{Драбблы 13 карт} "Бескрылых тянет к небу"

Зонт рассеянно смотрит на меня с минуту, словно пытаясь вспомнить о чём-то очень важном, сформулировать следующие реплики. Я знаю, что не смог бы угадать тогда, собирается ли он оправдываться за нечто, о чём я пока понятия не имею, просить, извиняться или предупреждать о некой столь его тревожащий, смутно наступающей угрозе. Я уже собирался завести разговор сам, с трудом и жгучей неловкостью ответив на его взгляд. Я даже набрал воздуха в лёгкие, приоткрыл рот, приподняв брови и чуть распрямившись, но заместо этого, сорвался хриплый отрывистый кашель, достаточно тихий, но лишь сопутствующий явной натянутости и отчуждённости между нами. Валет Треф быстро, почти порывисто отвернулся, бегая глазами по собственным рукам, предметам на кухонном столе. Всё это время он не глядя пытался заварить зелёный чай, вяло дёргая уже старый, использованный раза три, наверное, пакетик. Теперь же он быстро отпил, не обратив никакого внимания на то, что вода в его кружке остаётся всё такой же прозрачной и чистой и лишь блаженно поморщившись от тепла напитка. Я выдохнул, с неким, совсем сейчас неуместным раздражением и досадой, придвинув к нему коробку для чего-то купленных невесть сколько месяцев назад конфет. И они не вызвали у него никакой реакции, - парень всё так же неоднозначно и безжизненно глядел в никуда, словно сквозь меня, одним этим взглядом заставляя в недрах сознания смутится и занервничать, а желание поскорее уйти из этой тёмной, до тошнотворного идеала чистой и опустевшей квартиры, встать комом в горле. - Мне так холодно... - Внезапно доноситься его шёпот. Дрожащий и как ни странно, удивлённый, будто мой "собеседник" сам не ожидал от себя того, что сумеет, ропотно и непривычно настойчиво приглашая меня сюда, в конечном итоге так и убедив бесконечной сворой бессмысленных и жалобных сообщений одинакового содержания, хоть что-то теперь сказать. Уверен, уже тогда он знал... *** Я рвано задыхаясь бегу по высоким ступенькам, преодолевая за пол минуты одиннадцать бетонно-кафельных, одинаково серых и пустых лестничных пролётов, со скрипом тормозя на развороте и ни на секунду не медля. Я опоздал. Опоздал! И само это осознание почему-то заставляет бежать быстрее, спотыкаясь и задевая на скорости стены, дабы только не упасть. Не сорваться. Не останавливаться. Пересекаю лифтовую под бледным редко мигающем светом, чуть не снося двери на лестничную клетку. Ещё только несколько метров. Около десяти шагов. Одна лишь дверь. Один лишь короткий вдох. *** 12 июля 2005 года он закончил медицинский вуз, получив гордое, во всяком случае для самого выпускника, звание фельдшера. В его однушке из светло-оранжевого магнитофона, сплошь исклеенного горячо любимыми владельцем наклейками и водяными тату из жвачки, играла Нирвана. Зонтик эту группу ненавидел, да и меня она порядком достала, несущаяся тогда откуда нипопадя. Кто бы знал, что всего через каких-то пять лет лишь только она и будет главенствовать у меня в плейлистах. Музыку заглушало жжужание новенькой и достаточно дорогой в то время кофемолки, — моего подарка по поводу окончания стажировки. Валет пил водянистый эспрессо из дешёвых пакетиков, распространённых в автоматах с горячими напитками. Я молол себе нормальный кофе, изначально планируя пить его с лёгкой дозой коньяка, но вскоре переключившись исключительно на последний. Стол был завален книгами и фотоальбомами, какой-то канцелярией, посудой, как обычной, так и декоративной, в добавок неисчислимым содержимым его школьной сумки. По всей кухне рассыпались орехи миндаля, нашего долгожданного, по какой-то причине столь желанного деликатеса, на которые мы в итоге плюнули, поняв что не сможем собрать их все, хотя бы пока не разгребём творившийся вокруг хаос. *** Я врываюсь в тёмную квартиру, как и всегда, безукоризненно чистую, погрузившуюся теперь в мрачную, неестественную тишину. Узкий коридор и я не придаю значения свалившимся позади старым плинтусам и рулонам обоев, оставшимся после ремонта. Резко и обречённо дёргаю ручку двери, естественно оказавшейся запертой, но толи из-за моего непреодолимого ужаса, то ли по вине непрочного, ни раз заедающего замка, собачка ломается, ненадёжный и лёгкий дверной механизм отрывается вместе с вкрученными, держащими его болтами и самой задвижкой, а дверь настежь распахивается, с грохотом сотрясая стоящий сбоку шкаф. — Зонтик! Голубой Зонт!!! Услышь же меня, Зонт!!! Мой голос срывается в непроизвольные рыдания, в сокрушенный сбивчивый крик ненависти, скорби, отчётливый возглас кровавых проклятий к навек замершим, тупо и безразлично опустевшим для меня небесам. На холодной плитке, неосторожно распластавшись, лицом вниз лежит Трефовый Валет, как поломанная фарфоровая кукла, — холодный и бледный. Длинные голубые волосы как и всегда ухоженны и гладки, а под глазами до сих пор залегают уже привычные впалые мешки, шея неестественно свёрнута, должно быть ему было неудобно так… Умирать. Насмешливая, непростительно грубая сейчас мысль посещает голову — «Ты, жалкая тряпка, решил умереть от ненавистного тебе препарата, в безмолвных мучениях засыпая на холодной плитке, предварительно, совершенно бессовестно пожелав мне, впервые за несколько лет, спокойной ночи…» — Тебе ведь теперь, больше не холодно..?