волк в овечьей шкуре

сатору был не просто доминантным омегой, он был самым настоящим альфой в теле омеги — волк в овечьей шкуре, не иначе. каждая его течка превращалась в буйство эмоций, в настоящую борьбу: он рычал громко и утробно, скалился, не дозволял себя ставить на колени, нависать над собой, да что уж там — его нельзя было касаться. руки вывернет, клыки выбьет и придушит. надо будет — и глаза наглые выколет. никто не может смотреть на него свысока, с вызовом тем более. о метке и сцепках даже речи не шло — нет и еще раз нет. он никому не может и не желает принадлежать, он сам себе хозяин и ни у кого нет и не будет на него никаких прав. при этом он очень агрессивно требует, чтобы принадлежали ему и только ему, — без остатка, целиком и полностью. в первое время юджи, а точнее его альфе было тяжело с этим мириться. все внутри кричало, что это противоестественно, что альфа не может так подчиняться омеге. не должен. они дербанили друг друга зубами, заламывали руки, одними взглядами ломали кости в борьбе за главенство. это был не секс, а часы агрессии и грубой силы. до тех пор, пока итадори не посадил своего альфу на цепь. рычать тот продолжал, как и гневно скалить зубы на подкорках сознания, но лучше уж так, чем буквально превращать постель в ринг. сатору всегда все контролировал, каждую течку происходило одно и то же — он брал, брал и еще раз брал. его ничего не интересовало, кроме самого себя. он возвышался над юджи, задыхался и кричал в удовольствии. конечно, это своего рода приятная картина: годжо на члене дрожал и извивался, гнул спину глубокой дугой и двигался отчаянно, быстро. их тела сталкивались звучно и грязно, все наполнялось его тяжелым запахом и пропитывалось его соками. но юджи приходилось прикладывать недюжинную силу к самообладанию и контролю альфы. иногда омега сатору дозволяла чуть больше: коснуться острых колен, погладить и несильно сжать бедра, реже разрешала взяться за задницу или прихватить за талию. каждое через стиснутые зубы осторожное прикосновение итадори сопровождалось цепким холодным взглядом, который заведомо предостерегал не соваться дальше дозволенного. дважды случалось так, что контроль в некоторой степени передавался юджи: изможденная омега давала альфе немного разгуляться, но запрещала как-либо менять позу и, когда чувствовала, что ее хотят под себя подмять или как-либо начинают доминировать — стремятся укусить или выпускают подавляющие феромоны, — подбиралась вся резко, расправляя плечи, и угрожающее сдавливала челюсть альфе, рычала. и в такие моменты альфа итадори распалялся куда сильнее, хотел зарычать в ответ, показать место этой взбалмошной омеге, но ему никогда этого не дозволяли. зарычишь в ответ, оскалишься — и все, они друг на друге не оставят живого места. и нет, юджи не боялся годжо, наоборот, он беспокоился за него: они оба понимали, что при должном усилии, еще и в порыве ярости сатору несдобровать — альфа его задавит во всех смыслах. они договорились не проводить гон юджи вместе. раза хватило, чтобы понять, что омега сатору не готова мириться с чужим в стократ повышенным либидо и подставляться, хотя сам сатору очень хотел быть с юджи и отдаваться ему ровно так, как это делал сам юджи для него. у итадори была безупречная крепкая выдержка, но в период гона ему, что неудивительно, было крайне тяжело, так что переживал он этот момент один — от греха подальше. как хорошо, что их циклы не совпадают, с облегчением думал каждый. правда, каждый гон становился хуже предыдущего: все тело горело и выкручивало так сильно, что хотелось от боли не просто на стенку лезть, а выпрыгнуть из кожи. супрессанты не помогали толком, еще и альфа внутри подливал масло в огонь. не унимался, злился и негодовал: «зачем нам такая омега?» «ни пометить, ни отыметь» «разве можно быть уверенным в такой омеге?» «ей не нужен альфа» «никакого будущего с такой омегой и быть не может» как же юджи на себя злился. он был совсем бессилен, в период гона тягаться в дебатах с альфой было почти бессмысленно. его тело и так было подвержено самой настоящей пытке, так еще и в голове воцаряется бардак, а альфа только продолжал метаться беспокойным и озлобленным зверем: все вещи, что несли в себе даже маломальский запах сатору, он забрасывал в дальний угол, если не рвал сразу. ему, как и юджи, этот сладковатый запах нравился, но в гон он воспринимал его в штыки, вспоминая, как эта бесноватая омега показывала клыки — ему! ему, черт побери, альфе! — и пыталась задушить своими феромонами. тогда казалось, словно запах годжо имел материальную форму, резал легкие болезненно и иголками впивался в нервы. бесил. «мы найдем другую омегу» юджи раздражало это «мы». ему не нужна другая омега, кто-то другой в принципе. сатору его и только его, чертова природа не способна пересилить его любовь к этому человеку. никогда и ни при каких условиях. да, они не могут ужиться на уровне вторичных полов, но он с этим смирился, чтобы быть рядом, и альфу заставит принять этот факт. факт того, что в его жизни будет только одна омега. именно эта, строптивая и доминантная. никто ему годжо не заменит, он даже глазом не поведет в сторону других омег. по крайней мере до этого злачного последнего гона его уверенность невозможно было пошатнуть, как бы альфа ни пытался. в горячке он стал раскручивать все эти неприятные мысли. он действительно задумался, нужен ли сатору. если уж так посмотреть, отношения в целом на фоне перманентной борьбы полов были не очень, даже обычный секс, вне течек, порой умудрялся перетечь в некоторую агрессию, а незатейливые объятия могли окончиться оскалом. юджи дураком не был, видел, что годжо тяжело примириться с омегой, найти своего рода общий язык. откровения одного вечера вызвали легкий шок, но не шибко удивили: сатору свой вторичный пол терпеть не мог с пеленок и не принимал его вовсе, как сущность омеги вообще могла вязаться с ним, сильнейшим? поэтому многие даже и не знали об этой, по словам годжо, слабости. шокировало, правда, другое: сатору впервые давал волю течкам и в принципе впустил альфу в свою жизнь. они предположили, что, возможно, такое долгое воздержание и подавление себя привели к такому необузданному поведению, но оба понимали, что дело далеко не в этом: сам сатору и его омега не могли примириться с идеей, что можно партнеру довериться и показать слабину, мысль, что это нормально и естественно, не вязалась с их статусом в обществе, с силой, которой они обладали, во много, много раз превосходящей всех. и даже если годжо действительно хотел быть более отзывчивым и кротким, то омега всякое проявление покорности расценивала как унижение. все это находило довольно плачевное отражение в самом итадори: на фоне препинаний годжо с омегой, он вступил в сильную конфронтацию с альфой, который был крайне зол. это в свою очередь приводило к иррациональной злости самого юджи на сатору, даже после гона он держался от него подальше еще пару дней, потому что эмоциональная буря внутри стихать не хотела. годжо совершенно не заслуживает к себе плохого отношения, юджи не мог себе позволить обидеть его. говорят же порой, что люди созданы друг для друга. может, в их случае как раз таки наоборот? не созданы, и такое тоже случается. это нормально, вдруг начал убеждать себя юджи. может, им просто не по пути. «верно. мы не нужны ему, он — нам» итадори тряхнул головой, приподнявшись, и что есть мочи треснул себя кулаком по лицу. удивительно, но боль рассеяла дурные мысли, хотя, скорее, просто заняла собой все место в голове. правда, обилие выступившей крови и переломанный в двух местах нос сëко довели до легкой трясучки. она, будучи бетой и врачом, наведалась его проверить, но совсем растерялась от такой кровавой картины. юджи не проявил к ней никакой агрессии, хотя она готовилась к такому исходу событий после увиденного. — мне просто стало скучно, — глупо оправдался итадори, пряча руки за спину и давая понять, что подойти к нему можно. — и поэтому ты решил заделаться в грушу для битья для себя же? — с усмешкой парирует сëко, залечивая переломанный нос. на самом деле иэири беспокоилась за его состояние. она боялась, что могут пойти осложнения, юджи перестали помогать препараты, которые он всегда исправно, вовремя принимал. скорее всего, ему нужно будет задуматься над тем, чтобы найти пару для облегчения гона. сатору не мог найти себе места, омега внутри клокотала. он бездумно пялил в экран, уже, наверное, в тысячный раз перечитывая юджино «извини, гон», отправленное пару дней назад, и свое же «угу» в ответ, так и не прочитанное. «угу»?! кретин! у итадори гон начался раньше положенного, а он угукает! бесит, годжо зол: на себя, на свою дефектную омегу. и что он тут вообще забыл? чем он может помочь? ничем, знает же, вот и бесится. — да спрашивай уже, как коршун над душой стоишь, — выдыхает сëко, рассматривая тлеющую сигарету между пальцев. присутствие сатору ее немного нервирует. как бета она была невосприимчива ко многим запахам, даже к омежьим — максимум чувствовала их в течку, но давящий запах годжо забивался в ноздри. приятно, но противным осадком на языке оседает, сигарета едва спасает. — как… как юджи? — у сатору с трудом получается скрыть нервозность, иэири ему не говорит, что получается вовсе дерьмово. — не люблю так говорить, но могло быть и лучше, — сëко затягивается, выпуская сигаретный дым в противоположную от годжо сторону. — он себе нос умудрился сломать, — рукой, в которой держит сигарету, она обрисовывает свой нос, — одним ударом в кашу, бррр, — и морщится. годжо бледнеет и напрягается. — своего рода аутоагрессия, — продолжает иэири, — к себе я враждебности не заметила, но и я не триггер в виде омеги или альфы. понимаешь? — она смотрит ровно туда, где глаза сатору скрыты маской. — тяжело парнишке, таблетки плохо действуют, думаю, подобрать ему другие, помощнее, — стряхивает пепел. — это, конечно, так или иначе каждого альфу нагоняет, но легче от этого не становится. сатору молчит. омега злится. — ты знаешь, какой вариант будет лучшим, — пожимает она плечами, туша сигарету, — партнер, — и озвучивает это за годжо. омега внутри рвет и мечет. как она вообще смеет такое говорить?! у юджи есть партнер! у него есть они! только вот толку от ее возмущений? она же и мешает, она же и противится альфе. — спасибо, что присматриваешь за ним, — будничным тоном говорит годжо, оставляя ее. сёко безмолвно кивает и подкуривает очередную сигарету, смотря ему в спину. она подозревала о том, что между ними куда более глубокая связь, чем кажется. а какие еще могут быть мысли, когда они практически пахнут друг другом? но ей, если честно, было все равно. они живут так, что завтрашний день может стать последним. не ей судить, не ей жить за них жизнь. единственное, чего она искреннее хотела, — спокойствия этим двум. с тех пор сатору чувствовал себя дурно. мысль, что он плохой омега, его не отпускала. уровень стресса, кажется, был рекордно высоким за последнее время: ни аппетита, ни нормального сна, сильная раздражительность и одна мысль хуже другой. самая страшная, что юджи его оставит. бросит. от нее годжо становилось тошно, начинало трясти, а омега просто приходила в ужас. и сатору это бесило, доводило до белого каления. трясется она, видите ли! боится! чертовка неугомонная. в один из дней годжо почувствовал себя странно по возвращении домой. воздух вдруг оказался спертым, тело горело и потряхивало, ноги словно ватными стали. сатору нервно сглотнул. неужели течка? он что, заработался? такое, конечно, случалось, но дата на календаре ему подсказывала, что рано. на целых три недели. он решил, что переутомился и ему просто кажется, но после душа, из которого еле выполз, понял, что нет, ему не кажется, это действительно течка, внизу живота начинало страшно тянуть и жечь. омега уже подвывала. — черта с два ты что получишь, — шипел сатору гневно. после последнего гона юджи он молча зарекся, что проведет следующую течку сам. акт наказания и профилактики. если его блажная омега не хочет его слушать и слышать, он тоже не собирается ей потакать. правда, сатору не рассчитывал на странности, которые решила продемонстрировать вдруг притихшая омега. в комнате он выпотрошил абсолютно весь шкаф, смел все вещи с полок юджи и на кровати стал их раскладывать. это все происходило как в тумане, по итогу в комнате даже оказались подушки с облюбованного юджи дивана, его личные полотенца из ванны. все, что несло в себе какой-то его запах, оказалось у постели. годжо пришел в себя, только когда улегся. омега ему подсказывала, что это — гнездо, и ждала оценки. больше от альфы, разумеется, нежели от сатору, но того это не заботило. он назвал все это несуразной кучей и сказал, что она не достойна ни юджи, ни альфы. они оба их не достойны. и рычание, сорвавшееся с губ, непонятно, кому принадлежало: то ли ему, то ли омеге. скорее, они оба, обозленные, рычали друг на друга. — я тебе все сказал, — скалится годжо, — ни черта ты не получишь. он был ужасно зол и вместе с тем раздосадован. вытащить бы эту омегу из себя и вовсе вышвырнуть из жизни. достала, жизни не дает. сатору чувствовал себя плохо во всех смыслах. словно размяк, расклеился. он потянул к лицу желтую худи юджи, которую сам же ему однажды подарил. развернул, пальцами наглаживая белые контуры ромашки в районе сердца, и поджал губы. ему хотелось плакать, и осознание этого повергало в шок — он не отличался особой эмоциональностью в период течки да по жизни тоже. годжо свернулся калачиком, спрятав лицо в желтом, и всхлипнул. кажется, он слишком устал. запах юджи успокаивал, но как же его не хватало сейчас. течка давала о себе знать: тело горело, мышцы потяжелели, сердце стучало бешено и между ног становилось нестерпимо жарко и мокро. сатору противился, рычал на потуги омеги напрячь бедра и получить немного утешительного трения. омега изнывала, требовала альфу. — о, да? — годжо щелкает зубами. — хрен тебе, — усмехается. сатору ворочался. дышать было нечем, проступившая на теле испарина бесила, нервировала. по-хорошему, предупредить бы итадори о своем состоянии, но беспокоить его не хочется — он с друзьями. в принципе беспокоить не хочется… страшно, боязно. годжо усиленно занимался самообманом, прогоняя в голове одну и ту же мысль: «не хочется, чтобы он приходил. пусть задержится». но омега знала, что лжец из него никакущий, чувствовала ведь, что хочет он того же, что и она, — юджи. альфу. и давила на это, волком выла. «нам нужен альфа» «ты ведь тоже хочешь, чтобы он пришел» годжо кусает губы, пальцы. каждый вдох и выдох болью отдаются в животе. «мы ведь вместе делали гнездо. наше первое. ты же тоже хочешь услышать его мнение» у сатору таки наворачиваются слезы. он воет и захлебывается, пряча лицо в одеждах и подушке, зовет альфу. он так устал, ему так нужен юджи. просто хочется его рядом, всю жизнь с ним провести. без этих адских качелей. он не заслуживает такую омегу и она не имеет никакого права присваивать его себе, когда как сама не хочет быть присвоенной. еще в коридоре юджи чувствует сгущающийся запах, он тяжестью оседает в легких. альфа сразу начинает бесноваться, злиться, полагая, что эта дрянная омега снова решила с ним потягаться. итадори не дает этим мыслям разгуляться, обеспокоенно смотрит на дату — рано ведь, очень рано. альфе ой как не хочется снова обслуживать эту неблагодарную омегу, юджи, честно говоря, тоже. в последнее время они отдалились друг от друга и… ну ему не то чтобы легче. но он уже тут, нужен в первую очередь сатору, поэтому в комнату почти залетает. — сатору, ты в порядке? — слету спрашивает итадори. — течка… он замирает прямо в проеме. из-под груды одежды на постели виднеются только ступни сатору. стоп, что? альфа внутри напрягается вместе с самим юджи. им же не кажется? это гнездо? самое настоящее? годжо никогда не вил гнезда, более того, говорил, что это претит и его омеге. альфа велит принюхаться. запах действительно тяжелый, но не такой, как был раньше, без удушающих и подавляющих феромонов. просто сладковатый запах течной омеги, запах сатору, который дразнит рецепторы и нагоняет слюны. альфа заводится, почти урчит. — нет… — хрипит годжо, оттягивая желтую худи от лица и смотря в сторону юджи. — уйди… итадори к постели подступает осторожно, как и делал всегда. никаких лишних движений, все выверенно и четко. — что стряслось, сатору? — он не торопится приближаться еще сильнее, между ними остается расстояние в пару метров. — знаешь, почему течка так рано началась? — не знаю, — рявкает сатору, — я же сказал, уйди! юджи спокойно ловит полетевшую в себя взмокшую подушку. привставший сатору выглядит совсем непривычно: красный, заплаканный, до невозможного растрепанный и потерянный. здесь не просто что-то не так, здесь все не так. все странно. и альфа в томительном ожидании. — сатору, я здесь, чтобы помочь тебе, — спокойно говорит итадори, бесцветно, чтобы никаким образом не стриггерить омегу. — уйди! — надрывно кричит годжо, и слезы подступают. — я не хочу с тобой!.. оба замирают и смотрят друг на друга. сатору задрожал, резко замотав опущенной головой, и весь сжался под чужим нечитаемым взглядом. он совсем не это имел ввиду, совсем нет. боже, да почему от него столько проблем?! альфа готов был разорвать его. «а с кем эта дрянь хочет?!» юджи глубоко вдохнул. он понимает, что годжо хотел сказать что-то другое, но мысли, разгоняемые альфой, начинают напрягать. если он даст сейчас слабину, от омеги ничего не останется. поэтому он молчит некоторое время, контролируя свое дыхание. нужно держать себя в руках, кто-то должен оставаться здравомыслящим. — прости… — шепчет сатору, не поднимая головы. — это не то, что я хотел сказать… прости… — все нормально, — выдыхает итадори. — это гнездо, да? — осторожно переводит тему. он делает шаг навстречу, отслеживая чужую реакцию. единственная реакция поникшего сатору — короткий кивок. — замечательно получилось, — улыбается юджи, ему действительно нравится, но он в полном смятении. может, он действительно не тот, кто нужен сатору, и лучше уйти? — вместе старались? снова кивок. дрожащие плечи. от напряжения альфы даже челюсти трудно размыкать. — хорошо, очень уютно вышло, — итадори неосознанно делает шаг назад, он совершенно сбит с толку. — хочешь, что-нибудь принесу? годжо начинает дрожать, поднимая взгляд, полный слез, на юджи. почему он не спросил, для него ли это сделано? разве альфы не интересуются этим обычно? омега воет от отчаяния. они ему больше не нужны? — ю… юджи… — сатору настолько сильно дрожит, что зуб на зуб не попадает, — это… это для тебя… нас… — он обводит взглядом весь этот беспорядок. — наверное… нужно было раскладывать в том порядке цветов, в каком она говорила! и годжо прорывает, он начинает плакать навзрыд. юджи растерялся, никогда еще сатору не был перед ним таким уязвимым и открытым. мысль, что гнездо для него, расслабляет и тешит альфу. — правда? — он аккуратно упирается коленом в постель, аккурат линии гнезда, и медленно отнимает руки от умытого слезами лица. — вы проделали потрясающую работу для своего альфы, спасибо. сатору шмыгает носом, омега от похвалы блаженствует. итадори необдуманно следует своему порыву и касается губами горячих мокрых щек, собирая языком соленые капли. при обычном раскладе дел это не сулило бы ничего хорошего, и, вспомнив об этом, он хотел было отстраниться, но ему судорожно простонали в лицо. альфа готов был взорваться от удовольствия, он чуть было не стенал, что вот она — настоящая омега. прямо в их руках. наконец-то. — ты мне очень нужен, юджи, — сквозь стихающие рыдания бормотал годжо, — но я… нужен ли я тебе такой? — боже, сатору, ты меня с ума сведешь, ты в курсе? — смеется расслабившийся юджи. — я люблю тебя. ты понимаешь, что это значит? — я тебя тоже люблю… — всхлипывает сатору. — я так боюсь остаться без тебя, юджи… эта дура… — тише, сатору, тише, — итадори смахивает взмокшую белую челку, целует горячий лоб, смотря прямо в глаза, — не нужно так про нее, хорошо? ей ведь не нравится, — и поглаживает большими пальцами щеки, — я же прав, омега? годжо заливается краской, отводит взгляд в сторону. омега кивает — да, да, ей не нравится! и альфа это чувствует… ее альфа. — посмотри еще раз, какое гнездо вы свили, — просит юджи, сатору ему без запинки подчиняется, озираясь по сторонам, — потрясающее, да? — да… и пахнет тобой, — шепчет сатору с придыханием, — так хорошо… юджи все еще оставался за пределами гнезда. альфа просился внутрь, просился ближе к омеге. — я могу к тебе присоединиться? — интересуется он, прислушиваясь к альфе, но действовать нужно все еще осторожно. — пожалуйста, — сатору отодвигается к другому краю гнезда, уступая ему больше места. юджи аккуратно забирается в гнездо, следом за собой поправляя вещи, которые сам задел и годжо раскидал, когда поднялся. он делает это неторопливо, чувствует на себе пристальное внимание омеги и потакает ей, нежно поглаживая кривые края гнезда. нахваливает ее за старания. на самом деле он чувствует себя очень странно. в хорошем смысле. неужели сатору смог примириться со своей сущностью? эта течка точно особенная. — тебе нравится эта худи? — юджи присаживается у изголовья кровати, поправляя подушки, и наблюдает, как сатору, нависнув над ним, возвращает желтую худи, которую держал все это время, на место, замыкая круг. — н… нам нравится, — годжо смущается. — тогда буду носить ее чаще, — заключает итадори, альфа внутри гудит согласно. альфа хочет выпустить больше своих феромонов, и юджи делает это осторожно, по чуть-чуть, наблюдая за реакцией. сатору весь подбирается, принюхиваясь, и ерзает, напрягая бедра. не отвергает, не противится. вау. от сгущающегося запаха омега покорно гнется, стонет и пальцами цепляет влажные простыни. альфа ликует. — хочешь… — итадори сглатывает шумно, не зная, как сформулировать вопрос. — хочу, — сатору смотрит на него украдкой, улыбается. он садится на бедра юджи поперек, обнимает его за шею, пряча лицо в сгибе между ней и плечом. от руки на спине и под бедрами горячо. внутри все кипит, полыхает. омега настороже и в предвкушении: что же будет, если она доверится альфе? у итадори руки дрожат, он впервые так близко к годжо, так интимно, это сводит с ума. он касается чужой щеки, соскальзывая пальцами на подбородок, привлекает к себе внимание. сатору смотрит на него блестящими глазами, облизывает приоткрытые губы. в поцелуй стонут оба. он мокрый, развязный и неторопливый, никогда еще прежде они так не целовались. годжо ерзает, ища трения, и ногтями проходится по розовым корням, тянет несильно, забывшись в поцелуе. от возбуждения он источает еще больше запаха — молоко с цитрусом ползут по носоглотке, — и одурманенный альфа рычит одобрительно. юджи гладит напряженные бедра, икры, не отрываясь от пухлых сладких губ, и подбирается медленно к мокрому белью. их взгляды сталкиваются, губы, прижатые друг к другу, замирают. сатору кивает, расставляя шире ноги, дает свое согласие, не говоря ни слова, и приподнимает таз, помогая снять с себя белье. у итадори дар речи пропадает, дыхание вместе с ним: внизу до обжигающего горячо и мокро, стенки теплом и влагой обволакивают пальцы. голова кругом от осознания, что это взаправду происходит, что вместо рычания в уши льются сладкие громкие стоны. поуркивавший альфа окончательно разомлел. — ты такой мокрый… — шепчет юджи в мокрые губы, голос его, хрипотцой насыщенный, вызывает дрожь, — для меня… — для тебя, — кивает сатору, с его губ срывается урчание омеги, — для тебя, юджи… — стонет, кончая от пальцев. итадори пробует соки омеги и годжо наблюдает за этим, абсолютно пораженный и возбужденный этой картиной. тянется к погруженным в рот пальцам, вылизывает их, находя чужой шальной язык, и завязывает очередной глубокий поцелуй. ему так хорошо и спокойно, словно так и надо, словно так и было всегда — близко, тесно, жарко. омега покорно разводит ноги, стоит альфе над ней нависнуть. и тот в полном восторге от этого, ласкает разморенное красивое тело. собирает пот губами, носом — дурманящий запах, ушами — каждый стон и всхлип. тело его омеги — это что-то новое, совершенно неизведанное и абсолютно прекрасное. каждая ее реакция — это отклик в собственном теле бешеным импульсом, наполненное безумным желанием всякое действие по отношению к ней. — нравится? — сатору не говорит, он мурлычет мягко и нежно, наблюдая, как юджи снова облизывает испачканные им, сатору, пальцы. — безумно, — отвечает юджи, снова погружая пальцы в пульсирующее горячее нутро. годжо извивается на пальцах, стонет. этого мало и вместе с тем так много — это новое ощущение, оно всепоглощающее, удивительное. на омегу хочется поворчать за то, что она лишала их обоих таких ярких ощущений и чувств, но он не станет, не сейчас, когда так хорошо и хочется больше. итадори опускается между широко разведенных ног. гладит дрогнувшие икры, носом ведет по линиям напряженных мышц бедер. запах здесь более яркий, концентрированный, и он сглатывает вязкую слюну, в миг заполнившую рот. вкус сатору потрясающий. липкая сладость обволакивает язык, щекочет все рецепторы и дразнит альфу. годжо змеится на постели, дышит загнано, хватая юджи за волосы и дрожащими ногами обнимая его. альфа ноги на себе гладит, царапая влажную кожу, стонет и рычит низко, когда омега на его языке сжимается сладко, бедрами зажимает лицо между ног, не желая отпускать. стоны его омеги восторженные и громкие, будоражащие все естество. ласкать ее так и хочется — долго и безудержно. — юджи… — сатору почти скулит, наблюдая, как итадори широко облизывает собственные губы, языком собирая излишки смазки и проглатывая ее, и мокрыми щеками бодает трясущиеся бедра. — юджи… — я тут, — нежно откликается юджи, лаская пальцами горячие пульсирующие стенки, простату, — я тут, сатору. годжо трясет, когда язык касается сочащегося члена, губы обхватывают головку. в чужом рту невыносимо жарко и приятно, выть хочется. и он воет, содрогаясь в крепкой хватке рук, самозабвенно его наминающих, кончает снова, вскидывая бедра навстречу. — юджи… ты нужен мне, юджи… — взахлеб бормочет годжо, притягивая чужое испачканное лицо к себе для поцелуя. — юджи… — шепот в мокрые губы, — пожалуйста-а-а… вы нужны нам… альфа урчит, вылизывая обкусанные пухлые губы и подставленную теплую шею, дышит полной грудью, наполняя легкие пьянящим ароматом. этой омеге он не откажет, эту омегу он хочет телом и душой. она его и только его. чувство наполненности дурманит голову, нависающий сверху альфа будоражит все нутро. омега заходится лихорадочной дрожью, принимая его, и стонет в жадно целующий ее рот. как же хорошо. вот, значит, каково это — пропадать с головой в надежных руках, отдаваться без опаски и сомнений. это приятно. этому альфе она готова наконец-то довериться. — альфа-а-а… — от каждого толчка, глубокого и быстрого, слезы наворачиваются, — альфа… — сатору обнимает юджи за плечи, тянет к своей шее, — я хочу… укуси… юджи приходит в себя, когда альфа цепляет удлиненными клыками тонкую кожу, хочет оставить метку. нельзя. не сейчас. для сатору слишком много перемен на один вечер, слишком много новых ощущений, и реакция на метку непредсказуема. даже если сейчас просит сама омега, торопиться не стоит. успеется, он обязательно ее пометит. пометит годжо, покажет всем, что он занят навсегда. — альфа… — хнычет омега и чешет зудящую шею, извиваясь под альфой, — пожалуйста… — тише, тише, — шепчет в ухо итадори и языком наглаживает покрасневшую от ногтей кожу, — моя омега, моя, — прикусывает плечо. обманка работает, отвлекает шебутную омегу. она сковывает руками и ногами альфу, дрожит сильно, переживая очередной оргазм. и для альфы нет картины красивее, чем эта: сорванный голос, закатанные глаза, выпущенные сладкие феромоны и завораживающие перекаты гибких мышц, а дрожь ее восторгом в собственном теле отзывается. сжимается она сильно, не выпуская из себя, и радостно трепещет, чувствуя, как альфа горячо наполняет ее. оторваться друг от друга невозможно. взмокшие, тяжело дышащие, с душой нараспашку, со словами любви с уст. наконец-то дорвались, наконец-то смогли друг друга прочувствовать. когда омега просится оседлать альфу, юджи чувствует легкое напряжение внутри и не дает рыку вырваться из глотки. повторять опыт прошедших течек не шибко хочется ни ему, ни альфе, но они дозволяют, затаив дыхание. и это чувство незабываемо: омега тянет чужие руки к своему телу, желая быть обласканной, смотрит из-под ресниц с вожделением и просит альфу кончить в нее, снова наполнить. — значит, все? — спрашивает юджи, лениво наглаживая чужое бедро, закинутое на его ноги. вымотанный и уставший сатору, лежавший на его груди, тут же подскочил, обеспокоенно на него уставившись. — в смысле? — он упирается в живот юджи, наклоняясь к нему ближе. — что ты этим хочешь сказать?.. — боже, сатору, ты что уже там себе напридумывал за секунду времени? — смеется итадори, щелкая по длинному розовому носу. — я про твои отношения с моей бедной омегой, — улыбается он, делая особый акцент на слове «моей». годжо краснеет. отводит взгляд в сторону, покачиваясь. дайте омеге помпоны в руки, она ими остервенело затрясет — его, его! — а я что, не бедный? — бурчит сатору наигранно-обиженно и фыркает. — ты тоже бедный, — юджи заключает его в объятия, зацеловывая лицо. — расскажешь, что у вас? — да знал бы я… — выдыхает годжо ему в шею, полностью расслабляясь в объятиях, — похоже, нужно было понервничать знатно, чтобы эта зар… — улыбается, — чтобы она перестала бесноваться. итадори усмехается ему в макушку, думает, что неплохо было бы хотя бы сменить постельное белье и обмыть сатору, но сил пока на это нет. впереди еще несколько дней течки. — я правда так сильно переживал, что не подхожу тебе, — сатору морщится, слезы начинают щипать глаза. он чересчур чувствительный сегодня. — хотел ее придушить, честно. — какая же строптивая у меня омега, — юджи поглаживает дрожащую спину, зарывается носом в ворох белых волос, — извела моего любимого сатору. годжо кивает активно. да, да! извела! омега понурила голову. она не любимая? — сатору, я люблю тебя, — теплые поцелуи опускаются на сомкнутые веки, пальцы собирают выступившие слезы, — и омегу тоже люблю, слышишь? — шепотом обращается в самое ухо к омеге. омега мурлычет. — я тоже люблю тебя, юджи, — годжо хихикает, ласки юджи, заполонившие лицо, щекочут, — и она тебя любит. альфу тоже, очень-очень. альфа рычит удовлетворенно. гнездо жалко, но поменять постельное нужно было — омега просто не переносила грязное белье и злилась. чем итадори и занялся, пока сатору был в душе. потом в душ пошел он, а годжо принялся вить гнездо заново. — ты серьезно? — вернувшийся в комнату юджи улыбается широко, замечая, как сатору ворочается в новом гнезде. — тебе же понравилось… — гундит годжо, меняя какие-то вещи местами. — и мне кажется… рано мы все поменяли… — мне понравилось, да, — воркует итадори, забираясь на постель, — то гнездо первым было не только для вас, но и для нас, — улыбается, целуя посвежевшего, но начавшего снова гореть сатору. — потрясающее гнездышко. на белье ему все равно, рано так рано, надо будет — поменяют столько раз, сколько потребуется. — юджи, — стонет годжо, стоит рукам коснуться его горящего тела, — я… мы хотим следующий твой гон быть с вами… можно? — конечно, — юджи целует под подбородком, носом ведет по вытянутой для него шее. — и метку хотим… — сатору обнимает его за плечи, мажет губами по его лицу. — можно будет тебя тоже пометить? — нужно, — итадори целует просящие этого губы, — мы ваши целиком и полностью. трепет в груди сатору почти осязаемо обжигает. он безмерно счастлив.