Без суда

      Клоринда.       Ближайшая — конечно же, после судьи Нёвиллета — слуга и соратница госпожи Фурины. Если она — воплощение самой воли Справедливости, то судебный дуэлянт Клоринда — та, кто осуществляет эту волю своими руками.       Высокопоставленная, видная женщина, уважаемая издалека и ненавидимая многими вблизи.       Винтик совершенной и неумолимой судебной машины.       …палач.       Если опустить занавес — на его ткани проступят кровавые, глухие пять букв. Как ни ряди эту должность в манишки и блузы, как ни одаривай титулами («судебный дуэлянт» — гениально, конечно, но до нелепости эксцентрично!), правды не скроешь. Справедливость требует грязной работы, и кто-то должен её делать — странно, что для этого не придумали какой-нибудь сногсшибательный механизм… Впрочем, если этим занимается нарядная, высокая, красивая женщина — любой зритель будет до конца прикован к креслу; а стенам театра-суда только того и надо.       Формально у обвиняемых всегда есть возможность выступить в поединке лично или нанять по такому случаю официального представителя. Только вот — положа руку на сердце — много ли их было, тех счастливцев, которые были достаточно ловки или богаты, чтобы избежать мрачной или, по меньшей мере, незавидной участи?       Кому достаётся место на кладбище, кому — в крепости Меропид. Близким этих людей совсем не до аплодисментов; и их гнев — тоже по-своему справедливый — обрушивается на тех, кто вершит правосудие. Однако верховного судью слишком уважают, госпожа Фурина недосягаема (попробуй попади к ней на аудиенцию!..). Судебный дуэлянт, в отличие от них, на виду. Она конкретна, почти осязаема — пусть жандармы и не позволят разорвать Клоринду на части, но её слишком легко ненавидеть, или же презирать: когда дело не касается тебя — так легко выносить суждения о тех, кто близок к нему!       Хоть осанка Клоринды всё такая же гордая, и разит в бою она всё так же безжалостно, но время и служба не щадят её сердца. С каждым годом всё тяжелее справляться с этим мутным потоком презрения и ненависти, пытаясь из него выбраться всякий раз, когда звучит обвинительный приговор. Шутка ли: даже те, кто вполне доброжелателен, отчего-то тебя сторонятся! — неужто видят в твоём лице тень зловещего будущего?..       Иной раз жалеешь, что некому самой проиграть дуэль.       Честь, беспристрастие, преданность суть высшие ценности; но их оборотная сторона — одиночество. Неизбывное, несмываемое даже водой Первозданного моря.

💧

      В кабинете верховного судьи, что во дворце Мермония, всегда так светло и спокойно, будто никакие мирские волнения и сомнения не достигают этих стен. Умеренно-роскошное убранство, бесконечные тома архивных дел, маленькие важные мелюзины — слуги, швейцары, секретари… Здесь не нужно излишней строгости: юдексу Нёвиллету нечего скрывать.       — Клоринда?       — Господин верховный судья, — её голос по обыкновению сдержанно-глубок. — Госпожа Фурина поручила мне передать вам дополнительные материалы по делу о воде Первозданного моря. Здесь, в том числе, мои собственные показания.       — Это не требует спешки: дело уже объявили закрытым, — мимоходом замечает он, забирая папку с бумагами из рук Клоринды. — К тому же часть ваших показаний мне уже известна — если, конечно, вы отчего-либо не изменили их.       — Здесь чистая правда, всё до единого слова. Как и тогда.       «Тогда». Совсем недавно. В суде (он же — театр: уж так здесь заведено).       После того, как был вынесен вердикт по давнему делу о зловещих исчезновениях, поднялась неслыханная суета. Глава Спина-ди-Росула покинула суд в самом что ни на есть воодушевлённом расположении духа, тепло попрощавшись с путешественницей и её странной компаньонкой. Фурина после заседания предпочла остаться наедине с собой — кажется, драма впечатлила её до глубины души. Рыжий наглец из числа Фатуи был отправлен поскучать в крепости до выяснения обстоятельств уже по другому делу — его собственному.       Поскольку госпожа удалилась без сопровождения, Клоринда решила покинуть суд чуть позже, когда улягутся страсти. Нёвиллет тоже никуда не спешил — зал суда был его стихией, почти домом; потому случайная встреча в полумраке театра была скорее вопросом времени. «Клоринда». «Господин Нёвиллет?»       Он приблизился к ней, и время потекло медленно-медленно, будто вдруг замерли зубцы шестерёнок во всех часах Фонтейна. «Я всё ещё многого не могу понять». «Вы ведь говорите не о деле, господин верховный судья?» «Есть вещи, которые — в отличие от фактов и даже их интерпретаций — недоступны моему пониманию».       Его ладонь — крепкая, прохладная на ощупь и почти нечеловечески бледная на вид, — коснулась щеки Клоринды. Оставалось лишь замереть — жаль, что скорее в недоумении, чем… «Я иногда замечаю, что с вами происходит что-то… особенное. Когда вы не заняты судебными хлопотами или общением с госпожой Фуриной». «Вы правы. В эти минуты я чувствую себя очень одиноко».       Односложное признание, до обидного краткое. Не говорить же о том, как на ткани занавеса век — стоит прикрыть глаза в минуты отдыха — проступают мрачные письмена. «У нас с вами явно разное понимание одиночества. Но если оно тяготит вас, то этому, бесспорно, есть веские причины».       Клоринда сосредоточенно кивнула, вглядываясь в диковинные переливчатые глаза. «Я искренне благодарна вам за участие, господин Нёвиллет». «Это я должен быть благодарен вам за откровенность».       Он, не говоря больше ни слова, заключил её в объятия и поцеловал — неспешно, аккуратно, почти методично. Если так вообще можно говорить о поцелуях.       Если можно иначе говорить о верховном судье Фонтейна.       Клоринда ощутила, как на глаза наворачиваются слёзы, и прижалась к Нёвиллету ещё сильнее, с удивительной готовностью отвечая на поцелуй. Чтобы не заплакать.       Когда тот отпустил её, время вновь пошло своим чередом, и воздух будто стал легче… или, скорее, тиски скорби и молчания наконец отпустили грудь и горло. «Благодарю, господин Нёвиллет». «Надеюсь, я ничем не досадил вам. В противном случае искренне приношу глубочайшие извинения».       Помедлив немного, он молча кивнул в знак прощания и направился к выходу.       Клоринда глядела вслед Нёвиллету — долго, изумлённо, жадно. Ответ на его последнюю реплику отчего-то так и не смог сложиться в голове. Может быть, это и к лучшему, если принять за аксиому, что молчание — знак согласия. Конечно же, в общем случае это возмутительная неправда; но не в тот миг, когда голова приятно кружится, ноги подкашиваются — о, что за позабытые земные чувства!.. — а под потолком будто звучит вердикт Оратрис Меканик д'Анализ Кардиналь:

«…невиновна!»

💧

      Нёвиллет собственноручно помещает папку в один из шкафов — тот, что ближе к окну, — и ненадолго задерживается около него, глядя далеко в сторону оперного театра. Воспоминания всё ещё не оставляют Клоринду; и, как бы это ни было глупо или неуместно, но она хочет вновь испытать то, что произошло в «Эпиклез».       Объятия юдекса не были по-человечески тёплыми, а поцелуй — страстным или, напротив, робким; и всё же было в них нечто такое, что утоляло давно накипевшую жажду. Клоринда тогда ощутила всей кожей одобрение и поддержку. Объятия Нёвиллета давали Клоринде силы жить, как давным-давно, когда в её жизни ещё могли присутствовать дружба, любовь и простая человеческая печаль. Вряд ли судебный дуэлянт претендовала на это снова; но жажда не становилась меньше, и Клоринда всё не спешила покидать кабинет, зачарованно глядя на его хозяина.       Отчего-то казалось, что Нёвиллет был бы ничуть не против снова поцеловать её, ободрить бесконечно формальным, но всё-таки ласковым словом; или хотя бы позвать в кабинет мелюзину с подносом для кофе и сладостей, чтоб появился предлог занять гостью непринуждённой светской беседой.       Клоринда хороша собой, усердна и невероятно важна для судопроизводства. Нёвиллет, безусловно, имеет это в виду, даже если его действия в «Эпиклез» не ограничивались столь прямолинейными соображениями. Всё, что он бы ни сделал сейчас — также будет сознательным и рассудочным актом, пусть и не имеющим под собой никакого двойного дна: не та ситуация, не те действующие лица. Верховный судья дотошен до въедливости и честен до безобразия — в его ли характере опускаться до дешёвых интриг, двоедушничать или пресмыкаться?       Даже если никто и ничто не сможет помешать исполнению мрачного пророчества — господин Нёвиллет до конца останется в своём кабинете.       Возможно, в тот день к нему на плечи вскарабкаются испуганные мелюзины, побросав кто куда форменные шляпы; возможно, с небес будет лить как из ведра — немного слёз водного дракона ничто по сравнению с буйством вод на земле… а если в эти мгновения кто-то ещё окажется рядом, то рано или поздно, когда в окно хлынет вода, смешанная с вязким первичным бульоном Первозданного моря — верховный судья, обречённый остаться в живых, станет свидетелем закономерной смерти кого-то ещё. Вернее сказать — его возвращения в бесформенное, бессознательное плещущееся небытие. Звучит куда более жутко…       …но трудно ли с этим смириться, если взор перламутрово-лиловых очей будет последним, что ты увидишь, превращаясь в воду?..

💧

      — Разрешите идти, — тихо, но твёрдо произносит Клоринда: потоп ещё не начался, а значит, делать ей здесь решительно нечего.       Нет: они сделают всё, чтобы этого не случилось. Жители Фонтейна, учёные, путешественница, да хоть те самые Фатуи… — все должны стать союзниками перед лицом катастрофы. Уже стали.       Верховный судья делает шаг прочь от высоких окон; его глаза выверенно-холодны и остры, но на устах — снисходительная, почти ласковая усмешка.       — Останьтесь.