Новая модель

Пасси, Бастилия или Тэн, Париж достоин любого вида. Всегда тот же, Париж избранный, Париж, я тебя люблю. Elizabeth Anais, Paris, je t’aime©

Париж, как и в прошлый раз, встретил солнцем и чистым небом. Квартира вызывала щекочущий эстетический и моральный восторг, в ней хотелось дышать полной грудью, до предела лёгких, и улыбаться. Она, полная света и неброских отличных дизайнерских решений, была для него идеальным антуражем, подходила изгиб к изгибу, подгадывала потребности и желания, даже ничего менять не хотелось. Не было такой необходимости. Вообще. Дело ли в чарующем Париже, прославленном в веках, - вряд ли, сколько раз в нём бывал, или в конкретных квадратных метрах, но здесь можно было быть, можно было прекрасно жить в каждой настоящей секунде, а это ли не повод, чтобы влюбиться и полюбить? Здесь, в этих пока ещё съёмных стенах, в этом городе Джерри неожиданно ощутил себя дома. Всецело, каждой клеточкой. Словно всё сошлось и встало на свои места. Время покажет, останется ли так или он перерастёт и эту «раковину». Но сейчас он не мог придумать лучшего места для себя и более идеальной атмосферы. И если подумать, это было так правильно и логично. Ведь Франция – Родина, крови которой не было в нём, но в которой была его кровь. А Париж – это Париж. Он не город-мечта, это всё романтические враки, из-за которых каждый день разочаровываются тысячи людей. Париж – город-жизнь. Город изысканной красоты и неподражаемой грации, стоящий на страшащих костях миллионов. Сердце страны, воспевшей искусство жить, в котором водят экскурсии в музей смерти, катакомбы, и гордятся ими. Место, где до сих пор считают, что творец должен быть голодным – но это не точно, булочник – это престижно, а художником может быть каждый. Город, знаменитый своими борделями и всё равно считающийся символом настоящей любви. Город, который всегда сдавался, но это не помешало ему стать великим. Прекрасный и утончённый, и фальшивый до тех самых костей, не раскрывающий тайну, какой он есть на самом деле. Для каждого Париж был свой. Город, в котором идеально в утренней дымке неторопливо пить кофе в кафе на углу и смотреть на текущую толпу; город мусора и бездомных. Многоликий, точно древнее божество, но вечно юный по духу. Город контрастов. Город тщеславия, лицемерия и актёров, в котором никто не хочет быть просто зрителем. Этот город идеально подходил Джерри, и Джерри словно был его живым воплощением. Джерри неторопливо прошёлся по комнатам и коридорам, разглядывая всё, как в первый раз, по-новому – с позиции хозяина, а не гостя. Как бы там ни получилось дальше, сейчас он хотел остаться. Решил даже по прошествии этих трёх месяцев, если всё сложится, выкупить эту квартиру, а старую продать. Или приобрести другое жильё здесь, но то, в Генте, по-любому сбыть, оно ему больше не было нужно. Та квартира, приобретённая на первые большие гонорары, была удобна, но уже безнадёжно тесна. Он вышел на веранду, постоял пару минут, окидывая взглядом безграничный простор с золотящимися от солнца крышами – ах, эти знаменитые парижские крыши! – и, взяв сигарету, облокотился на перила. Нутро полнилось музыкой красоты и величия момента. В эту секунду не могло быть идеальнее: курить, стряхивая пепел на Париж, который – вот он, раскинулся у ног. Наблюдать с высоты, пропускать через себя мгновения и чувствовать их. - Искусство жить, - сами собой прошептали губы. Ещё бы вина для полноты картины, самую малость. Белого для разнообразия. Но за ним нужно было идти в магазин, а прямо сейчас этого так не хотелось. С час насладившись праздным созерцанием, Джерри снова прошёл по квартире, остановился в просторной гостиной, впервые – раньше не замечал, обратив внимание на ничем не занятый её участок близ одного из окон. И щёлкнуло – всё-таки кое-чего не хватало здесь – рояля, глянцевого чёрного в противовес остальным светлым краскам. Как раз теперь он мог себе его позволить – квадратные метры и размеры комнат позволяли внести столь громоздкую деталь, а общий стиль просто требовал её, утончённо-шикарную, живую и вечную. Настроение от этого озарения поднялось ещё больше, а воплотить его в жизнь – не проблема. Решив заняться этим вечером, а сначала пообедать, Джерри переоделся и спустился на улицу. Зашёл в ближайшее кафе с очаровательными навесами пастельно-розового цвета, под которыми умещались не все столики, но так и было задумано. Занял одно из мест на улице, как раз под открытым небом. Да, правы были литераторы, было в этом некое особое очарование, загадка этого города и ответ на неё, - вот так сидеть в кафе на улице в любую погоду, среди таких же людей, но в одиночестве, смотреть на идущие куда-то потоки и никуда не спешить. Без этого невозможно познать Париж. Но парижане с этим рождаются, а все остальные, приезжие, пытаются научиться или же парадируют, чтобы город их принял, признал и подарил одну из миллиона возможностей. Но Джерри отличало от иных новоявленных горожан то, что ему не нужно было покорять Париж – он его уже покорил. Звание одного из фаворитов местной Недели моды и обложки и съёмки для ведущих модных изданий – это ли не признание в любви. Однако пообедать в одиночестве до конца не удалось. К его столику подошёл обычный с виду молодой мужчина с растрепанными волосами. - Привет, Джерри, - заговорил он сходу. – Можно сесть? Джерри кивнул. Мужчина занял стул напротив и продолжил: - Меня зовут Салли Мурре. Не обознался. В незнакомце, хоть не встречался с ним никогда ранее, Джерри сразу узнал знаменитого парижского художника и перформансиста, принадлежащего к вымирающей касте тех, кто действительно умеет рисовать, а не продаёт за миллионы то, что может натворить любой умственно отсталый ребёнок. - Моё имя ты и так знаешь, - вновь чуть кивнул Джерри. – Приятно познакомиться. - Мне тоже. Очень. Я просто не мог пройти мимо. Дело в том, что на следующей неделе моя сестра открывает ресторан, и я собираюсь приурочить к этому событию перформанс. Предлагаю тебе поучаствовать. Я сейчас посмотрел со стороны, как ты смотришься – это то, что нужно. - Спасибо, конечно, но я сейчас в отпуске. - От тебя ничего сложного не потребуется, - художник придвинулся ближе, резко скрипнув ножками стула об пол. – Смысл в следующем: главный и единственный участник сидит за столиком на улице, закинув на него ноги, не произносит ни слова и пьёт красное вино, и раз в час разбивает бокал об землю. Представление продлится с десяти утра до пяти. И… - он, ловко выудив тонкий тёмно-синий маркер из нагрудного кармана, написал на салфетке сумму гонорара и придвинул её к Джерри. Джерри опустил к ней взгляд и повёл бровями – очень привлекательная сумма! Стоило согласиться. Тем более что решил устроить себе жизнь нового уровня, более шикарную, а значит, лишние деньги не будут лишними. - Мне нравится концепция, интересная, - сдержанно ответил он, подняв глаза обратно к Салли. – Но семь часов подряд пить вино… К концу я рискую оказаться под столиком, а не за ним. - Вино будет не настоящим, конечно же, никакого алкоголя. Но пить нужно будет по правде. Джерри подумал для вида и дал ответ: - В таком случае я согласен. - Я очень рад. Надеюсь, Бри тоже обрадуется. И ещё одно «но» - ты должен быть раздетый. Парень удивлённо поднял брови. - Извини, но я не хочу сидеть посреди улицы голый, - он показательно отодвинул от себя салфетку с заманчивым предложением. - Нет-нет, не голый, - поправился Салли. – Раздетый, в смысле – не полностью одетый, какие-то участки тела должны быть открыты. Лучше всего ноги. - Понятно. Надеть шорты. Курить можно? - Да, пожалуйста. Только не раскидывай окурки. - Я никогда так не делаю. В назначенный день Джерри пришёл в ресторан, занял нужное место и закинул на столик открытые, расписанные шрамами ноги. Принял у официанта бокал с тёмно-рубиновым, неотличимым от настоящего вина, напитком. И в правильный момент щелчком пальцев отправил его в первый и последний полёт, вдребезги. Никому не отвечал ни словом, ни взглядом, словно был в параллельной реальности, где никого рядом нет. Как заводная кукла раз за разом повторял незамысловатый алгоритм представления.