Вороны помнят

Женя должна была стать цветком. Она хотела расти себе как вздумается, не принадлежать никому — только себе. Даже святым — нет. У нее будет необычная жизнь, очень одинокая и не принадлежащая ей. Она будет принадлежать кому угодно, но не себе. Ни малый дворец, ни вся Равка, ни Кеттердам, ни одно один уголок на планете не давал ей свободы. Мир — клетка. Возможно, Женя и стала бы цветком, но в ее жизнь вошёл человек, из-за которого на мгновение она перестала чувствовать себя ничтожной пешкой. Лишь на мгновение. Это утро, день прошли как оглашение приговора. Ещё до рассвета она выскользнула из замка и направилась в лес. — Помоги мне, — шепчет Женя траве, озаренной солнечным светом. — Я знаю, вы тут. Вы же слышите меня. Пожалуйста, пожалуйста… Она молилась святым, всем, кого могла вспомнить, кого вообще могла узнать за всю свою жизнь. Никто не отвечает. Женя прижимается лбом к земле и плачет. Тихо. Можно было бы подумать, что она просто мертвое тело в лесу. Она, несдвинувшись с места, прорыдала весь день. Не совсем понимая, как она оказалась в своих покоях, Женя почти слышит свист лезвия. Ее обезглавили. Конечно же, нет. Служанки сделали из ее волос корону. Вместо привычного кафтана сегодня белое платье, расшитое золотыми нитками. Стилизовано вообще-то почти как ее кафтан, но это совершенно другое… Жене этот наряд кажется тяжёлым словно кольчуга и в то же время она чувствует себя совершенно голой, не защищенной, уже убитой. Ей отчаянно хочется закричать, чтобы проснутся. Но это не сон… — Ты почти готова? — спрашивает он. Дарклинг появился беззвучно, так же уйдет и ее душа. Он говорит об этом вечере так, будто все уже началось и закончилось. Женя смотрит в окно на заходящее солнце и не прислушивается, но в голосе Дарклинга звучит обыкновенное спокойствие. Все так и должно быть. Он задумал это ещё, когда ей было три года. Он смотрит с облегчением. В комнате слишком тепло, чересчур, застоявшийся воздух неподвижен, Жене нечем дышать. И вдруг в дверях появляется Багра, одетая так, словно у нее траур. Старуха и обычно не очень празнечно выглядела. Скорее как воплощение всех психологических травм вместе взятых. Самый худший кошмар каждого. А почему нет? Свет за седой макушкой Багры почти ушел. Просто закат, а ощущалось так…от Жени отвернулся ее последний друг, последний шанс на спасение. Солнце. День. «Время, — единственное слово, что было в ее мыслях, — его больше нет.» Она часто слышала, что ее описывают как что-то равномерное и постоянное. Какая ложь, ведь Женя чувствует, как оно, ускоряясь обрушивается на нее. В груди раздается тревожный барабанный грохот, коридор…Женя знает — обратного пути уже нет. Грядущее промчится мимо так же, как прошлое, только все будет ещё хуже, потому что исчезнет свобода. — Ты готова заплатить? Заплатить. Принести жертву. Стать жертвой. — Я боюсь. Признавшись, она ощущает собсвенное ничтожество. Ее жизнь кажется ей ничтожной, и этот приговор отражается в глазах Дарклинга. Он говорит — и все?! Позже она будет тысячи раз возращаться к этому мгновению. В минуты отчаяния и сожаления, печали, жалости к себе и неукротимого гнева. — Забирай мою жизнь прямо сейчас. Она мне уже не нужна. Но туда я не войду. Проклятая дверь приближалась. Приближался ее приговор. Здесь Женя видит лишь мерцающие огни факелов, кварцевые глаза ее хозяина, в которые когда-то она изо всех сил старалась влюбится, мечтала влюбится. Она видит шанс на спасение, ускользающий вместе с касаниями его рук. Улыбка, кривая и хранящая множество его тайн, озаряет его черты. А потом он притягивает Женю к себе. Это объятие любовника. Он весь- дым и кожа, воздух и кость. Его рот прижимается к ее губам. Поцелуй становится глубже, зубы тени плавно скользят по ее нижней губе. — Твоя жизнь всегда принадлежала только мне, - шепчет он прямо ей в губы. Весь ее мир поглощает темнота. Темнота поглощает только иллюзию того, чо «ее мир» существовал когда-либо. Она не собиралась идти дальше, ноги сами насут прочь. Даже ужас той двери кажется не таким страшным. Она не решается окончательно даже снять плащ с плеч. Даже когда к ней подходит король и начинает ощупывать, словно пробуя, созрел ли плод. Женя не представляет что ее тело стоит целой страны, но точно знает, что продавать не хочет. Но она и не хозяин этого товара. Руки сильнее терзают ее, крепче вцепляются в плоть. Там…когда «ее мир» ещё существовал, бывали ночи, когда она представляла рядом с собой человека, мечтала о наслаждении. Воображала слова о любви существующие только в этой ночи, так же как ветер в бурю. «Любовь моя». Никакой поэзии в кряхтении короля, никакой мелодии и гармонии, лишь неумолимый ритм, с которым он врезался в нее. Никакого наслаждения, лишь давление и боль. Она дрожит. Она поднимается на ноги и бежит. Мимо охраны Большого дворца и всех полу-спящих караульных. Бежит. На улицу. По ступеньках вниз, чуть ли не падая, спотыкаясь. Почти ударяясь лицом о кафель. — Багра…- тихо шепчет она, словно молитву. У дома же старухи кричит в полный голос: -Багра!!! Она не боится быть замеченной, услышанной, увиденной. Все будут молчать об этом. Она знает. В хижине горит лампа. Когда Женя подбегает к двери, у входа уже стоит Багра, ожидая незванную гостью. Незванную, но ожидаемую. Женя представила, как, должно быть, это выглядит: разорванное платье, волосы растрепаны. Она не в лучшем виде вылетела из дворца, но сам путь тоже оставил следы. Даже ночь, которая до сих пор защищает ее, не уступая солнцу, и та не скрывает всего этого безобразия. — Тьма играет в собственные игры, дитя, — говорит Багра, — Устанавливает свои правила. Я проиграла, но ты…нет. Ты никогда не проиграешь и не станешь больше жертвой это игры. Она протянула руку девочке, что трясется на морозе в белом наспех накинутом платье, девочке, чо трясется как кленовый листок поздней осенью, девочку, которая в эту секунду умерла. Женя Сафина никогда больше не будет той девочкой. Никогда не будет слабой. -Он был и отцом, и любовью, другом и наставником. Он должен был защитить меня.