой крепкого вида жеребцы в халатах что-то доставали. Когда дневной свет перестал слепить Хуфклаппера, господа в белом уже разложили это нечто рядом с его подстилкой. Это были складные носилки. Пока растерянный Десенди думал, что сказать, его крайне аккуратно при помощи магии переложили на них. Профессионализм медиков, благодаря которому пони не почувствовал ни капли боли, был высоко им оценён, но пора было перейти к недовольным возражениям.       – Я глубоко извиняюсь, но тут похоже вышла какая-то ошибка. Меня не надо никуда переносить! Мне и здесь хорошо лежится.       Один из медиков, единорог, поднял в воздух носилки с Хуфклаппером и направил их полёт в сторону белого фургона.       – Позвольте вас прервать! Мне не нужна медицинская помощь! Разве не видите? Я здоров!       – Верно, не видим, – без каких-либо эмоций произнёс один из медиков.       – Это нарушение прав пони! Я свободный гражданин Эквестрии! А это похищение! Нет, хуже, навязывание услуг! Мне нечем вам платить, да и не за что!       Протестующего Хуфклаппера будто никто не слышал. Пони принял свою обречённость. Это был не первый раз, когда его беспомощностью столь нагло воспользовались, принудительно выселив Десенди с обжитого места.       Носилки легко приземлились в повозку. Туда же запрыгнул медик-единорог, в то время как его коллега проследовал к передней части транспорта, чтобы запрячь себя. Не прошло и минуты, как повозка двинулась, увозя пациента-заложника подальше от ставшего ему родным двора. Ускорившийся экипаж проводила взглядом миссис Хэйхолл, со слезами на глазах наблюдавшая за происходящим из окна своей квартиры.       

* * *

      С самого прибытия в больницу никто из медперсонала не сказал Десенди ни слова. Тот решил отвечать взаимностью, молча негодуя, что эти безусловно высококвалифицированные работники даже не удосужились уточнить его имя. После нескольких минут полётов взад-вперёд по всему неизвестному Хуфклапперу медучреждению, его носилки наконец приземлились посреди пустующего кабинета №14 перед чьим-то рабочим столом. Оставшийся в одиночестве пациент начал готовить в голове полную нравоучений и осуждения речь, которую должно громко и непрерывно озвучить при первом же зрительном контакте с врачом. Хоть на пустой желудок голова и плохо соображала, набросать тезисов и аргументов Десенди смог достаточно. Полностью готовый их произнести, он начал ждать явления задерживающегося доктора. Но сколько бы времени ни прошло, тот так и не объявлялся. Со скуки Хуфклаппер начал вслушиваться в тишину кабинета в надежде услышать какой-нибудь разговор за стеной. Однако никакого разговора слышно не было – только какие-то прерывистые звуки, доносившиеся из помещения справа от Десенди. Туда же из кабинета вела приоткрытая дверь. Что бы там ни было, – подсобка или лаборатория, – кто-то затаился в этом месте, нервно дыша. Такого Хуфклаппер не ожидал. Насильно доставленный сюда пони рассчитывал увидеть наигранно радостный приём с попыткой дружественно навязать какой-либо курс лечения от несуществующей болезни. Реальность же указывала на то, что подлый руководитель похитителей в страхе прятался от своей жертвы за стенкой, не рискуя показаться. Вся заготовленная речь испарилась из головы Десенди, ему оставалось лишь собраться и максимально решительно потребовать таинственной личности наконец себя явить.       – Кто бы Вы ни были, я Вас слышу. Не заставляйте меня и дальше ждать. Прекратите это затянувшееся шоу и покажитесь уже!       Некто за стеной заколебался. Быстро совладав с собой, он двинулся в сторону двери. В глазах у Десенди помутнело. Из всех возможных служителей здоровья жителей Эквестрии перед ним предстала сама Фипитюль Сноуфлейк. Робкая пони ничуть не изменилась за всё это время. Она молча подошла к своему столу, непрерывно глядя Хуфклапперу в глаза – и усилия для этого Фипитюль приложила, без преувеличения, титанические. До беззвучия мягко сев за стол, пони продолжила проявлять нехарактерную для себя силу воли, первой нарушив тишину:       – Здравствуй, Десенди. Приятно видеть тебя… живым, – она сжала зубы, пожалев о настолько неудачной формулировке.       – Взаимно, мисс Сноуфлейк, – Хуфклаппер тоже утерял свой и так не впечатляющий навык риторики.       – Мне очень жаль, что… – собеседник не дал ей договорить.       – Я не хочу, чтобы Вы о чём-либо жалели, мисс Сноуфлейк. В своём нынешнем состоянии я ни капли не виню Вас. И что бы Вы ни планировали со мной здесь делать, молю: одумайтесь. Не ищите искупления там, где оно не требуется, – Десенди едва не ухмыльнулся, обрадовавшись своим пафосным формулировкам. Всё же голова его на сей раз не подвела! Однако и у Фипитюль было, чем ответить.       – Боюсь, не тебе, Десенди, судить моих деяний, даже если хочешь ты меня оправдать. Я давала клятву не навредить, но в известный тебе день её нарушила. Кошмар моей ошибки с тех пор преследовал меня, то и дело терзая мою душу. И сегодня он меня догнал. Как жутко было посмотреть своему страху в глаза – ведь он был до невообразимого ужасен даже за моей спиной. Но вот я прямо сейчас изучаю отблески очей твоих и вовсе не боюсь, – Фипитюль действительно стала на удивление спокойной. В её взгляде читалась решительность, к противостоянию с которой Хуфклаппер совсем не был готов. – С нашей прошлой встречи многое изменилось: я вновь заполучила кьютимарку, устроилась в этот центр и многому здесь научилась. Десенди, я могу вернуть тебе здоровое тело. Посмотри на себя: ты гниёшь! Не спорь, тут безусловно есть моя вина. Я хочу помочь тебе – и в помощи этой я найду прощение.       – Фипитюль, – серьёзным тоном заговорил Десенди, – чего бы ты ни искала, пойми: я помощи не просил. Моё текущее состояние полностью меня удовлетворяет. Я живу ровно так, как этого достоин. Не вторгайся в мой быт, позволь мне догнить! Я прощаю тебя, пусть и не вижу за какую ошибку.       – Как голову и язык твои не жгут такие мысли и слова, Десенди? Ты безжалостный судья в процессе над невинным самим же собой. Скажи мне: что за деяние твоё достойно кары столь ужасной? Правильно ли взвесил ты ошибки свои, не докинув на весы деструктивных домыслов? Никто понятия не имеет, как жить правильно стоит. Ошибки легко совершать, но то не значит, что с такой же легкостью надо себя за них истязать. Задумайся, Десенди, не ошибаешься ли ты прямо в сей момент? – вставший от нахлынувших эмоций ком в горле остановил Фипитюль.       – Нет, – Десенди попытался подняться. Ноги, на протяжении несчётного количества лун не слушавшиеся своего хозяина, и на этот раз не позволили ему это сделать. – Я вижу, что твои намерения исключительно благие. Но моя позиция принципиальна. У меня имелось достаточно времени, чтобы поразмыслить над перспективами вернуться в норму. Как бы это ни было желаемо каждой клеткой моего тела, разум мой протестует. Я не заслужил второго шанса! Десенди Хуфклаппер попросту недостоин излечения. Те счастливые моменты, что он испытал за свою бездомную жизнь, уже являются несправедливо щедрыми подарками судьбы. Прошу, верни меня к той куче мусора, откуда я сегодня был похищен.       Фипитюль закрыла глаза, пытаясь скрыть выступившие слёзы. Со стола её под действием магии поднялся маленький шприц. Десенди в ужасе уставился на его иглу, из которой на свет явилась маленькая капля прозрачной жидкости. Дрожащим голосом хирург произнесла:       – И за это… я буду в отчаянии искать прощения.       Шприц подлетел к Хуфклапперу и мягко ткнул того в шею. Сквозь привычную боль пони почувствовал приятную щекотку. Прохладная жидкость стала частью его многострадальной физической оболочки. Десенди понимал, что сейчас происходит, а также, что никакие его возражения не повлияют на дальнейшие события. Он молча уставился на сомкнутые глаза Фипитюль. Как же он хотел, чтобы они открылись и уловили в его взгляде протест. Немой и беспомощный…