fortunate son

      Когда Майкл, наконец, разлепляет веки, он внезапно обнаруживает сидящего напротив него отца и крайне поражается видом его лица. Оба лежат в тесном шкафу, где расположилось смастерённое Майклом гнездо, в котором он ожидал отца; руки мужчины свободно, но достаточно крепко обнимают его, будто гарантируя, что уйти далеко Майкл не сможет. Места, однако, как раз достаточно, чтобы можно было ясно разглядеть красивые черты лица отца, на котором появилось согревающее сердце Майкла умиротворенное выражение.       Он поднимает одну руку, сгибая пальцы аж до хруста костяшек, и проводит ими чуть ниже по щеке мужчины. Вот так просто; разум всё ещё не пришёл в себя от всего, что произошло прошлой ночью.       На какое-то время невыносимая жара, кажется, спала. Майкл подумывает о том, чтобы снова заснуть — видит Бог, ему бы это не помешало, — но вместо этого он наклоняется вперёд, оставляет нежный поцелуй на вялых губах отца и медленно выползает из кольца его рук. Надо сходить в туалет, и, вероятно, стоит… Вымыть всё, что осталось между ног и прилипло к бёдрам. У них ведь в самом деле был секс.       Майклу, наверное, должно быть противно думать об этом вот так. Его должно тошнить от того, что отец везде трогал его и не оставил неисследованной ни единую часть его тела, использовал свой рот, пальцы и член... Но сейчас ему всё равно. Может быть, он просто слишком устал, чтобы его это как-то трогало.       В тиши квартиры парень проскальзывает в ванную, справляет нужду, а затем наклоняется и крутит ручки крана в душе, регулируя воду до тех пор, пока она не станет достаточно тёплой, чтобы можно было залезть внутрь. Винсент уже сказал, что он может спокойно пользоваться душем по мере необходимости, а также пользоваться любыми доступными средствами гигиены, какими захочет.       Раздающийся в тишине ровный и успокаивающий шум воды — будто фон для его мыслей, уносящих парня в размышления о прошлой ночи.       Когда отец пришёл к нему сюда, Майкл совсем не ожидал, что он поймёт, согласится, пойдёт на поводу желаний парня, примет его просьбу и выполнит её так тщательно и настолько буквально, что даже думать стыдно. Каждый оргазм, который дарил ему отец, был намного интенсивнее, чем любой другой, который он когда-либо испытывал сам; он был таким аккуратным, таким нежным, но было в его действиях что-то ещё, чего Майкл, однако, не понимает.       Что-то такое собственническое, думает он, и при осознании этого в животе всё скручивается.       Придётся потом разобраться, в чём дело. А сейчас нужно просто помыться как можно тщательнее; нежно и смущённо парень проводит мочалкой по своим шрамам. Он ожидал худшей реакции на них, но обещания отца исправиться, быть рядом с ним заставляют его чувствовать себя легче. Наконец, он выключает воду и выходит из душа.       Хотя Майкл думал, что его дяди всё ещё будут в постели, он застаёт Скотта сидящим за кухонным столом с кружкой кофе перед собой и открытой книгой в руках. Его тёмные волосы небрежно взъерошены, словно нарочно, и он лишь мельком поднимает взгляд, возвращаясь затем обратно к своей книге.       Парень наливает себе стакан апельсинового сока, ставит его на стол и садится, поправляя при этом халат.       — Что читаешь?       — Хемингуэй. «И восходит солнце». Читал его? — Скотт поднимает глаза, тихо угукает и отмечает место, где остановился, маленькой закладкой, которую Майкл даже не заметил, аккуратно закрывая книгу. В ответ Майкл качает головой. — Ну да, неудивительно. Возможно, это немного сложнее того, что задают в школе.       — Тебе нравятся книги? — спрашивает парень. Им двоим так и не удалось поговорить тет-а-тет; Винсент прилипчив, хотя, в принципе, Майкл понимает почему.       Скотт кивает, делая глоток кофе, насыщенный аромат которого заполняет всю комнату. Что-то в этом есть такое странно успокаивающее.       — Да. Я понял, что твой дядя был моей второй половинкой, когда однажды вернулся домой на следующий день после того, как впервые занялся с ним любовью, и застал его читающим Кафку на моём диване. Вот и как я мог ему отказать?       Мягко улыбнувшись, Майкл оглядывается через плечо и смотрит в коридор.       — Он спит?       — Не спал бо́льшую часть ночи. Не только из-за вас, конечно, — говорит Скотт с поражающей непринуждённостью, но даже несмотря на это, Майкл прижимает уши к голове, осознавая подтекст. — Он плакал. Грустил. Беспокоился о тебе. О Уильяме. Он довольно чувствительный человек, даже если не кажется таким.       Плакал? На душе становится неприятно; парень смотрит в свой стакан, а затем заставляет себя сделать ещё глоток.       — Мне жаль. — тихо говорит он.       — Ничего. Ты не виноват. Винсент просто прожил очень долгую, трудную жизнь, и его первая течка со мной была для него болезненной. Это вызвало много плохих воспоминаний, — Скотт протягивает руку, и Майкл, не задумываясь, берет её; мужчина бережно сжимает ладонь парня, смотря своими нежными зелёными глазами, наклоняя голову. — Его родители посадили его на таблетки после первой течки, и они неплохо так расхерачили всё его здоровье. Всё это напомнило ему о прошлом. Это не твоя вина.       Да, не его, но Майкл всё равно чувствует себя плохо. Если Винсент проснётся до того, как ему вновь станет хуже, он обязательно обнимет его. Извинится, хотя это и не его вина. Обнимет его ещё раз, чтобы убедиться, что дядя понимает, как сильно Майкл любит и ценит его, ведь это правда. Он так усердно старается, чтобы понять, помочь, преодолеть пропасть между Майклом и его отцом.       Возможно, парень тоже сможет помочь ему в отношениях с братом.       Скотт резко отпускает его руку, поднимается на ноги, касаясь плеча Майкла кончиками пальцев, и обходит стол.       — Расслабься. Я приготовлю тебе что-нибудь поесть. К счастью, как ухаживать за гибридами в период течки я знаю.       При мысли о еде хвост Майкла начинает энергично подёргиваться, а уши медленно встают дыбом, пока он потягивает апельсиновый сок. Парень пододвигает книгу Скотта к себе через стол, чтобы прочитать корешок, но, похоже, именно эта книга его не интересует; парню больше по душе криминальные романы, которые он покупает в книжном магазине на углу их улицы, хоть отец и всегда тяжело вздыхает всякий раз, когда Майкл приносит домой новую. Он и сам по себе такой вот драматичный.       Мысль об отце заставляет Майкла повернуться боком на своём стуле, чтобы рассмотреть Скотта на кухне.       — Неужели тебя совсем не беспокоит то, что происходит?       Скотт оглядывается на него, приподняв брови.       — Ты про себя и твоего отца?       Он заявляет об этом так открыто; щёки Майкла вспыхивают, но он кивает, стараясь быть храбрым.       — Я знаю, что это… Я же вырос в человеческом обществе, я знаю, что это нехорошо. Знаю, что это, типа… Это даже незаконно, наверное. Хотя в законах я не очень разбираюсь.       — Винс сказал мне не беспокоиться об этом, так что я и не беспокоюсь, — Скотт пожимает плечами и поворачивается обратно, а Майкл изумлённо смотрит ему в спину. И всё? — Майкл, ты должен кое-что понять. Мне было за двадцать, когда я решил, что девятнадцатилетний проститут — моя вторая половинка. Он — весь мой мир, и всегда им был. Если он говорит, что всё в порядке, значит всё в порядке.       — Вот так просто. — говорит Майк, но затем крепко сжимает челюсти. Не спорь с ним.       Однако Скотт лишь смеётся, открывая холодильник.       — Когда ты решаешь, что счастье другого человека должно быть центром твоего мира на всю оставшуюся жизнь, это просто. Я всего лишь хочу, чтобы он был счастлив, поэтому сделаю для него всё возможное.       Мужчина ставит на стол тарелку с яичницей, тостами и сосисками, и Майкл благодарит его, без вопросов набрасываясь на еду. Уже съев половину блюда, он слышит скрип пружин кровати и тихие шаги, поднимает взгляд и видит Винсента, идущего к ним по коридору. Его волосы взъерошены, а рубашка на нём, кажется, явно слишком ему велика, но в целом он выглядит неплохо.       Прежде чем Майкл успевает придумать, что сказать, Скотт снова отмечает закладкой страницу в книге и отодвигается назад, похлопывая себя по коленям, на которые без каких-либо возражений садится Винсент, обвивая руками шею мужчины.       — Доброе утро, любимый.       — Доброе утро. — Винсент поворачивается, чтобы положить голову Скотту на плечо, и тот в ответ обнимает его одной рукой, наклоняя голову так, чтобы нежно поцеловать мужчину в лоб.       — Тебе необязательно вставать так рано. Можешь вернуться в постель, если хочешь, — Скотт берёт щеку Винсента в ладонь, слегка проводя большим пальцем по изгибу его скулы, и Винсент вздыхает, закрывая глаза. Майкл думает, что он всё ещё выглядит усталым. Ему и вправду следует вернуться в спальню. — Майкл здесь, с ним всё в порядке. Твой брат всё ещё спит. Всё хорошо.       Внезапно Винсент резко поворачивает голову, широко раскрыв глаза, и смотрит на Майкла через стол.       — Чёрт, Майк, прости. Я тебя даже не заметил.       — Ты ведь устал. Всё нормально. Да и, в любом случае, со мной всё хорошо. — парень отправляет в рот ещё один кусочек яичницы. Сейчас, когда перед глазами у него еда, аппетит только сильнее разыгрался, однако это и неудивительно. Прошлой ночью он был… Более активным, чем обычно.       — Правда? — Винсент находит парня глазами, и Майкл кивает, быстро пережёвывая еду, чтобы было легче ответить. — Тогда хорошо. Я беспокоился о тебе. Просто не знал, действительно ли Уилл пойдёт на то, чего ты от него хотел, и… Я рад.       Повторяя за Скоттом, Майкл протягивает руку дяде, чтобы тот взял её, и сжимает его ладонь, тепло улыбаясь.       — Я в порядке. Честно.       Он не знает, насколько вся эта тема больна для Винсента, поэтому и не хочет поднимать её за завтраком, ведь это не его дело. Вместо этого он сжимает руку дяди как можно крепче, не причиняя боли. Просто… Прошедшие дни были такими длинными и долгими — вот и всё. Весь мир Майкла перевернулся с ног на голову, вся жизнь направилась туда, куда он никогда раньше не сворачивал, туда, где всё пугает его так же сильно, как и возбуждает. И он совсем не знает, что об этом думать.       Или что подумает отец, когда придёт в себя, по поводу всего этого. Возможно, за ночь он успел устать, потому что беспокоился о сыне. В конце концов, очевидно, что поводов для беспокойства, если речь идёт о своём собственном ребёнке, всегда достаточно. И ради его благополучия можно пойти на всякое.       Парень заставляет себя откусить ещё кусочек от яичницы.       — Я, эм… Надеюсь, мы не сильно вас потревожили.       — Не волнуйся об этом. Раньше я был платной шлюхой. Со временем привыкаешь, — отмахивается Винсент, и Скотт целует его в шею сбоку, будто думает, что его стоит утешить. Возможно, так оно и есть. — А правда, как ты себя чувствуешь? Знаю, что ты, по сути, только что пережил довольно значительные перемены для себя. Это ещё не закончилось, хотя пахнет так, словно сейчас у тебя перерыв между волнами.       — Волнами. — повторяет Майкл. Чуждое ему понятие. Всё это.       Винсент машет рукой из стороны в сторону, регулируя при этом своё положение на коленях Скотта.       — Это приходит и уходит волнами. Сначала прямо накатывает, и если ты достаточно удовлетворён, то это проходит на некоторое время. Но потом возвращается. Если повезёт, это продлится всего несколько дней. Если нет, что ж… Можешь оставаться у нас столько, сколько тебе нужно.       Скотт снова целует Винсента в шею.       — Это продлится не больше недели, Майкл.       Неделю? Майкл понятия не имеет, как он переживёт это в течение недели, поэтому надеется на лучшее. Всего несколько дней… Видимо, отец готов помочь ему пройти через всё это, хотя Майкл не знает, действительно ли сам верит в это.       Прошлая ночь, должно быть, была счастливой случайностью. Никто в здравом уме просто так не согласился бы трахать своего сына. Чем больше он думает об этом, тем тревожнее становится на душе, но он старается сохранять спокойствие, делая глубокие вдохи. Парень наливает себе ещё стакан сока, в то время как Скотт встаёт с Винсентом на руках и относит его к дивану, что-то тихо бормоча ему на ухо.       Они такая милая пара. Майкл на мгновение задумывается, захотел бы кто-нибудь быть с ним, если бы узнал, что он потерял девственность со своим отцом. Господи, о чём он вообще думает?       Как только Майкл оставляет свою тарелку пустой, он относит её в раковину, а затем замирает, когда какой-то звук привлекает его внимание, навостряя уши и поворачивая голову. Хвост позади хлещет по воздуху из стороны в сторону, и он, не совсем уверенный, взволнован он или всё-таки боится встретиться лицом к лицу с отцом после того, что они сделали вместе прошлой ночью, сдерживает тихий скулёж. Засыпая, Майкл чувствовал себя таким полноценным, таким удовлетворённым, таким близким к своему отцу, но теперь он не знает, как ему следует себя чувствовать. То, что они сделали, — плохо?       Должно быть, да. Боже, отец будет так разочарован в нём.       Услышав раздающиеся в спальне и по короткому коридору шаги, Майкл делает глубокий вдох, берёт свой стакан и несёт его к холодильнику, чтобы налить ещё сока. Парень, конечно, пытается вести себя непринуждённо, но надолго его не хватает.       Поспешно закрыв дверцу, ему едва удаётся удержаться от желания подпрыгнуть от счастья. Отец прислоняется к дверному проёму, ведущему на кухню; его волосы взъерошены после сна, глаза всё ещё прикрыты тяжелыми веками, когда он встречается взглядом с Майклом.       — Вот ты где.       — Привет, — с трудом сглатывает парень. Слышит, как Скотт и Винсент внезапно замолкают в гостиной, и точно знает, что они подслушивают. Квартира недостаточно большая, чтобы их голоса невозможно было расслышать, но ничего страшного. Всё в порядке. Всё равно иного выхода сейчас нет. — Эм… Извини, что оставил тебя одного в постели. Просто хотел сходить помыться.       На отце нет ничего, кроме брюк, в которых он сюда приехал, и хотя они застёгнуты на молнию, кажется, не все пуговицы встали на свои места. Без рубашки Майклу открывается вид на обнажённую кожу мужчины — лицо вспыхивает при виде этого зрелища, а хвост аккуратно начинает вилять позади, пока он раздумывает, можно ли подойти достаточно близко, чтобы как следует учуять и почувствовать отца. Майкл хочет прикоснуться к нему, хочет поцеловать его, хочет прижаться лицом к шее отца и глубоко вдыхать, пока нос и горло полностью не наполнятся запахом мужчины.       Но он совсем не двигается. Стоит в ужасе, предвидя отцовский гнев.       Когда рука медленно поднимается, чтобы коснуться его лица, Майкл выдыхает. Немного мозолистые пальцы слегка поглаживают его от виска вниз к подбородку, и он тихо поскуливает, закрывая глаза и поддаваясь прикосновению. Это так приятно, так успокаивающее — и это именно то, чего он так долго желал. Парень не знает, как выразить это словами.       — Выглядишь сегодня лучше, но ты всё ещё горячий, — отец проводит большим пальцем по переносице Майкла, и румянец лишь сильнее заливает его нос и скулы. — Как себя чувствуешь после прошлой ночи? Ничего не болит?       — Н-нет. — такой прямой вопрос заставляет парня вновь тихо заскулить; отец в ответ смеется, постукивая по губам одним пальцем. Ну что он может с собой сделать. Стыдоба.       От улыбки в уголках голубых глаз мужчины появляются морщинки, и он делает шаг, заходя на кухню и наклоняясь, чтобы поцеловать Майкла в лоб поверх его растрёпанной, влажной челки. Грудь парня вздымается, когда отец произносит слова прямо ему в лицо.       — И как ты относишься к тому, что произошло между нами ночью? Сожалеешь или нет? Просто хочу удостовериться.       — Эм, — Майкл ставит сок на столешницу дрожащими руками, а затем встречается взглядом с отцом, пытаясь вспомнить, как здраво мыслить. — Я… Я думаю, что должен сожалеть, но… Но нет. Никаких сожалений.       Тёплая рука обхватывает всю сторону его лица, и веки Майкла тяжелеют. Он наклоняется к ней, издавая мягкий вибрирующий звук, который, судя по всему, похож на урчание, когда отец проводит большим пальцем по его скуле. Внезапно он чувствует, что так устал; ему хочется забраться обратно в своё тёплое и мягкое гнездо, свернуться калачиком, притянуть отца к себе, закрыть дверцы шкафа и уснуть. Пока не нахлынет следующая волна течки, и он снова не начнёт умолять мужчину сделать с этим что-нибудь.       Он даже не замечает, что отец пошевелился, пока не чувствует прикосновение нежных губ, посылающих приятную волну тепла по всему телу, к его. Майкл вновь тихо поскуливает, и отец целует его снова, на этот раз как следует, обхватывая его лицо уже двумя руками, чтобы удержать сына на месте. Это так искренне... Правда Скотт и Винсент всё ещё рядом.       — Шшш, — отец легонько чмокает его в губы. — Я знаю, любимый. Знаю.       Любимый. Это ведь такое простое ласкательное прозвище, распространённое среди английских мужчин. Однако оно всё равно заставляет сердце Майкла трепетать.       — Мы должны… Поговорить об этом, верно?       — И мы обязательно поговорим. Но, думаю, лучше сделать это наедине. — отец целует его ещё раз, затем отходит назад и поворачивается, направляясь в гостиную. От продолжительного тепла его поцелуев всё тело Майкла покрывается мурашками, и он качает головой, ругая себя и спеша налить ещё один стакан сока.       Почему-то именно сейчас ему хочется какой-нибудь терпкой сладости. Наверное, у него просто обезвоживание; тело лихорадит уже несколько дней. В промежутке между уже будущими приливами и прошлой ночью ему, возможно, стоит об этом позаботиться.       И никаких сомнений в этом у него нет. Убрав сок на место, он забирает стакан с собой в гостиную. Парень чувствует себя крайне обнажённым в одном лишь халате, учитывая, что Скотт одет, а Винсент, по крайней мере, в пижаме, но, похоже, это никого особо не беспокоит. Может быть, он просто слишком сильно себя накручивает.       Он заворачивает за угол как раз вовремя и видит, как Винсент медленно поднимается со своего места на коленях Скотта и смотрит на отца, слегка отводя уши назад и подёргивая ими.       — С тобой всё в порядке? Знаю, что это было нелегко. Стоило тебя предупредить.       — Твоё беспокойство неуместно. Всё просто прекрасно, — отец, кажется, на мгновение замирает, прежде чем положить руку на плечо Винсента и нежно сжать его. — Если бы ты не вернулся в нашу жизнь, я бы не знал, что делать, как ему помочь, так что, если уж на то пошло, я должен поблагодарить тебя за то, что ты пришёл на помощь.       Винсент издаёт тихий обиженный звук, а затем бросается вперёд, обхватывая отца за плечи и прижимаясь к нему так же, как он делал, когда входил в их дом. Но на этот раз мужчина не пытается его оттолкнуть. Вместо этого он обнимает Винсента в ответ, проводя рукой по его спине, и Майкл вздрагивает, услышав тихое и короткое сдавленное шмыгание. Он и вправду бы хотел, чтобы им всем стало легче. Дядя совсем не должен был так расстраиваться.       Но отец принимает это, кладя другую руку на затылок Винсента и позволяя ему прижаться так близко, как ему нравится.       — Я знаю. Всё в порядке. Я ведь рядом.       Скотт прочищает горло, когда Майкл садится на диванчик.       — Ты, наверное, даже и не представлял, насколько плохи были отношения между ним и твоими родителями по большей части, — говорит он, и отец, не отпуская Винсента, бросает на него взгляд в ответ. — Его первая течка прошла ужасно из-за них, а подавители, которые он принимал, причиняли ему лишь боль и страдания каждый раз, когда у него начинался цикл. Это вызвало у него много плохих воспоминаний, и, конечно, он беспокоился о вас обоих.       Лицо отца напрягается, и он прижимается щекой к мягкому уху Винсента, перемещая руку повыше, чтобы слегка погладить его.       — Боже. Я понятия и не имел.       — Я не хотел, чтобы ты знал, — Винсент, наконец, отступает назад, проводя руками по лицу и вздрагивая всем своим телом, при виде чего Майкл тихо скулит от сочувствия. — Господи, Уилл, ты был всего лишь ребёнком. Тебе не нужно было знать обо всём этом дерьме. Я никогда не хотел, чтобы ты знал, насколько всё было хреново.       — Конечно, — отец позволяет Винсенту побыть одному; Скотт наклоняется, чтобы взять партнёра за локоть, и аккуратно сажает его обратно к себе на колени, ещё раз заключая мужчину в объятия. — Ты был хорошим братом. Ты не должен был вот так страдать.       И Майклу кажется, что это самый большой прогресс, который они достигли за такое долгое время; он попивает свой сок и спокойно наблюдает, не желая вмешиваться в происходящее. Скотт, похоже, думает так же, помогая Винсенту вытереть слезы и убирая волосы с его лица, но больше ничего не говорит. Будто они оба чувствуют, что что-то такое хрупкое, но совершенно новое медленно прорастает сквозь трещины в этих отношениях.       Винсент снова шмыгает носом и прижимается щекой к плечу Скотта.       — Тогда больше не посылай меня нахер. На этот раз останься со мной, придурок.       — Я и не собирался, — Уильям посматривает на уже оживлённого и не понимающего, почему внимание отца внезапно переключилось на него, Майкла. — У меня нет желания куда-либо уходить, и я не думаю, что Майклу понравится, если ты не станешь частью его жизни. К лучшему это или к худшему, но нам в любом случае придётся во всём этом разобраться.       Майкл улыбается, смотря в свой стакан, и лишь молчит, хотя надеется, что его облегчение очевидно. Присутствие Винсента в его жизни уже важно для него; у него никогда не было никого, кто просто… Понимал бы его, даже не стараясь. Они так похожи, но в то же время такие разные, и ему повезло, что Винсент начал заботится о нём с самого начала их знакомства. Кто-то другой, возможно, так бы не поступил. Кто-то другой, наверное, увидел бы в Майкле проблемного ребенка, требующего слишком много усилий, и отказался бы помогать ему.       Когда нежные пальцы касаются изгиба его плеча, парень поднимает глаза и видит, что прямо перед ним стоит его отец.       — Ты уже поел?       — Скотт приготовил мне завтрак. — быстро кивает Майкл. Всё вокруг сейчас кажется таким хрупким, таким неопределённым, но не то чтобы он был против. Ведь, в то же время, этот момент прекрасен. Он будет вспоминать о нём с теплом на душе.       Отец наклоняется и целует его в лоб.       — Молодчинка. Хороший мальчик.       Ох. Майкл молчит, но его лицо вновь вспыхивает, поэтому он снова принимается за свой сок, не сказав больше ни слова; отец направляется на кухню, вероятно, чтобы найти что-нибудь поесть самому. Майкл знает — или, по крайней мере, надеется, — что у них впереди ещё пара таких сложных дней, но эта мысль заставляет его слегка нервничать. Что отец скажет маме, когда она неизбежно задастся вопросом, где он? Почему он не вернулся домой прошлой ночью? А Эван и Элизабет?       Винсент спрыгивает с колен Скотта и подходит, чтобы сесть рядом с Майклом, мягко прижимая свои колени к его.       — Тебе, возможно, следует пойти прибраться в своём гнезде, пока ты ещё в состоянии здраво мыслить. Когда тебе снова станет плохо, ты расстроишься, если там будет беспорядок.       Почему всё это так странно и сложно?       — Спасибо, что предупредил. Я… Наверное, пойду займусь этим, пока отец ест.       — Ты ведь знаешь, что здесь ты в безопасности, да? — Винсент проводит пальцами по влажным волосам Майкла, заправляя несколько локонов за ухо. — Правда. Ты мой племянник, и я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Ты будешь в полной сохранности столько, сколько потребуется. Мы поможем тебе со всем этим делом.       Майкл кивает, допивает свой сок и ставит стакан на столик.       — Просто я… Рано или поздно придётся вернуться в рутину реального мира, и я не уверен, что произойдёт после. Это немного пугает.       — Понимаю, — Винсент обнимает его за плечи, аккуратно сжимая их, а затем целует в макушку. — Но прямо сейчас ты здесь, и всё будет в порядке. Иди приберись в своём гнезде. Я буду здесь, если тебе что-нибудь понадобится.       Не в настроении спорить или чрезмерно волноваться, Майкл воспринимает слова дяди всерьёз. Он обнимает его в ответ и возвращается в спальню, вытаскивая грязное и мокрое постельное бельё — лицо уже снова становится горячим, и на этот раз это не из-за течки. На матрасе остались свежие и чистые простыни, которые он не заметил, когда проснулся, поэтому Майкл, не задумываясь, забирает их в шкаф. Он понимает, что действительно хочет, чтобы гнездо снова было чистым и тёплым. Это почти единственное, чего он сейчас желает.       Ну почти. Ещё он хочет отца, но сначала стоит подготовить для этого место.       Наконец поправив подушки так, как хочется, его уши внезапно улавливают звук шагов, и он высовывает голову из шкафа лишь для того, чтобы заметить, как отец возвращается в комнату. Последние несколько месяцев он был в таком стрессе и напряжении, что видеть, как он выглядит таким… Спокойным действительно приятно. В его мышцах не прослеживается никакого напряжения; он подходит к тому месту, где Майкл стоит на коленях, и протягивает руку, слегка взъерошивая волосы у него за ушами. Парень тут же хватает его за запястье, прижимаясь к нему и закрывая глаза. Как приятно.       Отец тихо усмехается, но продолжает слегка поглаживать его, а затем садится на корточки напротив дверей, приподнимая пальцами подбородок Майкла и встречаясь с ним глазами.       — Винсент сказал дать тебе минутку, чтобы здесь закончить. Ты уже всё?       Майкл кивает. Теперь, наедине с мужчиной в этой комнате, он чувствует себя немного комфортнее; парень протягивает руку, чтобы прикоснуться к отцу, и облизывает губы, обхватывая затем рукой его шею.       — Пожалуйста. — говорит он, ведь просто хочет, чтобы отец был рядом, хочет прикасаться к нему, хочет его в любом возможном смысле.       Это говорит не его течка; сейчас он в состоянии между этими волнами, или как там выразился Винсент. Нет, это обыкновенное желание хотеть большего, это напряжение в животе, это желание просто притянуть отца в гнездо и прижать его к себе. Он не знает, что это такое и что с этим делать, но прямо сейчас Майкл осознаёт, что его это не слишком волнует.       Он был так одинок, и наконец-то у него есть то, чего он хотел больше всего на свете.       — Какой хороший мальчик. — наклоняется отец, чтобы поцеловать его, и Майкл тает.       Он забирается обратно в гнездо, вжимаясь в подушки под весом целующего его отца, издавая нетерпеливый звук у его губ, и тянется к нему, сплетая пальцы у него на затылке, прижимая его к себе как можно крепче.       Сейчас Майклу точно не стоит беспокоиться о том, что будет дальше.