Где-то далеко есть небо

Пашке было три, когда пропал отец. Следствие – они остались сиротами. А из этого было недолго сделать и простой вывод: двенадцатилетнему Саньке, старшему из троих детей, пора стать взрослым. Совсем. Благо, уж с чем-чем, а с мозгами ему довольно крупно повезло, поэтому кое-как они, два мальчугана и девчонка без взрослых, существовали. Что было ещё лучше, – рядом, буквально в шаговой доступности, находились развалины библиотеки, среди которых можно было, если, конечно, потратить несколько часов на поиски и изрядно покопаться, найти книги в относительно неплохом состоянии, в том числе, кстати, даже детские. Вот как раз эти любимчики судьбы, которых не уничтожили ни разрушения, ни года, и составляли их своего рода «домашнюю библиотеку», о которой так нравилось заботиться Фроське, средней, на три года старше Паши. Фрося была их юной феей домашнего очага, а потому всячески старалась добавить в их «пещерку» какого-никакого уюта и тепла. Фрося пошла в маму, что карими глазами, большими, как у куклы, что звонким птичьим голоском, что характером: нежная, женственная, спокойная, она всегда стремилась к любви и покою, даже в этом полуразрушенном мире, в котором, казалось, от этих понятий не осталось ничего. А вот мальчишки были полными отцовскими копиями, вернее, отражениями в кривом зеркале. Оба по природе своей от самого своего рождения тонкие, бледные, светловолосые, только Санька был похож на отца всем, привычками, талантами, манерой общения и чувством юмора, а Пашка – являлся его почти полной копией внешне, за исключением цвета глаз, а больше не походил на папу ничем. Даже вкусы у Саньки были как у отца, у Фроськи – как у матери, а вот Пашка не походил ни на того, ни на другую, он словно был чем-то... средним? Санька не знал. Да, впрочем, это было и не особо важно. Важно было другое. Они выжили. Сами. И до сих пор живут. Однажды Санька нашел людей. Небольшой лагерь выживших, но и это, как тогда он решил, было более чем прекрасно. Всего несколько человек. Совсем немного. Но это всё-таки были люди, и что самое важное, – они были. Существовали. Поэтому он и притащил однажды днём брата, сестру и все их вещи в этот лагерь, где они трое быстро стали считай что своими. Группа, собственно, состояла из одной семьи с двумя детьми и ещё нескольких человек, довольно молодых. Главаря сей прекрасной «банды разбойников Пустоши» всем молодым и дружным коллективом почётно кликали по имени-отчеству: Егор Дмитриевич (иногда приставляя «царь»), жену его все звали по-домашнему тётей Томарой или и вовсе Томой, а детей у них было двое, – Лешка, на два года старше Фроси, и совсем мелкий пацан по прозвищу Воробей. Он был приемный, поэтому его настоящего имени никто и не знал. Ещё были Грег (вообще-то Георгий, но кого после Катастрофы волновали полные имена?), Манятка семнадцати лет от роду, Алина и ее лучшая подруга Анька по прозвищу Треска. Вот, собственно, и все они. Больше никого. Когда они встретили эту дружную-веселую компанию, Пашке исполнилось шесть, Фросе – девять, а Саньке, соответственно, пятнадцать. Считай, взрослый совсем. Так что они на него посмотрели-посмотрели, дали в одну руку винтовку, в другую – один только Бог весть где найденные ящик с инструментами и бумагой для чертежей, и велели думать. И охотиться. На всякое, что водилось в Пустоши, которая ранее являлась Ярославской областью. «Всякое» это больше походило на недобитых бродячих котов и прочих домашних и не шибко животных, и, вопреки первоначальному Санькиному мнению, оказалось (в исполнении тети Томы) крайне съедобным и даже вкусным. Также Санька то и дело предоставлял компании какие-нибудь безумные идеи, большую часть из которых можно было собрать из железяшек и использовать на общее благо. Спасибо отцу, который, несмотря ни на что, умудрился дать Саньке достаточно знаний, ну, по части технических наук, во всяком случае. А стихи от него писать и не требовалось. Да и английский здесь никому не нужен. Книги их стали общим достоянием, но, как ни странно, почти никто даже из относительно взрослых, например, Треска или Манятка, читать не умел, только большей частью все с восхищением рассматривали томики да гладил их по корешкам, даже не думая листать страницы... Тётя Тома немного подумала и вежливо попросила показать ей эту самую библиотеку, после чего однажды вечером вернулась с охапкой романов и сказок. Даже Андерсона нашла, вы подумайте. Волшебница настоящая, только палочки ей не хватало для полного образа. — Сафа... – странно, Пашке уже скоро семь стукнет, а шипящие-рычащие он так и не научился выговаривать. Вот и зовёт брата «Сафой». — Ну, чего? – Саня оторвался от тетради, где до этого чертил план очередной новой «машины в стиле Самоделкина», и устало посмотрел на братишку. На него в упор смотрели внимательные карие глаза, как у мамы или Фроси. А вот у Саньки голубые, отцовские... — Дай, дай сесть! – так Пашок всегда просился на колени. Ладно уж, он сегодня добрый. Санька поднял брата на руки и осторожно приобнял. Тот не свернулся калачиком, как обычно это делал, а вновь уставился на парня. – Сафа, а сто такое «небо»? И посему оно говубое? — Небо... – Санька откинулся на спинку стула и глянул в «окно», то есть в дыру в стене. То, что должно было быть небом, всё было занесено тучами, которые не расходились никогда со времён Катастрофы. – это, понимаешь, то, что над тучками. – Он кивнул в сторону непроницаемой белой мглы. – Оно... ну да, вроде как синее должно быть... – Санька нахмурился. Ещё очень давно, лет восемь назад, он читал книгу, где говорилось, почему небо голубое, а вот сейчас – хоть убей, не помнил. — А небо давеко? — Да, очень, очень далеко. Но ты его увидишь. Однажды. – Санька знал, что врал, но, быть может, однажды им удастся восстановить то, что они потеряли после Катастрофы? Он не знал. Зато твёрдо знал, что там, далеко, за облаками, есть Небо, которое они однажды увидят