Исполнено

…Всё было хорошо. Ровно до того момента пока всё не пошло по пизде. Откровенно и навсегда всё пошло под откос, не давая шанса на изменение. Может быть в параллельной вселенной они всё ещё вместе… и всё хорошо. Только не в этой ебучей реальности. Которая нашла, догнала и сожрала. Слава на самом деле был рад, что они сошлись с Мироном. Да, не сразу, но медленно и верно пришли к тому, что они были вместе. А верная псина внутри так и виляла хвостом от радости и ластилась под родные руки. Несчастный случай. Простой исход. На да и не на нет. Чёрное. Белое. Смерть или жизнь. Выбор один. Слава умирает внутри. Больше ничего не будет как прежде. Больше не будет его рядом. Никогда. В жизни его бренной и больше никому не нужной. Не будет того, к кому он всегда вернётся домой. Пьяный ли, трезвый, плевать. Всё равно ведь Домой. К снисходительной ласке, упрёку, заботе. Домой, к Мирону. Домой в его руки, в омут его черных бездн, что рвут его душу на части. К мимолётной улыбке, объятиям. Он это ценит и дорожит. До сих пор. И всегда будет отныне. Даже зная, что будет опосле. Неудачная попытка суицида. Замай вытащил с того света. Ужасно. Верните его к нему. Верните. Верните. Он видел свет в начале ебанного туннеля, в конце гребанного апреля. И голос услышав. Такой далёкий, спокойный и ласковый… Верните его туда, хотя бы всего на мгновение… Верните. Ему уже тошно на белом свете. Он ведь говорил всего лишь однажды, но не единожды: «Но я не сдамся никогда, красная смерть на миру — когда умрёшь — порежу вены, чтоб ебать тебя в Аду.» Он обещал. Обещал. А значит это должно быть исполнено. Любым способом. Даже не порезом вен. Это теперь кажется таким глупым бредом, детским лепетом. Нужно действовать иначе. Он надирается, накурившись всласть, последний раз вдыхая запах мира и города. Города, что подарил любовь, не всучивая в руки. Больше ему делать здесь нечего без своей еврейской карлицы, которую разъебала машина… «Иду ебать тебя в аду…» — думается Славе, когда он едва переставляя ноги идёт к железнодорожным путям. Скоро всё закончится. Отсчёт пошел. Его жизнь оборвется быстро и просто, кроваво немного, но ему будет уже до пизды. В голове долбит голос жида: «Остановись, не смей. Ещё не время. Слава, ты такой конченный хуесос…» Карелин усмехается. Поздно. Уже слишком поздно. Он больше не представляет своей жизни без своего лысого жида. Больше не сможет. Сил и запала не хватит чтоб дальше идти, жить эту жизнь. Улыбаться, смеяться, иронизировать, панчи хуярить как из конвейера. Хуёво пиздец. Ведь идёт исполнять сильный поступок слабого человека. Да ебал он это всё в задницу. Становится на одну из веток. Усмехается. Конец всё ближе и ближе. Он думает о том, что еврейский жид скажет ему в Аду. Может быть треснет, может быть просто уйдет. Хер его знает, он пока не ебёт. Но это лишь пока, ведь развязка легка. Кульминация близко, упадёт занавес резко. Но больше не будет тянущей боли. Кошмаров, криков, визгов, плача, истерик, срывов и рвотных позывов, трясучки, и собственной мозгое́бли, ну а хули? Громкий гудок поезда оглушает. Инстинкт самосохранения долбит в голову, заглушая шизу в виде голоса карлицы. Но лишь на мгновение. Вспышка, резкий удар. Эпитафия. Я — головка от хуя. Был я — и нет меня. Навсегда укатил в ебеня. 17:03. Поезд: Питер-Хабаровск. Как иронично. Зато всё исполнено. Миру доказано. Любовь не умрёт какой бы ёбаной она не была.