С целью профилактики

Он никогда не хотел встретить своего соулмейта. Никогда. Он прекрасно знал, что это больно, страшно, а иной раз вообще опасно для жизни. Он никогда не желал своему соулмейту зла, а потому искренне желал, чтобы она (или он???) находилась вне пределов досягаемости, где-нибудь далеко: в многомиллионном Китае, в каком-нибудь Монако или, на крайний случай, где-то "в центре всех городов", куда ему, Арсению Попову, обычному комику, путь заказан, и где, по Цою, живёт настоящая любовь. Арсений всегда желал соулмейту добра и совершенно не хотел, чтобы какой-то человек по его вине испытывал боль, получал те же раны, что и он. Он был уверен, что, знай он, что какой-то человек по его вине страдает или испытывает боль, желал бы сгореть от стыда. И, конечно же, он совершенно не собирался испытывать чужую боль просто так, за то, что этот самый человек просто есть и знай себе получает увечье за увечьем, рану за раной. Он знал, что вероятность встретить соулмейта крайне низка - по подсчётам, лишь один человек на десяток тысяч находил себе соулмейта, и далеко не всегда был этому рад. Стоило человеку хоть раз в жизни, даже случайно, прикоснуться к своему соулмейту, как он начинал получать те же раны, что и его вторая половинка, начиная от царапин и синяков и заканчивая кровавыми ранами, а иногда даже и смертельными травмами. Арсений лишь слышал про людей, что встретили своих соулмейтов, слышал их печальные истории, и его пугало то, во что превратила возможные идеальные пары судьба-злодейка. Иногда он думал, что может случайно встретить соулмейта во время поездки в метро, и в дни, когда находился под впечатлением от новости о трагической смерти соулмейтов, даже надевал перчатки и одежду, полностью покрывающую его руки, чтобы ненароком не коснуться возможной родственной души и не испортить в одночасье жизни их обоих. А ещё Арсений знал, что он крайне везуч. И иногда это качество играло против него. И именно благодаря своей исключительной везучести он уже несколько месяцев знал, кто его соулмейт. В тот день, когда он осознал, что встретил его, через него прошло столько людей, он пожал руки стольким, что можно было взвыть, вспоминая, как и кто касался его рук. В тот же день на его бедре расцвел противного фиолетово-желтого цвета синяк, и Арс, чертыхаясь, впервые за долгое время достал мазь от синяков и ушибов из глубин своей аптечки. А потом... А потом он узнал, что судьба не просто посмеялась над ним, столь старательно избегающим встречи с тем-самым-человеком, но продолжила издеваться, причем изощрённо, так, что Арсению казалось, что в размеренный сценарий его жизни вносил правки какой-то неадекват. С заклеенным ртом колдуя над объяснением заказанного блюда в Импровизации "Без чувств", Арсений внезапно почувствовал жжение в большом пальце правой руки и услышал эмоциональное шипение Шастуна, который, будучи в наушниках, слишком громко воскликнул: - Блять, порезался, - и, быстрым жестом слизнув кровь с большого пальца, вновь обратил внимание на Арсения. Мазнув пальцем по, к счастью, черному фартуку и оставив в незаметном кровавом отпечатке весь шок от неожиданно прострелившей мозг догадки, Арсений продолжил объяснять задание, а на душе... А на душе была только одна мысль «неужели это то, о чем я думаю?» - Арс, где свои графские ручонки изрезал? - не преминул возможности постебать друга Серёжа. - Ну ладно Шаст - ему и тупой ножик дай, он и им порезаться умудрится, но ты... Пропуская дальнейшие слова Матвиенко мимо ушей, Арсений воззрился на кудрявого долговязого друга, развалившегося на пуфике. - Ой, Серый, не начинай, - отмахнулся Антон. - Ну, подумаешь, порезал. Я вон тоже сегодня, и что ж? Режь я вслепую, наверняка бы палец себе оттяпал, а так всего лишь...вот, - и протягивает руку, демонстрируя небольшую кровавую ранку. Мысленно благословив благоразумно оставившего Шасту возможность видеть на импровизации "Без чувств" Волю, Арсений невольно протягивает порезанную правую руку к вытянутой руке Антона, и проводит порезанным большим пальцем по порезу на руке друга, пытаясь убедиться, что их порезы не идентичны и казус, случившийся с другом и жжение в его руке - просто совпадение. Но, как назло, на вид порезы совпадают буквально сантиметр в сантиметр, тютелька в тютельку, и Арсений, не желая выдать себя, отрывается от созерцания Шастуновских порезов и глубокомысленно комментирует: - Тебе не то, что нож - ножницы доверить страшно. Вдруг и их сдуру в ногу воткнешь? - его голос звучит даже слишком насмешливо, и он понимает, почему - в нем говорит злость и обида за каждый замазанный синяк. - Не повезет моему соулмейту, - слишком уж беззаботно отзывается Антон и, вытянув свои длинные ноги, утыкается в телефон. Арсений задумывается. Он никогда не слышал о том, чтобы родственными душами оказывались двое мужчин или две девушки - по телевизору, откуда он черпал свои познания о соулмейтах как таковых, транслировали истории только разнополых соулмейтов, а тут... Из размышлений Арсения вывел удивленный возглас Антона: - Блин, прикиньте, - Антон покрутил головой, привлекая внимание ребят. - У меня порез пропал. Реально, как ни бывало! Вот прикол! Арс бросает мимолётный взгляд на свой палец и с удивлением обнаруживает, что и его палец выглядит вполне себе целым и невредимым. Поднимает глаза на друга и с губ срывается короткое удивлённое: - Серьезно?... *** Он всегда мечтал встретить своего соулмейта, и был уверен, что, будь тот хоть трижды неувязком, он примет его. Примет его любым. Он прекрасно знал, что, несмотря на боль, которую ему может принести соулмейт, он будет готов отдать душу за любимого, подходящего ему человека. Антон давно снял розовые очки, и прекрасно знал, что шанс встретить родственную душу исключительно мал. Иногда он подозревал, что соулмейтов, быть может, и не существует вовсе, но каждый день, засыпая, представлял, как встречает ту самую (или того самого???), и как сердце делает кульбит, когда он осознает, что они друг другу предназначены. Он представляет, как будет трепетно оберегать любимого человека от ранений, и как сам станет осторожнее - и совсем не ради себя. Он надеялся, что его вторая половинка окажется где-то рядом, и верил, что на самом деле соумейты ежедневно проходят друг мимо друга, пересекаются в магазине, ездят на одной ветке метро или, быть может, живут в одном подъезде. Но он не ожидал, что его соулмейт окажется настолько рядом. Стараясь не подавать виду, что он заметил, как затянулся порез и догадался, что это значит, Антон утыкается в телефон, предварительно нарочно беззаботно прокомментировав невезучесть своего будущего (уже настоящего!) соулмейта. А сердце, как он и ожидал, совершает кульбит и сжимается так сильно, что, ему кажется, что спустя секунду он не сможет дышать. Услышав изумлённый возглас Арса: "Серьезно?!", Антон поворачивает к нему голову, изо всех сил сохраняя невозмутимое выражение лица, и, внезапно увидев в красивых голубых глазах недовольство, безжалостно топчет все свои радостные эмоции, глушит их где-то в глубине своей души. - Что-то не так? - вырывается на одном дыхании, и Антон пугается, что выдал себя. Арсений стоит, поджав губы и уставившись в одну точку. Наконец, разомкнув засохшие губы, он изрекает: - Нет. Ничего. И, развернувшись на пятках, выходит из комнаты, оставляя Антона наедине с его телефоном. Антон давно знал, что соулмейты могут исцелять друг друга. В свое время пытливый юный ум перерыл сотни фолиантов в поисках ответа на то, как же найти ту самую родственную душу, но ответа так и не нашел. Зато нашел заметки о том, что соулмейты могут исцелять друг друга прикосновениями к ранам. И сейчас, когда Арсений своими эмоциональными движениями проверил теорию о совместном излечении, Антон был невыразимо счастлив. Он верил, что судьба не могла не предусмотреть возможности получить что-то приятное из связи двух родственных душ. Он был готов смириться даже с тем, что они с Арсением никогда не будут вместе, с тем, что он, неувязок, будет вечно его мучить мелкими царапинами или порезами, но он рад был знать, что в случае чего сможет спасти его от чего-то более страшного одним лишь прикосновением. И он точно знает, что любит. С первой встречи, с первой совместной импровизации, он его искренне обожает. Он всеми фибрами свой души любит Арсения Попова. И он лишь смеет надеяться, что его соулмейт его не возненавидит. *** Почему-то, даже представляя, что у него есть соулмейт, Арсений всегда воображал себе хрупкую, точно фарфоровую, девушку рядом с собой, которую нужно будет беречь как зеницу ока. Но чтобы... Парень? Лучший друг? Он не был глуп, но все никак не мог в это поверить. Он не был труслив, но за эти четыре месяца так и не решился на разговор. Все эти дни, недели, месяцы он убеждал себя, что его не любит. Смотрел в зеркало, осматривал руки и наблюдал царапины или синячки, которые наверняка были на его соулмейте, и упрямо повторял, что он не любит. Он не любит Антона Шастуна. Он чувствует себя шпионом на спецзадании, когда рискует предать свой секрет огласке. Когда, рассмотрев в зеркале и замаскировав синяк, доставшийся ему от Антона после шокеров, осторожно и как бы мимоходом задевает его руку или ногу, излечивая и себя, и его. Когда, заметив царапину на спине, принимается неистово щекотать своего друга и словно бы нечаянно касается больного участка спины. В сети вовсю распространяются фанфики и забавные видео с моментами, когда Арсений во время импровизаций как-либо касается Антона, но ему абсолютно плевать – раз уж их связь работает именно так, и излечить друг друга на расстоянии не выходит, пусть лучше уж его считают «геюжной задницей», чем он будет пренебрегать возможностью облегчить жизнь и себе, и Антону. Шаст, по-видимому, и сам не против такого исхода событий – никогда не отстраняется, не убирает его руки, не смущается счастливых визгов шипперов из зала. Арс надеется, что друг окажется достаточно рассеянным для того, чтобы заметить пропажу пары-тройки царапин или синяков. Однако интуиция отчего-то подсказывает ему, что однажды он себя выдаст. Но он пока не знает, где это случится и как. *** - А, может, макарошки? – предлагает Антон, и удар тока не заставляет себя ждать. Упав, он натыкается рукой на осколки, которые моментально рассекают его руку в кровь. - Оййй, - тянет Шаст, и Арсений чувствует неприятное жжение в своей правой руке. – Вот это жойско. Антон демонстрирует свою окровавленную руку публике, ему зовут доктора, съемочная команда собирается вокруг него, а Арсений ловит на себе пристальный взгляд Шастуна. Будучи уверенным, что кровь еще не успела пойти, Арс вытягивает вперед здоровую руку, а второй, на которой уже начали прорезаться порезы, показывает, что нужно пережать вены на предплечье, чтобы скорее остановить кровь. Дождавшись понимающего кивка Антона, он быстро удаляется за кулисы, пытаясь найти хоть что-то, чем он сможет перетянуть свою рану. В висках стучит одно: «Не выдать. Не выдать тайну!» Он сам не знает, почему так старательно оберегает свой секрет. Он не боится толп шипперов, преследующих их с Антоном, не боится волны хейта, не боится быть названным геем – через это он уже и так прошел. Он никогда не признается себе, что он боится. Боится потерять дружбу Антона Шастуна. Он наспех хватает первую попавшуюся ему за кулисами ткань – должно быть, чью-то футболку – и с силой заматывает рану. Потом, понимая, что совесть не терпящим возражений тоном зовет его обратно, на сцену к Антону, не находит ничего лучше, кроме как стянуть свой синий пиджак и, повесив его на предплечье, прикрыть им раненую руку. Он чувствует, что кровь останавливается, и облегченно вздыхает, понимая, что его усилий оказывается достаточно, чтобы остановить кровь. «Либо, - мелькает мысль у него в голове, - Антону уже остановили кровотечение. Ну, пока пусть. А потом уж я его подлатаю». И он даже не замечает, что, несмотря на одинаковые по масштабу раны, всего мысли заняты лишь поиском идей, как помочь Антону. Он выходит на сцену в белой рубашке, и, не обращая внимания на визги влюбленных фанаток, сразу подходит к съемочной группе и наблюдает, как его соулмейту перевязывают руку. Антон, заметив, что Арс вернулся, поднимает голову и встречается с ним взглядом. Арсений даже не замечает, что его друг смотрит виновато – он слишком встревожен. - Всё нормально! Чего покисли? Всё нормально! – обращается к публике Антон и поднимает здоровую руку в знак протеста грустному настроению публики. Арсений с Сережей возвращаются на пуфики, Антон убирает раненую руку за спину, а Попов продолжает прятать свою под снятым пиджаком. Импровизация продолжается. Он благодарит судьбу за то, что шокеры всегда ставят последними, а потому, досидев несколько минут, получает возможность удалиться за кулисы и, закрывшись в ванной, хорошенько промыть свою руку. Арсений шипит от боли, но, услышав, как ручка двери дергается, вполне позитивным голосом отвечает: - Занято! Щас выйду! - Арс, открой, - глухо раздается с той стороны голос Антона. - Щас, - он вытирает руку футболкой, которой перетягивал свою рану, и бросает ее в урну, а потом снова сгибает руку в локте и вешает пиджак на предплечье, скрывая рану. Наконец щелкает замком двери, и, открыв ее, сталкивается с Антоном. Он стоит, поджав губы, и проницательно смотрит Арсу в глаза. - Заходи, Тох, - беспечно говорит Арсений, ласково улыбается и пропускает его в ванную комнату. – Ты как? Быстро окинув его взглядом, Шастун отворачивается и подходит к раковине. Арсений уже собирается выйти, как вдруг Антон спрашивает: - Не поможешь? – и начинает разбинтовывать свою рану. - Ты чего делаешь-то? – удивляется Попов. – Оставь как забинтовали! Антон бросает на него короткий взгляд, и вновь сосредотачивает внимание на разматывании бинта. Предчувствуя что-то неладное, Арсений снова заходит внутрь ванной комнаты и щелкает замком двери. - Что-то не так? – вырывается у него. - Надо… тебя подлечить, - пыхтит Антон. – Вот только руку размотаю… Надо… рана к ране… - Что за ритуал крови ты проводить собрался? – издает нервный смешок Арс, пытаясь не подать виду, что глубоко в душе его трясет от того, что он прекрасно знает, что пытается сделать Антон. - Ты из себя барана-то не строй, - беззлобно говорит Шаст, и, пытаясь развязать узелок повязки, от усердия вытаскивает кончик языка, а Арсений внезапно сам для себя осознает, как же мило он выглядит. – Ты ведь давно догадался. Тогда у нас получилось. Рана к ране… - Слушай, это ты прекрати дурака валять, - здоровой рукой Попов затягивает обратно уже поддавшийся Антону узелок. – Чего у нас тогда получилось-то? - Все получилось, - упрямо заявляет парень, и не находит ничего лучше, кроме как вперить недовольный, прожигающий взгляд зеленых глаз в своего собеседника. - Зачем рану-то разматывать? Если получилось, то хватило бы и простого прикосновения, - и тут Арс осознаёт, что, решив поумничать, выдаёт себя с потрохами. Они не разрывают зрительного контакта, и Арсений видит, как недовольство во взгляде Антона сменяется удивлением, а потом тот замирает с нечитаемым выражением лица, очевидно, прокручивая в голове совместные моменты последних нескольких месяцев и выдыхает: - Так это все… было ради этого, да? – Арсу почему-то кажется, что он слышит в голосе соулмейта плохо скрытое разочарование. – Чтобы вылечить меня… точнее, нас? Он никогда не желал встретить своего соулмейта, потому что желал ему добра. Так, может, раз уж они могут исцелять друг друга, судьба не зря свела их вместе? Арс вспоминает каждый день, проводимый перед зеркалом, каждую свою неудачную попытку убедить себя в том, что он – актер, он лишь играет роль, и он не должен с каждой новой импровизацией сильнее влюбляться в своего коллегу, будь тот хоть трижды его соулмейтом. И сейчас Арс вдруг понимает, что, несмотря на часы, дни, месяцы попыток самовнушений, он любит. Он любит Антона Шастуна. И, с того момента, когда он вместо того, чтобы эгоистично пользоваться связью их душ, стал думать о том, чтобы помочь ему, своему соулмейту, за эти месяцы ставшему таким родным, Арсений, пусть и несознанно, уже его любил. Арс молча приближается и нежно целует Антона в висок, где пролегла еще одна царапина после прошедших сегодня шокеров. Они глядят друг на друга, как в зеркало, наблюдая, как синхронно затягиваются маленькие идентичные порезы. А затем Антон вдруг стягивает с поврежденной руки Арсения пиджак, роняет его на пол, тянет руку на себя и неспешно покрывает поцелуями рану. Любуется тем, как та затягивается, не оставляя даже намека на то, что когда-то так была. Чувствует, как перестала ныть его рука. Поднимает глаза и встречается с влюбленным взглядом притягательных голубых глаз соулмейта, который заставляет моментально встрепенуться все самые светлые, чистые чувства в его душе. И Антон абсолютно уверен, что Арс видит точно такие же счастливые, влюбленные искорки в его не менее притягательных зеленых глазах. Стремительно сократив между ними дистанцию, Арс касается своими сухими, горячими губами влажных и таких же горячих губ своего соулмейта, сминает их, кладет руку на затылок, не давая отстраниться изумленно выдохнувшему ему в губы Шастуну, и прикрывает глаза от наслаждения. Сердце стучит так быстро и так гулко, что Арсению кажется, что еще секунда – и оно разорвется, а сам он задохнется от недостатка кислорода, но он продолжает целовать Антона, который, внезапно расслабившись, поддается страстному танцу его искусанных губ. Арсений чувствует легкое прикосновение холодных пальцев к своей щеке, и это прикосновение отрезвляет, заставляя отстраниться и дать отдышаться себе и Шастуну. - А… А в губы зачем? – хватая воздух ртом, спрашивает Антон. Арсений смотрит на него наиграннно-осуждающим взглядом, выражающим саркастичное «серьезно?», а затем по счастливо-хитрющему выражению лица соулмейта догадывается, что тот все прекрасно понял, просто хочет, чтобы он, Арсений Попов, сказал, что любит. Признался вслух всему миру и, в первую очередь, самому себе, что он вот уже несколько месяцев любит Антона Шастуна. Арсений ухмыляется, и, сверкнув таким же хитрющим взглядом, отвечает: - Ну, это так, - делает короткую паузу, подогревая любопытство и так сгорающего от нетерпения Шастуна. – С целью профилактики. И, не выдержав, смеется и снова целует ошеломленного Антона – на этот раз нежно, никуда не торопясь и не боясь, что его оттолкнут. А затем выдыхает в губы: - Люблю тебя, Тош. И чувствует, как отстранившийся от его губ Антон проводит носом от щеки до уха, целует его за ушком и тихо шепчет: - И я тебя, Арсюш. Не представляешь, как… Арсений молчит, улыбаясь. Ему и не нужно ничего говорить. Он знает, что его чувства не уместятся ни в какое количество слов. Арс лишь крепче обнимает Антона и дает ему ощутить, как бьется его сердце, а сам слышит сердцебиение любимого и понимает. Понимает, что точно знает, как. Он точно знает, как сильно любит Антона Шастуна.