Монохром

Анита живет в монохромном мире. Белое безмолвие окружает ее всегда, сколько она помнит себя. Сверкающие бескрайние просторы, так похожие на россыпь драгоценной пыли на лунной поверхности, такие же ледяные и безжизненные. Белая пустыня, на сколько хватает глаз. Лишь ледяные торосы, сковывающие темные глубокие океанские воды, как-то дополняют и разнообразят унылый пейзаж. Свинцово-серое, даже в солнечный день, небо, изредка отмеченное черными пятнами лунных виманов - луняне тоже стараются бывать зимой тут как можно реже. Лишь снег и лед. Снег, сверкающий на бледном зимнем солнце острыми злыми искорками. Ледяные уродливые громады, стонущие потусторонними голосами под порывами северного ветра... Учитель снова медитирует в своей комнате, и Анита не нарушает его добровольного одинокого бодрствования, беря ледоруб и отправляясь в ежедневную длительную однообразную прогулку по острову. Ей не привыкать быть одной среди белого безмолвия. Она не знает иного цвета, кроме серебристо-стальной гаммы. Мелкие редкие снежинки кружат в ленивом танце под порывами холодных струй ветра, словно диковинные сверкающие насекомые. Анита никогда не видела насекомых, и читала о них лишь в отчетах летних дежурных. Она обречена на вечную одинокую зиму, таково ее бремя. Тело плавится под горячими солнечными лучами, превращаясь в серебряную жидкость, которую Рутил заботливо собирает в огромную глубокую ванную, бережно храня до первых легких морозцев. С приходом зимы все Самоцветы становятся вялыми и сонными, инклюзиям не хватает тепла и света, но чем холоднее становится на острове, тем бодрее и лучше чувствует себя бессменная зимняя дежурная, дитя морозов и белого безмолвия. Ее одинокое патрулирование скрашивают редкие долгие разговоры с Учителем, и Анита, привыкнув к такой однообразной, размеренной жизни, по своему счастлива. Ну и пусть она никогда не видела иного цвета, кроме серо-серебряной гаммы. Пусть снежные бабочки так назойливо кружат на стылом ветру - ее маленького тихого счастья у нее не отнять. У нее есть ее работа - крошить и разбивать кошмарные ледяные торосы, чтобы не смели шептать ей о странном. О многом. О том, чего она не видела и никогда не увидит. О том, что ее добровольное одиночество по сути страшно. Так же, как и самоизгнание Киновари. И Анита бьет и крошит лед, не слушая, не обращая внимания на назойливый шепот, способный свести с ума. Она не одна, у нее есть Учитель, с которым можно... можно... можно... Она одна. Учитель от нее так же далек, как яркие летние краски, как солнечные зайчики, играющие на зеркальных гранях волос летних дежурных, как нежные хрупкие цветы крошечных букетиков Алмаз, как золотистые бабочки, облюбовавшие мятную шевелюру Фосфофиллит. Анита ничего этого никогда не видела, и не увидит. Ее удел - колоть мерзко шепчущий лед посреди белого безмолвия и изредка переброситься парой ничего не значащих фраз с вечно медитирующим Учителем. Все, что у нее есть - одинокие прогулки по белоснежным полям, под свинцовым небом, да редкие сражения с бледными лунными тенями, прилетающими на своих черных виманах. Но однажды привычный ход вещей меняется, и в монохоромной гамме, окружающей Аниту, появляется раздражающе-яркое пятно мятной копны волос Фос. Ее спокойный однообразный мир рушится, разлетаясь на мелкие и неожиданно цветные осколки, рождая праведные гнев и раздражение, и недоуменный вопрос: «Неужели так бывает?» Бывает и эта непроходимая наивность и это раздражающее оптимистичное дружелюбие этой маленькой глупой дурочки, которая не понимает, как это ответственно - быть зимней дежурной... Да, Фос не понимает, и искренне старается, хотя у нее лучше получается все портить, выбешивая обычно спокойную и невозмутимую Аниту. И белые сверкающие снежинки так красиво смотрятся на ярких сочных травяных прядях. Анита замолкает, украдкой любуясь чистым незамутненным цветом на сколах утерянных рук. Анита понимает, что белое безмолвие, вечно окружающее ее, многое украло в ее размеренной жизни. Анита грустно улыбается - маленькая дурочка Фос оказалась намного мудрее ее. И впервые Анита не жалеет, что в ее одинокой зиме появилось раздражающее яркое пятно. Появилось внезапное тепло, о котором она никогда не знала. - Завтра, - шепчет Анита, утешая покалеченную Фос. - Завтра мы вернем тебе руки, и все снова станет хорошо! Фос благодарно улыбается ей, смешно морща свой нос, на который, кружа, опускаются ледяные бабочки снежинок, и эхом повторяет: - Завтра... Но завтрашний день никогда уже не будет таким же, как и прежде...