October & April

«Чем больше противоположности расходятся, тем более они сходятся для борьбы,

и из этой борьбы возникает «прекраснейшая гармония».

Гераклит Эфесский

≫ ──── ≪•◦ ❈ ◦•≫ ──── ≪

      Такси подъехало к зданию. Женщина, впавшая в лёгкую дремоту, протерла сонные глаза и взглянула на часы. Вовремя. Но лучше поторопиться.       Схватив все свои вещи вместе со сменной одеждой, она выскочила из автомобиля и быстрым шагом направилась к знакомому зданию. Не сказать, что она уж очень сильно скучала по готическому залу, но в голове сразу вспыхнули приятные воспоминания, пронесясь по всем сосудам и отдавая в кончики пальцев — их покалывало. Приятное волнение окутало её. Она даже слегка улыбнулась съемочной группе около входа, пускай бо́льшую часть из них она видела впервые. Перебросилась парой фраз и, сославшись на подготовку, улизнула оттуда.       В гримёрке не было ни единой души. Вика обрадовалась такому исходу. Всегда приятно остаться со своими мыслями наедине, особенно перед напряженным днем.       Виктория Райдос не любит опаздывать. Лучше уж приехать за несколько часов, чем заставлять других людей ждать. Лучше потратить время на подготовку и быть неотразимой, чем влететь в вагон уже тронувшегося поезда и, носясь с косметичкой в зубах по всему помещению, сбивать всё на своём пути, как стихийное бедствие.       Марьяна Романова именно такая.       Она никогда не умела правильно рассчитывать время. Оставляла всё на последний момент, затягивая себя в вязкое болото обещанных дел, а потом еле выбиралась оттуда, зарекаясь больше никогда не доводить до крайнего. И так по кругу.       — Прошу прощение за опоздание — в пробку попала, — запыхавшись от быстрого бега, она скинула охапку вещей на соседний с Викторией стул.       А Вика с долей раздражения посматривала за своей коллегой, шустро перепрыгивавшей из удобных джинс в ярко-красное платье, параллельно накрашивая себя. Ещё и отшучиваться пыталась, перебрасываясь словами с Олегом. И вспомнила Райдос ту эпатажную девицу, с которой встречалась лишь однажды, на финале какого-то сезона в каком-то году. Точно уже сказать невозможно. Слишком много времени прошло, слишком многое изменилось. Слишком много людей в этой комнате, от которых задохнуться хочется. На что она только подписалась?       — Поможешь? — из мыслей её выдернул голос Марьяны, возвышавшейся над ней. В руках у неё были два конца от перетянувшего талию пояса, которые она никак не могла завязать должным образом. Видимо, еще не отошла от своего недавнего спринта.       Вика подняла голову и заглянула в её ярко-голубые глаза. Пухлые губы скривились в очаровательной улыбке. Но Виктория проигнорировала доброжелательный жест. Встала со стула, отложив телефон в сторону, подошла поближе и, крепко схватившись за ослабленные ленты, резко затянула их. Марьяна от неожиданности ахнула и подалась вперед. Но вовремя успела затормозить, оказываясь всего в нескольких сантиметрах от женщины. Райдос даже опешила. Романова была на голову выше, из-за чего в поле зрения осталась лишь длинная шея, украшенная ритуальными бусами и чуть просвечивавшимся румянцем. От неё веяло резким запахом только-только нанесенного на тело парфюма. Слишком цветочно, слишком пряно для этого сезона. Слишком жарко и душно. Будто Марьяна из лета пришла знойного, такой она казалась. Но когда первый слой запаха начал постепенно развеиваться, и за ним начало проступать что-то необычное, что-то кардинально другое и тяжело уловимое, женщина сделала шаг назад. Потому что это было слишком близко. И слишком опасно.       — Решила не церемониться и сразу взять быка за рога, я поняла, — отшутилась Романова, пытаясь разрядить обстановку.       Но Виктория только фыркнула, отворачиваясь от нее и выискивая глазами другого собеседника, с которым ей точно будет комфортно общаться. Потому что даже непродолжительное общество Марьяны Романовой вызывало долю раздражения и противоречивых чувств. Так ещё и напшикалась духами приторными. Да настолько, что ноздри сами схлопываться начали бы.       Однако не хотела она отклеиваться ни в какую. Постоянно рядом ошивалась, невзначай поглядывала. Ухмылялась, будто знала секрет её. Который даже Райдос не знает.       И, несмотря на то, что она залетела в последний момент, растрепанная и покрасневшая, Марьяна выглядела великолепно. Она явно выделялась среди всех. И не столь природной своей красотой, сколько поведением и манерами. И голосом звонким, проникавшим в сознание и эхом в голову отдававшим. Вика закусила губу, избавляя себя от непрошенных мыслей.

≫ ──── ≪•◦ ❈ ◦•≫ ──── ≪

      Вика неразговорчива. Её мысли почти всегда находятся где-то вне реального мира. Она слишком много думает, но ничего не может с собой поделать. Она не может контролировать это, не может игнорировать этот комок, который впоследствии мог разрастись до огромного кома, еле в голове умещавшемся.       И даже сейчас, отдыхая после напряженного испытания в ресторане одного из лучших отелей города, она не может не думать.       Их рейс отменили, а ближайший будет только через восемь часов. Не повезло. Особенно, если из-за этой накладки ей придется пересмотреть своё расписание. Её телефоны продолжали трезвонить, она продолжала терпеливо отвечать на сообщения. Но накатившая усталость не отступала. И плевать хотела, что не вовремя. И следом за ней тоже кто-то пришёл. И ему так же наплевать было.       Виктория даже не сразу заметила Марьяну, абсолютно наглым образом примостившуюся на соседнее кресло и с долей интереса разглядывавшую её озадаченное лицо. Она молчала. Глазами стреляла. И попадала прямо в цель. Романова свежа как утренняя роса. И плевать, что вечер вот-вот готов смениться ночью. Она всегда идёт наперекор. Она всегда выделяется. Цветет вопреки всем законам логики. И всё вокруг расцветает вместе с ней. Даже Виктория, по течению плывшая.       Марьяна зареклась, что уйдет, если ей скажут. Ведь нет никакого желания до Вики докапываться. Нутром чувствовала напряжение от Райдос, тревожность и тоску. Не хотелось усугублять. Просто рядом побыть захотелось. Ведь сердце взбалмошное сразу успокаивается. Ведь сразу груз на плечах легче становится. Будто Вика себе забирает всё это, вдогонку ко всему своему.       Но её не прогоняют. Напротив, Виктория, взяв меню в руки, протягивает второе ей. Даже пытается завязать подобие диалога, но постоянно отвлекается на уведомления на телефоне. Ворчит на продюсеров, потягивая томатный сок, от которого Марьяну, будем честны, подташнивает. Но Райдос пьёт его с таким удовольствием, что невольно в голову подкрадывается мысль заказать и себе. Бред, щиплет себя Романова и довольствуется прохладным лимонадом.       Вика всё чаще до лица дотрагиваться стала. Щеки пылали от духоты в чересчур светлом помещении. Всё тяжелее дыхание её становилось, будто в вакууме она находилась. Но она молчала, не уходила. Будто ждала чего-то, поглядывая на потемневший двор за окном. Романова тут же сообразила.       — Прогуляемся?       Вика, даже не оторвав взгляд от экрана смартфона, фыркнула. Снова пропала в потоке бесконечных сообщений и, кажется, ушла в себя. Забылась. Марьяну это не обидело. Лишь слегка кольнуло, будто к кактусу притронулась. Ожидаемо и терпимо.       — На ночь глядя? — неожиданно начала говорить Виктория, откладывая всё лишнее в сторону и подпирая подбородок освободившейся ладонью. Всем видом показывала, мол, давай, удиви меня. Как ты умеешь.       А Марьяна не пальцем деланная. Ей только повод дай. Приподнятая бровь была именно тем самым поводом.       — Темноты боишься, Вика? Или того, что я тебя убью и выброшу твой труп в море? Со мной шутки плохи, знаешь ли.       Тут же вскинулись обе брови. Райдос скривила рот и повернулась к окну, из последних сил сдерживая смешок. Хмыкнула и покачала головой. Попалась.              Когда они вышли на улицу, людей почти не осталось. Лишь пару человек попались им на глаза. Вероятнее всего, возвращающиеся домой после долгого и утомительного дня. Но для кого-то всё только начинается.       Они шли рядом, несколько раз случайно дотрагиваясь руками. Заряд тока просочился внутрь, заставляя покалывать место прикосновения. Марьяна покосилась на Вику и заметила, что она сделала то же самое. Но никто из них не отошел в сторону. И вряд ли это можно аргументировать узкими тропинками. Хотя обе думали именно так.       Марьяна с её открытостью и искренностью пытается разговорить замкнувшуюся в себе ведьму. Но всё тщетно. Мысли Райдос где-то далеко. Вот бы добраться до них, обхватить своими щупальцами её сознание и узнать, о чем она думает. Но Романова не такая. И пускай дотянуться до мыслей Вики практически невозможно без помощи магии, она всё же попробует.       Они вышли на пляж пустовавший и отдыхавший от туристов бесконечных. Лишь шум моря нарушал тишину в округе, завлекая в свои объятия. Марьяна завороженно наблюдала за гладью водной, такой манящей, что ноги сами несли туда.       Сбросив замучившие ноги сланцы, Романова резко сменила направление, стремительно приближаясь к воде. И в это мгновение, когда она сделала шаг в сторону, Вика неосознанно потянулась за ней, как намагниченная. Но слишком резко разорвался контакт между ними, слишком быстро Марьяна отдалилась от неё, оставляя за собой шлейф мускуса и орех кедровых. Лесом веяло от неё после полей цветочных. Лесом, который Райдос не смогла уловить тогда, в готическом зале. Возможно, парфюм этот не такой уж ужасный, подумала Вика и попыталась понять, что опять задумала эта невозможная женщина. Долго ждать не пришлось.       Романова, пройдя через гравий весь и чуть ногу не подвернув, встала на краю берега. Прямо на линии невидимой, разделявшей два мира. И уже было хотела переступить через неё, да голос сзади окликнул её.       — Марьян, сдурела? — прокричала Райдос, медленно подходя ближе, — Нам уезжать скоро. Я тебя ждать не буду, так и знай.       — Я же просто ноги намочу. Всё равно дома нескоро будем, так хотя бы порадую себя напоследок. Иди, если хочешь. Я тебя не заставляю здесь стоять.       — Вода холодная, — но Романова проигнорировала это ворчание, аккуратно погружая ступни в ледяную воду.       Так приятно было ощутить морскую энергию. И пусть загрязнена она была от потока людей бесконечного, отголоски дикого, необузданного откликались в сердце её. Заставляли идти вперед.       Вика никуда не ушла. Стояла на берегу, наблюдала, как Марьяна заходит в море всё дальше и дальше. Как вода поглощала её. И почти не завидовала ребячьему восторгу.       Марьяна остановилась. Постояла немного, придерживая подол платья, пока холодная морская вода била её по икрам. Лунный свет искрился в морской воде, оставляя на ней свой яркий отпечаток. Прохладный ветер поиграл с непослушными локонами, приподнимая и спутывая их друг с другом. Но Романовой в радость взаимодействия с природой. Она с благодарностью принимала каждую её частицу. Ведь это делало её сильнее.       А затем она повернулась к Вике, глядя на неё так, что сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Растянув пухлые губы в блаженной улыбке, Марьяна, наплевав на платье, опустила подол и подняла руки вверх. Она тянулась к Луне, будто забирала энергию. А кожа её, такая же белая, отражала лунный свет.       Поддавшись мимолетному желанию, Романова упала в воду. Опустила ситуацию, погружаясь в море с головой, расплёскивая его, сливаясь с ним. А Райдос рукой потянулась, будто силой мысли остановить хотела. Будто надеялась, что получится время вспять повернуть и никогда не встречаться с ней.       — Идиотка, — прошептала Вика. Не то себя так называя, не то практика дикого, в воде плескавшегося.       Как вообще Романова додумалась плюхнуться в холодное соленое море, прекрасно зная о том, что скоро ей надо будет уезжать. Вечно её действия опережают мысли. В отличии от Виктории, которая ещё сто раз подумает, прежде чем просто даже сделает себе кофе. Ведь она привыкла думать о последствиях. Жить «здесь и сейчас» не для неё.       И даже довольное мокрое лицо Романовой, резво выбегающей на берег, не убедит в обратном.       Темное платье прилипло к телу, отчего все изгибы прямо в глаза бросались. Виктория мимолетом оглядела её, жар в горле почувствовав, но сразу же подошла ближе, с забавой наблюдая, как Романова воду из ткани выжимает. Точно сумасшедшая. Хорошо, что под платьем лосины были. Она высвободилась из него, как из брони железной, и бросила на землю, руки окоченевшие растирая. Ведь наверху лишь черный топ оставался, такой же мокрый и холодный.       Нужно было как можно скорее домой бежать, подумала Вика. Она стянула с себя кардиган и протянула его Марьяне. Пусть хотя бы он защищает её от ветра приморского. Да от взглядов жадных. Да и Вику саму от этих родинок бесконечных.       — Возьми, — не то просьба, не то приказ.       Романова нехотя взяла его, еле засунув руки мокрые в рукава. И как она потом вернет его обратно?       — Пойдём уже. А то я замерзла, — Марьяна пролетела мимо нее, скрестив руки на груди. Согреться с помощью дорогой тряпки пыталась. Но её согревал лишь взгляд темных глаз, обладательница которых послушно ступала за ней. И лекцию читала, как ребенку маленькому. От этого ещё теплее становилось.              Неожиданно Романова, выйдя на знакомую тропу, будто страшное что-то увидев, ахнула и замерла.       — Марьян, ты чего? — испуганно спросила Вика, оглядывая её.       — Сланцы забыла, — засмеялась она и побежала обратно. И кричала что-то еще неразборчивое.       — Она меня убьёт, — пробубнила Виктория, не теряя Марьяну из виду.

≫ ──── ≪•◦ ❈ ◦•≫ ──── ≪

      Виктория не любит рисковать. Она действует логично, продуманно, рационально. Редко нарушает запреты. Если ей сказали, что так делать нельзя, Вика без колебаний примет это да еще и всем остальным расскажет. Правильная. Или просто отдувается за выходки в прошлом. Она пока сама не поняла.       Съемочная группа с девочками-редакторами и тремя экстрасенсами собрались в зале ожидания, ловля взгляды зевак и фанатов, которые каким-то образом узнали их местонахождение. Шепса тут же окружила толпа школьников, совавших телефоны свои прямо в его лицо. А тот улыбался, ведь в кайф ему было в центре внимания.       К ним с Марьяной тоже подходили. Романова своим фирменным очарованием растапливала сердца, принимала тепло людей и отдавала своё. Вику хватало только на натянутую улыбку во время фотографирования. Но даже этого было достаточно.       Наконец посадку объявили. Все выдохнули с облегчением, но редактора опять шарманку старую завели, уже на автомате повторяя одни и те же правила, которые говорят каждый раз.       — И не забываем, что друг с другом мы не контактируем до начала съёмок.       Аж на душе тоскливо стало у Вики, ведь не видела она свою ведьму рыжеволосую почти неделю. А тут они, только встретившись, расстаются вновь. И, что самое обидное, находиться они будут в шаговой доступности, если не в соседних купе.       — Скучно без Марьянки то будет, — ухмыльнулась Виктория, взглянув на Романову.       А Романова и выпалила:       — Ничего, ночью к тебе приду. Во сне.       Райдос почти не смутилась. Но ведь почти не считается, правда? Головой покачала, всем видом показывая полную абсурдность этой идеи, а в голове только и прокручивая этот сценарий. От этого еще грустнее стало.       Расположившись в своем купе, Вика переоделась в удобную одежду и села на кровать, тоскливо посматривая в окно. Когда дома и многоэтажки сменились лесным массивом, уже стемнело. Но в сон не клонило. Виктория продолжала высматривать силуэты деревьев, но те слишком быстро пропадали из виду. Телефоны переполнялись от бесконечных СМС по работе. Прочитала пару, не ответила ни на одно. Настроения не было. Даже кофе не смог выправить ситуацию.       Прилегла на кровать в надежде заснуть как можно скорее. Но нутром чувствовала энергетику бешеную через несколько стенок от неё.              Марьяна кишит духом авантюризма. Кажется, она жить не может без приключений. Едва закинув вещи в своё купе, пошла гулять по вагонам, заодно высматривая знакомых людей по дороге. Забежала в вагон-ресторан, но, начав пускать слюни по какой-то сладкой булке, выбежала оттуда.       Нужно было чем-то себя занять. Книга послужила отличным средством для убийства времени. Хоть и поглядывала на часы через каждую страницу, полночь наступила для неё быстро. Тихонько приоткрыла дверь, высовывая голову и проверяя обстановку. Всё чисто. Ни единой души. Так же тихо закрыла и взяла телефон в руки.       Вика не удивилась, когда получила на свой телефон СМС с одним единственным «Спишь?». И уж тем более она не удивилась, когда спустя несколько минут после прочтения в дверь её купе постучались. Не нужно было быть экстрасенсом, чтобы понять, кто явился к ней, наплевав на все правила.       Марьяна Романова, стоя в спортивных лосинах и раскрытой толстовке, под которой красовалась обтягивающая белая майка, хитро улыбалась.       — Ну привет, — прошептала она, наклоняясь ближе. Но с места не сдвинулась.       На том конце вагона послышались чьи-то шаги.       — Ты сумасшедшая, ты знаешь об этом? — взяв Марьяну за руки, Вика притянула её внутрь купе, захлопывая дверь.       А Романова смеялась, и смех этот отдавал прямо в затылок, проникая в подкорку, заполоняя собой всю черепную коробку.       — За это ты меня и любишь.       И, не дав Виктории опомниться от этих слов, Марьяна поцеловала её, припечатав к двери с глухим стуком. Сегодня она была особенно ненасытна. Привыкшая получать, она отдавала всю накопленную за дни их разлуки ласку, нежность и мягкость. Ведь наивна она в своей мягкости до безобразного. Даже поцелуй их первый получился детским, непорочным и чистым. Ведь Марьяна как школьница стеснительная, мимолётно коснулась её губ и отпрянула, глазами невинно хлопая. Странная такая. И такая органичная в этом, что Вика, не думая, сама к ней тогда потянулась, взяв всё в свои руки. И плевать, что за всё последующее они будут гореть в аду.       Виктория, вспомнив их первую ночь, не сдержавшись, простонала. И стон этот эхом разошелся по всему купе.              — Держи себя в руках, малыш, или мне придется тебя заткнуть.       Но как она могла, когда самая прекрасная женщина на этой планете так страстно желает её. Когда она так жадно припадает к её коже, легонько прикусывая шею. Синяков не останется, они много раз тренировались. А Марьяна будто специально еще пальцы свои длинные в волосы запустила, массируя кожу головы. Знала же, чертовка, что это запрещенный приём. Что Вика сразу капитулирует, еле продолжив держать себя на трясущихся ногах.       — А ты попробуй, котёнок.              Как же Марьяна любила эти странные прозвища. Кем только Райдос, ведьма и жрица культа предков, мать, в конце концов, у нее только не была. И милой, и сладкой, и пупсиком, и зайкой. Но больше всего Романова любила называть её малышом, ссылаясь на приличную разницу в росте между ними.       Но Вике, не особо любившей подобные нежности, пришлось свыкаться со всем этим. Сама она позволяла себе называть Марьяну лишь котёнком. Ведь было в ней что-то такое, кошку напоминавшее. И кусалась она, к слову, как самая настоящая кошка.       Ладонь прикрыла блаженную улыбку, но этого было мало. Марьяна сменила её губами, вылавливая каждый стон и не давая выскочить наружу. Сама уже не сдерживалась, ведь Вика была такой отзывчивой в эту ночь. Необычное явление. Но что-то всё-таки оставалось вечным. Хоть в чем-то Райдос стабильна.       — Когда ты успела уже кофе выпить, — бормотала Марьяна между поцелуями, — Наркоманка.       — Говорит мне та, которая изо рта электронку не вынимает.       Они оторвались друг от друга. Посмотрели в глаза. Просверлили взглядом лица уставшие на мгновение длиною в вечность. И рассмеялись, снова прижимаясь разгоряченными телами. Только уже не страсть руководила ими. Тут было что-то глубокое, в самое сердце отдававшее. Романова обвила крепкую спину, будто слиться с ней в одно целое попыталась. Вдохнула аромат волос, пропитанных питерским воздухом. Атмосферой, чуждой для неё. И такой желанной одновременно.       — Черт, я так скучала по тебе, — шепот свой еле слышала она сама. Будто тайную страшную, как ящик Пандоры, открыла. И уже наготове была впитать все колючки, готовые вот-вот выпуститься. Но Вика лишь в плечо её поцеловала, а затем и голову туда положила. Так тепло рядом с ней. Так хорошо, что плакать хочется.       Медленно Марьяна повела их к постели разобранной. Боялась отпугнуть Вику, что снова отпрянет, как зверь лесной, уловив звук инородный. Но Виктория лишь крепче вцепилась в неё, ложась сверху. Маленькая кровать не помешала им удобно устроиться.       Марьяна петь начала. Колыбельную пела, волосы черные перебирая. Виктория, убаюканная пением тихим, обмякла в её руках, щекоча глубоким дыханием шею. Но Романова не смела двинуться с места. Лежала, охраняя свою неприступную крепость. Глаз не сомкнула. Не хотела, чтобы эта ночь прекращалась. Пару часов подремала, но слышала всё вокруг. Как кошка прям.       Марьяна улизнула оттуда лишь под утро, когда бесконечное множество телефонов Вики начали вибрировать, перебивая друг друга. Выключила их, подозревая, что Виктория, мягко говоря, будет не в восторге. Пусть так, зато поспит вдоволь. Прикрыла её, поправляя лежавшие на лице волосы. Мягкие, густые и длинные. Пальцы по щеке пробежались, щекоча кожу, отчего Райдос смешно поморщилась и спряталась в одеяле.              Всю дорогу на машине Марьяна, устроившись на заднем сидении, проспала. Вика улыбалась на шутки Олега о том, что всю ночь Романова ритуалы проводила да с Толиком череватовским общалась. Ох, если бы ты знал, мальчик, если бы ты знал.       Телефоны она так и не включила в тот день.

≫ ──── ≪•◦ ❈ ◦•≫ ──── ≪

      Вика не умеет правильно проявлять свои чувства. Она всегда корила себя за это, стараясь исправиться, стать лучше или хотя бы…нормальной?       Сердце изнывает об боли, колотясь внутри грудной клетки, моля свою хозяйку сделать хоть что-то. Но Райдос стоит, заведя руки за спину. Принимая позицию безоговорочного подчинения ситуации. И пока один за другим Марьяне прилетают обвинения в абсурдности её ритуала, она молчит, не решается даже поднять глаза. Боится, что если взглянет на Романову, то взорвётся вместе с ней.       Марьяна никогда не скрывает свои чувства и эмоции. Если на душе счастье, то она будет светиться и освещать всё вокруг, да так, что глаза защиплет. Если ею овладела злоба, тогда лучше не подливать масло в огонь, а то сгоришь вместе с ней.       Сейчас она чувствует только несправедливость, словно змеёй огибающую её шею и мешающую сделать вдох. И несправедливость это градом на неё выливается в виде слов обидных, насмешек и оскорблений.       Она одна отбивается от нападок нескольких коллег, которые, учуяв свежий запах крови, только больше давят на неё.       Марьяна ищет поддержку в глазах окружающих. Но никто эту поддержку не даёт. Молчат, смотря стеклянным взглядом то в одну сторону, то в другую. А некоторых это явно забавляет. Это ранит.       Вика даже не смотрит. Стоит с каменным лицом, не выражая никаких эмоций. Это убивает. Ощущение, что ей так же всё равно. Хотя в душе она знает, что это неправда.              Слёзы так и норовят проступить на глазах. Вика, мельком взглянув на неё, видит это. И это просто сбивает с ног. Зубы скрипят, но она сдерживается. Потому что нельзя. Не про неё говорят. Не лезь, твердит она себе. Потом скажешь.       Но почему всё это таким неправильным кажется? Почему именно сейчас хочется просто сбежать отсюда, схватив Романову за руку? Почему больше не видит себя она без этой приставки «с Романовой»? От этого жутко становиться. Ведь игра их — и на камерах, и в жизни — переросла во что-то другое. Ведь соперничество их перешло на задний план, отдавая свое место другому ярлыку, неразборчивому и непонятному. Даже повесить его нельзя, потому что не знаешь, что именно он означает. Вот и держишь его в кулаке сжатом. Кулаке, который так и хочет в морду чью-то прилететь.       Ведь Виктория Райдос не умеет в игры играть. Не умеет, как Марьяна, выключить чувства в нужный момент. Они кипят внутри неё, словно магма разливаются. И сгорает она, не зная, как потушить их.       И когда Шепс оценку свою глупую объясняет, все мысли её смешиваются в одну единственную, от которой кровь стынет в жилах. Ведь не из-за семёрки несчастной она так расстроилась. Не она её так подкосила. Да, победа для неё всё так же важна, но вкус её, который она так долго представляла, потерял былые краски. Вся её жизнь окрасилась лишь в ярко-рыжий оттенок, прямо как волосы той, которая стала её погибелью.       Впервые Виктория Райдос не выдерживает. Уходит, не слыша имя своё, которое упоминается несколько раз. Ведь не те губы его выпаливают. Она быстро успокаивается. Точнее просто просит себя потерпеть, ведь осталось недолго. Улыбается натянуто, слышит, как про неё что-то говорят, но не пытается это разобрать. Её всё равно.       И когда все уже разъехались по домам, когда от съемочной группы остаются пару человек, гуляющих по территории, она продолжает стоять у стола в гримёрке, объясняя это задержкой такси.       Марьяна закрывает за собой дверь, входя внутрь. Пришлось врать Саше, что забыла она зарядку в помещении и умолять его уехать без неё. Шепс, может, всё и понял, но виду не подал. Сел в такси и уехал, оставляя её одну на дороге.              Сняв пальто, она кладёт его вместе с сумками на соседний стул. Прямо как в первую их официальную встречу. Вика всё так же стоит с опущенным взглядом, боится поднять голову. Боится, что если посмотрит в её глаза, то сломается окончательно, ведь надрыв уже произошёл.       Её сердце изнывает от боли. От всех эти чувств, которые она так старательно скрывала в себе. Они заполнили собой её всю, они давили на жизненно важные органы, мешая нормально дышать. Она задыхалась в ненависти к себе.       Она уже не может мыслить рационально. Внутри всё кипит.       Марьяна чувствует это и сама тянется к ней. Но аккуратно, чтобы не ошпариться. Чтобы не спугнуть и не самой не испугаться. И Виктория делает этот последний шаг, становясь слишком близко. И слышит, как по швам трещит её маска, но сделать уже ничего не может.       — Я не могу, — шепчет Вика, вцепившись в горячие руки. Обводит каждую родинку, проникая под кожу словно чернила от красующихся на теле татуировок. Она наносит новую. Клеймо, свести которое уже невозможно.       Все эти чувства — клеймо. Она — клеймо на теле Марьяны.       Марьяна настойчиво пытается что-то сказать, но голос её где-то далеко. Вика не слышит. Она снова закрылась в себе. Снова находится в вакууме, через который не доносится ни один звук с какой бы то ни было стороны. Только звон в ушах остается и помогает не уйти в беспамятство.       Романова устала каждый раз угадывать шифр, разгадывать загадку, чтобы подойти ближе. Но она снова делает это. Потому что уже не может иначе.       — Вика, — её имя эхом отлетает от стен, разбивая сердце на осколки, въедаясь в кожу и раня обеих.       Вика пропитана ненавистью. К этому проекту, делающему из неё клоуна. К лицемерам, окружающим её. К Марьяне, которая разрушает её.       Она чувствует, как душа её надрывается. Как даёт трещину и раскалывается пополам.       Она отвратительна. В своих порывах, в своих мыслях, в своих желаниях.       Ведь всё, что она желает сейчас, наперекор расходится со всем, что она так бережно выстраивала в себе. Кирпичик за кирпичиком. Год за годом. Чтоб в одночасье пришла она и всё разрушила, стерла с лица земли. Разрушила всю стабильность, которая для Райдос была главной частью её идеального мира.       Марьяна оказывается близко. Ближе, чем когда-либо. Она не сделала ни одного шага. Кожа её пропитана табаком, хвоей и кофе, от которого становится тошно. Сколько раз она пыталась отучить Вику пить его в таких количествах, а в итоге сама подсела на этот наркотик. И сама стала её личным наркотиком.       Виктория напугана. Она резко отходит, и дистанция между ними такая ничтожная, а пропасть такая огромная. Они могут протянуть друг другу руки, чтобы удержаться. Могут переступить через всё это, но не делают этого. Ведь что их ожидает на той стороне — неизвестно. Ведь разные они очень. Противоположности две.       — Я… — слова меркнут, утопают, сгорают. Вика боится сказать что-то лишнее. А ведь она никогда ничего не боялась, — мне пора идти.       — Иди, — спокойно отвечает Марьяна. Потому что понимает, что удерживать её бесполезно. От этого Вика ощетинится ещё больше, а Романова и так устала заклеивать раны от болезненных уколов.       И Виктория уходит. Молча, без обещаний или раскаяний. Собирает оставшиеся вещи и обходит её, опустив голову. И Марьяна все силы свои собрала, чтобы не остановить её. Чтобы не взять за руку, притянуть к себе и никогда больше не отпускать. Ведь магнитом их друг к другу тянет.

≫ ──── ≪•◦ ❈ ◦•≫ ──── ≪

      Всё уже кричало о том, что Виктория не придёт. Но Марьяна ждала. До последнего надеялась, что ожидание будет не напрасным. Чашка кофе сменялась второй, третьей, скуренной сигаретой, которую она припасла на черный день. Часы пробили ровно два часа ночи, и стук этот еле уловимый рассекал надежду пополам.       Когда сил бороться со сном уже не осталось, а голову окутала пелена легкой дремоты, женщина, подперев голову ладонью, уснула прямо на диване.       И не услышала, как захлопнулась входная дверь. Не услышала тихие ругательства из-за полной неразберихи в темноте. И шаги по квартире. Сначала в одну комнату, потом в другую, на кухню и озадаченный вздох.       Вика аккуратно приоткрыла дверь в гостиную, разглядывая спавшую женщину. Голова её уже лежала на подлокотнике, из-за чего тело её скрутилось будто бы пополам. Видимо, слишком устала в томном ожидании, что заснула в таком положении.       — Котёнок, — нежно потрясла её за плечо, и Романова тут же распахнула глаза. И не спала будто. Точно кошка. Сразу выпрямилась, глаза потирая и губы обсохшие облизывая. Молчала, взгляд потупив.       Вика опустила на колени, заглядывая в покрасневшие глаза. Положила руки на бедра Марьяны, царапая ногтями серые штаны. Любимые домашние брюки Романовой, которая, однако, раньше считала их мешком картошки. Даже Вику попрекала, обещая стянуть и выбросить в окно. Стянуть — стянула, а выбросить, видимо, забыла.       Марьяна не стала спрашивать, где она была. Лишь грустно улыбнулась, накрывая холодные ладони своими.       А Вика устало голову на колени её положила. Глаза блаженно прикрыла и задержала дыхание. Хотела запомнить этот момент полностью. С запахом благовония, который почти выветрился. Со свистом ветра за окном. С Марьяной, которая не просто приставка для неё. Она стала основой жизни. Без неё всё сразу смысл теряло.       — Пойдём спать, — прошептала Романова, зарываясь пальцами в растрепанные волосы. Пряди перебирая, косички маленькие заплетая, как она любила делать, лежа в кровати с ней. Ведь волосы Вики были мягкими, густыми, светящимися. Сколько раз она зависть ловила, отрезать обещала.       — Сейчас, — пробубнила Виктория сонно, — ещё пару минут.       Она водила руками по икрам, вводя Марьяну в лёгкий транс. Викины прикосновения всегда слишком успокаивали. Особенно сейчас, когда сердце замедляло свой стук, глаза сами собой закрывались, и сознание туманом окутывалось. И Романова поддалась этим чарам.       Потому что устала она. В бессилии биться устала. Надеяться на несбыточное устала. Быть сильной устала.       — Я повела себя как идиотка, — неожиданно заявила Виктория, подняв голову и взглянув на бледное лицо Марьяны. Она надеялась, что это из-за бессонной ночи.              — Ты была расстроена…из-за оценки Саши.       — Да, из-за оценки Саши. Точно.       Она знала, как Вика хочет победить. Знала, что ради этого она переступить через всех. Даже через неё. И она не смела винить её в этом стремлении. Потому что Виктория Райдос истинный чемпион. Потому что планку себе ставит слишком высокую. В битве, в семье, в отношениях. Такую, что переплюнуть никто не сможет. Заменить никто не сумеет.       — Хочешь, я наведу на него порчу? — пробубнила Романова, притягивая Райдос к себе.       Вика обхватила её спину руками, путешествуя вдоль тонкой ткани хлопковой футболки. Пальцы щупали материал, пропитанный запахом, теплом, энергетикой — всей Марьяной. Но даже этого Вике было мало.       — Или к дереву привяжем, как братца? Но только ты уж не геройствуй лишний раз, договорились?       Ледяные пальцы проникли под футболку, прикасаясь к горячей, почти обжигающей коже. От пробежавшей по всему телу прохлады Марьяна вздрогнула и громко выдохнула.       — Хочешь, Вик?       — Тебя хочу, — еле слышно ответила Вика и припала к её шее губами.       Гортанный стон эхом разнесся по гостиной. Марьяна откинула голову назад, принимая каждое прикосновение влажных губ. А Виктория с готовностью дарила один поцелуй за одним, поднимаясь к линии челюсти. И ей было мало. Марьяны было катастрофически мало. И как бы она ни пыталась восполнить этот недостаток, этот сосуд был без дна. От этого хотелось кричать, оттолкнуть и забиться в угол. Вспомнить о целомудрии. Но не сейчас. Не сейчас, когда Марьяна легла под ней на этом неудобном диване, который хотела выкинуть давным давно, и стонет её имя. Её имя.       — Вика, — она произносит его так, как никто в этом мире. Виктория стала зависима от этого звука и всеми силами заставляла сказать так ещё раз, — Вика.              Она не выдерживает, припадая к губам, что так ласково шепчут. Хочет распробовать своё имя на вкус. И так сладко и кисло одновременно становится. И так идеально, что не хочется прекращать. Марьяна хватает руками край кофты и тянет на себя, освобождая Вику от лишнего слоя одежды. То же самое происходит с футболкой. Сама стягивает с себя свою, пока Вика возится с джинсами узкими и приступает к завязкам на штанах спортивных. Руки дрожат, пальцы не могут справиться с обычной задачей, из-за чего изо рта доносится обреченный мат. Но Романова вовремя приходит на помощь, развязывая узел и приподнимаясь в пояснице.              Когда с одеждой было покончено, когда Марьяна наконец взглянула на неё и тяжело вздохнула от представшего перед ней зрелища, Вика перебивает её мысли, говоря:       — Какая ты… — и останавливается, пытаясь сформулировать мысль. Но в голове лишь беспросветный туман. Помутнение рассудка. Марьяна постаралась.       — Какая? — невинно спрашивает, будто сама не замечает этого взгляда, от которого жар по всему телу проносится, внизу живота концентрируясь.       — …ахуенная.       Другого слова не подобрать. Романова смеётся, обвивая шею и притягивая её ближе. И снова завладевает ею, снова затягивает в омут и всю нежность свою отдаёт. И плечи крепкие обхватывает, и тянется сама. И задыхается в этом блаженстве, когда Вика прикасается к ней. Когда медленно пальцами по складкам проводит, дразнит и ухмыляется.       И стонет вместе с ней, когда погружается в неё. А Марьяна глаза закатывает и голову откидывает, и манит её за точку пульса укусить.       И руки напряженные гладит, смещаясь к груди, отчего Вика чуть не падает на неё, еле удержав себя. Темп увеличивает, третий палец добавляет и смотрит на неё, не отрываясь. А Романова извивается под ней, губы закусывает, стонет так сладко. И дышит тяжело. Грудная клетка не выдерживает всех чувств, переполняющих её, еле справляясь с базовой потребностью. Хотя Вика уже стала той самой потребностью.       Внезапно всё прекратилось. Виктория резко отстранилась, продолжая смотреть на Романову черным, непроницаемым взглядом.       — Прости меня, — словно оплеуха прилетела, так ошарашили эти слова.       А Марьяна сфокусироваться на ней попыталась, но в глазах всё расплывалось. Лишь губы чужие четко были видны. И глаза чернее ночи.       — За что?       — За то, что не заступилась за тебя. За то что не размазала Шевченко по стене этого ёбаного готического зала. Я хотела, — на глазах этих черных слезы выступили. И Райдос позволяет себе эту слабость. Капли скатываются по щеке. Одна за одной. — Блять, как я хотела.       — Пустяки, — успокаивает её Марьяна, обхватывая лицо, большими пальцами слезы смахивая.       Ведь всё это в прошлом. Всё это уже не так важно. Романова не живёт прошлым, а двигается дальше.       — Нет, это не пустяки. Никто не смеет доводить тебя до слёз.       И Вика плачет. Не сдерживаясь, не стыдясь своих слёз. Плачет в плечо, прошлое отпуская, которое тяжелым грузом волочилось за ней так долго.       — Я ненавижу всех, кто причинил тебе боль, — бормочет она, пока Марьяна гладит её по спине, помогая успокоиться, — Я ненавижу себя за то, что причиняю тебе боль. И тебя ненавижу. За то, что прощаешь каждый раз.       Марьяна плачет вместе с ней. Но тихо, лишь носом шмыгая. И крепче обнимает ведьму свою. Такую невозможную и ужасно красивую. Даже с раскрасневшимися щеками и заплаканными глазами. Такой она ей нравится особенно сильно.       — Я люблю тебя, — слова эти вырвались изо рта Вики и уничтожили весь мир вокруг. Оставили только поле цветочное да лес, откуда ведьма её любимая родом.       А ведьма её рыжеволосая целует в ответ, забирая слова эти в самый потаённый уголок души. Пряча от лишних глаз. Потому что это только их секрет. Только их. Потому что они вдвоём теперь. Вдвоём против мира всего.       Марьяна не помнит, как оказывается в родной постели. Слышит только раскаты грома за окном и дыхание Вики, ни на миллиметр не отрывавшейся от неё. Чувствует, как пальцы их переплетаются, как Райдос костяшки на них гладит. Как губы опухшие целует, прикусывая нижнюю. Как она спокойна, впервые за долгое время.       В ней тоже есть своя боль. Боль, о которой она редко говорит. Она уже стала зажившим шрамом на груди, до которого Вика аккуратно дотрагивается, неосознанно залечить пытается.       Вика рядом, и все плохие мысли и фантомные боли улетучиваются сами собой. Будто это она выхватывает их своими щупальцами, забирая себе все обиды, ненависть и злость, оставляя лишь самое светлое. Щупальцами, которые Марьяна раньше побаивалась.       Они лежали на кровати, вслушиваясь в глухой мелодичный стук разбивавшихся о подоконник капель дождя. Дождь очищал улицы от пыли и грязи. А вместе с тем и голову от всякой чепухи.       Марьяна, которая с удовольствием высунулась бы из окна, чтобы ощутить всю свежесть пасмурной ночи, лишь сильнее прижалась к Вике, зарываясь носом в её волосы.       Вика была для нее самым необычным явлением в жизни. Её хотелось изучать, впитывать, запоминать. Каждое изменение, даже самое мельчайшее. А ведь Виктория действительно изменилась.              Её тело обжигало, хотя раньше она казалась самым холодным человеком на свете. Но сердце её было горячее солнечного ядра, самолично растапливая ледяную стену и позволяя этому теплу распространяться по венам, смешиваясь с кровью и чувствами, что текли по венам.       — Останься со мной.       Это всё, чего она хочет. Это всё, о чём Марьяна мечтает, но не смеет просить. Понимает, что это невозможно. Но сердце трещит по швам, готовое вот-вот выпрыгнуть наружу. Слова сами собой вырываются наружу, нарушая покой. Сама напоролась на колючую проволоку, вокруг шеи её обвивая. И гневается на себя, и упивается моментом безоговорочной искренности перед миром, перед Викой, перед самой собой.       Вика тяжело сглатывает. Молчит. Боится сделать больно. Но поздно осознает, что уже сделала.       Марьяна пережуёт это. И будет пережевывать, пока силы не кончатся. Пока зубы не сточатся. Пока огонь не потухнет. Она не из тех, кто просто так готов отступить.       Крепче хватает Вику, убеждая обеих, что всё это взаправду. Что хотя бы этой ночью они принадлежат друг другу полностью. Ведь по всем законам физики их тянуть должно. И тянет так, что уже сил не хватает сопротивляться. Единственный закон, против которого Марьяна бессильна. Да и не жаждет его нарушать.       Ведь Марьяна Романова, взбалмошная до жути, честная и прямолинейная, до хруста костей непокорная и наглая, смогла полюбить. Смогла ладонь свою вложить в ладонь чужую, позволив вести за собой.       Ведь Виктория Райдос, с чувствами запутанными, с правилами начертанными и ограничениями глупыми, с доверием к людям подорванным, смогла принять её любовь. Смогла все колючки свои причесать, чтобы не мешались они больше. Смогла ответить взаимностью и начать этот путь тернистый.       Да, они обе — полная противоположность друг другу. Но всё же есть у них кое-что общее. То, что объединяет и делает их связь только крепче.       За своих любимых они головы оторвут.

≫ ──── ≪•◦ ❈ ◦•≫ ──── ≪

      Вика бежала со всех ног, чуть не врезавшись в шлагбаум и охранника, который сразу не признал в ней одного из участников съемки. Хорошо, что волосы в хвост собрала, а то пришлось бы глотать их с ветром попутным. Ну, проспала она. С кем не бывает. Да, второй раз подряд, но все мы люди, все понимаем.       А редакторы просто буркнут что-то да забудут, у них и так дел много.       Вот и сейчас никто не обратил внимание на запыхавшуюся Вику, как ураган влетевшую в гримерку. Все были заняты своими делами, чтобы обратить на неё внимание. Только один человек из стойки выскользнул да сзади подошел, незаметно по талии руку проведя.       — Опаздываем, Вика? — но в фразе этой, на первый взгляд, язвительной, скрывалась нежность, в глазах отражающаяся, — как же так?       — Да, Сахайя то у нас одна из первых пришла, — подметил Влад, передразнивая. Смешок пустился по комнате, создавая приятную атмосферу.              Вика взглядом своим сказала всё, что думает об этом. Марьяна и без слов поняла. Протянула ей стаканчик кофе, потягивая свой собственный. С карамелью, как она любит. А Вике хватит простого Американо. Главная сладость и так всегда рядом. Словно магнитом притянутая.