The flame has no living heart

      Брисеис бесшумно проскользнул в одну из комнат Дома Надежды. Отчасти тот боялся, что за время его отсутствия что-то могло поменяться. Но неоспоримая истина в том, что здесь ничего и никогда не меняется.       Он зашёл в просторное, хорошо освещенное помещение, напоминающее мастерскую обеспеченного художника. Помимо привычной серы, в воздухе витал специфичный аромат масляных красок и лака (Брисеису эта палитра запахов была очень знакома и дорога). Единственное заметное отличие — огромный балкон, с которого открывался по-необычному живописный вид на Аверно. Темно-красное небо без солнца нависало так низко, что вот-вот грозило рухнуть на землю и придавить насмерть.       Стены были увешаны незаконченными, неудачными и абсолютно безнадёжными работами. Художник вновь и вновь пытался изобразить что-то новое — себя, членов семьи, чьи лица он ещё не забыл, родные пейзажи. Но каждая попытка оканчивалась полным крахом. Даже поразительно, что хотя бы часть работ решили сохранить, а не бросили в огонь. Но зачем их сохранять? Неужели творец всё ещё надеялся, что когда-нибудь он станет свободным — хотя бы в плане искусства? Или же это было насмешливое напоминание об этой самой несвободе?       Ведь местному художнику позволяли рисовать только одно.       Даже сейчас он был за работой. В самом центре комнаты напротив балкона располагался мольберт. Брисеис осторожно подошёл со спины, чтобы не потревожить художника, и заглянул ему через плечо. Это был очередной портрет Рафаила. Тифлинг уже давно перестал различать их, но в этой картине была одна примечательная деталь. В ещё незаконченной работе узнавались блестящие золотом очертания роскошной короны, левитирующей невысоко над изящной, но властной рукой камбиона.       Юноша утомлённо поморщился и отвёл взгляд, бесшумно устроившись у ног художника. Кажется, Рафаил действительно рассчитывал, что в конце этой невероятной истории получит именно то, чего так желал. С другой стороны, а почему нет? Почему всё должно было сложиться иначе? Всё это время события развивались вполне в пользу Рафаила.       Хотя художник так и не оторвался от своей работы, он определённо заметил появление Брисеиса.       — Слышал, тебя очень давно не было дома, — меланхолично заговорил полуэльф средних лет. Впрочём, о возрасте оставалось только догадываться. Он был здесь до того, как Рафаил забрал Брисеиса, и за это столетие не постарел ни на день. Его творческое портфолио также никак не изменилось. — И всё же ты вернулся.       — Конечно. Я вернулся, — грустно усмехнулся Брисеис. Словно могло быть иначе.       — Где ты был? — в сером голосе робко промелькнуло слабое подобие интереса. Почти надежды. — Что ты видел?       — Я расскажу. Даже постараюсь показать. Могу я рисовать на чём-нибудь?       — Ничто здесь не имеет значения. Используй то, что посчитаешь нужным.       Брисеис взял первые попавшие под руку листы и кусочки угля. Кажется, что на обратной стороне бумаги были следы жалких попыток нарисовать что-то ещё.       Зачем? Зачем художник всё еще пытается? Разве он не знает, что его пустые старания — увеселение и забава для незримого наблюдателя, который никогда не сводит взгляда с них всех?       В Доме Надежды сложно найти себе компанию, особенно, когда ты ребёнок. Рафаил был рядом с Брисеисом большую часть его детства, но, когда это было невозможно, не мог предложить мальчику достойную альтернативу. В конце концов, главным спутником самого Рафаила был инкуб, то есть не очень подходящая компания для маленького ребёнка. Удивительно, но даже у дьяволов есть какие-то ограничения и рамки. До определенного момента, конечно.       Одарённый в магии (благодаря Рафаилу), Брисеис призывал себе множественных незримых слуг, которые позволяли позаботиться о себе, но едва ли составляли компанию. Подавляющее большинство постояльцев Дома Надежды было слишком безумно или же просто незаинтересованно в юном Брисеисе. Иногда и вовсе доходило до агрессии, но Рафаил очень рано научил своего подопечного отвечать на такие поползновения в свою сторону соответственно.       Художник, который так и не представился за все эти годы, был ближе к тем, кто не проявлял к тифлингу никакого интереса. Но он также не прогонял его, позволял наблюдать за своей работой. Внимательное наблюдение умным и одарённым ребенком позволило получить парочку новых навыков.       Брисеис старался рассказать почти всё, что пережил после того, как покинул Дом Надежды. Почти — потому что в этом месте у стен есть уши, а тифлинг не хотел, чтобы некоторые моменты стали известны кому-то другому. Но он беззастенчиво подробно рассказывал о приключениях, начавшихся на наутилоиде, проносящемся по небесам Аверно. Свой рассказ Брисеис старался сопровождать беглыми, но достаточно понятными рисунками. Чаще всего это были портреты основных действующих персонажей, изредка — схематические пейзажи ключевых локаций.       Это было по-своему странно — рассказывать о случившемся постороннему человеку. Чем больше Брисеис говорил, тем меньше он верил самому себе. Словно всё это на самом деле происходило не с ним. Эти лица на бумаге — всего лишь плод воспалённого воображения. Возможно, Брисеис всё-таки сошёл с ума от одиночества и на самом деле никогда не покидал Дом Надежды.       Отчасти в этом объяснении можно было даже найти некое утешение и покой. Если ты всё придумал, это значит, что с тобой не происходило этих замечательных событий.       Как и ужасных.       Брисеис подносил к мольберту все свои рисунки, чтобы художник мог взглянуть на них при желании. Сперва тифлинг решил, что такого желания у него не было вообще, ведь тот всё еще не отвлекался от собственного рисования. Но в какой-то момент он на мгновение отвлекся, постучав пару раз деревянным кончиком кисти по почерневшей от угля бумаге.       — Интересное лицо. Очень выразительные черты. Следы возраста только добавляют шарма. Кто это, напомни?       Брисеис взглянул на собственный рисунок, словно сам забыл, кого изобразил. Лицо на бумаге в строгий профиль было необычно безмятежным и расслабленным.       — Его зовут Астарион.       Брисеис взял листок с портретом Астариона и поднялся на ноги, чтобы пройти к балкону, облокотившись о не самую надёжную перегородку. Усталый взгляд бесцельно блуждал по однообразным пейзажам, от которого неприятно воспалялись глаза, словно вот-вот они закипят и вытекут из глазниц. И Брисеис не мог не думать о коже вампира — такой приятно прохладной, яркий контраст невыносимому жару преисподней.       — Однажды он спросил у меня, как бы я хотел умереть.       ***              Астарион был даже впечатлён тем, что мальчишка действительно задумался. Эти по-забавному напряжённые брови, вдумчивое потирание подбородка кончиками пальцев. Вначале эльф даже хотел сказать, что просто шутит и издевается над тифлингом, но теперь ему не хотелось прерывать чужие размышления. Неожиданно Астарион поймал себя на мысли, что ему искренне интересно, что происходит в голове этого прелестного создания.       — Я бы хотел упасть с высоты и разбиться, — наконец ответил мальчишка. О смерти, причём настолько болезненной, он говорил с необычной легкостью, почти невинностью.       — Как оригинально. Принимаешь критику?       — Я даже представить не могу, что ты здесь будешь критиковать.       — Во-первых, это очень ненадёжный вариант. Всегда есть вероятность, что, упав с огромной высоты, ты не умрёшь, а просто переломаешь себе все кости. Ты даже не сможешь закончить начатое без посторонней помощи, будешь лежать в луже собственной крови, моля об освобождении, которое настанет совсем нескоро.       В глазах тифлинга бегло промелькнуло нечто, напоминающее узнавание, но Астарион не придал этому значения.       — Во-вторых, для тех, кто сведущ в магии, это как-то даже несерьёзно. Я абсолютно уверен, что у таких, как ты или наш общий друг Гейл, есть парочка козырей в рукаве, чтобы избежать неприятных последствий гравитации.       Астарион невольно перевел взгляд за плечо Брисеиса, чтобы проверить, как поживает их спутник-волшебник. Почему-то вампир опасался, что он будет наблюдать за их диалогом. Астарион, например, следил за всеми беседами его неожиданных новых товарищей. Особенно за теми, в которых участвовал маленький тифлинг.       — В-третьих, у меня возникло ощущение, что ты таким образом отнимаешь удовольствие и делаешь за меня всю работу. Я хочу сказать, что я вообще должен делать в этом сценарии? Столкнуть тебя со скалы и наблюдать за тем, как законы мироздания добивают тебя вместо меня? Скучно. Невероятно скучно.       — Ты так сильно хочешь убить меня? — тонкие губы тифлинга дрогнули в грустной ухмылке. — Стоило догадаться, учитывая обстоятельства нашего знакомства.       Астарион ощутил непривычное и совершенное несвойственное ему чувство вины, но сумел быстро прогнать его.       — До конца дней моих будешь напоминать об этом, не так ли? Да и зачем же такие поспешные выводы? Это ведь всего лишь гипотетические рассуждения, не более.       — А я бы не стал убивать тебя.       Конечно же, не стал бы. Астарион в этом даже не сомневался. Возможно, в этом и состояла проблема. С большинством людей Астарион боялся, что они убьют его, узнав правду о его природе. С Брисеисом же беспокоило нечто иное.       — Ты такой очаровательный, моя радость. Но это не тот случай. Если бы мне суждено было превратиться в отвратительного монстра, я бы хотел, чтобы кто-то это предотвратил. Вопрос в том, могу ли я рассчитывать на тебя?       — Я не позволю тебе превратиться в монстра. Это всё, что я могу сказать.       Астарион лишь елейно улыбнулся, проглатывая слова о том, что тифлинг со своими добрыми намерениями, к сожалению, уже давно опоздал.       ***       — Боюсь, что я не сдержал обещание, — вяло пожал плечами Брисеис. Молодое лицо приняло неестественный рыжеватый оттенок от света лавовых рек и выражало ровным счётом ничего. Листок бумаги неспешно выпал из безвольных пальцев и медленно начал падать вниз, словно древесный лист в безветренный день.       Всё это не имеет никакого значения.       Но всё же интересно, что Астарион сделал с тем рисунком? Обошёлся ли он с ним так же, как и со всем тем, что Брисеис дал ему?       — Зачем ты вернулся?       — Я пытался уйти. Но там, куда я ушёл, мне сделали больно.       — И велика ли разница?       — Думаю, что там, в другом месте, это сделали не со зла. По крайней мере, мне хочется на это надеяться. Я только и могу, что надеяться.       Прошло несколько минут, но Брисеису так и не ответили. Тишину прерывал лишь протяжный скрип ворса кисти о полотно.       — Прости, если потревожил. Больше я не отниму у тебя времени.       Ведь у Брисеиса ещё так много дел. Необходимо разобраться с долгом. Тифлинг оттягивал этот момент так, как только мог.       Брисеис вытер раздраженные, слезящиеся глаза и вышел из комнаты.