military

Сонхва не чувствует опасности, пренебрегает качественной разведкой и, кажется, совсем скоро начнёт насвистывать себе под нос незамысловатые мелодии от безделья, будучи на полпути к завершению поручения. Лёгкая точка, обучающие миссии – как же он ненавидит подобные жесты руководства, буквально блевать тянет. Сану же просто не по себе. У Сонхва странная аура – такая холодная, безразличная, практически аморфная, и вместе с этим заставляющая ёжиться, покрываться мурашками и вздрагивать. Впрочем, ещё до вступления в отряд старшие рассказывали ему, что во главе этого подразделения едва ли не лучшие из лучших. Говорили, мол, от каждого веет силой и пахнет кровью, что им всем уже приходилось убивать людей и выполнять самые сложные задачи, что любой из них – боец с огромным опытом и размытым понятием невозможного. Чхве хотел в этот отряд, однако это желание стояло в одном ряду с чем-то сказочным и несбыточным, было жуткой идеализацией и даже в какой-то степени романтизацией. Проще говоря, он и представить не мог, что ему будет так эмоционально сложно. — «Они слишком серьёзные», — раздраженно думает младший, идя позади Пака. — «Нужно относиться ко всему проще». Сан вспоминает о каждом из четвёрки – уходит вглубь собственных мыслей и сопоставляет то, что он уже знал, с тем, что успел увидеть за полтора дня под руководством Минки, собирая тем самым сложнейший пазл первичного мнения об этих людях. И, разумеется, он вовсе не замечает легких шумов со стороны заброшенных строений, совсем не видит никаких движений. — Стоп, — вполголоса приказывает Сонхва, выбрасывая руку в сторону перед парнем, чтобы остановить Чхве и не пустить вперед себя. Для Хва по секундному щелчку переключиться в так называемый боевой режим не составляет труда, что негласно восхищает младшего – по его ощущениям буквально всё существо бойца меняется и эффект его присутствия становится более... заботливым? Сан точно не понимает, какое слово хотел бы подобрать под описание, хотя чувствует себя крайне защищенным рядом с таким старшим, словно его жизнь – самое драгоценное для Сонхва. Тем же временем Пак сосредотачивается на звуках, вглядывается в предполагаемую сторону угрозы и вместе с этим свободной ладонью тянется к пистолету, медленно отступая, дабы не привлечь к себе чужого внимания: — Отходи. Тихо, медленно, — Хва говорит чётко, проговаривая каждую запятую, а внутри Сана зарождается цветущее чувство тревожности. Младший беспрекословно слушается: бесшумной поступью пятится назад и нервно вертит головой, пытаясь уловить то, что напрягло его напарника. Всё же лучше видеть опасность, чем не понимать, откуда её можно ожидать. Они успевают отойти к полуразрушенной каменной остановке прежде, чем Сонхва первым делает несколько выстрелов. Он вытягивает руку с пистолетом вперед, второй поддерживает запястье и ловко прицеливается, отпуская несколько снарядов быстрой очередью. И отдача, кажется, не тревожит его. Сонхва в целом считает, что оружейная отдача – не так страшно, как это описывают в академиях и школах. На самом деле, это даже приятно, если держать оружие правильно. И Пак, трепетно любя свою винтовку с огромным калибром, от которой толчок в разы сильнее, чем от любого среднего пистолета или пусть даже револьвера, как никто другой знает, как именно нужно это делать и усмирять. — Стрелять нельзя! — Чхве присаживается на корточки, дабы скрыться за хлипкой стеной от чужой атаки. — Мы в засаде – чрезвычайная ситуация, — Сонхва отвечает Сану спокойно, хоть и с хрипотцой, пока сам скрывается за этой же стенкой и освобождает от оков кобуры свою винтовку. — Свяжись с Минки или дай мне рацию! — младший пытается подползти ближе к снайперу, но сверху с пыльным облаком и кучей мелких осколков начинают осыпаться кирпичи, по которым так усердно стреляют противники, из-за чего Сан моментально отталкивается обратно на своё место и задыхается кашлем, пряча лицо от пыли. На войне только одно правило остаётся всегда актуальным – ты должен защищать того, с кем ты в паре. В каких бы отношениях вы не состояли, ты обязан прикрыть ему спину. Хотя бы потому, что сейчас не прикроешь ты, значит в следующий раз и тебя не станут. И это может стоить кому-то из вас жизни. Таковы уж армейские законы, без которых невозможно полноценно отдаться военному делу. И Сан очень вовремя вспоминает об этом, потому как сразу после он замечает сбоку от Сонхва человека, что практически прицелился ему в рёбра. Прицел. Нет, чуть левее. И немного ниже. Нужно снять предохранитель. Затем надавить на курок. Выстрел, что звучит будто сквозь вату. Черт, руки пробирает крупная дрожь. Секунда. Две. Сознание проясняется, слух возвращается. Громкий, болезненный крик режет уши. И Сан видит в перекрестии своего прицела осевшее на пол тело. Чхве убивает первого в своей жизни человека, на мгновение теряя связь с реальностью и тщетно пытаясь осознать свои действия, однако мозг отрицает, блокируя нежелательный опыт. Как бы то ни было, Сан быстро приходит в себя, когда в поле его зрения попадает очередной злобный китаец с оружием в руках. Он снова делает несколько несдержанных выстрелов, дважды простреливает торс мужчины и переводит потеряно-обозлённый взгляд на своего союзника: — Дай мне грёбанную рацию! — повторно просит Сан, повышая голос. — Закройся и отстреливайся, они не успеют подойти! — в крови Пака доминирует адреналин, отчего он злится на младшего с его убогой тупостью, а после отрывает чеку от давно подготовленной гранаты и забрасывает в скопление вооруженных людей. До взрыва лимонки безопасного времени три секунды – этого хватает, чтобы спрятаться за едва стоящей стеной, присесть и рукой за боковые ремни бронежилета дёрнуть Чхве вниз, дабы притянуть к себе ближе, и в конце концов зажать одно ухо, отворачиваясь от пыльного облака осколочного взрыва. Выстрелы на некоторое время прекращаются. Сан хочет подняться для проверки, но Пак хватает его за плечо, усаживая назад, и строго шипит: — Сидеть! — и сам выглядывает из-за укрытия, нейтрально осматривая гору мяса. Он хочет выдохнуть и едва успевает вернуться в исходное положение, замечая пулю, что пролетела в сантиметре от его щеки: — Блять, как знал. Сонхва думает только пару секунд, кое-как просчитывая ситуацию и их пока что безвыходное положение. На балконах и в окнах сидят хоть и неумелые, однако снайперы, готовые в любую секунду открыть огонь по заданной цели – отойти нет возможности, это чревато чьей-то смертью. Он оглядывается по бокам этой узкой улочки, а потом следует взглядом по снаряжению Сана, наскоро анализируя другой план побега. — Дымовую бери, насчёт три кидай вперёд со своей стороны, — приказывает снайпер, срывая со своего пояса дымовую гранату для себя. Чхве не понимает сути, но повторяет за ним. — Раз, — спустя секунду отсчитывает Сонхва, — готовь чеку. — Два, — выдыхает, вырывая эдакий гранатный предохранитель, — открывай гранату. — Три! — и выбрасывает вперёд. Специально целится в ноги, чтобы дымовое облако быстрее накрыло новую волну бунтовщиков. Сан не опаздывает, кидает почти что синхронно с Хва, поэтому за дымом скрывается вся передняя часть улицы, наконец позволяя бойцам отойти. — Сан, за мной! — Пак оглядывается и бросается вправо от их укрытия. Ему приходится игнорировать дождь из пуль снайперов, которые сразу же их заметили; он стремится к закрытому строению по типу магазина на краю дороги. Чхве следует за ним. Сонхва не останавливается, с бега ударяется плечом о стальную дверь в попытке открыть, однако та не поддаётся, противно скрипнув ржавым замком и спровоцировав у старшего каплю паники. — Выбивай, блять, как хочешь, иначе я собственными руками тебя убью, — на одном дыхании выговаривает Пак и вновь присаживается на одно колено, парой отточенных движений подготавливая винтовку для выстрела. Ему хватает полсекунды, чтобы зацепить мушкой прицела очередного беднягу. Выстрел крупного калибра оглушает обоих, пока отдача дурманит разум Сонхва и впускает кураж. И снова по той же схеме: прицел, выстрел, эйфория. В соседнем окне оседает на пол второй труп, а заброшка отвечает эхом на его громкую боль. Сонхва не жалко. Сонхва не чувствует вины, как другие. Сонхва привык убивать. Сан тушуется, тупым взглядом сверлит закрытую дверь, совсем не может понять, как её открыть. Адреналин играет в его крови. Тот самый адреналин, чистый и приторный, с примесью осознания собственной силы и слабости одновременно, затупляющий чувства и обостряющий врожденные инстинкты. Всё вокруг кажется странной иллюзией, выглядит таким ненатуральным. Только гильзы пуль на грязной дороге заставляют его ощущать себя реальным. Он трясёт головой, наскоро пытается отбросить мешающие мысли, беглый взор бросая на своего напарника, чьи движения резки и уверенны, натренированы и так красивы. Восхищают до валентной парестезии. И Сан находит решение внезапное, как упавший на голову снег посреди экваториальной пустыни – ступней со всей силы бьёт в край двери. И ещё раз. И ещё немного. Дверь гнётся под напором юноши, а замок, покрытый коррозией, разбивается в ржавую крошку, когда вход наконец-то оказывается открытым. Сонхва поднимается от скрежета раскрытой двери, бьёт Чхве в плечо и заставляет войти первым, после чего заваливает вход валяющимся на полу небольшим шкафом. Он тяжело дышит, облокачивается спиной о пыльную стену и только сейчас берёт рацию в руки, настраивая её на связь. — Минки, мы попали в засаду в двух километрах от лагеря, — с лёгкой одышкой выговаривает он в микрофон, облизывая пересохшие напрочь губы. И взгляд поднимает к чужим, юношеским глазам, на дне которых плещется целый котел различных эмоций вперемешку с тонной вопросов. — Понял, выдвигаюсь, — спустя несколько секунд шипения отзывается знакомый голос. — Мы отстрелялись, но на балконах остались недоснайперы, они нас не выпускают, — рапортует Пак, уголком губ усмехнувшись Сану, что заметил его взгляд. — Разберёмся, ждите.