В болезни и в здравии

Всё случилось так, как Пингвин и говорил. Правительство как будто бы любезно предоставило Готэму последний шанс и снова наладило вертолётные поставки. Конечно, на какой-то раз вертолёт был сбит. Направляясь к месту крушения с последними пулями, Джим даже не был как следует зол. Ему было всё равно. Слегка нервировало то, что придётся сделать попытку отобрать груз у уже поспешивших за халявой банд. Гордон не удивился, встретив там Пингвина. Было бы чему удивляться. Необходимость сражаться с ним не вызывала никакой радости. Пингвин тоже просто делал то, что должен был – не более того. Нужен был выстрел, точный, не убивающий, но выражающий позицию. Гордон выстрелил в защиту коленного сустава, надеясь, что пуля не пробьёт её. Злобный взгляд Пингвина не сулил ничего хорошего. Пусть, зато Джим не упустил на этот раз груз. Но это особо не помогло: в город ввели войска после этого нападения. Да, у Гордона отобрали практически все полномочия. Но пока всё выглядело более-менее прилично. Харви ввалился к нему в жилую комнату через пару недель с добытой откуда-то магическим образом бутылкой и спросил: – Ты им веришь? Где стаканы? Гордон подошёл к полупустому шкафчику для посуды и припасов и достал стаканы. Не дожидаясь ответа, Харви налил им виски и продолжил: – Ходят слухи, мой дружок, что тех инфицированных, кто не согласен с карантином и насаждаемыми условиями, теперь могут отстреливать. Или уже отстреливают. Говорят, особенно не жалеют тех, у кого побочки от перенесённого вируса дали ощутимый косметический эффект. Вот этих страшных чудищ даже по второму разу не спрашивают. Как тебе такое? – А тебе? – вопросом на вопрос ответил Джим. – Ты же был за ввод войск в Готэм. Он выпил и с трудом выдохнул – ну и пойло! – Извини, нынче не из Пингвиньих кладовых, – издевательски сообщил Буллок. – Ты как-то не озаботился в прошлый раз, когда пришёл сюда с лицом «я ничего от него не добился». Так, думаешь, это всё-таки не его рук дело? Ко второму вертолёту он приехал аж лично. Хотя на кой чёрт ему со своей ногой таскаться в перестрелки самому? – Поддерживать авторитет, – Джим понюхал стакан, думая, сможет ли он осилить ещё пару таких доз, и скривился от запаха. – И нет, это не он. Он бы меня уже достал тем, какой он крутой, и как хреново я защищаю жителей Готэма. Харви приподнял брови и повёл глазами туда-сюда. – Что-то в твоих словах есть. Интересно, его уже расстреляли? – Скорее, его как раз приведут в карантинную зону всем в назидание, – предположил Гордон. – Может и так, – согласился Харви. – Знаешь, чем всё это закончится, на мой взгляд? И из-за чего вся эта заваруха? Гордон посмотрел на него, мол, выкладывай. – Передел сфер влияния. Избавятся от неугодных, развалят, что мешало. Представь, сколько зайцев они убьют сразу: наиболее проблемных граждан уберут, остальные постоянно под контролем ходят на минус-терапию и радуются, что она бесплатная, а затем сколько денег освоят! На медицине, на восстановлении Готэма. Только представь, какое это бабло! И всё из-за него. – А вирус создан правительством в подземных военных лабораториях? А ты любитель теорий заговора, я смотрю. Харви замахал рукой: – Не, тут я пас. Вирус мог запросто появиться сам и стать удобным катализатором для всего этого. – Нам-то чем это поможет? – Ничем! – Харви двинул своим стаканом в стакан Гордона, вынуждая выпить. Пойло попало не в то горло обоим. Откашливаясь, Харви пытался говорить: – Я к тому… Что мы все здесь… Да чтоб тебя! – ещё раз прочистил горло он. – Мы все здесь – такая мелочь. Полицейское управление. Криминал. Мы лишь малая часть происходящего. А вот всякие тайные советы и загадочные отделения Уэйн Энтерпрайзис – вот где всё происходит. Изменить в Готэме что-то можно лишь обладая сравнимой мощью. И мощь эта измеряется в бабле. – Мы можем хотя бы защищать жителей города. – Ха! Ну попробуй, сейчас-то. Клуб Барбары накрыли вчера. Её, конечно, не нашли, говорят, там была нехилая перестрелка. А Пингвиний клуб, знаешь, почему не накрыли? Пришли, а там нет никого. Откуда информация? Оттуда, что солдатики, когда злые, много болтают. Кстати, видел их навороченные костюмы? По сравнению с нашими-то! Боятся, твари. И вообще, ты давно говорил с властями? Это нормально, что нас здесь расстреливают, как в тире? – Сейчас докладывают только военные. Я отстранён. Харви налил ещё, приложился к стакану: – Матерь божья, ну и вонь. Это последний. Потом когда-нибудь допьём, если сможем. Тебе не кажется, что происходящее не совсем законно? – Ты имеешь в виду, что военные действуют не по приказу, а по своему разумению? – Да нет же. Включай голову. Всем заправляет бабло. Военные молча делают то, что им говорят, естественно, за бабло. Но если правда вылезет в мир, то властям не останется ничего, кроме как действовать более гуманно и свешать всех собак на солдат. Гордон посмотрел на него отрезвевшим взглядом: – Нам нужна связь с внешним миром. И доказательства. – Именно, – Харви потыкал в его сторону пальцем. – Но доказательства слёзные и неоспоримые. Расстрел невинных без особых внешних признаков перенесённой инфекции. Зафиксированный на видео, конечно. Что-то такое. Передать их в мир и… – Они не смогут игнорировать это, – осенило Гордона. – Связь… Возможно, Люциус сможет что-то придумать. – Однозначно. Люди на Большой Земле, которым можно было бы передать всё это для распространения? Гордон подумал. – Брюс Уэйн? – Соображаешь, бойскаут. Как насчёт доказательств? Как их добыть? Поморщившись и опрокинув в себя виски, Гордон произнёс: – Есть у меня одна идея. Но для этого нужно выбраться из Зелёной Зоны под не вызывающим подозрений предлогом. И не раз. Предлог нашёлся через пару недель. Военные начали реальную зачистку с прочёсыванием домов от чердака до подвала. Из каждого дома найденных людей отправляли либо в Красную Зону госпиталя, либо в карантин при отсутствии каких-либо признаков заболевания. После все входы заколачивались, на парадных дверях краской рисовали жирный красный плюс, который означал, что любого, кто окажется в таком доме после его зачистки, ждёт пуля без разбора. Интересно, что из этих домов приходило ничтожно мало людей. Как будто их в большинстве действительно расстреливали на месте. Гордон не выходил из Зелёной Зоны так давно, что уже испытывал реальный стресс от происходящего. Он не привык сидеть без дела. Нужно было действовать. Он пошёл к генералу и долго и упорно со всей полицейской непробиваемостью и тупостью доказывал ему, что его ребята должны патрулировать зачищенные районы на предмет того, чтобы инфицированные не перебирались туда, прячась в уже обследованных зданиях. – У вас не хватит людей держать весь город под колпаком. Но мы – полиция. Мы знаем все подворотни. Мы не будем разбираться сами, только докладывать. Инфицированные могут перемещаться в зачищенные районы, чтобы укрыться там. Объединив силы, мы выкурим их всех. Гордон уговаривал, льстил, нагнетал, воодушевлял. Генерал слушал его с видимым неодобрением, но, в конце концов, сдался: – В ваших словах есть резон, капитан Гордон. Для вас будут разработаны маршруты, готовьтесь. Дадим вам работу. Отчёт от вас ежедневно. – Да, сэр. Спасибо, сэр. Харви был недоволен: – Ты сделал что? Добыл нам ненужной работы? Я лучше буду сидеть здесь и пить! – Пить нечего. Даже ту вонючую бутылку они уже давно прикончили. – Ладно, какой план? Ты хочешь сам найти доказательства того, что они творят зверские вещи? – Не думаю, что нам дадут хоть один шанс. Мне нужно связаться с Пингвином. – О, нет, Джим, мать твою, за что ты так любишь этого ублюдка? – У него много людей. Много глаз. – И с чего ему помогать нам? – Думаешь, он хочет, чтобы его пристрелили военные? Ему нужен тот Готэм, что был до всех этих событий. Заниматься спокойно своими криминальными делишками. Конечно, он поможет. – Тебе придётся за это заплатить. – Я знаю. Харви вздохнул. – Вернёмся к плану. Как ты его найдёшь? Прикинув в уме одно к другому, Гордон сказал: – Везде есть местечки, принадлежащие Пингвину. Буду оставлять там послания в ходе патрулирования, а ты – прикрывать меня. Надеюсь, он отзовётся. – Это самый дерьмовый план, о котором я слышал в последнее время. Гордон и сам понимал это. – Другого нет. – Тогда пусть удача не отвернётся от нас. Буллок всем своим видом показывал, что веры в положительный исход у него нет.