pariahs

      Коротко отстриженный, аж до покрасневшего мяса ноготь лениво царапает лак деревянной поверхности. Есть в этой комнате другие виды увлечений, однако Тэхён предпочитает смотреть в пустоту и предаваться отягощающим размышлениям. Как если бы его недостаточно сильно наказали.       Как если бы сам он себя наказал довольно жестоко, в тот самый момент, когда впервые попробовал наркотики.       С ними или без, сложно всегда. Ещё два месяца назад ему казалось, что с ними всё же не так сложно. С ними весело, прикольно и интересно. Сейчас, когда считавшиеся ему лучшими друзьями вещества предали его, избив ломкой и утянув в лес, Тэхён считает: есть они или нет, невыносимо в любом случае. Можно ли считать, что всё хорошо, когда его «любовь» оставила после себя такое послевкусие? Не убила и не утянула в ещё более глубокие ямы, однако унизила и бросила помирать в пропахшем отчаянием лесу, месяцами обманывала и в итоге в ярких красках продемонстрировала то, что никогда не любила в ответ.       У Тэхёна было достаточно времени для рефлексии на тему того, почему наркотики — это всё же больше плохо, чем хорошо. Первые мысли об этом наступили ещё в окружении высоких пышных деревьев, во вполне романтичной на первый взгляд обстановке, когда тело ломило от жуткой боли, а глаза без остановки смотрели на угрюмого паренька, который, сам того не осознавая, показал ему, что есть в этом мире привязанность получше той, что снюхивается ноздрями и втирается в дёсны.       Может, на лбу у Тэхёна написано быть всегда зависимым? Иначе не объяснить, почему вместо того, чтобы перечислять названия любимых веществ, он проигрывает в голове улыбку Чонгука, голос Чонгука, стоны Чонгука, вкус губ Чонгука. Опыт показывает, что зацикливаться на чём-то ему противопоказано. Поэтому и страшно. Тэхёну страшно вновь стать зависимым и получить удар в спину, когда станет ясным: то, что он ошибочно именует любовью, должно стать его погибелью.       Время в реабилитационном центре проходит до омерзения медленно. Тэхён даже в шутку подумывал о том, чтобы попросить отца вернуть его в лес, однако, к счастью, в те самые нередкие визиты членов семьи, не говорил об этом. Навряд ли заботящийся о репутации отец и помешанная на религии мать захотят услышать о том, что не в лес Тэхёна тянет, а к осевшей на подкорках сознания близости с Чонгуком из леса.       А ещё к выразившим ему безусловную поддержку ребятам, которые по ночам выслушивали его стоны боли, отмалчивались на брошенные им незаслуженные оскорбления, пытались заставить его поесть и попить, отвлекали от мук рассказами и глупыми шутками. Вели себя с ним, как с другом. Не отвернулись от него и не ткнули в лицо тем, какой же он отвратительный.       — Тэхён, не идёшь на прогулку? — зовёт его один из санитаров, войдя за никогда не закрывающуюся дверь.       Находиться в замкнутом помещении в полном одиночестве стало для него чем-то невыносимым. Удивительно, ведь в прошлое своё пребывание в этом центре Тэхён чуть ли не дрался с администрацией за право запираться на ключ, дабы сохранить свою приватность.       — Иду, — активно кивает он, неосознанно улыбнувшись тому, что наступило любимое время суток.       На улицу уже прокрадывался октябрь, вынуждающий надевать тёплую верхнюю одежду, и мысли о том, как же красиво должен быть сейчас окрашен в пестроту лес, на короткий период ставший ему домом, то и дело посещают голову Тэхёна. Он всё ещё там, в окружении незнакомых парней и девушек, без достаточного количества еды, воды, удобного туалета. И без дозы, хотелось бы добавить в этот список, но не получается.       Не получается превращать наркотики в жизненную необходимость. Ставить их в один ряд с такими вещами, как тёплые прикосновения, сладкие поцелуи, желание жить, общаться, дружить и поддерживать. Сильно не хочется пачкать всё хорошее тем, что притворилось таковым, на деле оказавшись токсичным.       — Твои друзья из католической школы опять звонили, — произносит санитар, когда они идут вдоль окрашенных в занудный белый коридоров. — Почему ты не хочешь с ними пообщаться?       — Потому что не хочу слушать их нравоучения о рае и аде, — пожимает плечами Тэхён, никак не понимая, с какого это перепугу его одноклассники так безустанно звонят ему которую неделю.       Для них Тэхён всегда был сыном мэра, подсевшим на наркотики, что значит, предавшим церковные догмы, в которые большинство из учащихся свято верили. А те, что не верили, но принудительно им обучались, использовали его в качестве зажигалки настроения. Звали на тайные вечеринки, просили развлечь своими выходками и шутками и даже не поняли, что после своей передозировки, месяц, за который его не было в школе, он провёл в реабилитационном центре.       — Ну что ж. Тогда у меня для тебя плохие новости, — говорит виновато санитар, когда они подходят к стойке ресепшна, пройдя мимо которой нужно будет выйти во внутренний дворик. —Доктор Кан считает, что общение с друзьями не будет лишним для твоего лечения.       Тэхён мысленно усмехается, ведь не назвал бы своё проживание в этих стенах лечением. Новым местом заточения, этаким способом отца наказать его за беспризорность, попыткой искупить вину за то, что самолично бросил его в лесу с ломкой, персональным актом самобичевания, раз Тэхён сам согласился сюда вернуться, но не лечением. Ведь лечат от болезней, а Тэхён не считает себя больным. Безвольным, скучающим, обманутым, требующим к себе незаслуженного внимания — определённо.       — Некоторые из них пришли увидеться с тобой, — объясняет санитар причину, по которой его новость могла бы показаться плохой.       А Тэхён уже не считает её таковой. Точнее, его всё такое же безвольно соскучившееся тело, так как лицо в моменте озаряется широкой улыбкой, сердце бешено колотится от радости и глаза унизительно слезятся, увидев лица людей, которых не надеялся, но, честно признаться, мечтал вновь встретить.       У стойки стоят Намджун, Чимин и Дахе. Осматриваются вокруг, о чём-то перешёптываются. Намджун задумчиво хмурится, Чимин претенциозно скрестил руки на груди, а Дахе определённо смущена тем, что находится в кругу двух парней.       Тэхён вспоминает, что обещал однажды подарить ей свой крестик, а затем и то, что назвал Чимина уродливым. И от этих воспоминаний улыбка быстро спадает с поникшего лица. Эти ребята видели худшие проявления его зависимости: в слезах, в поту, в рвоте, с мерзостным матом на губах. И уж лучше бы сейчас на их месте реально стояли одноклассники.       — Иди же, — несильно толкает его санитар в лопатки, но Тэхён не сдвигается с места. Потому что внезапная мысль о том, почему Чонгука нет рядом с ними, пригвождает его к полу.       Он продолжает стоять в одном положении, сжимая и разжимая кулаки, и хочет убежать, как позорный трус, потому что не готовился к тому, чтобы брать на себя ответственность за сказанное. Ему и не позволяют этого сделать, так как его замечает Чимин. Машет ему своей ладошкой и сияет в ярчайшей доброй улыбке.       Да и выглядит соответствующе. Не прикрывается обвязанной вокруг талии курткой, которую снял и теперь демонстрирует оголённые под рубашкой с короткими рукавами предплечья, что запомнились Тэхёну тем, как отчаянно Чимин пытался себя прикрыть. И он, оказавшись не умеющим в дружбе, воспользовался его слабостями в момент проявления собственной.       Так почему он пришёл? Вон, Чонгука нет и правильно. Тэхён больше не под веществами, он уже никого не развлечёт.       Что тут делает Намджун, ему так же непонятно. Тот первым делает в его сторону шаг, сдержанно улыбаясь и, кажется, замечает страх в глазах Тэхёна, медленно пятившегося назад. Но стоит ему удариться спиной об грудь санитара, как Намджун подбегает ближе и с явной настороженностью в лице смотрит первые пару секунд, пока не спрашивает так сильно осточертевшее за время их пребывания в лесу: «Как ты, Тэхён?»       — Намного лучше, — с искренностью отвечает Тэхён, честно радуясь тому, что может наконец дать ему такой ответ.       Хочется сделать ещё шаг назад. Толкнуть желавшему ему помочь санитара и убежать в свою комнату, впервые за время своего тут повторного пребывания закрыть дверь и спрятаться. Чтобы не видели того, каким он был, так как, кажется, что в его глазах всё заметно. Что любой, посмотревший в них, узнает о том, что он делал ради дозы.       — Я так рад видеть тебя на ногах, — в противоположность его мыслям шепчет подошедший к ним Чимин перед тем, как крепко обнять.       Так, как не должен бы обнимать человека, наговорившего ему всякого. Ударить? Вполне заслуженно. Но никак не прижимать к груди и гладить маленькими ладонями вздымающуюся из-за частого дыхания спину так, будто знает, что там, внутри. Что понимает и не осуждает за это.       Тэхён не торопится поднять руки, которые холодеют. Каменеет так, разрешая себя обнимать, смотрит, широко распахнув глаза, и сталкивается с нежной полуулыбкой Дахе, которая вытирает капельки слёз с уголков глаз за стёклами очков. Он и забыл о том, что она их носит. Но не забыл, в каком положении они все её провожали. Как и того, что хотел бы быть на её месте и упрекал в этом Чонгука.       — Дахе… твоя лодыжка… — шепчет он заполошно, никак не сумев попросить Чимина отпустить свои загребущие объятия, потому что нравится. Ощущать чужое тепло, ради которого не приходится как-либо подстраиваться, чтобы не разочаровать.       — Слегка хромаю, но и это скоро пройдёт, — с обнадёживающей улыбкой отвечает девушка, а всё, что слышит Тэхён, это обещания для себя и собственного состояния. Может, это оно и есть, и Дахе имела в виду, что у него всё будет хорошо.       — Ну всё, отпусти его, Чимин, он же задохнётся, — произносит Намджун, чуть ли не силком оттаскивая Чимина, который бесстыдно плачет и вытирает пальцами свои вводящие в замешательство слёзы.       — Простите. Я слишком эмоционален в эти дни, — говорит он со смущённой улыбкой, когда отходит назад.       — Поэтому всю ночь не замолкал и до трёх ночи спамил нам в чате? — усмехается Намджун по-доброму и кладёт свою тяжёлую ладонь Тэхёну на плечо.       И он от непривычки вздрагивает, но не отталкивает от себя подобный способ поддержки, негласное «мы рядом», в котором, он, как выяснилось, так отчаянно нуждался все эти недели.       — В каком… чате? — переспрашивает с удивлением Тэхён, часто моргая.       — У вас что, отбирают телефоны? — с лёгким раздражением интересуется Чимин и кидает недовольный взгляд на санитара, никак не виноватого в том, что всё это время Тэхён ни разу не появлялся в сети.       — Я сам попросил взять его. Чтобы не было соблазна связаться с дилером и сбежать, — торопливо объясняется Тэхён и ощущает, как зудит в кончиках пальцев от сильного желания оказаться на улице как можно скорее. — Господин Чхве, мы… мы можем с моими друзьями прогуляться? — спрашивает то, на что раньше просил бы разрешения и на что получает положительный кивок.       — У вас двадцать минут до обеда, — предупредительным тоном отвечает мужчина и провожает их улыбающимися глазами.       — Почему вы сказали, что вы мои одноклассники? — спрашивает Тэхён первое, что приходит в голову, а вопросов уйма. Он просто пока не решился, на какие именно хотел бы получить ответ. — Стоп, это вы, что ли, мне звоните чуть ли не каждый день?       — Да, — довольный собой кивает Чимин. — Договорились чередоваться, вдруг кому-то повезёт и ты возьмёшь наконец трубку. Но видимо, с настоящими одноклассниками у тебя не самые лучшие отношения, и вот мы тут, — говорит по мере того, как они выходят из здания центра и в медленном темпе ходят вдоль тропинки, в вычурном стиле уложенной бетонными плитками.       Вокруг искусственная зелень, над головами неярко светит выглядывающее из-за серых облаков солнце, где-то вдалеке посажены несколько молодых деревьев, а Тэхёну этого всего бывает всё так же мало.       — Это была идея Суён, — произносит Дахе, звуча на редкость громко для своей манеры речи, и Тэхён представить себе не мог, что вне пределов леса она умеет смотреть так уверенно. — Когда тебе впервые позвонил Намджун, представившись другом, ему сказали, что господин мэр запрещает друзьям с тобой общаться. И Суён предположила, что по причине того, что те могут быть одними из тех, с кем ты… ну делал это самое, — уже не так твёрдо объясняет в завершении своей речи.       — Могли бы сказать, что вы мои бывшие сокамерники по лесу, — горестно усмехается Тэхён, никак не осуждая отца за то, что решил за него, кто может ему звонить, а кто нет. Он уже не раз доказал, что не умеет выбирать правильное окружение, ведь знать не знает, что такое правильно и существует ли оно вообще.       — Ага, поэтому ты сначала хотел убежать, увидев нас? — с присущей себе колкостью в голосе фыркает Чимин и следом с пониманием улыбается, показывая, что никак не порицает его за это. — На самом деле, после того, как нас спасли и распределили по разным больницам, никто не торопился искать друг друга.       — Неправда! — сердится Намджун, нахмурившись. — Я искал. Просто… просто мне нужно было подготовиться к экзаменам, — уже тише оправдывается и знает, как унизительно звучат его слова.       Тэхён слабо смеётся, не веря в то, что Намджун остался таким же. И тот сразу же доказывает ему то, что прежним не остался никто.       — Я решил изучать стоматологию. Хватит с меня абстинентных синдромов и сломанных лодыжек, — бурчит он, кривя уголки губ в полуулыбке, на что Дахе несильно толкает его локтем в бок. — Предки в бешенстве, так как пророчили мне быть врачом, что придумает лечение от смерти. А мне похер, — хохочет по-хитрому, заряжая Тэхёна своим заливистым смехом, который невозможно игнорировать.       — Угадай, кто ещё готовится к экзаменам и собирается поступать в университет? — в интригующей интонации говорит Чимин, на что Тэхён, искренне заинтересованный в их такой ничем не обременённой беседе, частью которой стал, широко распахивает глаза.       — Неужели Хосок?       — Да. Он мне вчера ещё по секрету сказал, что если получит аттестат, то сделает Суён предложение, — словно пытливый сплетник, Чимин часто кивает и добавляет тихое: — Но это секрет, ребята.       — Какой такой секрет, если Суён нам с Асоль ещё на прошлой неделе говорила о том, что Хосок купил ей кольцо и просит сохранить его, пока они не закончат школу. Типа, чтобы все видели, что она занята, — вмешивается Дахе, укоризненно качая головой, и Тэхён замечает, какие короткие взгляды она изредка поднимает на Намджуна.       Столько всего он раньше не видел. Мелкие детали, неозвученные чувства, прикрытые намёки. Тэхён по собственной воле пропускал жизнь, не пожелав понять её истинной сути, и искусственно развлекал себя, когда как она достаточно занимательная и не требует каких-либо стимуляторов.       — Ревнивый идиот, — незлобно бросает Намджун и подмечает то, куда устремляется взор задумавшегося Тэхёна. — Так, что ещё тебе рассказать? Юнги съехал от родителей, а Сокджин ушёл из киберспорта.       — Ты же знаешь, что не о них ему сейчас интереснее всего узнать, — уже не таким весёлым голосом подмечает Чимин как бы невзначай, чем на несколько минут во время их неторопливой прогулки по обширному дворику центра приглашает в их беседу молчание.       — Он хотел прийти, — первой не выдерживает Дахе, потому что не хочет, чтобы к парню, каким-то непонятным способом ставшему ей близким другом за время их возобновлённого вне леса общения, отнеслись с непониманием. Чтобы его не осудили за отсутствие или нежелание звонить, даже если Тэхён об этом не знает. — У него занятия в академии, — выдаёт она, на что Тэхён многозначительно усмехается.       То ли из-за того, что Чонгук решил взяться за ум, то ли из-за абсурдности подобной отговорки.       — Я рад, что его тут нет, — в нарочитом равнодушии Тэхён пожимает плечами и не поднимает головы ни на секунду, так как не сможет показать того же безразличия в глазах.       Он не обижен на Чонгука за то, что тот не стоит в числе первых, кто решил его навестить. А гордится тем, что он поставил перед собой правильные приоритеты. Понял, что важнее, а чему нужно дать время для полного осознания.       Они обязательно ещё встретятся, когда Тэхён выпишется. Не просто в кругу их общей компашки. Тэхён не даст им всего лишь обменяться короткими приветствиями и притвориться, что между была лишь навязанная условиями и опасностью не выбраться привязанность. Он готов доказать Чонгуку, что его обещания быть сильным ради него, оберегать от собственных демонов и покатать на своей окрепшей спине, — не пустышка, придуманная под воздействием тоски по наркотикам.       — Так как за раз больше трёх посетителей не разрешают, мы будем приходить к тебе по очереди, — говорит Намджун с ноткой угрозы в голосе и подтверждает её следующим предложением: — Ты от нас не отвертишься, Тэхён. Не хочу, чтобы те дни в лесу забывались. Поэтому, каждый раз, когда в голове будет проноситься мысль о наркотиках, держись за нас, как за якорь. Думай о… Не знаю… О сломанных каблуках Асоль, фильтре воды Юнги или подгоревшем котелке пресного риса Джина.       — И, пожалуйста, отвечай на звонки, — поддерживает Чимин, вновь обнимая Тэхёна за шею, который крепко сжимает кулаки, желая впиться в мягкую ладонь не причиняющими отрезвляющую боль ногтями, лишь бы не расплакаться от чувств, что в нём хотят вызвать. — Мы с Юнги ходили на свидание, и мне столько всего тебе нужно рассказать, — хихикает он ему в ухо, сжимая предплечьям шею.       — Чимин опять душит Тэхёна, — цокает языком Дахе с непривычной для себя шутливостью и с тёплой надеждой думает о том, что хотелось бы не украсть чью-то дорогую ему вещь, а стать таковой для кого-то.

: : :

      Чонгуку кажется больно знакомым помещение, в которое он заходит. Опять тёмный клуб, до боли в глазах ослепляющий яркой светомузыкой, вкупе с вызывающей сильное раздражение громкой какофонией в исполнении диджея, под которую люди в бешеных движениях танцуют и не позволяют ему пройти дальше. На мгновение его посещает сомнение в том, реально ли он тут и что, если его уже месяцами не посещавшие кошмары возобновили свои пытки, построенные на его страхах. Сейчас он увидит неверность Хосока, а Суён предложит ему свои эскорт-услуги.       Сейчас он столкнётся с улетающим в наркотический кайф Тэхёном, с которым впервые увидится вне стен реабилитационного центра. Вновь болезненно бледным, без румяных надутых щёк и уже неналитыми кровью потрескавшимися губами, шёпотом перечисляющими ему названия любимых веществ.       В их последнюю встречу, каждая из которых происходила в пределах ворот центра, в присутствии двух других ребят и не без наблюдения санитаров со стороны, Тэхён впервые поцеловал его в щёку, как бы напоминая о том, что в лесу у них было намного больше, чем просто слегка перешедшая дозволенную черту дружба. Ни в одну из них Чонгук так и не смог высказать истинных чувств по отношению к парню, рассказывая лишь о том, как проходит учёба, как ему живётся с матерью вне контроля отчима и как иногда невыносимо сложно не поднять кулак на бесившего его человека.       Тэхён внимал каждому его слову, вслушивался так, словно ничего важнее ему уже никогда не скажут, и смотрел, как если бы хотел сказать намного больше, чем произносил на самом деле.       У Чонгука однажды получилось даже обнять его, поддавшись первым. Вышло как-то по-деревянному и неискренно. Будто это не он почти четыре месяца назад просил Тэхёна заняться с ним сексом и научить использовать своё тело ради того, чтобы делиться нежными чувствами.       Не научил же. И если в первые дни после их спасения жила в нём и процветала обида на хёна, то впоследствии он понял, как неправильно обвинять, не разобравшись в причинах. Жаль, что не хватило смелости напрямую спросить у Тэхёна, кто они сейчас друг другу. Такие же друзья, как Юнги и Намджун, например, или чуть больше, как Джин и Асоль.       Никто из воображаемых страхов, к счастью, не преграждает Чонгуку дорогу, позволяя пройти вглубь клуба к отдельным кабинкам, одну из которых зарезервировал Хосок ради их встречи. Таких у них без Тэхёна уже было аж три раза. Ни одно из них Чонгук так и не посетил. Не хотел привязываться к никак не захотевшим стать чужими, как до принуждённой встречи в лесу, людьми. Но не мог не отзываться на их сообщения, не мог не улыбаться, рассматривая их в глупых позах сделанные фотографии, и не мог не ощущать приятное покалывание в груди, когда в общем чате писали о том, как им жаль, что Чонгук не смог прийти.       Сегодня он решил прекратить бегать от них. Понял, что, защищая других от своих демонов, бесчестно уничтожает самого себя. Внушает всем, что жестокие бесы ещё управляют им, забирают в плен мутнеющий в момент аффекта разум и с хитрым довольством доказывают, что он всё такой же. Каким был отец, каким стал старший брат.       Сегодня Чонгук признается Тэхёну в так и не угасших чувствах. А то, что он получит в ответ, не должно его пугать. Посмеётся ли хён, поглумившись над его наивностью, или озабоченно посмотрит, извинившись за то, что дал ложную надежду. Чонгук примет всё с достоинством, тайно мечтая об обещанной взаимности.       Время не вылечило его симпатию к нему, цивилизованный мир и страх за свою жизнь не вынудили его забыть поцелуи и объятия хёна. Его к нему влюблённость не оказалась обусловленной нуждой искать друг в друге поддержку ради выживания.       Чонгуку было одиноко и до леса. Но его одиночество стало до невыносимого мучительным после того, как ему дали попробовать на вкус то, каково это, когда в тебе видят тебя, а не промахи, неопытность и неумение жить.       Он неуверенно открывает дверь в комнату, из которой уже доносятся голоса ребят. Лицо трескается из-за волнительной улыбки, что больше не прячется под хмуростью его сурового взгляда. Чонгук с глубокой искренностью рад будет увидеть каждого из них.       — Вот мамой клянусь, я готов был послать его нахер. Даже подробно объяснил бы ему, на какой именно хер и под каким градусом он должен будет сесть со своими теориями, но ему повезло, что он лучший в стране репетитор по геометрии, иначе… — Рассказы Хосока, как обычно, выделяются своей красочностью и экспрессивным описанием вполне себе обыденных ситуаций.       Парень сидит на диванчике, обняв одной рукой с укором во взгляде улыбающуюся Суён, которая спрашивает в риторической манере о том, почему связалась с таким идиотом, как он. Устроившаяся напротив Асоль закатывает глаза, так гротескно, что те аж сверкают в полутёмном помещении, привлекая к себе внимание. Но её мысли озвучивает Чимин, который выказывает девушке свои искренние соболезнования и что на их свадьбу обязательно принесёт траурный венок на имя её адекватности. К его словам добавляется визгливый смех Сокджина, должно быть уже напившегося алкоголя, раз смеётся во весь голос так заливисто и заразительно, что Чонгук не контролирует свои губы и широко улыбается, застыв на пороге. Это замечает вскакивающий на ноги Намджун и громко просит ребят заткнуться, дабы привлечь к новоприбывшему всё их внимание.       — Ну же. Проходи, Чонгук, — говорит он в отеческом тоне, словно старший брат, который должен был защищать, а не учить нападающими кулаками защищаться от самого себя.       Чонгук долю секунды мнётся на одном месте, чувствуя непривычное для себя стеснение, которое посещает в моменты, когда являешься кем-то чужим, лишним и неприглашённым туда, где тебя не ждут.       Но его ждали.       Они смотрят с выжидательными улыбками, одобрительно кивают, хлопают по кожаной обивке, приглашая устроиться рядом.       Однако Чонгук не торопится присоединятся к общему веселью. Осматривает каждого из присутствующих. С интересом вглядывается в их тёплые и слегка хмельные улыбки, впервые увидев их всеобщей компанией в одном месте. За исключением только одного из них. Того, по которому сердце взволнованно ёкало всю дорогу до клуба.       Сознание ненамеренно сопоставляет лица ребят, сравнивает с их грязным, уставшим и болезненно исхудавшим состоянием, что внутренний зверь, дремлящий в нём несколько месяцев не без помощи специалистов, хочет рвать и метать от той несправедливости, с которой они не просто столкнулись. Их в прямом смысле вытолкали в неё, потребовали самостоятельно разобраться, понадеялись, что у них получится выйти из ситуации физически и моральны живыми. И, наверное, зверь так и продолжит спать, постепенно испаряясь клеточка за клеточкой, потому что Чонгук ощущает непонятную и не до конца изученную им благодарность упавшим небесам, которые, должно быть, всё же существуют, раз они тут. Физически и, скорее всего, морально живые.       Нет, выжившие. Посодействовавшие тому, чтобы жил каждый из них: взрослел, узнавал жизнь с новых сторон, не останавливался на половине пути, помогал, когда другой спотыкался об острый камень под ногами.       — Он написал, что в дороге, — с хитрым прищуром в глазах произносит подошедший к Чонгуку Чимин, игриво улыбаясь и накрывая ладонью напрягшееся плечо, которое моментально расслабляется под чужим безусловным теплом.       Плечо, ощущающее ту заботу, с которой его тут встретили и теперь сажают на один из диванчиков, спрашивая, что ему заказать из выпивки.       — Он же ещё несовершеннолетний, — укоризненно цокает языком Намджун, так и до конца не забыв о своей приверженности правилам, когда Хосок тянет в сторону смущённо кусающего губы Чонгука свой бокал с двойным виски.       — Я с одиннадцати лет бухаю. Как видишь, со мной всё в порядке. Цвету и пахну, — довольно ухмыляется Хосок, после не в шутку сказанных слов которого чуть ли не все громко смеются, немым образом намекая на то, что в пределах этой комнаты нет человека, имеющего чёткие права нарекать свою жизнь статусом «в порядке».       — Я… я не буду пить алкоголь, — запоздало отвечает Чонгук, слишком часто и слишком тревожно кидая взгляды в сторону двери.       Несмотря на то, как в душе становится спокойно в кругу этих раздражающих и одновременно ставших до сдавливаемых лёгких необходимыми парней и девушек, тугую полноценность он ощутит только когда увидит Тэхёна. На ногах, с румянцем на щеках, с энергичной улыбкой и, может, поприветствовавшего их какой-нибудь неуместной шуткой.       — Правильное решение, — поощряя, кивает Асоль, которая, пусть и попивает лёгкий приторный коктейль, не одобряет громких вечеринок и жадных заливаний в себя алкоголя.       Однако никто из них и не позволяет себе подобных безвольностей. Больше нет. Уж тем более не в их скромном кругу, шуточно именуемым Сокджином «Клубом анонимных лесовиков», где они успели не раз и посмеяться над своими былыми спорами во время делёжки спальных мешков, с удивлением вспоминать о том, как у них получилось не отравиться от приготовленной ими впервые в жизни еды и очищенной самодельным фильтром воды, а также выплакаться друг другу в жилетку в моменты, когда за окном шёл дождь, напоминающий о том, как они отчаянно пытались согреться и согреть близсидящего, едва ощущая окоченевшие части уставшего тела.       — Ты вообще в курсе, как звучит аббревиатура твоего так называемого клуба? — сквозь усмешку интересуется Юнги в середине их чуть ли не дошедшего до ссоры обсуждения того, что позавчера проходил суд по обвинению господина Ли и его приспешников.       Никого из ребят на судебное заседание не позвали, дабы не производить громкого резонанса в прессе, ведь они молчать не стали бы. Мероприятие проходило в полной отстранённости от неосведомлённых о подобных лагерях ушей, не без влияния мэра, который не захотел ни для себя, ни для других семей большой шумихи вокруг своих фамилий.       — В курсе, — довольный собой улыбчиво кивает Сокджин, когда предложил ребятам сделать их клуб не анонимным, а дать огласку в сети. На случай, если у кого-то из взрослых вновь появится хотя бы мимолётная мысль о том, что своих детей можно воспитать таким образом.       Чонгук, молча попивающий через трубочку безалкогольный мохито, с грустью подмечает про себя, что говорить об этом они могут только друг с другом. Изредка, тем, кому повезло, с родителями, которые искренне раскаивались и всячески вымаливали у своих детей прощения. Но он не хотел бы обсуждать на весь мир то, почему его родители изначально решили, что иного пути для него нет. Признаваться в совершённых ошибках никогда не переставало быть сложностью. Как он понял благодаря отчиму, в любом возрасте. Будет ли Дахе говорить о своей клептомании, а Тэхён рассказывать о том, как предлагал господину Ли минет за дозу? Навряд ли Суён с гордостью осветит весь мир новостью о том, что продавала себя за деньги. Даже если является одной из тех, кому с родителями повезло.       — Я просто хочу забыть об этом, как об очень неудачном летнем лагере, — произносит Асоль, с глубокой задумчивостью уставившись в красочное содержание своего высокого бокала. Затем сильнее жмётся к груди Сокджина. Она продолжает прятаться в других, пусть и перестала делать это в сети, раз и навсегда забросив свой блог с миллионами подписчиками, из-за которого впрочем и попала в эту компанию. — Если все узнают об этом, то этот лес станет неотъемлемой частью наших жизней. Куда бы мы ни пошли, до конца наших лет все будут знать нас как тех самых изгоев, отцы которых бросают их на произвол судьбы и лесных тварей только потому, что популярность дочери в сети мешала их серьёзной бизнес-репутации.       С каждым словом утихающий шёпот девушки с трудом различается на фоне играющей за пределами комнаты электронной музыки, но никто не торопится переспрашивать или как-либо пререкаться с желанием Асоль оставить их «клуб» анонимным. Когда она узнала наконец то, почему же, ведь всю сознательную жизнь старалась быть хорошей девочкой, первым делом поделилась с ребятами в их чате, закрытом ото всех и тем самым защищённым от непонимающих. После этого каждый из них убедился в том, что лучшим не сможет стать никто. Не стоит гнаться за призрачными ярлыками, пытаться угодить взрослым, как оказалось, таким же очень плохо умеющим быть идеальными, или желать привлекать их внимание способами, вредящими самим себе.       — Мне обещали, что тут будет весело, — низкий голос бархатом своих ворсинок вырывает ребят из омута тёмных мыслей и заставляет их обернуться в сторону двери.       А Чонгука резко подскочить на ноги, чуть было обратно не плюхнувшись назад, потому что сильные, обнесённые крепкими мышцами колени предательски трясутся. Как и ладонь, из-за которой покрытый холодным конденсатом бокал чуть было не выскальзывает с пальцев.       — С возвращением в цивилизацию! — приветствует Тэхёна подбегающий к нему Чимин, игнорируя недовольное бормотание Хосока, которому неосознанно наступил на ногу, когда пытался через него перелезть с середины дивана.       — Держите его, он опять будет душить Тэхёна, — хихикает Дахе и сама вслед за обнимающим парня Чимином встаёт на ноги, чтобы повторить за ним. Первой потянуться к одному из них, поблагодарить за веру в себя и за крестик, что ни на минуту не снимает, считая его якорем в моменты, когда пальцы тянутся к чужой вещи.       Тэхён, никак не ожидавший громкого приветствия, но неглубоко внутри надеявшийся на это, чувствует, как слизистую глазниц обжигает от сдерживаемых слёз, когда каждый из ребят по одному не ленясь поднимается на ноги. Обнимают, крепко и с устойчивой поддержкой. Некоторые шепчут о том, как рады видеть его таким. Другие, как например Хосок, отшучиваются, несильно хлопая по плечу и подмечая, что он с каждым месяцем становится всё шире и скоро обгонит Намджуна в объёмах.       Последним к нему подходит Чонгук, всё это время окаменевшей статуей стоявший на ровном месте. Пригвождённый к полу и не сумевший отвести зачарованного взгляда от широкой улыбки Тэхёна, которая здесь, вне леса и вне лечебницы, кажется ему теперь особенно красивой и лучезарной. Пекущее солнце, ставшее им во время проживания в лесу одновременно ненавистным и спасающим, так и не захотело их отпускать. Запечатлелось яркой улыбкой, радужными мазками украшая бодрое и свежее лицо Тэхёна, пытающегося отцепить от себя слишком назойливого Джина, что без игр и шуток пытается сейчас проверить, прибавил он ли в весе после их последней встречи, ведь тот обещал ему это.       Как и мысленно обещал Чонгуку, что в следующую их встречу сможет наконец обнять его должным образом. Так, как он этого заслужил. Так цепко и настойчиво, как это делал Чонгук в моменты, когда Тэхён отталкивал его от себя зубами и грязными оскорблениями.       — Это тебе… хён, — произносит Чонгук, стоит Тэхён сделать один широкий смелый шаг в его сторону. Протягивает не переставшей трястись рукой бокал с коктейлем, из которого сделал всего два глотка. — Он безалкогольный, — добавляет, не слыша того, как за спиной Тэхёна Хосок с достигнувшим его осознанием охает.       Чонгук отказался от алкоголя не из-за возраста или каких-нибудь своих моральных устоев. А ради Тэхёна, который уже четыре месяца как в завязке.       Сам Тэхён недолго тупит, заинтересованно рассматривая бокал перед собой. Переминается с ноги на ноги, не слыша то, как за спиной шушукаются остальные ребята, определённо обсуждающие то, что между ним и Чонгуком происходит. Хотел бы он попросить их подробно рассказать и ему самому, что между ними сейчас происходит, чтобы не совершить неисправимых ошибок при следующем своём действии. На мгновение забывает о том, что они всё же не фигуры на шахматной доске.       Ими невозможно управлять, ухватившись за головы и ведя по клеточкам в зависимости от того, как им в рамках правил игры разрешено делать ходы. Они всегда будут непредсказуемыми, неопределёнными и неопределившимися. Спонтанными, может, с последующим опытом предусмотрительными, но всё такими же эмоциональными, живущими в моменте и идущими на поводу своих желаний.       Самым ярким и зудящим в груди желанием для Тэхёна на данный момент становится Чонгук. Чонгук, который не перестаёт часто моргать, поочерёдно кусая эти свои губы, вкус которых так часто вспоминался им чуть ли не каждую ночь, проведённой на больничной койке. Чонгук, что мнётся от необузданного страха подойти к нему, явно впервые за осознанную часть своей жизни, полной необоснованно смелых, опрометчиво глупых и необдуманных шагов, боясь напасть первым.       Тэхён обещал Чонгуку быть сильным за них двоих. Он наконец сможет выполнить своё обещание. Поэтому выхватывает из пальцев бокал, спешно ставит его на столик рядом, всё ещё не вспоминая о том, что находится в этом помещении в присутствии других восьми ребят. Есть лишь он и Чонгук перед ним, сжимающий губы в похожем нетерпении и волнении. Как когда-то были только они, окружённые деревьями, укутанные в один спальный мешок и разделяющие общую боль, такую разную, но одинаково раздирающую смешавшиеся друг в друге внутренности.       — Ты же не забыл… — с шумным выдохом шепчет Тэхён перед тем, как сократить оставшееся между ними пустое пространство, и тянет носом запах покрытой мелкими шрамами прошлого кожи. Не завершает своё предложение, в котором хочет напомнить о том, что обещал защитить, быть сильным, научить тому, что отчаянно хотят знать и уметь.       Лишь обнимает ладонями горячие покрасневшие щёки, ощущает, как еле кивает голова, секунду смотрит во влажные немигающие глаза в нескольких миллиметрах от своих, зачарованных прекрасным и неповторимым, и накрывает искусанные, измученные и неутолённые в жажде любить губы своими. Целует неторопливыми мазками, прикрыв глаза, задыхается уже на первых секундах из-за взорвавших лёгкие чувств и желает истлеть в лаве любви, с которой ему отвечают на поцелуй, обнимают за лопатки и притягивают ближе. Просто также напоминает о том, что было и что должно было случиться.       — Как же я скучал, шушу, — бормочет Тэхён сквозь усиливающийся в громкости и напористости бесстыдный поцелуй, ничуть не смущающий вернувшихся к своим местам на диванчиках ребятам, которые позволяют им на этот миг побыть друг с другом. Такими, какими они могли быть в лесу.       Оголённые телом, душой и эмоциями, даже самыми потаёнными.       Тэхён плохо понимает, где он, кто рядом и можно ли вообще. Он разрешает себе быть. Не сдерживаться, не стыдиться себя, не прятаться, не делать вид, что не хотел наброситься на Чонгука с поцелуями при каждом его визите в лечебницу. Ему понадобились недели реабилитации, избавления от самолично введённых в себя токсинов, сеансов с психологом, бесед с членами семьи и задушевных разговоров со спонсором, который и сопроводил его сюда, беспрекословно доверившись Тэхёну в его клятве не прикасаться ни в алкоголю, ни, тем более, искать в толпе на танцполе снующих с товаром пушеров.       Тэхён знает, что ему ещё предстоит непростое и нескорое путешествие к миру полной трезвости. Надеется, что без срывов. Уверен, что не без мыслей бросить всё к чертям и вернуться назад на то дно, с которого поднимался, упираясь в стенки пропасти разломанными зубами.       — Хотите, мы вам освободим комнату, нет? — крикливая шутка Хосока никак не выбивает Тэхёна из ритма, в мерном темпе углубляющим их с Чонгуком поцелуй, который из ранга тоски плавно переходил к уровню животной страсти.       О ней явно демонстрирует его язык, врывающийся меж едва успевающих ему отвечать опухших губ, юрко надавливая на чужой, несмело пытающийся повторить за ним. О ней открыто показывает то, как Чонгук крепко сжимает тонкую ткань рубашки на спине, всё ближе и ближе притягивая к себе так, чтобы можно только сломать рёбра и поселить в пустующую грудную клетку, которая отныне станет Тэхёну родным домом.       — Ох, было бы неплохо, — усмехается Тэхён, с трудом отцепившись от подрагивающих губ. Недолго смотрит на то, как на них блестит слюна, и быстро слизывает её, так и не выпустив из плена пальцев щёки, от неожиданности и смущения ставшие до предела горячими.       Чонгук несильно толкает его ладонью в живот, не сумев сдержать своей улыбки из-за похотливой ухмылки и озвученной хёном шутки, от которой на полном серьёзе становится тесно в джинсах. Он быстро плюхается на край дивана и сразу же чуть отсаживается к середине, дабы молча дать Тэхёну знать, где он должен сесть. Рядом с ним и только там.       Тэхён и не собирался устраиваться где-либо далеко, поэтому, не задумываясь садится под боком, кладёт по-свойчески широкую ладонь на бездумно раскрытое бедро и удобнее устраивает голову на плече так, как мог делать в лагере в те нередкие моменты, когда просто хотелось и жизненно в этом нуждалось. Им с Чонгуком ещё предстоит по-взрослому серьёзная беседа на тему их отношений, что одним только прилюдным поцелуем уже наполовину предопределились, поуспокоили тревожное юношеское нутро и негласно предупредили о том, чем всё закончится.       — Не пью и не курю уже… — говорит Тэхён, с радостной улыбкой глотая через трубочку то самое безалкогольное мохито, переданное ему Чонгуком, который попросил Хосока повторить заказ, и достаёт из кармана хлопковых брюк титановую медаль, с двух сторон крупным шрифтом показывающую, сколько времени он чист, — сто двадцать дней. Ну сегодня будет сто двадцать первый, si Dieu me bénisse, — горделиво добавляет и кивает самому себе, когда получает поддерживающие возгласы ребят, что всё равно бесстыдно чокаются своими бокалами с алкогольным содержанием, но отпивают из них уже с большей неохотой, то пряча лица в сторону, то откладывая на стол, лишь бы не искушать.       А Тэхён и не искушается. Не думает о том, как терпкая текила могла бы обжечь стенки горла, не вспоминает, как сизый дым красиво выплывает из ноздрей, не перечисляет в голове название наркотиков, бывавших для него успокоительной мантрой в моменты, когда под рукой не оказывалось нужной дозы. Тэхён только ближе прижимается к Чонгуку, берёт его за ладонь, переплетает их пальцы в нерушимый замок, делая из него свой ментальный маяк, что укажет ему путь, затеряйся он в бушующем море ещё не до конца укрощённых зависимостей.       Каждый из них держится друг за друга. Хватает стойко, зная, что не прогонят, что словят за другую руку и поднимут на ноги, так как вместе падали. Вместе взбирались на новые вершины, открывая на пути неизведанные ранее навыки. Поддержат, поймут. Когда не смогут — попытаются, не осудят, не прогонят. Станут друг другу семьёй. Заменят друг другу родителей, без страха упасть превратятся в нуждающихся в опоре детьми.       — Знаете, в жизни не поверил бы в то, что такие… — начинает Намджун, когда через час бурных обсуждений пытается завершить бессмысленный спор того, кто должен будет стать шафером на предстоящей свадьбе Хосока, на предложение которого Суён вообще-то ещё не давала согласия.       — Какие такие? — беззлобно фыркает Чимин, уже успевший заполучить себе роль организатора этой самой свадьбы, поэтому не предъявлял особого порыва стоять рядом с женихом.       Сама мысль о том, что он уверен в своих способностях сделать что-то самостоятельно так, как если бы посетил не одну церемонию бракосочетания, вселяла ему безудержную радость, с которой он делился с сидящим рядом Юнги. И тот, в свою очередь, изменяя своей тихой натуре, громче всех и не без влияния вселяющего смелость в собственных желаниях алкоголя требовал у Хосока сделать его главным свидетелем.       — Поломанные? — предугадывает Суён с иронией и больно толкает своего парня маленьким локтем, чтобы перестал уже говорить об этой мнимой свадьбе так, словно она уже через неделю.       — Неудачники? — вставляет своё предположение Сокджин и заслуженно получает недовольную реакцию осуждающе нахмурившейся Асоль рядом.       — Скорее, неумелые и тупые, — усмехается Чонгук, не желая оставаться в стороне этой никем не объявленной угадайки, и следом пожимает плечами, потому что ровно таковыми их когда-то считал Намджун.       — Такие… неправильные и разные, — всё же объясняет Намджун и с тяжёлым вздохом нетерпения закатывает глаза, что заставляет ребят виновато хихикнуть. — Я хотел сказать, что никогда не поверил бы в то, что такие, как вы, могут стать для меня, неумелого неудачника, поломанного требованиями родителей, лучшими друзьями, — дополняет в итоге он свою речь, которую в этот раз никто не решился перебить.       Каждый из ребят с затаённым дыханием вслушивается в эту с лёгкостью вырванную искренность. Не пряча в сторону, вытирают пальцами увлажнённые слезами счастья уголки глаз и обнимают сидевшего рядом, наглядно отвечая, что считают так же.       — Отличный ход, Намджун. Трогательной речью выбить себе роль шафера, — затянувшуюся тишину нарушает по-доброму улыбающийся Юнги, который до боли кусает нижнюю губу, что трясётся от попыток сдержать обещавшие часами не прекращаться слёзы-напоминания о том, как долго он мечтал об этих самых друзьях.       — Хах, сдалось мне это. Я буду в этот момент играть свадебный марш на саксофоне. Уже начал репетиции, — самодовольно отвечает Намджун, откидываясь на спинку дивана, и сидевшая рядом Дахе прыскает от смеха, пусть и видно, что парень серьёзен в своём намерении.       — Я так понял, свадьбу мы полностью организуем сами? — неуверенно интересуется Тэхён, получая уверенные и гордые за самих себя кивки. Даже от самой будущей невесты, всё ещё не согласившейся на весь этот балаган. — В интернете можно получить временный сан священнослужителя. Тогда… можно я буду венчать молодых? — спрашивает следом с ожиданием в блестевших глазах, но с отчётливой убеждённостью в том, что ему не откажут в этом.       — Да, почему бы и нет, — не особо задумываясь над ответом, произносит Хосок, оживлённо кивая, и не скрывает того, как сильно доволен тем, что ребята поддержали его в этой безумной затее, от которой взрослые обязательно захотели бы его отговорить. Он хочет совершать свои собственные ошибки, пусть и не считает свою любовь к Суён таковой. — Чонгук, тогда ты будешь кольценосцем? Или как там называют детей, что носят к алтарю подушки с кольцами?       Чонгук мигом краснеет от злости за то, что его вновь необдуманно назвали ребёнком. Он вскакивает на ноги, обиженно надувая щёки и сжимая по бокам кулаки, пока остальные ребята беззаботно смеются без страха получить на себе его гнев, не раз показавший то, насколько он может быть опасным. Никому не страшно, потому что Чонгук и не планирует на кого-либо нападать. Лишь несколько секунд вдыхает раздувшимися ноздрями воздух, сжав крепко губы, и падает обратно на диван, сразу же ища в сидевшем рядом хёне поддержку.       — Я думаю, ты будешь охуенным в роли хранителя колец, — подначивает Тэхён не без глумливой улыбки, на которую Чонгуку слишком сложно не ответить взаимностью и со смирением согласиться едва заметным кивком на предоставленную ему роль в их будущей совместной миссии показать миру, что научились быть самостоятельными, оставшись такими же безбашенными детьми, непонятыми взрослыми.