Любоваться тобой.

— Снова на мороз в одном шелке? Будь я твоим дядей давно иссек бы розгами. Бестолковый, сил нет. Гляди, руки ледяные. Опять яблоки с земли подбирал?! — Они вкусные. Попробуй. Подмороженные, такие сладкие. — Губы, вон, потрескались все. И пальцы дрожат. Подойди. Тяжелая накидка, горячая от чужого тела, ложится на плечи. Сичень даже от неожиданности слегка приседает. — Тебе тоже будет холодно. — Будет. Это на твоей совести. Минцзюэ отбирает у него красное-красное яблоко, чуть тронутое корочкой льда. Кусает прямо по укусу Лань Хуаня, слизывая сок с зашедших от сладости губ. Сичень улыбается, тянется, чтобы стереть каплю с крепкого подбородка, проводит пальцами по грубой коже. — Ты! Глава Не цокает языком, а потом хватает его ладони, жарко дышит на них, согревая. — Когда я приучу тебя носить перчатки? Мои мастера сшили тебе шесть пар, скажи мне, где они? — Одна лежит в моем плаще, честно. Дагэ, я вышел всего на минуту, чтобы собрать яблок. Вкусно же, правда? — Не люблю сладкое. — Но меня ты любишь? — Кто сказал тебе это? — выдыхает Минцзюэ, пряча дрожащие от холода руки Сиченя себе под ткань на груди. Шипит сквозь зубы от холода, но трепетно сжимает пальцы. — Люблю. Кусай, на. Протягивает свободной ладонью яблоко к губам Хуаня, смотря за тем, как тот соблазнительно впивается в мякоть. — Целовать тебя хочется, — шепчет он, смотря на зажмурившегося главу Лань. — В чем же дело? Здесь я. — Каков наглец, — усмехается беззлобно. — Я-то? Это ты говоришь непристойные вещи, от которых смущаться приходится, а я виноват оказываюсь. Скоро А-Яо вернётся... Хочу насладиться тобою. Пойдём в дом. Поцелуемся немного. Минцзюэ усмехается. Испортил! Безнадежно испортил чистоту невинную. Да и о чем другом тут думать, если Сичень такой желанный весь и прекрасный. — Через порог тебя как невесту перенесу. Позволишь? Не дожидаясь ответа, поднимает на руки, затаскивает в теплую комнату, чтобы тут же уложить возлюбленного своего на постель. — Голова кругом... Что ж ты творишь со мной? Признайся, Сичень, это всё ваши песенки да музычка из Гусу, что сводит меня с ума? Сирена чертова, колдун дьявольский. Сердце горит. Дни и ночи думаю о тебе. Непозволительно так, нельзя. Мы же, вроде как, братья названные. — Ну мы и не первый день знакомы. Считаешь, я о тебе не мыслю? — ласковая, изящная ладонь касается щеки, поглаживая робко и невесомо. — Ты умеешь любить? — Никогда не любил. С девушками в борделях постель делил, верно. Но то желания тела, а не разума. А ты? Чистый и нежный? Или грешок за душой имеешь? Лань Хуань разводит ноги, позволяя своему дагэ разместиться между ними. Снова мягко улыбается, начинает ленты на одежде развязывать. — Я невинен, А-Цзюэ. Совсем невинен. Лишь только в мыслях тебе принадлежу. С тех пор, как признались друг другу, так и... Не смею предложить себя, а ты не берешь. — Да что ты - вещь какая, чтобы я брал тебя? — Не Минцзюэ склоняется, ведёт носом по белой шейке, стараясь пока не касаться губами. — Тебя ласкать хочется. Любить. Я, возможно, в нежностях-то не силен. Но груб с тобой точно не буду никогда. Ты как цветы в комнате Хуайсана. Хрупкий, красивый. Силу приложить - сломаешься. Поникнешь. Хотя и не юная госпожа. Вон, навыкам меча обучен, воин замечательный. А всё равно по-своему слаб и изящен. И хочется мне... Хочется... Сичень - с ума сводящий. Я и касаться тебя боюсь. Ты как небожитель. Мне кажется, я тут же испачкаю тебя. А ты вот ноги раздвинул. Бесстыдник. Лань Хуань отворачивается к стене, скрывая горящие глаза и красное лицо. За дверьми слышатся шаги. Минцзюэ разочарованно вздыхает, поправляет одежду на Сичене, садится в приемлимую позу. Мэн Яо не заставляет себя долго ждать. Входит тихо, по-лисьи. В руках пара бутылок вина и горячие закуски - уже смотался в ближайший кабак. Улыбается ярко. Лучисто. — Я помешал братьям? — Ничуть, — отзывается Не Минцзюэ, замечая, что у Сиченя на ресницах слезинка дрожит. — Мы просто вели разговор. — Второй брат спит, кажется? — Спит. Не мешай. Накрой на стол, я скоро иду. Цзинь Гуанъяо склоняет голову в немой привычке, уходит так же тихо, как и зашёл. Глава Не снова склоняется над Прекрасным Своим. — Расстроил тебя? Да что ж такого я сказал? — Я опозорен перед тобой, — дрожащим голосом отвечает глава Лань. — Веду себя распутно. Но я вожделею тебя. Прости, дагэ, более не повторится. Я не достаточно прилично повёл себя, теперь мне стыдно. Чифэнь-Цзюнь кивает головой, а потом жарко-жарко и до безумия жадно расцеловывает белое лицо и шею. — Ты так хочешь меня? Скажи мне. Лишь одно твоё слово. Я дам тебе всё. Меня ещё никто не желал, Сичень. Вернее, меня не желал возлюбленный мой. Да что же ты... Глупый, бестолковый. Любимый человек. Желаю тебя, мучаюсь. Но так боюсь сделать больно. — Я не хрупкая роза! И это не будет больно, А-Цзюэ. Не будет. Я даже не пожалуюсь, обещаю. — Боги... Мой светлый ангел. Моя жизнь. Позволь мне ещё немного насладиться твоей невинностью. Я обещаю, что сделаю для тебя многое. И я остановлюсь, если будет плохо. Не посмею ранить. Мой прекрасный. С ума сводишь. Но не сейчас... Когда приедешь с визитом в Цинхэ, клянусь. Я подготовлю самые мягкие перины и дорогие простыни, нагрею воды, чтобы обмыться, лично искупаю тебя. И тогда всё у нас будет. Верь мне. А сейчас, дай любоваться тобой. — А ты любуешься? — Лань Сичень стягивает с себя налобную ленту, чтобы обмотать пальцы мужчины своего. Тот безропотно принимает. — Каждый день любуюсь. И никак не пойму, за что я заслуживаю тебя? И считаю, что это подарок небес, хоть что-то хорошее в моей бесполезной жизни. — Ничуть не бесполезная. — Как скажет мой любимый. Сичень, Хитрый Лис принес нам еды. А ты кроме яблока этого несчастного ничего и не ел нынче. Вставай. А когда приедем в Цинхэ, утром после желанной близости нашей, я принесу тебе в постель всё, что пожелаешь. А сейчас, поднимайся. Негоже голодать. Сичень трепетно лишь руку его поглаживает, но с кровати слезает. Тёплые ладони игриво скользят в волосы Не Минцзюэ, а потом пропадают словно мираж какой. Глава Не с трепетом ждет визита. А когда это случается, сходит с ума от своего счастья, готовый положить весь мир к ногам своего невенчанного супруга.