pariahs

      Чонгук заканчивает шалаш к вечеру. Верхние концы нескольких подобий жердей под углом упираются в развилку ствола близлежащего дерева, а другие, кое-как заострённые галькой, неустойчиво вдавливаются глубоко в рыхлую землю вокруг. Сверху Чонгук кинул на жерди лежавший без дела брезент и мог горделиво назвать свою конструкцию шалашом.       У него он получился чересчур корявым и не внушающим особого доверия, однако Намджун похвально хлопает его по плечу, когда возвращается с парнями с речки. Сложно было не оценить усилий молодого парня, который просто желает быть полезным. Чонгуку хочется показать всем, что он не просто мальчишка, махающий кулаками направо-налево.       И в первую очередь, Чонгуку надо было доказать это Тэхёну.       Тот пока не видел его творения, так как в полудрёме лежал в спальном мешке на другом конце лагеря, куда больше всего падали солнечные лучи. Они должны помочь ему согреться во сне, так внезапно и слишком бегло посетившим его, что сложно было даже сидеть.       — Чонгук, а где ты нож достал? — спрашивает у него Сокджин после того, как тот рассказывает парням процесс создания шалаша, и не скрывает недоверия во взгляде.       — У речки нашёл, — закатив глаза, безразлично бурчит в ответ Чонгук, которому совсем не нравятся такие поглядывания. И он насупившимися бровями отчётливо показывает это Джину, щурившему глаза в ожидании подробностей. — Из речной гальки сделал, — всё же добавляет, потому что на него точно так же смотрят Хосок и Чимин.       — Ага, как же, — усмехается первый, качая головой, и падает на землю рядом с Суён, сидевшей на пеньке.       Отсутствие слишком долго высыхающего нижнего белья в таком откровенно коротком платье опасно для неё, особенно, в присутствии Хосока, поэтому девушка не решается в лишний раз сдвигаться с места.       — Да честно! Нет у меня ножа! — сердито отвечает Чонгук, не понимая, почему для него так важно, чтобы ему поверили, однако всё равно желает доказать им это. — Сейчас покажу, — произносит перед тем, как опуститься к корню дерева, где точил кончик жерди.       Чонгук точно помнит, что в последний раз пользовался самодельным ножом именно здесь, где его не оказывается на месте.       — Чонгук, я верю, что ты использовал речную гальку. Она, когда ломается, бывает очень острой, — объясняет Намджун, оборачиваясь на других ребят, — однако тебе стоит отдать его мне или хотя бы Юнги. Это всё-таки опасная вещь.       — Да, малышне негоже играть с колюще-острыми предметами, — усмехается Чимин, который никак не скрывает того, что ему не нравится Чонгук.       Иногда он может об этом забыть, однако каждый раз, смотря на лицо Тэхёна, покрытое синяками благодаря этому неуравновешенному, Чимин не способен притворяться понимающим по отношению к Чонгуку. Даже если сам Тэхён успел к нему привязаться.       — Кого ты назвал малышнёй, розовоголовый?!       Следующее движение Чонгука никак не удивляет Чимина, хоть и сильно пугает. Так, что он затаивает дыхание и вжимается шеей в плечи от резкой паники. Чонгук наматывает на кулак воротник его школьной рубашки, нависая над сморщившимся в ужасе лицом.       — Чонгук, прекрати! — первым кричит Юнги, широким шагом подойдя к ним, и кладёт ладонь ему на плечо, сильно сжимая на нём пальцы.       Реакция других парней, хоть и запоздалая, не заставляет себя ждать. Намджун вместе с Сокджином встают по бокам от Чонгука, каждый хватаясь обеими руками за его локти, а Хосок обречённо вздыхает, закатывая глаза в усталости. Ему определённо лень вновь разнимать Чонгука от его очередной жертвы.       — Ты что творишь, мать твою? — сердитым тоном спрашивает Юнги, заставляя не только самого младшего из них глотать слюну от неожиданности, но и удивляет остальных тем, как низко и гневно звучит его голос.       Они впервые видят этого обычно молчаливого парня таким злым.       Чонгука подобный Юнги мигом заставляет расслабить кулаки и опустить еле державшегося на носках Чимина пятками на землю. Объяснять то, что он до сломанных чужих носов терпеть не может, когда его упрекают в том, что недостаточно зрелый для чего-то, Чонгук не будет. И он был в секунде от того, чтобы раскрошить Чимину его смазливое лицо, потому что накопилось.       В Чонгуке собралось слишком много черни за эти три дня, которую он не может себе позволить выплеснуть на кого-то, ведь безмолвно обещал Тэхёну перестать быть монстром в чужих глазах. Судя по тому, с каким разочарованием на него смотрит Намджун, с какой надменной усмешкой Хосок качает головой и с каким испугом Дахе делает шаги назад, Чонгук слишком быстро провалился в этой своей безуспешной затее.       Иногда проще идти по давно прописанному сценарию, каким бы неприятным он тебе ни казался, чем попытаться преобразиться, чтобы изменить остальных. Может, Чонгук недалеко ушёл от наркомана Тэхёна, выбравшего самый простой путь решения проблем — притвориться, что проблемы нет. Что ты не причиняешь окружающим дискомфорта, не пугаешь их. Что твоя жизнь никак не может их тревожить.       — Ну чего вы так придрались к этому камешку? — раздражённо спрашивает Асоль, когда Чонгук молча отходит от ребят, как никогда ощущая себя лишним в окружении большой компании людей. — Да и Чимин сам напросился. Так что мог бы разок получить в лоб, — добавляет, скрещивая руки в излюбленной высокомерной манере.       — Мне кажется, вы совсем не понимаете того, что мы тут делаем, — с тяжёлым выдохом произносит Намджун, садясь на один из пеньков, так как ноги после купания и ликования того, что фильтрация воды в лесе всё-таки не миф, уже не держат. — Если мы начнём ссориться друг с другом, то считайте наше первобытное общество потерпит свой первый крах. Нам надо держаться вместе. Поэтому...— он обращает взгляд на Чимина, который пытается молча поблагодарить взглядом хмурящего лоб Юнги.       Тот сильно жалеет о том, что накричал на Чонгука, однако ему не хватит смелости признать это перед самим парнем, а то и попросить у него прощения. Сейчас его больше всего пугает то, что он смог заволноваться за чужую жизнь, и это волнение вызвало в нём такую ранее неизведанную им самим эмоцию.       — Чимин, если тебе что-то не нравится в Чонгуке, то иди и поговори с ним, — приказным тоном завершает свою речь Намджун, никак не смягчаясь в лице, даже когда тот кривит уголок губ в усмешке, считая, что он так неудачно пошутил.       — Ты нормальный вообще меня на смерть посылать? — возражает Чимин и потирает ладонью оголённую руку.       Он на мгновение и забыл о том, что она у него без рукава, поэтому ему становится слишком холодно. Казалось, даже ветер стал дуть сильнее. Время идёт к закату, и, кто знает, в какого оборотня может превратиться Чонгук, если Чимин будет с ним говорить. Что-то ему подсказывает, что Чонгук не умеет этого делать. Ну и что, что у Тэхёна всё же было о чём с ним побеседовать. Чимин не имеет опыта промывания мозгов священнослужителями. Он умеет только отдаваться телом, потому что ему самому оно не нужно.       — Ой, королева драмы включилась, — закатывает глаза Асоль всё в той же издевательской позе, из-за чего Чимин начинает думать о том, что мог бы вполне повторить за Чонгуком его акт агрессии и возможность прижать девушку затылком к стволу дерева, сильно стукнув её головой по нему.       — Думаю, Асоль тоже есть что сказать Чимину, — как бы невзначай подмечает под нос Хосок, меняющий взгляд от девушки к парню, обменивающимся молчаливыми злобными взглядами.       — Окей, кто кого ещё тут невзлюбил? — спрашивает Сокджин, которому совсем не нравится то, что младшие решили выяснить отношения.       Будь он в виртуальном мире, мог бы попросить их выйти из игры и поссориться в реальной жизни, чтобы, вернувшись назад в онлайн-вселенную, продолжить командные активности как ни в чём не бывало. Сейчас эти лес с лагерем были их и виртуальным, и реальным, и вообще единственными на данный момент миром. Другого у них нет. Кажется, и не было никогда, раз за ними до сих пор не прилетела спасательная бригада.       Кто знает, может, Сокджин не так сильно помешался и всё, что они знали о себе, является лишь частью матрицы.       — Вижу, все молчат, — произносит Намджун, строгим взглядом по одному оглядывая каждого из ребят.       Некоторые из них притупили виноватые взгляды в землю. Другие хаотично гуляли глазами по деревьям, избегая ответов. Скорее всего, тут все друг другу не нравятся. Однако так получилось, что радовались они таким мелочам, как найденная речка или фильтр воды, или тот же кривой шалаш, общей командой. Намджун уверен, что радость была настоящей, неподдельной. А значит, пора раз и навсегда выяснить отношения, чтобы продолжить совместное выживание без лишённых смысла ссор.       — Асоль, что у тебя с Чимином? — внезапно спрашивает он, требовательно посмотрев на девушку, у которой расслабляются руки и медленно опускаются с груди к краю юбки.       Пальцы с силой сжимают чёрную ткань, а брови хмурятся в недовольстве. Асоль совсем не нравится такая формулировка вопроса. Зато Чимин заинтересованно поворачивает на неё голову в ожидании ответа.       — Нет у меня с ним ничего!       — И не могло бы быть, — вырывается из Чимина с усмешкой, да так быстро, что он не успевает задержать в мыслях эту надменность, которая, он почему-то уверен, не понравится Юнги.       Сейчас ему как никогда хотелось выглядеть в его глазах идеальным. Хотя бы попытаться создать иллюзию этого.       — Да, потому что ты предпочёл бы отсосать дряхлый нестоячий член садовника, — слишком сердито, с чересчур громкой обидой отвечает Асоль, ощущая, как длинные ногти больно впиваются в сжатые в кулак ладони.       — Что… — недоумевающе бормочет Чимин, смутно вспоминая эту фразу.       Другие молча следят за их диалогом, понимая, что у этих двоих есть своя предыстория, о которой они умудрились умолчать.       — Конечно, ты не помнишь этих слов! — нервно смеётся Асоль. — Как сказал их мне два года назад, прилюдно унизив перед всеми. В доме Ынджи, помнишь? У тебя, кстати, получилось отсосать садовнику их особняка? Мне очень интересно.       — Так, тут происходит какая-то драма, мне срочно нужен попкорн, — тихо хихикает Хосок, за что получает несильный подзатыльник от Суён.       Ей самой становится слишком неловко от разыгравшейся в лагере перепалки, словно она подсматривает за чем-то интимным. Судя по тому, как влажнеют глаза Асоль, эта непонятная история была по-настоящему чем-то личным.       — Я… я не помню… честно… — неуверенно отвечает Чимин, делая робкий шаг в сторону девушки.       Ему уже не хочется бросаться какой-нибудь колкостью, обвинять её в неадекватности или лжи. Чимину становится стыдно за себя, и больше всего за то, что он даже не помнит того, как однажды её обидел. Исходя из того, как Асоль прячет глаза, — очень сильно.       — Тогда я пригласила тебя на танец, и ты мне сказал, что скорее отсосал бы садовнику, чем согласился со мной потанцевать, — произносит Асоль, глотая комки удерживаемых слёз, затрудняющих дыхание.       — Ты серьёзно сказал такое и забыл? — толкает Чимина в плечо Сокджин, укоризненно цокая языком.       Сам он не знает деликатных способов отказывать девушкам, однако тот, который выбрал в своё время этот парень — отвратительный.       — Я… я не знаю, зачем я такое сказал. Наверно, был…       — Был, наверно, пьян, а то и под наркотиками. Какое удобное оправдание! — прикрикивает на него Асоль, не желая сейчас выслушивать его объяснения или извинения.       Они навряд ли помогут ей задушить два года жившую в ней обиду, которая и помогла ей добиться таких успехов в карьере, а также стать совсем неумелой в общении в реальной жизни.       — Я не оправдываюсь, Асоль. Мне очень жаль. И за то, что не помню об этом, мне тоже жаль, — тихо произносит Чимин, то и дело кидая косые взгляды на Юнги.       Если он увидит в них ненависть и разочарование, ему будет намного больнее. Ведь последнее, чего ему хотелось бы, это оголение его души и раскрытие нередко сказанных плохих слов и совершённых грязных поступков. Признавать перед людьми, которым хочешь понравиться, свои прошлые ошибки так же болезненно и стыдно, как раздеваться перед ними.       — Уже неважно, — коротко вздыхает Асоль, возвращая скрещённые руки к груди.       Она совсем не собиралась обсуждать эту тему в пределах их лагеря. Девушка вообще не думала, что задержится в этом злосчастном лесу настолько долго, что придётся это обсуждать. Видимо, всё остальное они уже успели обговорить.       — Так, Чимин извинился перед тобой, Асоль, — встревает Намджун, считая обязанным взять на себя роль рефери.       Забавно получается, однако. Намджун, с которым в школе никто не хотел общаться, как бы сильно он ни пытался влиться в какое-нибудь общую беседу или сформированную компашку, уверовал в то, что может помогать в решении проблем отношений малознакомых подростков.       Но самым интересным было не то, что он без голосования нагло взялся за эту роль, а то, что он справлялся с ней. Лицо девушки постепенно смягчалось, и она кидала редкие взгляды на Чимина, делая частые вздохи.       — Ты простишь его за эти слова? — добавляет Намджун, пока остальные ребята затаили в ожидании дыхание, а некоторые даже зажали ладонью рот, чтобы ни единый звук не помешал им услышать её ответа.       — Я… я… — заикается Асоль, неохотно смотря Чимину в глаза.       Она хочет увидеть в них неискренность, наигранность и хорошо сыгранную роль перед зрителями. Однако тот поочередно кусает губы, опустив взгляд к носкам своих грязных туфель, и царапает ногтем голое предплечье.       — Ты не обязана этого делать, если не хочешь, — произносит Сокджин, подойдя к ней ближе, и с понимаем кивает, чтобы показать, что прощение — это не обязательство, а предпочтительный выбор.       — Я хочу его простить. Думаю, я не смогу сделать это сразу, — тихо проговаривает Асоль, удивляя ребят тем, как неуверенно звучит её голос, который обычно ударяет ножом своей резкостью и бестактностью. — Но постараюсь.       — Тоже сойдёт, — выдыхает Намджун и задумывается о том, стоит ли этим двоим приказать обняться.       Что-то ему подсказывает, что они через нельзя могут его послушаться, однако удерживает в себе эту неудачную мысль. Он не имеет права кого-либо принуждать к действиям, ведь хотел бы быть лидером, за которым люди шли бы добровольно, а не из-за отсутствия других вариантов. Приятная мысль о том, что он лидер, щекотливо тешит его самолюбие так, что он не может сдержать улыбки.       — Ну что, кто готовит ужин?       — Конечно же, я! — вызывается Сокджин, которому несильно хочется этого делать, но рис и сосиски, что он приготовил сегодня на завтрак, впервые всем понравились.       Кажется, готовка — его скрытый скилл, который поневоле проявился в этом лесу.

: : :

      Тэхён совсем не помнит того, как вообще оказался не в сидячем положении, ведь в последний раз закрывая глаза, он вдыхал запах травы и древесины, исходящий из горячей шеи, щекочущей ему кончик носа. Боль в теле уже не так противно терзает его, и он даже мог бы сказал, что смог немного отдохнуть.       — Ты проспал ужин, — слышит он шёпот сбоку и не может скрыть улыбки.       Голос Чонгука стал для него таким родным, что пробуждение посреди вечера не становится столь разочаровывающим.       — Я оставил тебе кое-что. И если ты опять откажешься, то я затолкаю этот рис с сосисками тебе через ноздри.       — О Дьё, какой ты романтик, — слабо смеётся Тэхён, выпрямляясь на месте, чтобы поудобнее сесть.       Желудок болит то ли от голода, то ли от отравляющей тяги к препаратам, однако отказываться от еды ему совсем не хочется. Не когда о нём по-особенному заботливо пекутся.       — Кто меня сюда положил? — спрашивает он спустя несколько минут тишины, нарушаемой лишь ударами ложки о дно металлической пиалы, безынтересно пустеющей от риса.       Тэхёну осточертело есть пресный рис и жареные сосиски, но не может же он попросить Сокджина сварить ему мет.       — Я, — лаконично отвечает Чонгук, сидевший рядом в задумчивых мыслях о том, куда он мог положить злосчастную гальку-нож.       — И ты забыл намазать меня солнцезащитным кремом?       На Чонгука направляется лёгкая усмешка, еле различаемая благодаря отдалённо горевшему в лагере костру. Они сидят вдали от всех, а Чонгук ощущает, словно они совершенно одни во всём лесу. И это чувство уединения не пугает тем, что они оба с Тэхёном полные профаны в выживании в лесу, и тут без помощи взрослых или умных не обойтись.       Ему нравится то одиночество, которое они с Тэхёном делят на двоих.       — У меня всё лицо горит, — объясняет Тэхён, на самом деле ни капли не злясь на Чонгука за очередную боль.       Он понял, почему так быстро к ней привык. Боль помогает ему не думать о том, что родители его разлюбили.       — Ты дрожал, как мокрый кот. Думал, согреешься под солнцем, — оправдывается Чонгук с виноватым тоном голоса и с трудом держится, чтобы не погладить красноватые щёки Тэхёна холодными ладонями.       Чонгуку безумно хочется облегчить ему хотя бы этот дискомфорт.       — Ты не знаешь других способов согреть человека, кроме как сжечь его под солнцем?       Слова, сказанные в шутку, совсем не смешат Чонгука. Они моментально подавляют в нём порыв прикоснуться к Тэхёну, потому что отчётливо твердят ему о том, что он уничтожает всё, до чего дотрагивается.       Устраивает драки в попытках спастись, ссорится с ребятами, заботящимися о его безопасности, не может даже согреть мёрзнущего человека.       Чонгук поворачивает взгляд в сторону, смотрит в темноту, олицетворяющую для него зеркало. Там ему и место. В чёрном холоде и оторванности от людей.       — Я, кажется, слышал крики. И это было не во сне, — низкий бас режет ледяную тишину серьёзностью тона, но Чонгук не хочет смотреть сейчас на Тэхёна.       Ему хотелось бы встать и уйти, но он не знает, есть ли в этом лесу более безопасное место, чем рядом с этим парнем. Безопасного от самого Чонгука, само собой.       — Тебе послышалось, — отвечает он безразлично.       Чимин определённо расскажет Тэхёну о том, что Чонгук вновь не смог пойти против своих генов.       — Я бы обязательно прибежал к тебе на помощь, но сам видишь.       Секундная усмешка заставляет Чонгука резко повернуться лицом к Тэхёну, который хочет безмолвно признаться ему, что отдалённо и неотчётливо, но слышал ту ссору. Тэхён надеется, что его измученное лицо может сказать ему, что он на стороне Чонгука, и приближается чуть ближе к нему, потому что это важно. Не потому что Тэхён не сможет озвучить своих слов поддержки, а потому что Чонгук откажется их слышать.       — С чего ты взял, что помощь нужна была именно мне? — Чонгуку приходится шептать.       Он боится своим громким сердитым голосом сдуть слабое тело подальше от себя. Ему не хочется отдаляться от Тэхёна ни на миллиметр, и он позволяет ему чересчур заметно сокращать между ними расстояние, которое может стать смертельно опасным для каждого из них.       Почему Тэхён не понимает того, что Чонгук не контролирует себя, и почему Чонгук не может признать, что нуждаться в чужом тепле — это естественно?       — Потому что тебя больше всех хочется защитить.       Сухие губы невесомо касаются чужой щеки, царапая отмершей кожей незажившие раны. Сердце Тэхёна колотится так сильно, что он прикрывает глаза и звучно вдыхает ноздрёй щёку Чонгука, словно он — это щедрая дорожка кокаина, разложенная на зеркале перед ним.       Вот оно, долгожданное наслаждение, по которому он так сильно голодал три дня. Одно лишь еле ощутимое прикосновение к налитой кровью щеке вызывает в нём эйфорию. Какой же кайф его ожидает, если Тэхён не побоится прижаться к губам Чонгука.       Он мог бы рискнуть, полезть на рожон, в очередной раз поиграть со смертью, будоража реки адреналина в крови, изголодавшейся по наркотикам. Но Тэхён оставит этот десерт на потом, как невыкуренный косяк самого качественного каннабиса, от которого вштырит или так, что потеряешь сознание, или улетишь к небесам. Оба варианта вполне устраивают Тэхёна.       Чонгук чувствует. Он чувствует горечь чужих губ, догадывается о том, какими они могут быть на вкус, который он хотел бы распробовать. Но с самого детства Чонгуку всегда отказывали в самых изысканных блюдах, обуславливая это тем, что красивая еда не такая уж и вкусная, и она перестаёт радовать, как только впадает за стенки желудка. Сейчас Чонгук понимает, что ему врали, только бы он не просил леденцов и мороженого, на которых у его семьи не было лишних денег. И хоть его отчим мог позволить себе купить пасынку хоть грузовик мороженого, детские установки отказывались так легко покидать его голову.       Тэхён широко раскрывает глаза и сразу же закрывает их, когда его прижимают к груди. Чонгук действует наперекор его ожиданиям, а Тэхён любит открывать новые ощущения. Чонгук обнимает его обмякшее в руках тело и беззвучно кричит о нужде в любви. Утыкается лицом в плечо, обхватывает предплечьями худощавый торс, сжимая ногтями тонкую рубашку на сгорбившейся спине, согревает своим необузданным огнём и без слов рассказывает Тэхёну о том, что он нуждается в его защите.       Тэхён обвивает одну руку вокруг шеи, а ладонью второй размеренно гладит его по спине, заставляя услышать себя. И Чонгук слышит. Ласковые слова утешения, поддержки, желание понять и помочь. Слышит то, как Тэхён обещает защитить его, чтобы Чонгуку впредь не пришлось первым нападать. Чтобы Чонгук смог наконец принять свою слабость и ужиться с ней.