Ты что, мне не веришь?

Серёжа не был уверен в себе. Пусть позади была победа в первом сезоне "Импровизация. Команды", пусть их позвали в креативную группу, пусть фанатов становилось всё больше... Ему казалось, это не его заслуга. Макс вытаскивал рэп-баттл на какой-то новый уровень, Артём отвечал за безумные роли в кинопремии, Горох выдавал невероятные истории в "Протестую". А он... нервничал, сливался в рэп-баттле, терял концентрацию во время "Дня рождения", пытался вывезти всё на бурных эмоциях, переходящих в фарс. Глупость. Несусветная глупость. Казалось, он в этой команде играет единственную роль — человек с большим носом в кофте из супермаркета. И как чертовски обидно было во втором финале... Он чувствовал: они могли победить. Но нет: вышел, сбился, покинул последний раунд, оставив друзей. И почувствовал постыдное облегчение от того, что эта бойня (иначе "легендарное" столкновение Лютых и Минских не назвать) осталась на чужой совести. А потом съёмки кончились, свет в зале потух, а он ускользнул от друзей в соседний павильон — прочистить голову. Немного упасть в пучину рефлексии. Тёмные полупустые коридоры навевали тоску. В сердце иррационально болело. Казалось, зачем им второе чемпионство? А вот, нужно было: для уверенности в себе, сплочённости, гордости, в конце концов. Хотелось бы сейчас сесть рядом с Зайцем, послушать чужие громкие возмущения, а потом прильнуть к плечу, дождаться, пока друг остынет, и просто повспоминать самые смешные моменты с последнего мотора. Присутствие Максима всегда успокаивало. Шевелев замер и развернулся на пятках. А почему бы и нет? Воодушевлённый одной мыслью о компании Зайца — всегда верного, поддерживающего, искреннего и яркого — парень быстрым шагом направился в сторону их гримёрки. Дверь была приоткрыта. Только Серёжа хотел войти, как услышал голос: говорила какая-то девушка. С раздражением, иронией, даже каплей злости. — Если бы Шевелев так не продолбался в рэп-баттле, всё могло закончиться иначе! Ну серьёзно, зачем он вообще каждый раз выходит. Ну не получается — не берись! И заход про шпионский фильм про семью... Можно же было лучше, что с ним вообще такое. Вы шли ровно, вы могли победить... Серёжа замер. Воздух в лёгких сжался в один тяжёлый комок, осел в горле, мешал дышать. Боль по артериям разносилась от дрогнувшего сердца до самых ладоней, кровь стучала в ушах. И правда, как он мог надеяться, что другие не заметят провала? — Знаешь... — вдруг прервал пылкую речь девушки серьёзный голос Максима. Серёжа поймал каплю кислорода, задыхаясь неожиданной надеждой на поддержку друга, жадно вглядывался в щель между дверью и косяком, надеясь увидеть Зайца, — ему и правда хреново даётся рэп-баттл. И лучше бы он не выдавал тот панч, после которого ему крикнули "пшёл вон". Мир Шевелева рухнул вслед за этими словами. Мгновение растянулось в вечность, когда он чувствовал, как сердце рассыпается стеклянной крошкой, прорезающей лёгкие и близлежащие органы. Казалось, разрывают саму душу. Дурак. Какой же он дурак. Серёжа сжал кулаки до побелевших костяшек, круто развернулся и стремительно и тихо зашагал прочь. Что б ещё хоть раз он назвался импровизатором. Что б ещё хоть раз влюбился в лучшего друга. А Макс, не зная о метаниях Шевелева буквально в двух метрах от себя, продолжил фразу: — ..Но зато он своими совершенно безумным идеями тянет другие раунды, когда мы не вывозим. Кто бы ещё придумал про питона, который недодушивает? — парень хохотнул, всё сильнее распаляясь. — Или повторил сцену из "Офиса" со staying alive? Кто бы довёл Мигеля до истерики шуткой про обгоревшего человека?! — пауза, за которой следует шёпот на грани слышимости. — Серёжа потрясающий. Вероятно, лучший из нас.

***

Шевелев впервые в жизни стрельнул у кого-то сигарету. Стоял у павильона в полумраке московских сумерек, крутил её между пальцев, рассеянно глядя на серо-голубое небо в грязных пятнах облаков. Было тошно и руки тряслись. Холодало. Вдруг кто-то накинул ему на плечи толстовку. — Замёрзнешь, — хмуро протянул Артём, облокачиваясь на стену рядом. Серёжа нервно покосился на Гауса. А вдруг он тоже... Но мысль не дали закончить. — Не думай винить себя в этом, Серёж. Мы все где-то лажали. Мы команда. И ты — её незаменимая, практически основополагающая, часть. Шевелев вздрогнул. Спазм прошёлся по телу, дошёл до кончиков пальцев и выбил сигарету на остывающий асфальт. Кажется, на глаза даже слегка навернулись слёзы. Он откинул голову, тяжело дыша и упираясь затылком в камень, прикрыл веки, из-под ресниц косо поглядывая на друга. Артём был спокоен, только морщинка залегла между бровей. — Я проебался, — Серёжа удивился, как хрипло звучит собственный голос. — И Макс меня не простит. — Он о тебе больше всех волнуется, Шевелев. Открой наконец глаза. Серёжа резко повернул голову к другу. Слух не обманул: Артём злился. Слегка, на остатках высосанной съёмочным днём энергии. Но искренне. А значит, не врал. Не пытался успокоить добрыми словами. И всё же... — Он сейчас совсем другое сказал, — Гаус даже не стал сдерживать короткий вздох в ответ на это неуверенное бормотание. — Тебе? — Нет... — Ну вот и всё. Друг резким движением оттолкнулся от стены, завязал рукава толстовки у Серёжи на плечах, чтобы не упала, и потащил за собой в сторону их временного приюта на время съёмок. "Поговори с ним, раз меня не слушаешь", — буркнул, оставляя друга у их с Максом комнаты. И, когда Шевелев уже дверь за собой закрывал, добавил с лёгкой улыбкой: "Всё будет хорошо. Ставлю свои кроссовки". Макс вернулся минут десять спустя. Ещё из коридора было слышно его смех и легендарное "Ё моё!" от Гороха. Видимо, друзья пережили финал быстрее, чем Шевелев. Заяц зашёл в комнату и замер, глядя на неловко забившегося в угол дивана Серёжу. Его лицо мгновенно переменилось с уставше-задорного на взволнованное. В глазах было нечитаемое выражение. — Серёж? Ты как? Куда делся после баттла? — вопросы осыпались на Шевелева ворохом рассыпчатого тепла. Но неожиданно восставший комок в горле не давал ответить, сковывал движения и сжимал пальцы на тканной обивке. Макс широким шагом преодолел расстояние между ними, присел на корточки напротив друга, заглядывая в чужие карие глаза. — Серый, поговори со мной, — шёпотом пронеслось в полумраке. Заяц был рядом. Протяни руку — и коснёшься растрепавшихся после укладки волос, острых скул и искусанных губ. Ресницы над широко распахнутыми глазами подрагивали, как и уставшие ноги друга. Но он сидел в неудобной позе и ждал. Сердце Серёжи привычно заскулило нежностью и восторгом. Максим был... невероятным. Особенно при тусклом свете тёплого торшера. Особенно когда смотрел так. — В рэп-баттле я... прости... не стоило, я все испортил... — он опускает глаза, боясь найти в лице напротив признаки осуждения. Но Максим цепляется пальцами за чужие окоченевшие кисти, быстро перетекает на диван — совсем рядом, почти на чужие колени — и приближается, оставляя между лицами считанные сантиметры. Чтобы другу некуда взгляд было прятать. — Ты отлично выступил сегодня. Как и всегда. У всех нас есть сильные стороны. И твоя — это невероятный, крышесносный, просто невъебенный креатив и импровизационные шутки. Ты чего загнался так сильно? Ну проиграли, бывает. В следующем сезоне выиграем! Возвращение чемпионов, а? Как тебе идейка? — он заискрил глазами, изогнул губы в лёгкой ухмылке. Большим пальцем провёл по чужой руке, вызывая волну мурашек. — А в гримёрке... — Бля, так мне не послышалось, что кто-то приходил! Ты хоть дослушал, горе? Я там тебя хвалил потом вообще-то. И девчонку из стаффа выгнал: ничего она не понимает в гомельских гениях. Серёжа смотрел в чужое лицо, чувствуя, как дыра внутри постепенно затягивается, заполняется теплом, пониманием и признательностью. Уголки губ против воли поползли вверх. Дышать снова стало легче — до мгновения, когда Шевелев осознал опасную близость чужих губ. Он прочистил горло и постарался серьёзно посмотреть на Зайца. — Ладно, я понял... Слезешь? — Ещё чего. Мне тут Гаус такую интересную идею подкинул... Кстати, почему на тебе его толстовка? Они сидели в обнимку при тусклом свете единственного торшера. Касались чужих рук — будто впервые. Изучая, щекоча чувствительные ладони, рисуя призрачные линии от плеч до кончиков пальцев. Макс был как никогда домашним, сонно моргал, тыкаясь носом в серёжину шею, тёрся щекой о плечо. "В тебе проснулась лисичка Анфиса?" — хихикает Шевелев, перебирая тёмные кудряшки и любуясь нежностью на чужом лице. "Я просто наконец перестал сдерживаться," — шепчет в ответ, оставляя лёгкий поцелуй на подбородке. С этого дня Серёже запретили сомневаться в себе. А если он вдруг возвращался к старой привычке, рядом всегда был Максим с извечным вопросом: "Я сказал, что ты лучший — ты что, мне не веришь?"