Ку(кла) колд(уна)

Она — Королева интима Из пудры-пороха и желатина Пластид, взрывная машина И крыша съезжает, вестимо У всех

      Свет лампы в гардеробной оседает пеленой на ровных стопках одежды, на платьях и пиджаках, но теряется в рядах туфель-лодочек, балеток, сапог и пары несчастных ботинок. Гардеробная представляет собой большую отдельную комнату с приятным белым освещением и огромными стеллажами, полками, вешалками, где царит порядок, в каждом ящике свой вид одежды и всё легко найти. Такие бывают у тех, кто любит все эти тряпки и в них разбирается, кто следит за модными трендами, желая впечатлить общественность. Миша, к большому несчастью своих близких, таким и был. Честно говоря, он бы предпочёл впечатлять людей со сцены, как изначально и планировал, однако или у вселенной были на него другие планы, или он сам свернул не туда, загнав себя в комнату площадью в пять квадратных метров, что умещала одежду и обувь. Выбирать себе наряды немного сложнее, если над гардеробом в дорогу предстоит думать. Нельзя просто положить с собой старенькие джинсы, пару футболок, толстовку и красивый костюм, хоть и очень хочется. Нужно анализировать, подбирать по цветам. Какая обувь подойдет? А что по макияжу? А какая сумка будет отлично смотреться? И что вообще хочет клиент?       Клиент хочет свой мерзкий фетиш на женственных мальчиков скрыть.       Миша тяжело вздыхает, сидя на полу, нетерпеливо качает ногой, порой попинывая огромный чемодан, обтянутый синтетической тканью. Безэмоционально оглядывает потёртости на углах и изношенные колесики, попутно отмечает, что было бы неплохо по возвращении в Петербург обновить багаж. Он обязательно об этом забудет, никуда не запишет — история повторяется уже три года, ведь есть дела поважнее. Вспомнить, где лежат его кюлоты, а лучше найти палаццо: они смотрелись на нём как юбка, но всё же были удобнее. Может, что-то обтягивающее, хотя бы одну юбку до середины бедра, но никаких ботфортов, ноги и так длинные. Пальто лучше светлое, но покороче. Без рубашек, только блузы с открытыми плечами и шеей; может, какой-нибудь топ, но к нему потребуется кардиган. Платье с вырезом на ключицах и широкими рукавами, чтобы скрыть плечи — желательно взять то самое, изумрудное, что с юбкой в пол и поясной лентой. И никаких каблуков, не хватало ещё вызвать у клиента комплексы своим и без того немаленьким ростом. И, конечно, пару бюстгальтеров с подкладкой, быть может, даже корсет. А к корсету понадобятся подходящие чулки. Хотя хотелось обойтись колготками.       Горшенёв в одиночестве своей квартиры истошно воет, напрягая извилины. Он ещё не собрал косметику, утюжок для волос и многочисленные аксессуары. Колье для платья, цепочки, браслеты, кольца, клатчи и сумочки. И всё же продумать надо, скомпоновать, красиво сложить, чтобы не помялось, отпариватель и вовсе может не поместиться. Время идёт, а подниматься не хочется, настрой совсем не вдохновляющий. Нет даже тени желания снова куда-то лететь на грёбаном самолете, с кем-то разговаривать, играть роль самого роскошного аксессуара у богатого дяденьки, которому позарез нужно посветить молодой красавицей. А жена, видимо, уже не подходит. Или её и в помине не было.       У него вся жизнь такая: в разъездах, в костюмах, в платьях и изящных туфельках, в вечных косметических процедурах. В жёстких рамках здоровой пищи и особых светских темах для разговоров. К ним с улицы не берут — необходимо предъявить паспорт, диплом о высшем образовании, полный пакет медицинских документов, но не рассчитывай на пенсию.       Ведь о такой работе вслух не говорят. Да и слава богу, ещё объясняться придётся.       Миша поднимается с пола и тут же громко хрустит покрасневшими коленями, так, что звук этот глухо бьётся об стены. Выбора у него всё равно нет, в своей судьбе он безучастный зритель кругленьких нулей на счёту, что падают незадолго до начала поездки. Но не всё сразу: только на билеты, на новенькую одежду, на то, чтобы выглядеть здоровым, красивым и благоухающим (в конце концов, оплатить абонемент в зал и на йогу). На себя самого почти не остаётся — все деньги в дело, таковы правила. Он их в самом начале своего пути, разумеется, прослушал, но совсем скоро ему напомнили, как потратили на него полгода, обучая всем тонкостям элитной профессии.       Досконально. Теперь он их каждой клеточкой тела помнит.       Приходится собираться. Аккуратно умещать в чемодан ровно сложенную одежду, попутно распределяя её по отдельным мешочкам. Платье — на вешалку и в пакет, положить сверху, чтобы не помялось, потом ещё всего по мелочи. Дольше всего Миша выбирает бельё, надолго всматривается в ящик, ведёт пальцами по мягким кружевам, теряясь в догадках, что больше понравится и не уступит в удобстве. Мужчины любят атласные ремешки, подвязки, иногда кожаные портупеи. Всё это у него в ассортименте, который он регулярно обновляет: наверное, как раз от количества в выборе и теряется. Как заворожённый, смотрит на бережно сложенные и расфасованные комплекты, будто проваливается прямиком в ящик и в мягких тканях тонет. До деревянного дна не падает, застревает где-то в средних слоях между жизнью и существованием в своих думах о бессмысленности происходящего. О том, как стало тяжело каждый раз эту особую элитную жизнь проживать, вырывая себя из стен квартиры. Думать, что он — красивая и безотказная игрушка, времени уже не хватает. Может быть, через пару дней, когда домой вернётся. Мимолётно, так, чтобы не надолго, перед глубоким сном. Сейчас он норовит опоздать, если простоит так ещё минуту.       Горшенёв выцепляет что-то из ящика наугад, заодно подбирая и корсет, а потом резко его захлопывает, от чего даже двери гардеробной с гулом трясутся. Приходится сглотнуть давящий на горло комок горечи, просто чтобы дух перевести, в нужное русло направить мысли. Ещё косметика, ещё аксессуары, ещё ручная кладь, ещё одеться и добраться до Пулково. Чёртово Пулково с чёртовыми самолётами.       Хочется на свои покрасневшие от труда колени упасть на пол. Да чтобы до боли, тупой, резкой, но отрезвляющей. Той боли, что заставила бы его взять себя в руки, да поскорее.       Он старается выполнять два дела сразу. Все баночки проверить, уместить нужное и тут же по новой ознакомиться с планом на следующие три дня, а также со всеми требованиями и обязанностями. Вроде уже не раз читал, а в голове так ничего не осело, текст, как нарочно, забывается, будто Мише всего этого не надо. Но сумма уплачена, так что начнём по порядку. В этот раз чуть меньше работы, чуть больше светского раута: побудь красивым там, похлопай длинными ресницами здесь, курьером направь пару подарков партнерам, проследи, чтобы клиент вовремя встал, из номера старайся не высовываться, на переговорах помалкивай и вообще лучше рот лишний раз не открывай, он любит молчаливых и распускать руки.       — Какое же гадство, ё-моё, — устало цедит сквозь зубы Миша, складывая кисточки в чехол. Телефон на это только трещит птичьим чириканьем, заставляя поморщиться.

Ты собрался? Только попробуй опять перепутать терминал.

      Горшенёв недовольно губами ведёт, поджимает их и кусает от негодования, но тут же сам себя одёргивает — нельзя, а то помада плохо ляжет. Всё своё раздражение он пускает в яростное печатание.

Я почти. И да, это было год назад, хватит мне, блядь, напоминать!

      От очередного тяжёлого вздоха краснеют ноздри. Рефлексировать своё состояние сейчас не лучший момент, однако успокоить себя и настроить на рабочий лад потом будет некогда. Полотенца можно не брать, они в номере есть. Перебиваясь на спешное проговаривание всех необходимых в дорогу вещей, он пытается структурировать спутанные мысли. Миша не любит летать, высоты боится, поэтому каждая рабочая поездка для него особый вид экзекуции в начале и в конце. Косметичка на месте, кисточки в тубусе и положить рядом. Цепочку — одну на себя, вторую — к платью в футляр и на дно. Время, чтобы испытать себя на прочность и никогда в жизни не сесть рядом с иллюминатором. Что за бессмертные идиоты берут места у окна? А ты точно бельё положил? Точно, комплекты вот тут лежат!       Но вот остальное ему даже нравится. Брюки сюда, джемпер сверху. Красивая жизнь, вечное внимание, интересные вечера и много разных задач, от самых обыкновенных «подай-принеси» и «личиком посвети» до подробной подготовки деловых встреч и обеспечения клиента всем необходимым для комфортной поездки. Оставь место для туфель к платью… Кстати, а какие вообще взять?! Да, не без проблем, но они встречаются на любой работе. В любой сфере заказчик прав, даже если редкостный мудак. А в его работе заказчик особенно прав. Чуть клатч не забыл!       Но вот летать на самолётах так часто не везде приходится, даже если речь идёт о коротком перелёте из Питера в Москву. Так, ещё шампунь, бальзам и кондиционер. Можно ещё гель для душа и скраб. И речь не о деньгах, речь о статусе, о полёте в комфортном бизнес-классе и непринуждённом общении с мужчиной, с которым придётся провести от нескольких часов до двух недель. Точно, утюжок для волос, фен и термозащита. Может, ещё платье взять? Ну, для лёгкой прогулки? Впрочем, это если он из России. В противном случае, многочасовой полёт — время для одиноких раздумий о том, как эта летающая маршрутка вообще держится в небе.

Горшок, машина скоро приедет. Не испытывай моё терпение своими бабскими сборами. Перестань называть меня бабой. И Горшком. Ок. Буду называть угодником.

      На зубах скрипит раздражение, а под пальцами трещит капрон. Миша старается не выместить невзначай своё негодование на колготках, потому что он почти их надел и терять драгоценные минуты на переодевание отнюдь не хотелось. Ещё застегивать чемодан, надевать юбку и блузку, в конце концов, просто проверить, всё ли на местах и всё ли он выключил перед выходом из квартиры. Посмотреться в зеркало, увидеть, что он, идиот, забыл уложить волосы (зато накрасился!). Это ещё полчаса. Миша клянёт про себя весь белый свет; может, отдельные нецензурные фразы со свистом и вырываются, но времени на красочные описания у него нет. Светить на людях своей непослушной копной волос — это непозволительная роскошь.       Мишенька, сиять нужно и без софитов.

♢♢♢

      Перелёт всегда изматывает: если бы Миша мог, он бы во всех странах приравнял его к пытке. И всё равно бы летал, ведь выбора у него нет. Даже во времена онлайн-регистраций он чувствовал дикую усталость после долгого прохождения в чистую зону, посадки, томительного ожидания взлёта и еще более нудного пути. Три часа до Германии казались его личным горизонтом событий, где он — подневольный наблюдатель солидных физиономий, заполнивших бизнес-класс. За столько лет у него так и не выработалась привычка ощущать себя здесь в своей тарелке. Он словно детская самодельная кукла на полке с фарфоровыми мастодонтами, ловит презренные взгляды и осторожно дёргает плечами, не позволяя собственному телу выдать его нервозность.       Ведь при посадке этой нервозности ещё предстоит вырваться в хватке белеющих пальцев, вцепившихся в поручни кресла. Внутри Горшенёв истошно кричит и паникует, в это корыто с болтами и двигателями не верит даже спустя сотню перелётов. Никогда после посадки не хлопает, только тяжело дышит, рывком чемодан с полки забирает и спешит на выход. Каждый раз по сторонам озирается, перечитывает вывески по пути дважды и глазами выискивает машину, что довезёт его до отеля. Карета всегда подана заранее, водитель ждет рядом у двери, чтобы распахнуть её навстречу и жестом пригласить очаровательную Мишель в салон.       С этой минуты Михаил Горшенёв исчезает бесследно и в списках пропавших никогда не появится. Была, есть и будет только Мишель.       Его клиент — мужчина из мира искусства, средних лет, немец. Покупает картины, чаще всего гонится за оригиналами, готов отдавать за них баснословные суммы на аукционах. Разведён, есть дети, сейчас живет в своё удовольствие, не отказывает себе в роскоши, даже если она излишняя, и рад потешить даже самые извращённые желания. Для своей спутницы ему по душе заказать самую дорогую машину, снять самый роскошный номер, потратиться на покупку шедевра мировой живописи, чтобы всех впечатлить, чтобы каждый смотрел только на него и его трофеи. На картину и спутницу, что лукаво улыбается. Два прекрасных предмета интерьера. Для кого-то всё это блажь и абсурд, однако Миша значимость этого излишества понимал. По-другому нельзя, живое на сцене не блестит, не смотрится. Искусство покупается.       Миша другого и не ожидал, памятуя текст подготовленной заранее инструкции, однако знакомство с клиентом вышло довольно коротким. Ему достаточно только имени с анкеты, Горшенёв довольствуется тем же. За закрытой дверью номера класса люкс мужчине по имени Отто интересно не о высоком поговорить, даже не о работе, а нарочито медленно скользнуть тёплыми руками по талии и бёдрам. Грубая кожа ладоней ощущается даже сквозь ткань рубашки. От уверенных прикосновений по позвоночнику бегут мурашки и тяжёлый выдох шумно рвётся из груди. Миша в эти объятия хотел бы бездумно кинуться, пропасть хотя бы на мгновение, но медлит, сомневается и только лишь ждёт. Слушает речи на ломаном английском, даже впопад отвечает, ненавязчиво поддерживая беседу.       Это обычные меры предосторожности, даже с постоянными клиентами нельзя быть уверенным в своей безопасности. Лучше всего играть, лучше одарить мужчину лукавой улыбкой и предложить чай, кофе, может, что покрепче. Ведь о собственную наивность можно обжечься, как языком о кипяток, до неприятного онемения вместо привычной палитры вкусов. Даже с самыми настырными можно выйти на разговор, предложить что-нибудь взамен, усмирить их желание строптивым нравом. Горшенёв всё это умеет, с годами это даётся так же легко, как чистка зубов. В ответ умение помогает не отдаться любому, стоить своей цены, которую клиенты платят за дело.       И не перейти в ранг валютной проститутки. Мишель — отличный собеседник, мудрая советчица. И это важно показать, рывком не одёргивая чужие руки.       Мужчина его взглядом пожирает, но оставляет в покое. Вовлечённый в игру, он с предвкушением ждёт продолжения, детально следующий ход продумывает. Что-то вроде к стене прижать, в запястья вцепиться, гадать можно сколько угодно. Вечером всё равно станет ясно, чего именно хочет клиент. Сейчас же пора остаться в одиночестве в просторных четырёх стенах номера и скоротать время. Разобрать чемодан, вывесить платье, чтобы не помялось. Обязательно сходить в душ, сменить макияж перед выходом на светский раут. Немного расслабиться и получить удовольствие. Миша бы очень хотел, но такие поездки ему не прельщают. Нравится больше в контакте с клиентом оставаться, быть рядом и помогать, с увлечением погружаться в дела и демонстрировать собственную ценность. Не оставлять попыток доказать, что он не игрушка, а значимый помощник во многих делах. Иначе зачем всё это?

Ты долетел? Да, всё нормально. Я уже с ним познакомился. Только попробуй опозориться.

      Миша себя досадливо за щеку кусает, откладывая телефон на мягкие подушки. Валяться в одиночестве, глядя в потолок, можно и дома, тут это всё превращается в нервотрёпку и желание руки делом занять. Создание блистательного образа занимает приличное время — чего только стоит час макияжа, — но у него этого времени сейчас с запасом. Приходиться идеи перебирать одну за другой: можно расслабиться в ванне, зачитаться любимой книгой, заняться своим инстаграмом, в конце концов, пусть для него это и было ужасно скучно. Он, может быть, город бы посмотрел, но это только завтра, сегодня он может в любое время понадобиться. С каждой новой идеей казалось, что четыре стены сужаются до узкого коридора. Он тут застрял, а впереди — только ванная комната и мыльная пена из собственных мыслей.       Лучший вариант из всех существующих.       Миша пропадает на добрых два часа в ванне, сам, будто бы ароматные гели и соли, в воде растворяется. Лишь иногда вскакивает, чтобы телефон проверить, но, убедившись в том, что ни звонков, ни сообщений нет, откладывает его обратно. Уровень нервозности сводится к минимуму, оставляя после себя тяжёлое послевкусие, но и то исчезает, стоит только начать массирующими движениями промывать кожу головы. Номер встречает его тишиной и она целенаправленно прерывается шорохом тканей, шумом фена и грохотом кисточек. Когда и новые звуки стихают, Миша принимается себе под нос напевать что-то знакомое и новое, что в голове рождается, желая вырваться. Он привык это игнорировать, давно не записывает, не задумывается, держится, чтобы не пропасть, он тут нужнее. Ему титанические усилия необходимо прикладывать, чтобы сосредоточенно наносить косметику слой за слоем, чтобы вспомнить, что утюжок уже нагрелся, иначе всё тут к чертям спалит, потянись он какую-нибудь мелодию или текст записать.       Это про Мишу, а тут в зеркале вновь вырисовывается Мишель.       Горшенёв часто глазами моргает, чтобы тушь подсохла, и приступает к теням. Светлые — в уголок глаза, потом потемнее. Чуть-чуть блёсток и обязательно подчеркнуть и без того пухлые губы. С карандашом они кажутся больше, с помадой — ярче. Он весь теперь живее. Она такая, с шиком и блеском, в дорогом платье и с идеальной укладкой. Привлекает внимание, и даже на Мишиных губах расцветает улыбка. Одиночество, затопившее грудь, где, вестимо, прятались остатки души, вымывается мягким приливом предвкушения. Приятного, сладкого, тянущего где-то под ложечкой.       Предвкушением быть самым важным и нужным.

♢♢♢

      Аукцион проходит безупречно. Клиент смог урвать пару лотов, и пускай сумма у них и кругленькая, Миша деньги предпочитал не считать. Ни чужих, ни своих, для него они так и остались бумажками, не имеющими в этой жизни значения. В просторном зале с официантами, статусными персонами и алкоголем он лучше всего это ощущал. Никто тут в математике не силен, всеми движут другие вещи, мысли и чувства. Он бы с удовольствием это с лиц чужих прочитал, но пузырьки шампанского так приятно бьют в голову, что остаётся только ловить на себе заинтересованные взгляды.       Мишель красива, её видно отовсюду. Высокая, обворожительная обладательница густых тёмных волос и естественных ровных бровей, каких не нарисует ни один карандаш. И ресницы длинные, и глаза очаровательно большие — тёмные омуты, — и бледно-красная матовая помада на пухлые губы ложится ровным слоем, так и хочется разглядеть поближе. Изумрудное платье маняще приоткрывает бледные ключицы и шею, украшенные россыпью серебряных подвесок (но их, конечно же, в меру). И талия лентой пояса подчёркнута, и юбка в пол разливается блестящими волнами, как и длинные рукава. Горда и обособленна, пока клиент увлечён разговорами с коллегами и знакомыми. Любуйтесь. Любите. Смотрите внимательно и запоминайте до мелочей.       Пускай некоторые и до неприличия навязчиво смотрят.       Мишу самый заинтересованный взгляд голубых глаз выбивает из колеи, заставляет шампанским горло промочить и нервно переглядываться. Незнакомец подходит ближе, едва поймав зрительный контакт, и считать с лица его намерения не получается. Уж слишком у него лицо простодушное, тут такие обычно не водятся. Он самоуверенно рядом становится, оперевшись на стену, и от этого даже дёргает. Культура отдыхает.       — Рад видеть, что на этом празднике жизни есть столь красивая и утончённая особа. — На первый взгляд Миша дать ему больше лет тридцати пяти не может. Невысокий, по собственным меркам, плотного телосложения; отчего-то считающий, что высветлять волосы — это круто. С серьгой в ухе, лисьей улыбкой и тёплыми глазами. Тихо вздохнуть приходится, мысленно одёрнуть себя, чтобы наивно не верить одним лишь глазам.       — Но, видимо, крайне печальная от одиночества. Разрешите составить компанию?       Горшенёв себя за щеку кусает, тёмные брови хмурит и взгляд отводит в толпу. Смотрит, чем клиент занят, насколько беседой увлечён и не понадобится ли он срочно. Увы, тот даже на него не смотрит, спиной стоит, хвастается своими коллекциями, во весь голос смеясь. И несмотря на столь нахальное желание беседы, мужчина с голубыми глазами и ломаным акцентом кажется неплохой возможностью скоротать остатки шампанского.       — Прошу прощения, если смутил… — он, кажется, изображает нечто, отдалённо напоминающее реверанс. — Разрешите представиться. Андрей.       Он руку протягивает; видимо, поцеловать хочет в изящном жесте. Сразу становится понятно, можно отбросить притворство иностранцем, уж слишком по-русски звучит это пресловутое «Андрей». Миша навстречу ладонь протягивает, делает услугу горе-донжуану. Кожей тёплые губы чувствует, и от этого предательски дергаются колени.       — Мишель. — Миша пытается звучать естественно. Естественно по-женски, но генетику не исправишь. Благо не шепчет, точно бы окружающих распугал. — Можете своим английским не блистать.       Андрей вопросительно бровь выгибает. Тут же усмехается, улыбку в бокале прячет, но тут же его отнимает от губ.       — Прям так Мишель? Серьёзно?       Миша себя мысленно корит, что на разговор решился — шуток не оберёшься, а если добродушное лицо собеседника обманчиво, так и на скандал нарваться можно. Клиента расстроить нельзя, он молчаливых любит, а тут или у кого-то язык без костей, или за двадцать с лишним лет мозгов не набралось, чтобы наивность свою дурацкую придушить.       — Да, серьёзно. — Он брови тёмные хмурит сильнее и губами дёргает недовольно, ножку фужера сжимает так, что пальцы скрипят по стеклу. — Что, уже не так хочется составить компанию?       Мишель, она же на любителя, не каждый готов принять, не каждому понравится. Она прекрасна издалека, в этом и суть. Любуйся. Люби. Смотри. А подойдёшь ближе — и всё очарование с грохотом разобьётся об пол, разлетевшись на сотни осколков.       — Нет, так даже интереснее. — Андрей расплывается в широкой улыбке и с ней приходит приятное чувство расслабленности. Если интересно, значит не всё потеряно. Значит, когда запахнет жареным, он успеет по-английски уйти.       — Хочется узнать, откуда такая очаровательная и басистая Мишель вообще взялась и почему он, — специально подчёркивает, — это Мишель.       Миша нервно на толпу глядит, спину клиенту взглядом прожигает. Надеется на него, как на спасательный круг, но безуспешно. От этого становится даже тоскливо, в груди неприятно сдавливает знакомое до боли ощущение. Он его сдерживает всегда, гасит в желанных объятиях.       — Слушайте, Андрей… — Горшенёв к нему наклоняется. — Что за повод к дамам с неуместными вопросами приставать? Вы пейте поменьше — может, язык научитесь держать за зубами.       Он себе вольность позволяет. Хамит в надежде, что пьяный невежда фыркнет и уйдёт. Но Андрей только ухмыляется, глазами сверкает.       Глаза эти чёртовы.       — Повод есть. У меня сегодня один мистер, на которого ты смотришь, картины выкупил. — Андрей ему локоть подставляет, явно предлагая пройтись, и Миша отчего-то ведётся. Руку укладывает на чужое предплечье, а сам всем телом напрягается, ведь начеку надо быть всегда. Даже простакам нельзя верить, он это хорошо помнит.       — Арт-дилер?       — Типа того. А ты кем будешь, Мишель?       Его ведут к толпе, галантно подставляют локоть, не шатаются и на талию загребущие руки класть не спешат. Наглость в совокупности с такой осторожностью оседают осадком неизвестных чувств. Для Миши это впервой, он разобраться не может, это пренебрежение или уважение? Ему интересно, или назойливые вопросы осточертели?       Наверное, все-таки осточертели.       — А я эскортница. Элитная. — Миша игриво губу прикусывает, подальше от клиента останавливается и во враз помрачневшего Андрея всматривается. Он в своём шоке выглядит уморительно, слышно, как в скрипе шестерёнок зарождаются новые вопросы, которые так и останутся неотвеченными.       — Поэтому и Мишель.       Клиент как нельзя кстати оборачивается, и его опьянённый, довольный взгляд приглашает окунуться в объятия грубых рук. На подобном контрасте растерянное лицо бывшего собеседника кажется ещё смехотворнее, а голубые глаза забудутся в трепетных ласках.       Потому что Мишель кому-то нужна. И Миша эту нужность хочет всю без остатка впитать этой ночью.