Магия простуды

— Ты — ведьма, и ты должен мне помочь. Оплата сдельная, так что сначала магия, а затем уже младенец в твоем котле. Шнайдер поднял взгляд, молча выгибая бровь, фыркнул еле слышно через мгновение, возвращаясь затем к чтению. Пауль шумно выдохнул через приоткрытый рот, ощущая себя жалким куском какой-то слизи, от которой все брезгливо отворачиваются. Он никогда не жаловался на здоровье и иммунитет, никогда! Холодные напитки в каких угодно количествах, хождение босиком, минимум одежды даже в мороз — и никогда никаких последствий! Так что ничем иным, кроме как ведовством и черным колдунством, объяснить то, что Шнайдер давно вычухался от простуды, а сам Пауль до сих пор мотал сопли на кулак, было невозможно. Температура держалась в тех пределах, когда ощущаешь себя максимально херово, а пить жаропонижающее нет никакого смысла, кашель, казалось, по кусочку отщипывал от каждого легкого, ужасающий насморк, пожирающий уже вторую упаковку бумажных салфеток, но самое отвратительное — ноющий зуб. Пауль не мог сказать, что боль сильная. Хотя, может быть, его мозг просто кипел из-за температурного дурмана и не мог адекватно оценивать происходящее? Но боль была постоянной, ноющей, противной — и это здорово выводило из себя. А Шнайдер не хотел колдовать и прогонять заразу, более того — игнорировал все подкаты Пауля и просто… Читал!, уткнувшись в разворот страниц. Возмутительно. У Пауля даже не получалось понять, что на обложке — какие-то лозунги в ярких рамках, цитаты и прочие пятна. Или какой-то ширпотреб, или дизайнер хотел утопиться в собственной профессиональной несостоятельности. — Шна-а-айде-е-р! Обрати на меня внимание. Я страдаю тут, вообще-то! Ты — бессердечная ведьма, — с тяжелым вздохом Пауль упал на диван недалеко от друга, зашипел тут же и застонал, когда боль усилилась от соприкосновения щеки и сиденья. Казалось, в нос кто-то затолкал вату, внутрь не получалось протолкнуть ни молекулы воздуха, и Пауль сжал переносицу пальцами, незаметно подползая ближе к острым коленкам — таким манящим и удобным, несмотря ни на что. Рядом покоились длинные скрещенные ноги, и Пауль положил ладонь на одну из них, ощущая горячую, тонкую голень под тканью спортивных штанов. — Ты не хочешь меня слушать, так что я сделаю вид, что не замечаю твоих мучений. И если я ведьма, то ты — микроб ходячий. Уйди. Все это Шнайдер произнес, так и не оторвав взгляда от книги, а затем подтянул колени к груди, лишая Пауля такой отличной возможности положить на них голову. — Ты удивительно бездушен. Как я мог купиться только на милую мордашку и не заметить твоего каменного сердца?! — Как ты можешь пропускать мимо ушей вот уже три дня подряд мои уговоры выпить жаропонижающее с противовирусным, а затем пиздовать к стоматологу? Шнайдер вынырнул из книги, и в его взгляде читалось полное безразличие, подкрашенное весельем, когда Пауль его поймал. — Организм должен справиться сам! Пусть Пауль и огрызался в ответ на вполне дельные замечания, поддерживая уровень накала, он не оставлял попыток ненавязчиво добраться все же до удобных коленок. Ну или хотя бы живота. Медленно он подтянулся ближе, накрыл ладонью щиколотку Шнайдера, поглаживая остро выпирающие косточки и наблюдая, как нервно дернулись пальцы на ступне. — Если организм должен справиться сам — магия бессильна. А жалости ты вообще недостоин. Пауль знал, что Шнайдер давно уже остановился взглядом на одном единственном абзаце и никуда дальше не двигается. Во всяком случае на этой странице он застыл примерно минут на пять. Ладонью он двинулся выше: от щиколотки к икре, с наслаждением и дурашливым весельем, пузырящемся внутри, просунул палец во впадину под одной из коленок. — Ты меня не любишь. Вот когда ты навернулся со сцены как-то раз — я о тебе заботился! Беспокоился! Теперь ладонью Пауль поглаживал куда выше острых коленок, с внутренней стороны, и любовался напряженными пальцами, впившимися в обложку. Все портило только першение в горле и приступы кашля. — Ты сказал, что я свалился оттуда «совершенно глупо», совсем «как заводной пингвин» и расхохотался так, что тебя аж пополам согнуло. И после ржал каждый раз, как вспоминал. Почти получилось — Пауль отчетливо видел финиш и фанфары в свою честь. Шнайдер разомкнул ноги достаточно, готовясь вытянуть одну из их, чтобы можно было пристроиться прямо между ними, и Пауль медленно двинулся еще выше, уже примериваясь здоровой половиной своего лица к местечку сразу под грудью. — Это была реакция на стресс! Там стояли транспортные ящики, я испугался, что ты мог удариться головой. И потом, когда ты хромал из-за потянутой связки, — я помогал тебе ходить! И даже!.. — Нет нужды напоминать мне, что ты тогда сделал, извращенец, — наконец, вынырнул из книги Шнайдер, поморгал быстро глазами, прогоняя усталость после мелких букв, а затем усмехнулся с тихим фырком, который Пауль так любил. Они оба прекрасно помнили, что тогда Пауль сделал — и та история закончилась в разы менее приличными ласками длинных ног, мимо которых Пауль никогда не мог пройти спокойно. — Иди сюда уже, сопливый. Вечером я насильно впихну в тебя горсть таблеток, а утром повезу бездыханное тело в больницу. — Делай что хочешь, — умиротворенно промычал Пауль, оказавшийся наконец между ног Шнайдера и имеющий возможность наслаждаться ласковыми пальцами на своем затылке и мягким животом под щекой. А с зубом все же надо было что-то делать.