Лирар

Если бы это было осуществимо, Совет джедаев вообще не брал бы в орден меченных. В конце концов, запрет на привязанности сложно осуществить, если где-то есть человек, назначенный тебе самой судьбой. Но мало кто рождается сразу с меткой. Она может появиться любом возрасте: хоть в пять лет, хоть в тринадцать, хоть в тридцать шесть. Даже магистр Йода в свои семьсот с хвостиком от такой участи не застрахован. И все же милосердная Сила обыкновенно защищает своих адептов. Меченных в ордене не больше двух процентов. И одним из них оказывается Энакин Скайуокер, чья метка проявляется в одиннадцать лет. Это случается ночью. Энакин просыпается от нестерпимого жжения в запястье, подскакивает на кровати, поднимает запястье к глазам. На неестественно бледной в темноте коже, пересекая узор из тонких вен, красуется “Дарт Лирар”. Энакин непонимающе моргает. Смачивает слюной палец и трет надпись осторожными движениями сверху-вниз. Буквы остаются неизменны. Алые чернила даже не смазываются. В глубинах души темным спрутом шевелится паника. Энакина и так не хотели брать в джедаи. После того, как Совет обнаружит, что он меченный, да еще и именем ситха, его точно выставят за дверь. Энакин не помнит, как поднимается с постели, как добирается до общей на двоих с учителем кухни, как вынимает из ящика нож. Где-то на краю сознания проскакивает мысль, что световым мечом совершить то, что он собирается было бы сподручнее, но слишком юному падавану своего меча пока не доверили, воровать же, хоть и ненадолго, меч у наставника кажется кощунством. Энакин крепко сжимает зубы и приставляет нож к коже. Сделать он ничего не успевает. Его прерывает тихий, мягкий голос: — Энакин, — Учитель выходит из темноты дверного проема своей комнаты, держа перед собой раскрытые в успокаивающем жесте ладони, — положи, пожалуйста нож. Энакин от неожиданности вздрагивает. Острое лезвие скользит по коже, глубоко вгрызаясь в плоть. Учитель оказывается рядом в считанные полвздоха. Вынимает из пальцев крепко зажатый нож, направляет в порез прохладные потоки Силы. — Прости, я не очень хорош в лекарстве, — едва сумев остановить кровь, Оби-Ван призывает из своей комнаты аптечку и роется в ней в поисках пластырей и бакты, — утром мы отправимся в Залы исцеления и… — Нет, — впервые за вечер Энакин подает голос. После долгого молчания тот звучит хрипло. — Пожалуйста, учитель, только не Залы исцеления. Оби-Ван замирает и дарит Энакину внимательный взгляд. — Энакин, ты не единственный джедай с меткой… Энакин мотает головой. — Пожалуйста, учитель, ну пожалуйста! Оби-Ван тяжело вздыхает, но не спорит. В этот момент от выглядит донельзя грустным и… понимающим. Причину этого странного понимания Энакин раскрывает лишь спустя четыре года. В этот момент уже вполне взрослый и полноправный падаван, он сидит в компании других таких же падаванов в комнате Феруса Олина и потягивает из стакана запрещенное вообще-то вино. С непривычки вино быстро дает в голову. Мысли заволакивает приятной дымкой, губы нет-нет да растягиваются в улыбку. Энакин почти не следит за общей беседой, наблюдая вместо этого за танцем цветных огоньков от пролетающих за окном спидеров, на потолке и стенах. Обратить внимание на разговор его заставляет имя учителя, произнесенное несколько раз подряд. — Говорю вам, это рыцарь Кеноби! — Дарра Тел-Танис допивает вино в своем стакане и тянется к полупустой бутылке за новой порцией. — Да брось, с чего бы? — Точно вам говорю, мой учитель однажды обсуждал это с кем-то по голосвязи. — Ну и с почему ты решила, что речь шла о метках? — Ферус забирает у Дарры из рук бутылку и вытрясает в собственный стакан остатки темной жидкости. — Ну не знаю, — Дарра закатывает глаза, — возможно, потому, что мой учитель произнес слово “метка”. — И что? Может быть речь шла о другой метке… — Это о какой? — Дай подумать... О печатке из ночного клуба, отметке в личном деле, родимом пятне в форме сердечка на заднице. Дарра фыркает, Ферус хохочет, а Энакин замирает, сраженной внезапной мыслью. А вдруг у его идеально следующего джедайскому кодексу наставника тоже есть метка? А вдруг у них двоих куда больше общего, чем кажется на первый взгляд? Энакин начинает присматриваться к учителю. Отмечать детали. Его спокойный взгляд, чуть грустнеющий при любом разговоре о родственных душах, его молчаливую поддержку всех меченных, его длинные, даже в самую жаркую погоду не закатывающиеся до локтей рукава. Четыре года назад Энакин дополнил свой наряд такими же. Это была идея учителя. Крохотная часть гардероба, едва ли привлекающая взгляды, но помогающая укрыть пересекающую запястье метку… В шестнадцать Энакину страшно интересно, какое имя красуется на коже учителя. В восемнадцать, ему просто обидно, что, судя по “Дарту Лирару” на собственном запястье, Оби-Ван Кеноби не носит на себе “Энакин Скайуокер”. О том, что за человек назначен ему жестокой судьбой, Оби-Ван рассказывает Энакину сам. Это происходит после очередного Крифф знает какого сражения на очередной никому не нужной планете у самого внешнего кольца. В этой битве они теряют слишком много людей. Устают, прекращают не только видеть, но даже искать во всем этом смысл. Из всех желаний остается только потребность оказаться под тентом палатки да скинуть с себя покрытый грязью и кровью доспех. Оби-Ван и Энакин делают это вместе. Расстегивают заклепки, тянут друг с друга ремни. В этом нет ни грамма эротики и ничего интимного. Просто дружеская поддержка двух усталых, ставших в горниле войны равными друг другу бойцов. У Энакина глубокий порез на скуле, у Оби-Вана обожженное бластерным огнем плечо. Он протягивает Энакину аптечку, стаскивает с плеч нижнюю тунику. Затем облегающую кофту с длинным рукавом. Энакин впервые видит на запястье бывшего учителя клятую метку и, как ни старается, не может оторвать взгляд. — Я был уверен, что ты знаешь… — Оби-Ван кивает Энакину на тюбик бакты, без слов намекая, что лучше бы ему прекратить пялиться и начать обрабатывать рану. Энакин сглатывает. Старается вернуть себе утерянное спокойствие, не думать о том, что сейчас он впервые видит Оби-Вана хотя бы частично обнаженным. Ему это почти удается. Он сосредотачивается на ожоге, стирает с него пыль и грязь, обрабатывает бактой, накладывает повязку. — Кто это? — Чуть слышно спрашивает он, прежде чем отстраниться. — Ты можешь сказать мне, как его зовут? Оби-Ван смотрит на Энакина сложным долгим взглядом. В нем застаревшая боль и неодолимая тоска. — Я такой же невезучий как ты, мой бывший падаван. Его зовут Дарт Вейдер… Сотню стандартных лет назад мир почти не вспоминал о ситхах. Десять лет назад мир впервые познакомился с Дартом Молом. Теперь же… Совет не перестает говорить о темной стороне. И все же имена эти Энакину, к счастью или к несчастью, не знакомы. Ни Дарт Тиранус, ни Дарт Сидиус не пятнают его кожи. Ни Дарту Тиранусу, ни Дарту Сидиусу не суждено стать тем самым, кто украдет у него Оби-Вана. Энакин рыщет по галактике, штудирует архив Храма, спускается на самые нижние уровни Корусанта и залетает за самые дальние рубежи, но не находит и следа криффового Дарта Вейдера. Зато он приходит к нему во снах. Сжимающий алый меч, сверкающий из под капюшона неестественно яркими желтыми глазами, Вейдер стоит над коленопреклоненным Оби-Ваном. Его рука в черной перчатке тянется вздернуть чужой подбородок, а Энакин вываливается из кошмара, тяжело дыша. Он дрожащими руками натягивает на себя одежду и спешит в Корусантскую оперу. В таком состоянии ему меньше всего хочется наблюдать вычурные театральные представления, но верховный канцлер Республики не тот человек, которому можно отказать во встрече, сославшись на плохие сны… — Мой мальчик, — Палпатин едва ли отрывает взгляд от происходящего на сцене, — слышал ли ты когда-нибудь о Дарте Плэгасе? Он был великим учителем темной стороны. Существом, победившим время, смерть, саму судьбу. Для него не существовало запретных тем. Для него не существовало традиций. Лишь желание и воля. — Джедаи властвуют над своими желаниями! — Отвечает Энакин заученным. — Только ситхи позволяют желаниям управлять собой! — Конечно, конечно, мой мальчик. Джедайский кодекс непоколебим. И все же… Даже властвуя над своими желаниями, мы не перестаем их испытывать. Мы хотим того, кого хотим. Даже если это запрещено правилами. Даже если это противоречит природе. Твои наставники запрещают такие желания, но Дарт Плэгас… Он не подчинялся природе, он предпочитал природу подчинять… Энакин замирает, изучая канцлера взглядом. Тот кажется невозмутимым и незаинтересованным. Будто для него беседа о старом учителе Ситхов ничем не отличается от светского обсуждения напитков или одежд. Он вряд ли пытается заронить в душу Энакина семена сомнения и надежды. И все же… ему это удается. Правила, учения, старые запреты, сама природа и судьба будто сговорились, чтобы отнять у Энакина самое для него ценное. Отнять, растоптать, вручить темной стороне. К чему следовать кодексу джедая, когда на твоем запястье написано имя ситха? К чему сохранять верность опостылевшим правилам светлой Силы, когда кожа того, кто так тебе нужен, обезображена меткой темной? В непрекращающихся кошмарах Энакина на колени перед Лордом ситхов становится Оби-Ван. В реальности ниц падает он сам. Канцлер Палпатин скидывает с себя маску честного неподкупного политика и предстает в своем истинном образе. Дарт Сидиус. Пугающий, почти всесильный, способный дать Энакину того, о ком он столько лет грезит. И пусть ради этого нужно сравнять с землей Храм Джедаев и уничтожить Республику, если буквы на запястье Энакина сменятся с “Дарт Лирар” на “Оби-Ван Кеноби”, он не пожалеет ни об одной из этих жертв. Сидиус подает Энакину алый кайбер-кристалл для меча, зеркалит сцену из кошмаров вынуждая поднять голову прикосновением к подбородку, и нарекает новым именем. — Встань же, о Дарт Вейдер! * Записи из Храма Джедаев, которые Оби-Ван просматривает вопреки совету магистра Йоды, ранят его так глубоко, что он едва удерживается на ногах. Просьба, с которой магистр Йода обращается, стоит Оби-Вану закончить просмотр, заставляет ухватиться за стену, лишь бы не упасть. — Я не могу! — Шепчет он обессиленно. — Это же Энакин! Пошлите другого! Но Йода лишь качает головой. Если кто-то и может справиться с Энакином Скайуокером, то только бывший учитель и лучший друг, знающий его боевой стиль как никто другой. Магистр Йода прав во всем, но не знает главного. Несмотря на запреты кодекса джедаев, опасность привязанностей, метку на собственной руке, Оби-Ван влюблен в бывшего ученика уже долгие годы. Он клянется магистру Йоде, что не сможет убить Энакина и, словно исполняя эту клятву, действительно с этим не справляется. Но и Энакин вовсе не стремится Оби-Вана ранить. Все их сражение похоже на бесконечную взаимную оборону. Они разрушают все вокруг, крушат здание завода, попадающих под руку дроидов, но не причиняют друг другу вреда. — Пойдем со мной, Оби-Ван! — Выкрикивает Энакин требовательно. — Забудь все, что говорили тебе джедаи! Они трусы и лгуны! Они отбирают то, что ты любишь, оставляя взамен лишь слова! Они заслужили то, что с ними произошло! — Что ты такое говоришь? Как ты можешь, Энакин!? Энакин качает головой. Его желтые глаза сверкают из под черного капюшона, отражая бушующее пламя над кипящей лавой Мустафара. — Это больше не мое имя! — Говорит он торжествующе. — Дарт Сидиус подарил мне новое! Хочешь его услышать? Оби-Ван застывает. Сила внутри него трепещет и бурлит. Что-то во всем этом одновременно и не так и очень-очень правильно. — Энакин… — Шепчет он беспомощно. — Нет… — Энакин подходит ближе. — Не Энакин. Дарт Вейдер. Силы покидают Оби-Вана еще до того, как Энакин произносит последний слог своего имени. Его ноги наконец подкашиваются, слезы жгут глаза. Что это? Насмешка судьбы? Горячечный бред? Ад разверзшийся лично для него наказанием за все ошибки? Или же неизбежность? Точка, к которой они вдвоем шли все эти годы? Энакин… нет, Дарт Вейдер останавливается у коленопреклоненного Оби-Вана, берет его за подбородок и заставляет на себя посмотреть. Он все такой же, его бывший ученик. Сильный, удивительный, прекрасный даже с желтыми глазами. Человек, ради которого Оби-Ван не раз и не два нарушал кодекс, плевал на правила, готов был умереть и убивал. Его любовь. Его горькая судьба. Тот, кто сейчас заносит над ним алый меч в традиционном ситхском посвящении и дает новое ситхское же имя: — Дарт Лирар… * Лирар - с голландского “учитель”. По аналогии с тем, что Вейдер с голландского “отец”.