Шелест простыней

Бледные тонкие пальцы сжимали темную простынь, словно хотели ее разорвать. Усердия были столь велики, что еле слышный шелест ткани доносился до ушей сквозь другие звуки, тревожа и отрезвляя. Но по шелку пальцы скользили, упускали ткань, и в попытке снова за неё схватиться сами грозились сломаться. Острые ноготки, кое-где сломавшиеся, оставляли ранки, столь тихие и незаметные по сравнению со всем происходящим, что их хозяйка с каждым толчком продолжала все сильнее царапать чужую кожу, силясь услышать требование остановиться. Наконец послышался прерывистый вздох, и ее руку прислонили к кровати, оторвав от ноющей спины, аккуратно, не надавливая. И тут же отпустили. На бледной коже виднелась смазанная кровь нездорового темного цвета. Они встретились взглядами на миг, чего так ждал мужчина. Голубые глаза постоянно закатывались назад, устремляли свой взор на пылинку у потолка, на холодную каплю дождя с другой стороны окна, но не на него. Он знал что это не от смущения. Звуки, вылетающие из рта девушки идут вразрез с любым понятием стеснения. Её отвлекало все на свете, но самое важное игнорировалось. Руки блуждали по лицу, в сотый раз изучая все шрамы и неровности, опускаясь ниже. Приподнявшись на локтях, она коснулась сухих губ своими, надавливая языком и требуя открыть свой рот. Целоваться она явно не умела, делая всё по-своему, не слушаясь других. Но это и является ее изюминкой, ее отличительной чертой - идти уверенно вперед, не замечая никаких преград. Лишь прошлое - голоса в голове и воспоминания пытались воспрепятствовать прогрессу, навредить столь хрупкой деве. И сейчас ее голова нервно дергалась в поисках источника несуществующего звука, что возник сейчас некстати. Начав кусать губы, она зажмурила глаза и подняла руку, будто отгоняя непрошенного свидетеля. Сейчас это только их момент, он принадлежит лишь им двоим. Никого другого здесь быть не должно. Он напомнил ей об этом, взяв за подбородок и не давая отвлечься. Его сердце сжималось от такой картины, отбивая стук быстрее. Хрупкая и юная, а уже испытавшая так много горя - ее хотелось защищать, опекать, не давать в обиду. - Ты идеальна. Джинкс безупречна, превосходна и совершенна. Неограненный алмаз, упавший в мусорку и заляпавшийся во всяком отребье. Таковой была та наивная и доверчивая девочка, но не Джинкс. Дрожащие губы медленно открываются дабы что-то ответить, но последний рывок со стороны Силко вжимает болезненно худое тело в кровать, заканчивая процессию. В комнате слышно лишь учащенное дыхание обоих, и шелест простыней