Полевые заметки

С тех пор как команда Така стала полуофициальным участником Акацуки, а Учиха Саске перешёл под мой личный контроль как тела, так и духа, прошло около месяца. Как оказалось, несмотря на многие навыки и техники, которые Орочимару дал своему любимому ученику, он до сих пор не понимает основ сражения. Ничего удивительного, раз его не успели нормально научить в клане, а Академия в Конохе не стремилась сделать из своего лучшего ученика кого-то, кто мог бы быть выше всех джонинов и Анбу на голову. Ведь нельзя оспорить великий потенциал Саске – за всю мою обширную и бурную деятельность убийцы я видела сотни людей и могу назвать только нескольких, чьи способности к битве один на один были бы выше, и ни одного, кто мог бы быть использован так, как Саске. Он далеко не гений, как его брат, но настолько не похож на бездарность вроде меня, что его талант почти гениален. И дело совсем не в его навыках или генах, не в умении быстро складывать печати или знании множества техник, а в его взгляде на мир – ужасно простой, непревзойдённо детский и чёрно-белый, несмотря на все опровержения, что мир бросал к его ногам с ранних лет. Это поразительно, насколько белым он остаётся. Не знай я цену этой наивности, я бы завидовала ему. Но, как я уже сказала, помимо непоколебимого чувства детской справедливости, прекрасных генов и множества трюков, которые он может применить, он совершенно не понимает что такое сражение шиноби. Он понимает тактику, он знает приёмы, он может победить многих, но совершенно не потому, что понимает, что делает. Он похож на генина, заучившего все секретные техники и считающего, что имея больше силы, ты можешь победить любого противника. …Технически, он всё ещё генин. Эта мысль и натолкнула меня на то, чтобы узнать его получше. Хотя изначально я не планировала отдавать ему какой-либо приоритет помимо тренировок, я всё же не смогла просто стоять в стороне, пока рядом со мной существует что-то настолько нелогичное, как Учиха Саске. Может быть, именно по этой причине Орочимару привязался к нему? Так или иначе, я начала пытаться с ним говорить. Чтобы сформировать в его голове авторитет; чтобы объяснить ему то, почему знание способностей твоего противника не просто бонус, а то, что определяет исход битвы; чтобы обсудить прошлое – потому что до тех пор, пока Саске не появился здесь, никто кроме Итачи-сана и Кисаме-сана не знал о моей первой команде в Конохе. Я была права, когда решила, что стоит мне рассказать о том, что я была в одной команде с мальчиком, которого должна буду убить в будущем и мальчиком, который вполне возможно умрёт от рук моего товарища – они начнут пытаться понять, как работает мой мозг. Будь то вопросы о том, не сожалею ли я о возвращении, насколько мне было тяжело, как я вообще справлялась со своей ролью – это всё было ожидаемо, и это раздражало. Страшнее всего была мысль о том, что могут сделать со мной сенсей с мамой. Смогут ли они поверить, что я верна только Акацуки? Смогут ли они поверить, что я действительно оставила это всё в прошлом? Что я не хочу возвращаться назад, туда, где я могла бы быть счастливой, но где я бы определённо не смогла жить? Они пока что ничего не знают; очень надеюсь, что они не узнают никогда. Однако семпаю пришлось узнать. И в который раз, я так рада, что я узнала его тогда, 8 месяцев назад. Я всё ещё ему не доверяю до конца – как бы я не старалась, моя паранойя не проходит просто потому, что я хочу этого; но я думаю, что делаю успехи. Очень надеюсь на это. Так что я, пусть и без подробностей, смогла поделиться с ним некоторыми своими мыслями, а он не стал ставить их под сомнение. …Если честно, я уже не знаю, как именно мне выразить свою благодарность. Её слишком много, она уже скоро придушит меня, но в японском языке, в языке подарков, поступков, в любой форме общения, доступной человечеству, попросту недостаточно способов выразить мои чувства. Я знаю, что это проблема; я думаю над её решением ещё с того момента, как услышала то, что он думает обо мне; я не могу понять, делаю ли я это правильно. Скорее всего, он не оценит мою благодарность. Удивительно, что именно это так роднит его с остальными Учихами, которых я встречала. Ни семпай, ни Итачи-сан, ни тем более Саске никогда не ценят то, что для них делают другие. Конечно, я не самый удачный пример – я редко делаю что-то для других, а когда делаю, то это скорее самый неясный способ проявления заботы, который можно придумать. Вспомни – большую часть жизни я хотела умереть ради своих близких, чтобы они прекратили тратить на меня свои силы и вспоминали обо мне просто как о «в итоге хорошем человеке». Я не могу даже представить, почему я думала так. (Хотя я и делаю то же самое сейчас.) Но даже если не брать меня во внимание, эти трое всегда принимают что-либо за данное. Семпай несколько меньше других (не знаю, моя ли это заслуга, или у него просто несколько больше связи с реальным миром), но если бы не он сам, я бы вряд ли поняла, что значу для него нечто большее, чем просто милая кохай, которая всегда выслушает его проблемы. Что же творится в головах у двух злосчастных братьев – загадка похлеще той, сколько раз я просто не включила что-либо в эту тетрадь. Правда, все мысли младшего брата можно с лёгкостью прочитать на его лице, если читающим буду я. Так что, если Саске в твоём времени такой же твёрдолобый ублюдок, отрицающий свою потребность в друзьях и строящий плотные, прозрачные крепости вокруг своего сердца, тебе вряд ли удастся так просто понять его. Удачи, я их будущего! Не сказать, что я могла понимать его с самого начала. Когда мы были генинами, для меня он значил столько же, сколько муравьи под ногами значат для опаздывающего на работу человека – Учиха Саске не представлялся мне как нечто, что станет частью мира шиноби. Тем более настолько значимой. Тогда я думала, что даже если он каким-то чудом сможет одолеть своего брата, то у него нет будущего – потому что он не стремился ни к чему, кроме прошлого, и в итоге сам зарыл себя в общую могилу Учих. Хотя мне больше думалось, что он вообще не сможет пойти на это; казалось, что он либо умрёт раньше по глупости, либо сможет, наконец, деактивировать шаринган и посмотреть на мир такой, какой он есть. Мир, в котором его ожидал один неугомонный идиот, который был ещё менее умным и ещё более наглым, чтобы отпустить кого-то просто так. Так что я не ожидала, что Саске продержится в своём коконе из вселенской справедливости настолько долго, чтобы стать моим учеником. И раз уж я упомянула об этом – я не представляю, сколько терпения было у Орочимару, если он возился с этим ребёнком целых три года. Он не может попросить о помощи, он хочет моментальный прогресс, он не слушает и, пока ему не дать массивный подзатыльник, даже не подумает, что это вообще-то нужно делать. Он тренируется много, но слишком гордый, и поэтому тренируется впустую. Конечно, он талантлив, и поэтому ему действительно нужно меньше времени, чтобы усвоить вещи – но это совсем не означает, что он не должен тратить его вообще. Он относится к этому настолько пренебрежительно только потому, что это основы, или потому, что его сенсей – девочка, что когда-то дразнила его из-за влюблённости? Скорее всего, оба. Но, почему-то мне не хочется просто бросить его. Будь то это чувство вины за прошлое или своеобразная форма стокгольмского синдрома, мне хочется увидеть, на что он будет способен, когда научится не просто использовать самые сильные и мощные дзюцу мира, но ещё и думать о том, как именно их применять. И не могу отрицать того, что за этот месяц более непринуждённого общения я начала проникаться к нему какой-то человеческой симпатией. Он просто ребёнок – как бы он не отрицал этого. И даже если бы он не был, мне сложно винить его в чём-либо (кроме мерзкого поведения и полного отсутствия уважения, конечно). Нормальный человек в его обстоятельствах уже давно бы сломался, давно бы стал ещё одним Итачи-саном без гениальности или мной без навыков лжи; но он не просто держится, он не видит ничего, кроме своей цели, и окрашивает весь мир в чёрный ради этого. Когда мы только начали, он сказал, что его цель – погрузиться во тьму и изничтожить всех изнутри, но… Я всё-таки не могу ему этого позволить. Для кого-то настолько белого, настолько пустого, как Саске, темнота будет слишком ослепляющей.