Принц для Музы

Брут пребывал состоянии едва контролируемой ледяной ярости и чувствовал, что еще немного, и он сможет спокойно убить человека. Десять человек. Взорвать этот гребанный институт к чертовой матушке. Он носился по светлым коридорам, как бот уборщик, преследующий уносимую от него сквозняком мусоринку. Такой же совершенный и неумолимый, а стукнешь зазвенит металлом. Брут за три дня уделил внимание каждой лаборатории, лично проверил все проекты и придал ускорение абсолютно всем процессам. Сотрудники прятались по углам и вздрагивали. Икар наблюдал за другом с интересом. — Чертовы недоумки, — едва дыша от клокотавшего в нем бешенства, прорычал Брут, влетая в кабинет Икара — Тупые, несобранные гибриды изгоев с павианами! Им место на конвейере среди медных, а не в самом лучшем инженерном отделе Полиса! Сошлю всех на фермы! Удобрениями заниматься. — Кто на этот раз? — Оптики, мать их! — Брут со всей дури саданул кулаком по столу. «Кайрос» печально тренькнул откуда-то из-под потолка. За последние дни досталось и ему. Все запасы успокаивающих настоев были распылены в первый же день, а на гармонизирующие мелодии первый зам директора реагировал рыком такой выразительности, что запугал даже программу. Икар уже привычно достал из ящика стола заживляющий гель, подошел к застывшему, глубоко и размеренно дышащему и словно считающему про себя до миллиона Бруту, мягко взял его за отшибленную руку и принялся аккуратно втирать снадобье в кожу. — Давай ты мне сейчас объяснишь задачу, а я сам с ними поговорю? — Да что с этими бабуинами разговаривать?! — Брут дернулся, но Икар держал хоть и мягко, но крепко. — Знаешь, в последние дни у меня полное впечатление, что я обитаю в зоопарке. Ты так и сыпешь всякими: орангутангами, гиенами, троглодитами и прочими мегалодонами. Откуда такая внезапная любовь к фауне? — Могу перейти на флору! От солдат Урфина Джуса было бы больше пользы, чем от этих баобабов. — От кого? — Ты все равно не поймешь. Никто не поймет. Брут, еще только что словно искривший во все стороны, потух. Устало провел ладонью по глазам и глубоко выдохнул. Он не был идиотом и прекрасно понимал в чем заключается истинная причина его раздражительности. По крайней мере уж самому себе Брут старался не врать. От Бродяги не было никаких вестей. Чертов дикарь должен был вернуться еще вчера, но его не было даже в Лагере Изгоев. Обнаруженная благодаря архивам Правителя и взятая под контроль древняя система наблюдения уже пятые сутки показывала кого угодно, но только не волчонка. Камер сохранилось не много и обзор получался специфичным, но первые-то пару дней неугомонный мальчишка регулярно мелькал практически на каждой. Бродяга явно готовился к чему-то грандиозному, а потом просто пропал. Брут, злясь на самого себя, все-таки вынужден был признать, что ждет. Что проклятый дикарь разбудил в нем что-то практически забытое, похороненное под маской идеального золотого мальчика, забитое браслетом. Хотелось странного. *** Брут неторопливо шел к Лагерю Изгоев. Зачем? Он и сам затруднялся ответить на этот вопрос. Видимо, чтобы окончательно убедиться, что Бродяги там нет, и мерзкий дикарь, которому он почти поверил, лишь посмеялся над наивным браслетником. Брут почти не сомневался, что у единственного легального входа в Полис дежурит кто-то из Изгоев. Не случайно же в прошлый раз его так споро перехватила Стая? А значит скоро кто-то должен появиться. Может сама пропажа? Чуть в стороне от дороги что-то негромко хрустнуло и отодвинув еловые ветки, в прогал между деревьями вышла невысокая стройная девушка с длинными распущенными волосами, аккуратным носиком и глазами цвета неба. Брут рассмеялся. Девушка улыбнулась, подошла к Бруту, обняла за шею и поцеловала в щеку. Брут близко увидел ее ресницы. Они были белые у основания и почти черные на загибающихся кверху концах. И запах. Она пахла чем-то очень приятным, но абсолютно не знакомым. В коллекции ароматов Полиса такой образец отсутствовал. — Здравствуй. Ты же Брут? Персей говорил, что ты похож на античное божество. Вроде бы и живой, а словно и сотворенный из самого чистого мрамора руками искусного скульптора, так возлюбившего свое прекрасное творение, что сумел пробудить в холодном камне искорку души. — В мифе Галатея была из мрамора, а скульптор живой… — В тот раз да, но если что-то случилось однажды, то последующим будет проще. Главное найти и указать путь, а кому идти по нему всегда найдется. Брут отошел от странной дикарки на пару шагов и спросил: — Тебя Муза зовут? — Очень неопределенно, правда? Я бы предпочла, чтобы меня звали Каллиопа или Мельпомена, ну или даже Терпсихора, — сообщила она. — Это сразу внесло бы в мир упорядоченности, какие перспективы бы открылись! Я бы сразу смогла вообразить, что живу во дворце с мраморными стенами и вдохновляю ученых мужей на восхваления могучих воинов, снискавших славу в битве с великанами. Или же возлежу среди шелковых подушек и золотой и серебряной парчи, сподвигая на танец изумительной красоты девушек с осиной талией и звенящими монистами. Я не знаю, что такое мониста и куда и зачем им звенят, но я однажды читала про всякое такое, и мне показалось, что это очень изыскано и богато. Однако я давно поняла, что следует учиться быть благодарным и тому, что тебе дано — возможно это даже дает больше простора для воображения, ты наверняка сможешь это понять. Если тебя зовут просто Муза, это не так уж и плохо, потому что ты можешь помочь буквально каждому. Нужно только сообразить в чем именно я должна его вдохновить, куда направить. Это бывает трудно. Вот Персей, к примеру, столько лет сопротивлялся. Он классический герой, защитник, может даже паладин, а упорно шел по пути ненависти и злости. Это его почти выжгло изнутри, но он вовремя встретил своего «прекрасного дама» и теперь-то у него обязательно все будет хорошо. Брут не сразу понял, что все это вместе было ответом на его вопрос, и на обычный человеческий язык оно переводится как: «Да, меня зовут Муза.» — Я Брут, — стряхивая с себя одурение от всего происходящего, произнес он. — Тебя действительно так зовут? — переспросила Муза. — а тебе никогда не казалось, что подобное поименование лишает тебя собственной судьбы? Что ты как бы становишься заложником того, далеко не первого, но самого знаменитого носителя этого имени? Вот мне бы, как я уже упоминала, хотелось зваться Мельпоменой, но увы, это совершенно невозможно в реальности, и лишь в мире моих грез у меня может быть такое роскошное имя. Окружающие люди и собственные-то имена сокращают до максимум двух слогов или заменяют их кличками, куда уж им запомнить и выговорить столь длинное и сложное наименование. Но ты же живешь в Полисе. Неужели и там взрослые люди не свободны в выборе своего облика, имени и окружения? Это кажется несправедливым, но если хорошенько подумать, то даже утешительно. Ты наверняка сможешь это понять, ведь чем взрослее человек, тем больше у него всяких дел и забот, и меньше времени для украшающих жизнь фантазий. Поэтому взрослым приходится довольствоваться лишь лоскутками того, что легко доступно каждому ребенку. Тебе никогда не хотелось зваться Мерлином или хотя бы Артуром? — Нет… кажется, нет. Пока она говорила, Брут три раза предположил, что дикарка над ним издевается и три раза отмел это предположение. Девушка меж тем взяла его за руку и повлекла за собой прочь от дороги вглубь леса. Он не сопротивлялся. — Ты ищешь Персея, но он еще не вернулся из своего искупительного паломничества во имя обретения достойных его дама даров. Не волнуйся, он хоть и производит впечатление слабого телом, но силен духом, отважен и умел. Никто не знает Дальние Рубежи лучше моего названного братца. Он обязательно победит чудище, возвратится и бросит к твоим ногам все свои трофеи. — Бродяга? Он ищет что-то для меня? Что? — Ты узнаешь об этом в свое время. Это будет совсем скоро. Согласись, что это восхитительно, знать, что в твоей жизни наличествует еще бездна неоткрытого, такого, что только предстоит узнать, и оно еще долго будет разворачиваться, и разворачиваться перед тобой, как великолепный ковер. Мысли о чуде непрерывного познания очень воодушевляют, не правда ли? Брут себя воодушевленным не чувствовал. Скорей уж ошарашенным. На язык просились десятки вопросов, но он сильно сомневался в своей способности понять ответы странной девицы. И он промолчал. Просто шел за Музой по лесу, смотрел, слушал, нюхал и трогал. И мир вокруг вдруг стал постепенно проявляться во все более мелких подробностях, шорохах и неровностях, как будто на него медленно наводили фокус. Обретал оттенки, вкус, запах — объем. Они шли и шли, а Муза не переставая знакомила его с обитателями своего мира. — Видишь этого мощного великана? — спрашивала она, указывая на огромное дерево, — Он стоял тут задолго до нас или даже Полиса и простоит еще не один век. Положи руку на его ствол. Чувствуешь? Как можно утверждать, что у деревьев нет индивидуальности или души? Иногда мне кажется, что это стражи леса. Они несут свой нелегкий дозор охраняя и сберегая память. Слышишь шепот листвы? Это они рассказывают свои легенды, всем кто умеет слышать. Мне кажется, что именно ты сможешь научиться. Брут касался кончиками пальцев морщинистой коры, гладил кожистые, упругие листья, смотрел на ясное небо сквозь кружево кроны. — А на этой поляне целый свой огромный многоярусный мегаполис. Но он не выстроен единым стилем и по единой воле, а возник стихийно, сам. Каждый даже самый крохотный его житель формирует и изменяет его лик. Каждая былинка привносит хаос и вместе с тем упорядочивает. Все свободны, но вместе с тем и зависят друг от друга. Ложись рядом. Смотри. Он послушно: ложился, вдыхал аромат нагретых солнцем трав, вслушивался в разнообразие звуков, что издавали небольшие обитатели этого царства. Брут гипотетически знал, что вон тот деловитый крепыш с блестящими металлическими крыльями скорее всего жук, а малыши, похожие на черный ручеек, размеренно перетаскивающие что-то в свои подземные норки это муравьи, но он прежде никогда не видел их вживую. Большинство же созданий оказались ему и вовсе не знакомы. В Полисе насекомых не было. Под Куполом жили лишь полезные в хозяйстве животные, да и то на фермах. Ухаживали за ними медные. Золотой мальчик смутно помнил, как дед в детстве возил его туда на экскурсию, но даже тогда общение с «природой» проходило в рамках огороженного вольера и строго по правилам. Погладил мягонького ягненка по спинке? Отойди, дай погладить следующему. Взрослые же животные стояли ровными рядами каждый в своем крошечном оптимизированном отсеке и лишь провожали их небольшую группку лиловым взглядами моргая длинными ресницами. Бруту фермы не понравились. Здесь и сейчас все было совсем по-другому. Никакой упорядоченности и стерильности — жизнь и хаос. Муза смотрела, как зачарованно изучает севшую на его ладонь бабочку Брут, и смеялась. — Ты похож на принца. Проклятого злым колдуном и проспавшего в своем высоком замке сотни лет. Пока он спал и видел чудные сны, время летело, и вот уже прекрасный принц не узнает свое изменившееся за долгие годы королевство. Оно стало совсем иным. Так сможет ли принц в нем прижиться? — Это сказка про спящую красавицу. Что за манера приписывать мне женские роли? — Главное, чтоб поцелуй сработал и спящий, кем бы он ни был, проснулся. Пойдем, скоро закат, а его непременно нужно лицезреть с «Утеса Возвышенных Мыслей». Особенно, если этот закат первый в твоей жизни. Мне кажется это по силе ощущений должно быть подобно встрече с океаном. Представляешь, всю мощь огромной непостижимой и не подвластной никому стихии? Вот и я не представляю. Как бы я хотела хоть когда-нибудь увидеть настоящий океан. И они снова шли. Сначала по лесу, по едва заметной тропинке, потом карабкались по пологому, поросшему изумрудной в пятнах цветов травой склону, а в конце и вовсе лезли вверх по похожим на нагромождение ржавых железяк камням. Муза перепрыгивала с камня на камень так легко и грациозно, как будто у нее за спиной были крылышки. Бруту иногда казалось, что он их даже видит. Крылья радужно мерцали в текучей вечерней дымке. Предзакатное солнце вспыхивало в волосах девушки медью, зажигало в веселых синих глазах золотые огоньки, окутывало хрупкую фигурку сияющим ореолом, превращая дикарку в мистическую фейри. Брут устал, порвал штаны, рассадил, неудачно упав, колено и ладонь, но впервые за много лет в нем ожило ожидание чуда. «Утес Возвышенных Мыслей» и правда возвышался. Надо всем. Лес, небольшое озеро, даже мерцающий куполом Полис вдалеке, казались словно игрушечными. Брут подошел к краю, кинул взгляд вниз и отшатнулся прочь. Лететь вниз было бы далеко, а то, что осталось бы от любого живого существа при падении, не собрал даже «Асклепий». Музу подобные мелочи не волновали. Она замерла на самой грани между землей и небом, а за ней безумными красками полыхал закат. Брут всегда знал, что мир за Куполом огромен. Однако до этого дня он никогда не думал о том, насколько. Он вдруг ощутил себя крошечной песчинкой. Ничтожной и беспомощной. Когда Муза сильно ударила его по щеке, он не почувствовал боли. Она схватила его за плечи, развернула спиной к обрыву, примерилась и ткнула кулачком в солнечное сплетение. Брут согнулся пополам и начал с трудом глотать воздух — процесс, о котором он практически забыл. — Спасибо, — сказал он, распрямившись. — Слишком, да? — Муза смотрела виновато, — прости, пожалуйста, я должна была и сама сообразить, что только очнувшегося принца нельзя сразу же тащить на бал. Тшшш, не бойся, я тут, рядом. Ты не один. Мы сейчас спустимся в «Очень Тайное Убежище», там тебе будет легче. Иди за мной. «Убежище» оказалось небольшим шалашом, что стоял на заросшем камышом берегу озерца. Муза усадила Брута на плетеную циновку, споро развела костерок, вскипятила в небольшом закопченном котелке принесенную из озера воду и засыпала прямо в него целый ворох сухих и не очень трав. Кособокая кружка нашлась там же, где и котелок — в холщовой сумке, что дикарка достала откуда-то из глубин своего жилища (?). Музу зачерпнула свой отвар из котла прямо кружкой и протянула ее Бруту. Брут взял и в ту же секунду отбросил прочь, чудом не облив ни себя ни девушку. — Чччерт! За что?! Брут тряс обожжённой рукой и смотрел недоуменно. Муза вздохнула. — Что такое кипяток ты тоже не знаешь? — Знаю. — Брут подумал и добавил, — теоретически. Но почему емкость такая горячая? — Наверное потому, что металлическая? — Зачем? — Если бы я предполагала, что меня однажды удостоит своим визитом его высочество, я бы непременно озаботилась приобретением полного чайного сервиза из тонкостенного фарфора. Я не очень хорошо представляю, что конкретно должно туда входить, да и каков из себя этот самый чай, но, честное слово, я бы приложила все усилия. Бродяга из «Старых развалин» чего только не приносит, наверняка разыскал бы и такую мелочь. — Издеваешься? — Ничуть! Ты только представь, как это было бы красиво! Ты наверняка должен знать про чайную церемонию. Я читала, что это абсолютно уникальный возвышающий дух человека чувственный и интеллектуальный опыт. Научишь меня? Брут не нашелся, что ответить. Он чувствовал себя перегруженным ботом со сбившейся программой. В голове что-то ощутимо ворочалось, скрипело и щелкало, эмоции опознанию и уж тем более контролю не поддавались, тело устало от непривычной нагрузки, а все вокруг было: чуждым, грязным, громким и вроде бы опасным, но в стерильную безопасность Полиса почему-то не хотелось. Пока он размышлял над вывертами собственного сознания, Муза ополоснула кружку в озере, снова наполнила ее отваром и, в этот раз заботливо обернув ее снятым с шеи цветастым платком, протянула Бруту. — Перед тем, как отпить, подуй. Горячо. Брут посмотрел в кружку. Жидкость выглядела и пахла подозрительно, а на поверхности плавали какие-то детали от растений пополам с пеплом. Он в целом не думал, что дикарка его таким образом собирается отравить, но, чтобы сделать первый глоток, пришлось приложить серьезное волевое усилие. Вкус ожидаемо оказался странным, но вполне терпимым. — Держи. — Что это? — Брут повертел в руках какой-то серый, пористый огрызок. — Хлеб. Его едят. — Уверена? — Абсолютно! Брут никогда в жизни не пробовал на вкус комбикорм для скота, но почему-то в памяти опять всплыло воспоминание о посещении ферм. С «чаем» потреблять его оказалось комфортнее. Когда Муза протянула ему еще что-то желтое, а затем и бурое с белыми прожилками, он, лишь уточнив, что это тоже пища, механически сжевал все предложенное, завороженно глядя как яркие искры костра мешаясь с ароматным дымом улетают в высокое темное небо. Остаток вечера он запомнил очень смутно — перегруженное впечатлениями сознание практически отключилось. Брут позволил Музе себя разуть, завести в шалаш и уложить спать. Следующие несколько дней Муза учила его жить дикарем. Ходить босиком, умываться в ледяном ручье, чистить зубы угольком и не расчесывать зудящие от комариных укусов следы по всему телу. А также: разжигать огонь, ловить, чистить и запекать на углях рыбу, собирать, пачкая фиолетовым соком пальцы и губы, ягоды в лесу, плести из прибрежного тростника свежие циновки. Бруту нравилась размеренность этого примитивного существования. Он словно плыл по течению, позволяя Музе неспешно и в свойственной только ей сказочной манере знакомить его с этим миром. А вечерами они ходили на «Утес Возвышенных Мыслей» и пережив закат — Бруту по-прежнему было сложно, но он всегда был упрям, — лежали на вершине, смотрели на звезды и разговаривали. Сначала о звездах — Муза показывала ему созвездия, а Брут пересказывал мифы, которыми они были вдохновлены, а потом и о Полисе с Изгоями. Оказалось, что в мерцающей темноте под миллионами глаз небесного великана быть самим собой гораздо легче. Брут рассказывал про свой мир. Про деда, что научил его читать настоящие книги и не признавать границ. Про детский дом и Икара. Про самую красивую женщину в мире Лию. Про Правителя, что живет в Цитадели и управляет похожим на стеклянный леденец Полисом. Муза внимательно слушала, но кажется в голове у нее мифы путались с реальностью сплетаясь во что-то исключительно причудливое. И быль не отличалась от небыли. — Знаешь, чего больше всего боятся все Гудвины Великие и Ужасные? — однажды спросила она, — что кто-то увидит их истинное лицо. Тесей правит городом уже так давно, что все забыли его имя и просто привыкли считать всемогущим. А что там за маской? Есть ли хоть что-то? Тебе нужно просто заглянуть за занавес. Брут задумался, а потом расхохотался. — А можно, я хоть в одной интерпретации не буду женского пола? Хотя и правда почти полный набор собрал — добродушный гений с мозгами не помещающимися под кучерявой шевелюрой, железная леди с пламенным сердцем, бесстрашный волчара и тот теперь имеется. Не хватает только Тотошки и волшебных башмачков, но можно попросить Икара, он что-нибудь придумает. — Не надо Икара, у него волшебство очень уж практическое получится. — А какое должно быть? — Живое. Муза перевернулась на живот, приподнялась на локтях и заглянула Бруту в глаза, в них отражались звезды. — Для Икара из всего богатства вопросов этого мира существует лишь один — «как?». Он решает задачи — быстро, эффективно, безжалостно. Я приводила его сюда, пыталась показать хоть что-то настоящее, но кажется он так ничего и не заметил. — Икар настоящий, просто очень рассеянный и увлекающийся. К нему нужно приноровиться. И, кстати, гораздо живее меня. Он же Платиновый. Муза ласково погладила его по колючей щеке. — Когда я в первый раз увидела тебя, я не смела и надеяться, что смогу найти в тебе родственную душу, хотя что-то внутри и в твоих глазах сразу подсказывало, что именно ты явишь себя истинным принцем. Но теперь я в этом убедилась. Брут хмыкнул. Не бритый, который день не чесанный, весь в ссадинах и распухших от аллергической реакции волдырях от укусов насекомых, в порванных о кусты и камни одежках, да еще и эмоционально не стабильный. Хорош принц! — А разве среди Изгоев нет других родственных душ для тебя? — Я всегда мечтала об этом, но другие никогда не хотели играть со мной в детстве, а уж теперь и подавно сторонятся, как помешанной. В них слишком мало воображения и мое им только мешает. Разве только Персей, но у него и без меня слишком много всяких важных дел, которые ежедневно занимают его время и разум. А в последние недели ты овладел всеми его мыслями, и мне совсем не осталось там места. — Не то чтобы я это специально, — буркнул Брут, — не могу сказать, что наше знакомство доставило мне хоть какое-то удовольствие. — Взрослеть — страшно и больно. Та встреча была необходима вам обоим, чтобы осознать порочность дорог, по которым вы двигались. Прости, пожалуйста, я, когда увлекаюсь или волнуюсь начинаю, как выражается Персей: «нести гребанной ахинеи еще больше, чем обычно». У меня это с детства. Я была очень слабым и болезненным ребенком, и отец с братом просто боялись выпускать меня из дома, а времени заниматься мной ни у кого не было. Отец приносил мне книги, и я читала. Все подряд, без разбора, и со временем книжные миры и герои стали гораздо реальнее живых людей. Последних я и не видела толком. А когда я повзрослела, оказалось, что люди меня просто не понимают. Не знают таких слов, не видят за ними образов и характеров. Ты первый, кто не только слушает, но и слышит. — В детстве, особенно темными зимними вечерами, я так мечтала, что прекрасный принц вот-вот ворвется в нашу унылую действительность и увезет меня в счастливую, сказочную жизнь. Но ты все не приходил, — Муза пододвинулась ближе, легла рядом и положила голову ему на грудь. Сердце под ее щекой билось сильно и размерено.  — Я пытался. Мне было лет тринадцать, когда я первый раз попробовал сбежать из Полиса. Добрался до Перехода, но пройти дальше, естественно, не смог и был торжественно возвращен обратно в детский дом. Тогда это сочли детской шалостью. Во второй раз чуть не погиб — дед учил меня плавать, но течение в реке оказалось слишком сильным. Меня спас Икар, но ему пришлось позвать на помощь взрослых и побег не удался. На третий — все получилось, но за мной уже следили, и я успел отойти от Купола лишь на пару километров… — Больше ты не пытался? — Мне очень четко дали понять, что, если не угомонюсь, то до совершеннолетия могу и не дотянуть, а жить хотелось. — Но сейчас же ты здесь! И Икар свободно приходит в Лагерь. Что изменилось? — На нас надели браслеты. В пятнадцать лет каждый житель Полиса на Церемонии Совершеннолетия получает свой браслет, и в первый год его невозможно снять. А через год уже никто и не хочет. Брут рассеянно перебирал пряди волос Музы, легонько поглаживал прижавшуюся к нему девушку по голове. Чуть ли не чесал за аккуратным ушком. Как котенка. — Знаешь, это очень удобно жить ни о чем не беспокоясь. Под браслетом не бывает: плохо, больно или страшно. Ты по-своему, очень размеренно и довольно блекло, но счастлив. А я еще и настолько хорошо играл свою роль идеального представителя современной молодежи, что в какой-то момент и сам себе поверил. Стал, как сказал твой братец: «воплощением Полиса» — без эмоциональным, без чувственным, практичным. И меня все устраивало! Я четко знал, чего хочу, и что для этого нужно сделать. — А потом на твоем пути случился Персей. Вы должны были встретиться и спасти друг друга! Это было вам предназначено самой Судьбой. — Не правильный мне какой-то спаситель достался, — ухмыльнулся Брут, — не с поцелуями, а с… хм, скажем так, более экстремальными способами воздействия. — Вы подрались, да? Как жаль, что мы тогда еще не были знакомы. Я могла бы хоть на мгновение представить, что я самая всамделишная принцесса, и благородный рыцарь с прекрасным принцем устроили дуэль в мою честь. Я стояла бы чуть в отдалении, и сердце мое разрывалось от невозможности выбора. Названный брат или детская мечта — кто бы смог определиться? — Я очень рад, что ТАМ тебя не было! — с чувством произнес Брут. На следующий день было так жарко, что они почти весь день провели у воды. Они купались в небольшой бухточке, на озере. Песчаный пляж, шелестящие стены тростника, прозрачная вода, яркое солнце. У Музы вся кожа светилась мелкими блестками. — Ты вся сверкаешь. — А давай представим, что я прекрасная сияющая волшебница древнего народа в венке из чудодейственных цветов. Ты разбудил меня после долгого сна, и теперь я в благодарность могу исполнить три твоих заветных желания. Что ты загадаешь? — Чтобы ты увидела Океан. Чтобы Лия познала себя. Чтобы у Икара все было хорошо, — не задумываясь ответил Брут. — И ничего для себя? — удивилась Муза. — Ты правда, как настоящий рыцарь в сверкающих доспехах или даже святой. Я вот всегда для себя воображаю. Ну иногда только одно желание оставляю для других, потому что надо же работать над своими пороками и стремиться быть хорошей. А ты для себя совсем ничего не хочешь? Брут честно подумал, а что, собственно, ему нужно. — Все, что мне надо, я возьму сам, — наконец жестко ответил он. — за чужие дары обычно слишком дорого в результате приходится платить. — Ты очень загадочный, Брут, — серьезно кивнула Муза. — я таких, как ты никогда не встречала. — Ты можешь мне, конечно, не верить, — рассмеялся Брут, — но таких, как ты тоже точно в мире нет. И, наверное, уже никогда не будет. «Книжные дети», вот кто мы с тобой такие. Фантазии и маска вместо реальной жизни. — Но мы же уже выросли, правда? Пора самим свершать свою судьбу. Время собирать камни, — она тряхнула мокрыми волосами и зайдя в воду по грудь грациозно нырнула. Брут стоял на берегу, смотрел на расходящиеся по воде круги и думал: как он жил в городе вообще без времени дня и года, без погоды, без расцветающих цветов, голосов птиц, зреющих ягод, закатов, рассветов, звезд? Без Музы? Ему нравилось представлять, как наступит осень, потом зима и весь мир накроет одеялом из снега, звезд и темноты. Муза научит его ходить на лыжах при свете луны и звезд, выделывать шкуры, шить из них пушистые меховые одежды и вязать теплые носки из овечьей шерсти. Бродяга возьмет его на настоящую охоту, а Бард сидя у разожжённого камина будет рассказывать о временах основания Полиса… А потом прилетел дрон. — Мальчик мой, — благожелательно произнесла жужжащая железяка голосом Правителя, — погулял и хватит. Ты нужен мне, Икару и Полису. Возвращайся. — А если я не хочу? — Помниться, много лет назад у нас уже был подобный разговор. У таких, как мы с тобой, нет выбора, только долг. Не упрямься, мой мальчик, ты же знаешь, что все равно в результате подчинишься. Тебе есть, что терять. Брут оглянулся на Музу. Она уже выбралась из воды и, подхватив с земли большой камень, примеривалась запустить им в дрон. Брут покачал головой. Не поможет. Муза упрямо закусила нижнюю губу и все же швырнула свой булыжник. Он лишь скользнул по блестящему металлическому боку. — Девчонку, если тебе это зачем-то нужно, можешь взять с собой. — немного помолчав, отреагировал Правитель и подытожил, — чтобы завтра утром был у меня. Ночь тебе на то, чтобы привести себя в порядок. Выглядишь, как настоящий дикарь, смотреть противно. Дрон уже давно улетел, а Брут все сидел у самого края воды. Бездумно зачерпывал в горсть песок вместе с водой, поднимал руку вверх и позволял им стечь с пальцев на берег рядом с собой. Песочный полис становился все масштабнее. Муза подошла, опустилась рядом, обняла его за плечи. — Мы можем уйти далеко-далеко в «Дальние Пустоши», за пределы действия Полиса. Добраться до Океана. Если долго идти в одном направлении обязательно рано или поздно придешь к одному из них. Брут молчал. — А хочешь, я пойду с тобой в твой Изумрудный город? Тебе как раз не хватало Тотошки. С этой ролью я всяко справлюсь. Брут молчал. — Я знала, еще когда увидела тебя впервые, что ты, однажды, как и положено настоящему принцу, уйдешь сражаться с драконом, но я надеялась, что у меня будет больше времени. — А разве не герои сражаются с драконами? — Они тоже. — Так в чем же разница? — Герой рано или поздно неминуемо погибнет в схватке, а у принца есть шанс стать королем и изменить законы, по которым будет жить его королевство. — Что ж, — Брут недобро прищурился и одним ударом снес песчаный полис, — уж не знаю какой из меня принц, но зря Тесей всегда пренебрегал гуманитарными науками. Аве Цезарь, ты сам вернул своего Брута в город.