Пока тебя не было (I Found You Missing)

Когда все шиноби возвратились домой, состоялась мирная конференция. Пусть Сакуры не было всего-то полторы недели, ей казалось, что прошли годы. Отправляясь на войну, она оставила чету Укки с детьми у своей мамы, и теперь забрала всё весёлое зелёное семейство домой, на знакомый подоконник. Квартира встретила её тишиной. На полках по-прежнему стояли старые пыльные книги, напрасно ожидая, когда их отправят письмом на передовую. Не будет больше никаких писем. Цунаде дала Сакуре время на отдых, но безделье только добавило ей тревожности. Она бродила по Конохе, здоровалась со знакомыми и удивлялась жизнерадостности людей вокруг. Похоже, её мама, не стесняясь, хвасталась всем вокруг, что её маленькая девочка сражалась в бою и спасла их мир. Может быть, именно любопытные взгляды и разговоры с улиц помогли ей перенести вручение наград. Сакура стояла на сцене между Наруто и Саске. Наруто отчаянно краснел, даже отметины на щеках побледнели, Саске выглядел привычно скучающим, а Сакура стояла навытяжку, будто проглотив железный прут, и пыталась изобразить естественную улыбку. Она приняла медаль, а потом спустилась вниз, уступая место другим. Когда на сцену поднялся Какаши, Сакура позволила себе смотреть, не отрываясь. Ему вручили медаль за отвагу, высшую награду – за выдающуюся роль в прошедшей войне и за особенную ярость в последней битве. Сакура получила такую же, но для медиков – за то, что вместе со своими животными-призывами сумела изменить к лучшему тяжёлую ситуацию с ранеными, когда бой, наконец, завершился. Она не могла знать, наблюдал ли за ней из толпы Какаши, видел ли, как ей на шею повесили металлический диск, как с тихим звоном он лёг ей на грудь прямо напротив сердца. Цунаде произнесла короткую речь. Сакура её даже не услышала, слишком занятая тем, что то и дело украдкой бросала взгляды на Какаши. Он сидел с другой стороны сцены, но так его было даже лучше видно. Какаши двигался неловко и с трудом, лицо, скрытое маской, было ещё больше спрятано за слоями и слоями бинтов. И всё-таки Цунаде успокоила её тревогу – мол, всё с ним будет отлично («Отчего ты вообще так беспокоишься о человеке, о котором знать не знала ещё три дня назад?» – «Я просто хочу быть уверена, что справилась». Цунаде поглядела на неё насмешливо, будто пыталась сказать, что Сакуре придётся объясниться позже, и отправилась по своим делам – очевидно, куда более важным, чем её странная ученица). Неужели Какаши правда любил её? Конечно, они обменивались письмами почти шесть лет, и за это время, кажется, успели поговорить обо всём на свете – как оказалось, обо всём, кроме чувств, которые испытывали. Они часто беспокоились друг о друге, сочувствовали, когда дело касалось их упрямых и порой глупых друзей, но Сакура и подумать не могла, что её Пугало станет чувствовать к ней что-то столь сильное, когда между ними не было ничего, кроме писем. И что было даже важнее: любила ли она его в ответ? Сакура всегда восхищалась своим другом по переписке, но невинное восхищение имело мало общего с любовью. За то время, что они писали друг другу, она очень к нему привязалась. Послания Какаши скрашивали её дни. Он помогал ей не сдаваться, когда всё, чего Сакуре хотелось – это рухнуть в постель и проспать неделю. Он смешил её своей немногословностью и зарисовками-догадками о её внешности, к слову, совершенно не похожими. Так что он ей, и правда, невероятно нравился. А ещё Сакура была сама не своя от стыда, что всё это время обменивалась письмами с их самым высокопоставленным генералом. Например, одно было полностью посвящено её раздражению на то, как надоедливо кучерявятся её волосы от дождя. И как ей теперь смотреть Какаши в глаза? Какаши – увешанному наградами гению стратегии почти вдвое её старше – когда она писала ему всякую чушь? Скорее всего, последнее письмо он написал сгоряча, второпях, лишь бы заставить её остаться дома, думала Сакура. Пусть это бы не сработало, даже приди письмо вовремя, признание было умным ходом. А Какаши был умён как никто другой. Будь она хоть трижды героем войны, Сакура чувствовала себя ужасной трусихой. *** Сакура продолжала писать Какаши письма. Однако, вместо того, чтобы узнать адрес и отослать их, она складывала их в запирающийся ящик стола. Проходили недели, письма заполнили его почти доверху и как будто зажили своей жизнью. Альбом с письмами Какаши хранился в другом ящике. Сакура не смела даже открыть его. Вот так и получилось, что у неё оказалось сразу два ящика с письмами – одни она не могла прочитать, другие – отправить адресату. Отчасти Сакура не понимала собственную робость. Пусть это и могло показаться хвастовством, признания в любви были для неё не новы. Ли признавался в любви под её окнами каждую неделю. Многие солдаты, которых Сакура лечила, приходили и звали её замуж или хотя бы на чашку кофе. Каждый раз она просто улыбалась и вежливо отказывала. Так что, быть может, Сакуру так потрясло не само признание. Дело было в том, что в любви ей признался Какаши. Как бы то ни было, она попыталась найти утешение в тренировках и работе. Все её коллеги и друзья старались отдохнуть и насладиться свободой, но Сакуре необходимо было отвлечься – уж слишком многое напоминало ей о Какаши. Цветочная семья на подоконнике, стопка старых книг, жёлтый шарф. Собачий лай, романтические романы, на которых помешалась Ино. Даже снег, который засыпал головы прохожим так, что их волосы становились как будто серебряными. *** – Доброе утро, моя любимая, лучшая ученица! Сакура рассмеялась и обняла Ируку-сенсея. Он уже не был таким высоким, как раньше, но ей всё равно приходилось немного откидывать голову назад, чтобы заглянуть в его добродушное лицо. – Смотрите, чтобы другие вас не услышали, – пошутила Сакура. – Ну, в отличие от тебя, остальные мои ученики не рвались рассказать о своей профессии. Киба так вообще ещё не ответил. – Я всегда рада привести к нам в больницу новых медиков. Столько погибло во время войны, а ведь шиноби без конца калечатся. Издержки профессии, что уж тут. – Само собой, – улыбнувшись, кивнул Ирука. Некоторое время они молча шли по коридору к классной комнате. Сакура, захваченная светлой грустью, оглядывалась по сторонам, прислушиваясь к крикам и смеху детей, играющих на улице. Казалось, ещё совсем недавно и она училась здесь. Как будто вчера она мечтала о том, что ждёт её в будущем. – Кстати, теперь ты можешь узнать имя солдата, которому писала. Наверное, ты очень волнуешься! Всё получилось точно так, как я думал: ты оказалась такой упрямой, что смогла его переупрямить, – проговорил Ирука. – Всё в порядке, мне это не нужно, – торопливо ответила Сакура, боясь, что вот-вот прозвучит имя Какаши и ей придётся отбросить притворство. – Почему? Ты ведь писала ему несколько лет. Я даже проверял некоторые из твоих писем. То письмо про йогурт… Мне его тогда так захотелось, что пришлось бежать в магазин и покупать. – Я бы хотела оставить войну и всё, что с ней связано, в прошлом, – сказала Сакура, отводя взгляд. Она чувствовала, как Ирука задумчиво разглядывает её. Потом он вздохнул и потрепал её по волосам. – Сакура, я, может, и постарел, но я по-прежнему знаю, когда ты врёшь, – проговорил он. Они пошли дальше. Сакура вдруг почувствовала себя той, давнишней, одиннадцатилетней девчонкой, которую занимали совершенно иные вещи: как подружиться крепко-накрепко и как получить высший балл в следующем тесте. Которой не было дела до приживления отрубленной ноги. Которую не мучил вопрос: как это – любить? – Да, Ирука-сенсей, – опустила голову Сакура. Сказанное им можно было засчитать за самую суровую взбучку. *** Сакура вздохнула. Лбом она удобно упиралась в свои скрещенные руки. Теперь, когда палаты не были переполнены ранеными на войне шиноби, в больнице стало спокойнее – самую чуточку. На смену искалеченным солдатам хлынул поток беременных женщин (ещё несколько месяцев, и в родовом отделении разверзнутся адские врата), малышни с мелкими травмами, заработанными во время игр в героев, и ветеранов со старыми ранами. Медиков катастрофически не хватало, и задёрганная заботами Сакура уже чувствовала себя древней старушкой. К тому же последние события лишили её возможности избавляться от напряжения привычным способом – через письма Какаши. В который раз Сакура напомнила себе выкинуть всё из того проклятого ящика стола. Он был уже совсем полный. Да и вообще, какой смысл хранить неотправленные письма? Разве только чтобы напоминать себе: вот в какую трусиху ты, Сакура, превратилась. С возвращения в Коноху прошло уже два месяца, а она так и не набралась храбрости отыскать Какаши. Сакура вздохнула, жалея, что не может просто исчезнуть, и, прикинув время, решила дать себе отдохнуть ещё пять минут, а потом взяться за ожидавшую её гору документов – сегодняшние карточки пациентов. – Сакура Харуно? – спросил монотонный голос. Сакура подняла голову, выглянула из-за груд документов и книг, захвативших весь её тесный кабинетик, и едва не подпрыгнула от испуга и удивления. В дверях стоял мужчина. Её Пугало. На мгновение Сакура задумалась, до чего это странно: стоило ей подумать о нём, как вот он – тут как тут, на её пороге. С другой стороны, она размышляла о Какаши настолько часто, что такой казус был почти неизбежен. – Д-да? – наконец, пролепетала Сакура, вдруг сообразив, что молчит уже слишком долго. – Я ищу кого-нибудь, чтобы проверить мой глаз. Цунаде отправила меня сюда. Похоже, сейчас она слишком занята этим остолопом Наруто, пытается научить его тонкому искусству документооборота. – Забавно. Учитывая, что почти всем её документооборотом занимаюсь я, – пробормотала Сакура. – Я вижу, – развеселился Какаши и повёл рукой, указывая на бумажные завалы. – Так что насчёт глаза? – Ах да. М-м-м… Почему бы вам… эм-м… вот сюда, – неловко проговорила Сакура, сражаясь с каждым словом. – Просто садитесь вон в то кресло. – То, которое завалено учебниками? – вскинув бровь, Какаши поднял одну книгу. – Точно. Минутку, – Сакура подошла ближе и переложила учебники на пол у своего стола. Какаши протянул ей книгу, которую держал в руках, и она осторожно приняла её, очень стараясь не задеть его пальцы даже вскользь. Какаши, наконец, с тихим вздохом сел. Он снял протектор (Сакуре показалось, что его волосы отросли и растрепались ещё больше), сложил ладони на коленях и в ожидании поглядел на неё единственным глазом. – Есть какие-то жалобы? – спросила Сакура и, скрестив руки на груди, встала перед ним. Она помнила всё так ясно, будто это случилось вчера: вытащив Какаши с того света, они с Цунаде занялись его пустой глазницей. Пусть спасти потерянный глаз уже было невозможно, они постарались, чтобы Какаши не чувствовал неудобства. Особенно рвалась помочь Сакура, дрейфовавшая на адреналиновых волнах внезапного открытия, что человек перед ней – это её Пугало. Они подумывали вживить чужой глаз, но решили, что есть в этой идее что-то отталкивающе-отвратительное. Сакуре вспомнилось то письмо Какаши, где он рассказывал о своём лучшем друге. Одного мёртвого глаза кому угодно хватило бы на всю жизнь. – Это сложно объяснить, – Какаши пожал плечами. На этом его красноречивое объяснение завершилось. Похоже, он говорил так же отрывисто, как писал. В душном кабинете повисла тишина. Какаши, не мигая, смотрел на неё – один глаз прикрыт, второй глядит бесстрастно. Сакура едва сдерживалась, чтобы не начать нервно переминаться с ноги на ногу. Он как будто знал, что от него что-то скрывают. У Сакуры никогда не получалось складно врать о личных делах. А уж врать кому-то настолько родному – тем более. – Ну что ж, давайте я посмотрю, – проговорила она, когда тишина стала совсем невыносимой. Какаши приподнял голову, по-прежнему не сводя с неё взгляда. Сакура сняла с его глаза повязку, осторожно высвободила волосы. Они оказались удивительно мягкими. Сакура помнила эту мягкость – в конце концов, ей пришлось держать голову Какаши, когда два месяца назад Цунаде осматривала его. – Я просто… дайте мне минуту, – срывающимся голосом произнесла она и рукой потянулась к его лицу. Сакура так старалась не прикасаться. И всё бесполезно. Теперь одна её ладонь мягко обхватывала щёку Какаши, а вторая замерла у перечёркнутой шрамом брови – прямо над глазницей. Сакура направила чакру внутрь и начала проверку, стараясь не пропустить даже малейшей детали. Затаив дыхание, она придвинулась ближе, пытливо присматриваясь и пытаясь найти какие-то внешние повреждения. Пригнулась неудобно. Мимолётно задумалась, бледнее ли у Какаши нижняя часть лица. Они оба молчали, но Сакура всей кожей ощущала на себе неотрывный взгляд. Чувствуя, что слишком отвлекается на их близость, она закрыла глаза и сосредоточилась на течении своей чакры. Ничего не нашла и повторила всё с начала просто на всякий случай. Глазница была отлично вылечена. Какаши не должен был чувствовать никакой боли. – Может быть, вы испытываете фантомные боли? Это частое явление – когда люди испытывают боль в тех частях тела, к которым привыкли, – проговорила Сакура, по-прежнему отказываясь встречаться с Какаши взглядом. Убрав руки, она отступила назад и упёрлась бедром в свой стол. – Как когда скучаешь по человеку? – спросил он. Сакура вздрогнула. Какаши как будто и не заметил, как громко стукнули по полу её каблуки. – Иногда так сильно привыкаешь к человеку, что исчезни он из твоей жизни – и трудно даже вообразить, как это его нет рядом. Война разлучает людей. На это у неё есть множество способов. – Именно так, – пробормотала Сакура, упрямо не поднимая глаз. – Значит ничего, да? – Я ничего не нашла. – Что ж, спасибо за ваше время, доктор Харуно. – Пожалуйста. И зовите меня Сакура. Приходите, если будет продолжать болеть, – торопливо ответила Сакура, вскидывая, наконец, взгляд. Но Какаши уже не смотрел на неё – он надевал повязку и протектор. Она воспользовалась редкой возможностью рассмотреть его, полюбоваться на профиль и вернуться к воспоминаниям о том, как Какаши выглядел под маской. Ничего особенного и невероятного, может, он был чуть красивее обычного, если Сакуре не изменяла память (самое прекрасное лицо из виденных ею – учитывая, сколько лет она пыталась его вообразить), так что было непонятно – отчего Какаши так стремился скрыть его. – Спасибо, но, думаю, в этом не будет необходимости, – ответил он и улыбнулся. – Конечно, – сказала Сакура, не в силах оторвать от него взгляд. Какаши посмотрел на неё так же пристально. Он открыл рот, набрал в грудь воздуха. Сакура затаила дыхание. А потом Какаши качнул головой и махнул ей рукой, прощаясь. – Прощай, Сакура. Она смотрела, как он выходит за порог, а потом рухнула в своё кресло. Лоб со стуком ударился о столешницу. Сакура застонала – от боли, а более всего от того, что так и не смогла сказать Какаши, что всё время это была она. Она посылала ему книги. Она заставляла почтальонов сбиваться с ног. Она больше всего на свете хотела обнять его и много-много раз сказать «спасибо» за всё, что он для неё сделал. Сакура отчаянно скучала по нему, несмотря на то, что теперь могла увидеть его и прикоснуться. Какаши пришёл к ней, они наконец-то остались одни. Он был такой мужественно-красивый и уязвимый, он высказал намёк, который Сакура тут же поняла. И всё-таки она промолчала, что все эти годы она была его другом по переписке, и что теперь у неё, наконец, есть ответ на его последнее письмо. Я тоже люблю тебя. Сакура опустила голову на руки и замерла, будто бы вернувшись к тому моменту, когда Какаши ещё не зашёл в её кабинет. *** Два часа спустя Сакура закрыла дверь в свою квартиру и, наконец, позволила себе заплакать. Когда Какаши ушёл, ей подумалось: а вдруг она безнадёжно опоздала? Благодаря их долгой переписке он знал её, как никто другой. Поэтому подозрение, которое не давало ей покоя всё время после его ухода, скорее всего, было оправдано: Какаши наверняка сразу всё про неё понял. Может быть, он действительно пришёл, чтобы проверить глаз. Он не заговорил об их письмах, потому что не хотел признавать, что они знакомы. Его последняя записка была обыкновенной попыткой отвлечь Сакуру – он просто чувствовал себя обязанным после долгих лет их дружбы. Наверное, она вкладывала cлишком много смысла в те шесть слов. – Я такая дура, – пробормотала Сакура и побрела в спальню. Сегодня определённо был один из тех дней, когда она сразу переодевалась в пижаму. Сакура собиралась выбрать самую уютную, самую шелковистую пару из шорт и топа. Она начала расстёгивать юбку, но остановилась, когда на пол вдруг спланировал сложенный листок бумаги. Сакура нахмурилась недоуменно, подобрала его и развернула, надеясь, что внутри будет подсказка, как он оказался за поясом её юбки. «Я бы хотел, чтобы ты по-прежнему присылала мне письма. Да, я знаю о ящике стола. И теперь ты тоже знаешь, что я знаю». Сакура даже рот приоткрыла от изумления. Выходит, Какаши действительно догадался, кто она. И в её отсутствие шнырял по её квартире – вот на это ей стоило бы как следует разозлиться. – Мне с самого начала было очевидно, что это ты. Мало у кого волосы такого цвета. Сакура резко развернулась. Послание выскользнуло из её пальцев и беззвучно опустилось на пол. – Ещё меньше людей – единственная ученица хокаге, – продолжил Какаши. Он сидел на подоконнике. Семейство Укки было осторожно сдвинуто в сторону. Плечи Какаши ссутулились, а единственный глаз смотрел устало – прошедшие два часа как будто вытянули из него все силы. В который раз за день Сакура затаила дыхание. Она могла сравнять с землёй горы, вырвать умирающего из когтей смерти и призвать сотни слизней. Но в присутствии Какаши всё её тело замирало – язык прилипал к нёбу, а ноги словно врастали в землю. – Я так и не ответила на то твоё письмо, – наконец, едва слышно прошелестела Сакура. – Пришло время попытаться компенсировать тебе полтора года молчания. – Я понимаю. Вряд ли тебе было что сказать. Взять хотя бы то письмо, где я в мельчайших подробностях рассказывала об уходе за волосами. – Мне всё равно нравилось – как и все твои письма. Я был благодарен, что ты не сдавалась, не отказывалась от меня. И эта благодарность понемногу росла. Какаши нерешительно подошёл ближе и затянутой в перчатку рукой коснулся щеки Сакуры. Ей хотелось прижаться к его ладони, но тело по-прежнему казалось деревянным от волнения и не слушалось. – Я так долго ждал, чтобы поблагодарить тебя за всё, – сказал Какаши. Сакура подумала: что в жизни, что в письмах – он был одинаково неболтлив. Вот только его голос оказался куда мягче резкого неразборчивого почерка и небрежно заваливающихся набок букв. – Я всегда так боялась, что однажды ты мне не ответишь. Что тебя убьют прежде, чем я даже узнаю, кто ты. Мне было так страшно, Какаши, – в конце концов сумела выговорить Сакура. Она раскраснелась от стыда и злости, когда почувствовала, что на глаза навернулись слёзы. Она – герой войны, мать вашу! Пусть она ждала этого разговора многие годы, она ведь сильная и не должна распускать нюни. Она уже не та девчонка, которая давным-давно писала своё первое письмо на фронт. Сакура потерпела сокрушительное поражение, так и не сумев справиться со слезами. Она всхлипнула, взгляд заволокло неясным маревом, но ей показалось, что за своей маской Какаши улыбался ей. Когда-то это было непросто – медленно учиться понимать, что он не договаривал в своих письмах, видеть в отрывистых словах его невысказанные чувства и намерения, но это того стоило, всегда того стоило. Сакура надеялась, что с маской – в общем-то, похожей задачкой – будет справиться не сложнее. По-прежнему не говоря ни слова, Какаши с нежностью склонился к ней – так, что они соприкоснулись лбами. Его глаз всё ещё скрывала повязка, но протектора уже не было. Серебряные волосы защекотали Сакуре лицо. Она судорожно вздохнула – словно бы вдруг заново научилась дышать. С подбородка сорвалась первая слезинка. – Я хотел назвать тебя «Мой Цветок», но подумал, что это слишком смущающе. Мои товарищи и так не давали мне спуску, когда увидели, с каким нетерпением я жду твоих писем и насколько я их обожаю. Особенно в самом конце. Только благодаря тебе я не потерял рассудок, Сакура. Сакура сделала шаг ближе к нему, почти вплотную, и сжала в пальцах его рукав. Какаши посмотрел на её руку (костяшки побелели от усилия), затем на лицо (оно горело так, что щёки стали розовее волос), а потом со вздохом опустил взгляд куда-то вниз, на их ноги. – Сакура, пожалуйста, пойми, я просто старый ветеран войны. Я читаю эротические романы. Я раздражительный. Я одержим идеей вырастить свой сад. И ещё ты никогда не сможешь завести кошку. Я хотел подойти к тебе раньше, но ты казалась такой напуганной. Сакура тихонько икнула. Её вторая рука с не меньшей силой вцепилась в жилет Какаши. – Ты всё ещё напугана? Может быть, мне лучше уйти? Я знаю, ты получила моё последнее письмо, и ты многое написала в своих письмах, но всё равно у меня нет никакого права… – Тебе только тридцать два. Я сама прислала тебе те эротические романы. Твои собаки мне нравятся больше кошек. И я плевать хотела на любые другие причины, которые ты выдумаешь. Ты первым это написал, так что я первой скажу эти слова вслух: я люблю тебя. Почему ещё я стала бы продолжать писать тебе письма, несмотря на твои безобразные ошибки в грамматике? Сакура посмотрела на Какаши. Он глядел на неё так, словно она – какое-то наваждение, иллюзия. Его ладони легли Сакуре на щёки, загрубевшие большие пальцы стёрли слёзы, которые всё текли и текли, отказываясь останавливаться. – Сакура, – тихо произнёс Какаши. Его ладони соскользнули с её щёк и погрузились в розовые локоны. Сакура чуть отстранилась, чтобы прямо и решительно взглянуть ему в лицо. – Ты – моё Пугало. И теперь, когда я наконец-то нашла тебя, я не отпущу тебя никуда. Какаши по-прежнему смотрел на неё с сомнением. Сакура нетерпеливо закатила глаза и, не спрашивая разрешения, стянула его маску вниз. Без маски Какаши уже не выглядел таким усталым. Он криво улыбнулся, глядя на неё сверху вниз, на щеке появилась ямочка, и Сакура почувствовала, как сладко потянуло у неё в груди. Больше она уже не могла ждать. Сакура нежно улыбнулась, а потом встала на носки и прижалась к губам Какаши своими губами. Она, наконец, преодолела разделявшее их расстояние.