Sea, Waves and Blood

Волны сомкнулись над двумя телами, закрывая их от сегодняшнего темного мира, и погружая в не менее солёную и темную пучину. Не было видно ничего, хоть как-то помогали звёзды, но и они потухали, сраженные этим противостоянием во тьме. Небесные светила практически не давали света, скорее отнимали его у немногочисленных бликов на воде. Эти блики сливались между собой, переливаясь на волнах, на водных хребтах, по всему Ла-Маншу, огромному проливу для маленькой лодочки, качавшейся на волнах. С которой только что спрыгнули двое. - Нет!!! Атос!!! Это кричал мужчина. Лет сорока, не меньше, но в тот момент он словно сделался беспомощным ребенком. Он бросился к краю лодки, с ужасом наблюдая за ещё бурлящей водой. Он хотел, кажется, спрыгнуть, но это уже не имело значения, так как два его друга схватили мужчину за плечи. - Нет, д'Артаньян, не смейте! - раздался властный голос, который, если было надо, проникал в самые глубины лабиринтов душ людей, словно специально был создан Господом, чтобы нести его волю на Землю. Д'Артаньян хотел было оттолкнуть аббата д'Эрбле, но его резко дёрнули огромные руки, прижав к деревянной обшивке лодки. - Не губите ещё и себя, друг мой! - этот голос не был вкрадчивым и властным, как голос д'Эрбле, но зато обладал той невероятной силой, которая так была нужна всем мировым ораторам. Громогласность и небывалая мощь этого человека в свое время вошла в легенды. Правда, всего лишь среди ста человек мушкетерской роты, но вот его имя - Портос - знала чуть ли не вся Франция. Но здесь, посреди одинокого и совершенно чужого моря, это имя ничего не значило. Не значили ничего и их титулы, даже высший из них, графа. Ведь именно графа де Ла Фер исчадие Ада-младший только что затащил под воду. - Будь проклят этот Мордаунт! - воскликнул барон дю Валлон, отпуская д'Артаньяна. - О, наш бедный Атос! - Несчастье, какое несчастье, - шептал Арамис, черными, как воды, под которыми тонул их друг, глазами смотря за борт. Его веки дрожали, было такое впечатление, что он сейчас бросится на колени, и, закрыв глаза, возможно, уснет навсегда. - Мы не уберегли его... - Атос! Граф, вы слышите меня?! - д'Артаньян снова вскочил, прижимаясь к борту. Портос ещё более грубо, чем в прошлый раз, оддернул его. - Не двигайтесь! - крикнул барон, яростно сдвигая брови. Его лицо окончательно потеряло то лёгкое тщеславие, усмешку и спокойствие, которые всегда можно было увидеть на его лице. Теперь он выпрямился в заскрипевшей под его весом лодке, словно мифический герой перед врагом. - Я за Атосом, и только попробуйте мне помешать! Портос согнул ноги и сложил руки, собираясь прыгать. - Портос, вы не прыгните! - Арамис метнул на него решительный, но - значит, аббат все ещё способен на искренность? - взволнованный взгляд. - Уйдите от края лодки и ждите! - Ждать?! - кажется, этот вскрик разбудил всех прибрежный чаек на пристанях далёкой Франции. - Вы хотите, шевалье, чтобы я ждал, пока наш дорогой Атос захлёбывается в объятиях этого змеёныша? Решительно, в вас не осталось ни капельки сострадания! - Портос, друг мой... Арамис не закончил фразу. Раздался шумный всплеск, лодка качнулась с довольно явной угрозой перевернуться, но вовремя пересекавший на другой край Мушкетон не дал этому случится. Портос нырнул в воду, унося с собой ещё одно желание жить для двоих оставшихся. Д'Эрбле, который лишь мгновение назад имел над бароном неограниченную власть, а теперь был только молчаливым зрителем игры его подвигов, судорожно прижался к д'Артаньяну. Тот дрожал, но не от холода, что было бы логично, а от пережитых потрясений, которые не прекратятся до тех пор, пока лейтенант королевских мушкетёров не увидит подле себя три силуэта, трёх людей, живых и здоровых, три острые шпаги, и три раза повторяющийся мушкетерский девиз. All for one, one for all. С самого начала пребывания в Англии д'Артаньян чувствовал себя примерным священником, оказавшихся внезапно за одним столом с заядлыми пьяницами, богохульниками и драчунами. Каждый день в этой стране, одинаково хмурый и темный, давался храброму гасконцу нелегко. Англия, страна сырости, голых камней, пива, государственных переворотов и странного языка. Английский был непонятен, слишком уж отрывист и груб. Д'Артаньян, сколько он не вслушивался, в каждой реплике слышал оскорбление и пренебрежение. Его воображение рисовало ему перевод этих фраз, и от этого хотелось иногда все бросить, наплевать на этого Карла Первого, на Мордаунта, на Кромвеля, и дать всем этим господам в лицо. Каждому. С одинаковым наслаждением. Был лишь один человек, который, говоря по-английски, не приносил д'Артаньяну раздражения. Наоборот, любое проявление этого голоса встречалось гасконцем, как Божий дар, который нужно слушать. Он словно тонул в тембрах, издаваемых где-то глубоко в горле, которые с одинаковой приятностью могли сказать и mercy, и thank you, и gratias tibi. Этим человеком был Атос. Несколько томительных секунд - или минут, часов, какая разница? - они сидели, боясь поверить своим глазам. Арамис все сжимал плечи д'Артаньяна, внезапно превратившись в жалкое, щуплое существо, которое требовало защиты от более великодушного и сильного товарища. Остроумный аббат прятался за гасконцем, направляя взгляд туда же, куда и он: на темную морскую пучину. Д'Артаньян дрожал, и руки Арамиса у него на плечах жгли ему кожу, как единственное оставшееся живым и теплым на этой лодке. Мушкетон молился, Гримо молчал, изредка закрывая глаза и погружаясь в ещё большую темноту, чем та, которая скрыла его господина, Мордаунта и Портоса. - Кажется, наши друзья... - д'Артаньян услышал за спиной дрожащий голос Арамиса. - Молчите, Арамис, молчите, - не дослушав, лейтенант слегка дотронулся до его руки. - Слышите? Под водой что-то происходит. Слух гасконца не подвёл. Внезапно за их спинами раздался всплеск, менее шумный, но лучше услышанный д'Артаньяном и Арамисом. Аббат и мушкетёр вместе со слугами бросились к другому борту лодки. За него зацепилась громадная рука, а через секунду на палубу, при содействии "пассажиров", рухнул барон дю Валлон. Арамис, приглядевшись, вскрикнул. Портос сжимал в руках графа де Ла Фер. - Граф! - Атос! Гримо ринулся к хозяину, высвобождая его из рук Портоса. Но высокий барон не дал ему этого сделать, а ещё больше прижал к себе Атоса. - Господин барон, что происходит? - спросил Мушкетон. Он был белее снега, но даже эта бледность не могла сравниться с цветом лица Портоса. Он был сам не свой, закатывал глаза, стискивал зубы , словно пытаясь прогнать слезы, но точно не из-за холода. Барон дю Валлон был закалённым. - Друзья мои... - Арамис и д'Артаньян ещё никогда не слышали такого тона от Портоса. Он был дрожащим, потухшим и мертвым. - Вы... Чертов Мордаунт, гореть ему в аду!!! С этими словами он слез с Атоса и положил его в центр. Граф не двигался, его глаза были закрыты, а изо рта текла струйка темной, смешивающийся с каплями на лице крови... Гримо снова бросился к Атосу, и снова ему не дали осмотреть хозяина. Д'Артаньян, толкнув молчаливого слугу, опустился на колени перед графом, стараясь максимально аккуратно и бережно взять его голову под ладонь. - Атос, очнитесь, все хорошо, все кончилось... - шептал лейтенант королевских мушкетёров. - Ну же, посмотрите на меня, граф... Очнитесь... Д'Артаньян положил руку на грудь Атоса, словно пытаясь услышать под ладонью звуки биения сердца. Но вместо этого он с ужасом отнял руку в ту же секунду, поднося ее у звездам. Она была вся в крови. - Нет... - Арамис, услышав возглас гасконца, больше похожий на рыдание, тут же распахнул камзол графа де Ла Фер. Портос сидел в углу, впервые в жизни превратившись в молчаливую и холодную статую. Гримо, увидев грудь хозяина, вскрикнул. Кинжал прошел практически насквозь, проткнув лёгкое и подобравшись слишком близко к сердцу. Слишком близко. - Дело плохо, - задумчиво сказал Арамис. - Кинжал Мордаунта прошел глубоко, и... - Перевяжите же рану, черт возьми! - выпалил д'Артаньян, который уже пришел в себя от увиденного и теперь обеспокоенно смотрел на действия д'Эрбле. - Мы не может допустить, чтобы Атос уме... - Д'Артаньян, - покачал головой Портос, прерывая речь друга. Лейтенант посмотрел на него, на его бледное лицо, потом на Арамиса, который тоже еле качнул головой, подтверждая немой приговор Портоса. - Боюсь, он уже... - аббат д'Эрбле не смог закончить фразу, так как лежавший рядом граф де Ла Фер вдруг закашлял. Д'Артаньян одним движением оказался с ним рядом, кладя руку ему под голову. Арамис, не отводя взгляда от Атоса, решил, что уж лучше оставить друзей, ставших друг для друга отцом и сыном, вдвоем. Он чуть отодвинулся, освобождая место д'Артаньяну. - Атос, это я, д'Артаньян, - гасконец приподнял графа над досками, из-за чего тот застонал. - Ой, простите, я сделал вам больно... - Д'Артаньян, это...Вы? - прошептал граф, дотрагиваясь до руки лейтенанта. Он остановил свой блуждающий от болей взгляд на этом смуглом, живом лице, с сияющими и умными глазами, которые сейчас блестели от переизбытка слёз. Д'Артаньян ещё пытался их сдержать , но его трепещущий голос ясно давал понять, что гасконец на грани срыва. - Я, Атос, я, - Д'Артаньян, боясь касаться груди друга, повернулся к Арамису. - Что вы стоите, он ещё дышит! Быстрее перевязывайте. - Нет, не надо... - сказал Атос, но Д'Артаньян не обратил внимания. Вместо этого он, стараясь придать своему голосу твердый тон, сказал: - Не волнуйтесь, граф, сейчас вас перевяжут, и вы пойдете на поправку... Ну же, шевалье д'Эрбле, действуйте! Д'Артаньян хотел было уже отойти, чтобы освободить дорогу Арамису, который больше смыслил в перевязывании и лечении ран, но Атос крепче схватил его за руку. - Д'Артаньян... Прошу, не уходи, - слабо прошептал он. Гасконец посмотрел на друга, а потом, наконец осознавая отрицательность ситуации, склонил голову. Из его глаз брызнули долго скрываемые слезы. Портос отвернулся, стал смотреть на потухающие звёзды, а также зачем-то сжал плечо Мушкетона. Его сильные пальцы давили слуге на кожу, но он терпел, игнорируя боль от горя. В лодке было тихо, лишь горькие рыдания Д'Артаньяна нарушали эту замогильную тишину. Лейтенант мушкетёров, никогда ничего не боявшийся, не мог поднять на друзей глаза, в особенности на Атоса. Его слезы лились по щекам, попадая на усы и губы, он их тут же слизывал, и тут же новые соленые капли падали на лицо. Послышалось хриплое дыхание Атоса. Арамис вздрогнул: это было верным признаком того, что графу уже не помочь. Атос, собрав последние силы, хрипло вздохнул и коснулся пальцами подбородка Д'Артаньяна. Того снова сотрясли рыдания. - Не прячьте от меня слез, друг мой, - сказал Атос. - Посмотрите на меня. Гасконцу понадобилось две попытки, прежде чем он смог взглянуть на графа. Его состояние было ужасно: лицо бледное, измазанное в крови, стекавшей изо рта, и сочившейся из раны на груди. Под глазами уже залегали мертвенные синяки, а сами глаза были замутненными так, словно Атос выпил очень много, даже для себя, вина. Д'Артаньян ужасно хотел отвернуться, но лишь крепче прижал к себе графа. - Вы даже не представляете, как я вас люблю, сын мой, - проговорил Атос, борясь с желанием закрыть глаза. Однако же, лицо его милого друга каждый раз вырывало графа из предсмертного небытия. - Простите меня, если я посмел оскорбить вас. Я навсегда запомню тот день, когда мы встретились, и горе мне, если я не унесу это воспоминание с собой на тот свет. - Атос... - Д'Артаньян, меняя свой постоянный громкий тон на дрожащий шепот, медленно и очень неуверенно наклонился к Атосу, чтобы обнять его. Он боялся потревожить рану, но благородный граф улыбнулся, давая понять, что он не против объятий. Д'Артаньян снова разрыдался и бросился Атосу на грудь. Граф лишь положил свою руку ему на спину, и, даже не морщась от боли, прошептал: - Позаботьтесь о Рауле. Вы справитесь... Я уверен. Редкие волны ударялись о борта хлипкой лодки, нёсшей французов к берегам их родной страны. Звёзды угасли, оставив на горизонте только слабый красноватый свет, означавший скорый рассвет. Морская пучина больше не билась рядом с путешественниками, и они были уверенны, что никто оттуда больше не вылезет. Эти воды видали многое, но вряд ли они видели такую картину тишины и покоя среди нескольких обмокших людей посреди торжественно-тихого Ла-Манша. Sea, waves and blood, как бы сказали англичане. Арамис не мог понять, когда что-то пошло не так. Ах, если бы Атос не сжалился над Мордаунтом, не протянул бы ему руку помощи, то, возможно, сейчас бы их друг сидел вместе со всеми за вёслами. Нет, надо было ещё раньше не подпускать его к изгнанному Винтеру, чтобы Атос не успел пожалеть его за печальную участь. Но почему...? Арамис хорошо помнил день казни миледи. Матери их вчерашнего врага и сегодняшнего покойника. Ведь именно Атос нашел леди Винтер после смерти бедной госпожи Бонасье, Атос привел судей, то есть их, его друзей, Атос не подпустил Д'Артаньяна к миледи и не дал помочь ей... Должно быть, у него были на это свои причины. Но тогда почему он не относился к Мордаунту с такой же ненавистью? Атос сожалел о своем поступке? И поэтому старался уберечь сына той, кого осудил на смерть? Как лицо духовное, Арамис мог предположить, что это было раскаяние. Но Атос предпочитал замаливать грехи не в церкви, а так, через заботу о родственниках погибшей. За это он и поплатился. Арамис, бывший королевский мушкетёр и нынешний аббат д'Эрбле взглянул на Атоса, принимавшего Д'Артаньяна к себе. Как он и предполагал, Арамис встретил взгляд потухающих синих глаз. - Как же это прекрасно, - довольно громко, для повреждённых агонией связок, проговорил Атос. - Умереть среди друзей. Он слегка погладил рыдающего Д'Артаньяна по спине, а потом застыл, смотря на темное небо с где-то проглядывающим восходом. В тот момент он казался таким красивым и печальным, что д'Эрбле вздрогнул от жалости к другу. Но он не мог позволить себе, подобно Д'Артаньяну, броситься Атосу на шею, стараясь отсрочить и так неизбежную смерть. Аббат лишь смотрел графу в глаза, а тот не отводил взгляда. Они всегда понимали друг друга без слов, тогда как постоянно допытывавшемуся Портосу требовалось объяснение, а Д'Артаньяну - подробный план. Аббат д'Эрбле относился к Атосу очень тепло и трепетно, и в их первую встречу его больше заинтересовал именно этот черноволосый, подтянутый и печальный дворянин, нежели веселый и шумный "бычок", ходивший рядом с ними. И до появления гасконца в их союзе они представляли собой тех самых отважных мушкетёров, готовых в любую минуту обнажить шпаги за короля и своих близких. И сейчас, на этой лодке, они все также мушкетёры его величества, связанные одним долгом, дружбой, и, как говорил когда-то Атос, преступлением. Так, в объятиях Д'Артаньяна, смотря на смиренное лицо Арамиса, граф де Ла Фер встретил свой конец. Он слегка вздохнул, кашлянул, и затих. Арамис теперь смотрел в глаза мертвого человека.