Гирлянды

*За неделю до*

Сынмин бежал в университет, чтобы занести преподавателю зачетную книжку. Он получил автомат по предмету, который, если бы мог, вычеркнул из системы обучения к чертовой бабушке. Этой весной они вышли с дистанционного обучения на очное, что оказалось ошеломляющим для бездельника Ким Сынмина. Он, конечно, много учил, правда иногда его мотивация улетала на отдых, а ей на замену приходила любимая сладкая лень. Тогда он хотел бы вечно спать и смотреть дорамы с миской попкорна, чтобы его никто не трогал и оставил в покое. Желательно навсегда. Но… нет. По крайней мере, не в этой жизни. Ибо так как парень учился в университете, он жил в общежитии, где комнату всегда делили два человека. И Сынмин завидовал каждому в этом здании, кто жил с кем либо другим, и был готов заплатить тысячи вон, лишь бы его переселили. Но свободных комнат не было. А причиной столь сильного желания был, на самом-то деле, очень милый мальчик по имени Ян Чонин. Ян Чонин же был абсолютной противоположностью Сынмина, ведь у него было шило в одном месте. Он много учился, редко вылезал из книг, а даже если такое чудо случалось, бежал и делал что-то крышесносное. В последний раз, например, он перекрасил волосы в розовый, а в позапрошлый, набил милую татуировку на который изображался маленький бумажный самолетик, что летел вместе с настоящим. Тату нравилось Сынмину, но, если честно, он бы лучше с крыши бросился, чем признался и сделал комплимент. Оба парня учились на музыкальном факультете, хотя на разных курсах. На учебе они пересекались довольно редко, может, потому что их пары никогда не проходили в одинаковых аудиториях, а может они друг друга избегали. Скорее всего парни сами подсознательно обходили залы репетиций и библиотеку, где был шанс столкнуться лбами. Сынмин ненавидел своего соседа. Он не ненавидел его вечную болтовню. Он ненавидел, что его книги и вещи были раскиданы по всей комнате. Он ненавидел, когда выходил из душа и видел его на своей кровати, так еще и в одних трусах. Он ненавидел его никогда не исчезающую улыбку. Он ненавидел его вечно веселый характер. Он ненавидел Ян Чонина. А Чонин в свою очередь, всегда переводил упреки и обиды от Сынмина в шутку. Он старался изо всех сил успокоить того, но получалось наоборот и старший, краснея от злости, отворачивался к стене, будучи готовым спрятаться в холодильник, лишь бы не видеть этого лица. Они не были врагами, но Мин предпочитал использовать именно это слово по отношению к Чонину. Младший же предпочитал не обращать на того внимание. Он не особо заморачивался над поведением соседа и был уверен, что рано или поздно все разрешится само собой. Хоть они и делили комнату на двоих, меж двух кроватей точно была невидимая стена, которая делила квадратное помещение на абсолютно разные миры. Чонин играл на фортепиано, из-за чего в его углу стоял небольшой синтезатор, над которым висел яркий плакат с к-поп группой. На его стене были развешаны разноцветные гирлянды, которые создавали необычайный уют. На столе стояли фотографии, книжки были аккуратно сложены в углу, а рядом светильник и ноутбук. А на его прикроватной тумбе стоял ночник и очередная книга. На стороне Сынмина же, не все было так радужно. Его черная гитара пылилась в углу, ибо играл он редко, в отличии от Чонина. Он предпочитал не портить стены плакатами или картинами, поэтому его стена напоминала стену психиатрической лечебницы. Еще приклей мягкий материал и вообще не отличишь. На его тумбе обычно стояла большая чашка чая, рядом сладости или же попкорн. Скучно и серо – как обозначил Чонин. Они просто были разными. Слишком разными, чтобы делить одну комнату.

***

И вот Сынмин получил долгожданный автомат. Он летел назад в общежитие почти на крыльях, по дороге прикупив еще сладостей. Единственная мысль, которая его не радовала, это то, что в комнате, скорее всего, сидит Ян и будет давить на него своим присутствием. Мин остановился, вспомнив об этом, и закрыл глаза. Он был готов сложить руки в молитвенном жесте, поднять голову к небу и начать молиться, чтобы Чонин куда-то ушел. Куда угодно, хоть с крыши прыгать, лишь бы не мешал ему. Но, разумеется, этого не случилось. Младший сидел на своей кровати и читал. Он постоянно смеялся с прочитанного, постоянно дёргал Сынмина, чтобы рассказать о них. А старший закатывал глаза и просил отстать. Он мог спокойно послать его на три веселых буквы без зазрений совести и снова смотреть сериалы. Но... что-то глубоко в душе не позволяло.

***

Все бы продолжалось так до бесконечности: поход на учебу, возвращение, домашка, надоедливый Чонин. И все по кругу. Если бы не одно «но»… Пятница, которой Сынмин радовался как щенок новой игрушке, подошла к концу. Теперь он мог спокойно пойти выпить с друзьями, что-то прикупить себе, или даже поехать к родителям. Но всем этим планам и мечтам не суждено было сбыться, ибо на утро субботы он почувствовал дикую слабость, по его венам будто текла вовсе не кровь, а свинец. Голова гудела, будто он пил несколько дней не просыхая. А еще был жар. Казалось, в комнате совсем не было воздуха, поэтому поборов слабость, он встал и открыл окно нараспашку. Только сейчас он заметил, что Чонин все еще спал, плотно закутавшись в одеяло по самые уши. И выглядел он, мягко говоря, слегка болезненно. Бледная кожа теперь была вовсе похожа на мрамор, под глазами сияли темные мешки, наличие которых раньше Сынмин не замечал. Только сейчас он осознал, что стоял напротив открытого окна, все еще держа то за ручку, и разглядывал Чонина. Очень весело. Парень плюнул на это все и подошел к соседу, пиная в плечо, на что младший недовольно промычал, но все же открыл глаза. — Чего тебе? — Ты в курсе, что выглядишь как труп? — Ты меня разбудил, чтобы это сказать? — Да. А еще про то, что я походу заболел. — Чем? — все еще плохо соображал Чонин. — Блять, ну подумай, — пожал тот плечами, издеваясь. — Да ну на… — ругнулся младший, приподнимаясь на кровати, так же замечая у себя симптомы бушующего на улицах вируса. — Тогда поедем сдавать тест. Деваться было некуда. Но если тест окажется положительным, Сынмин сойдет с ума, ведь мысль, что ему придется прожить с Чонином в одной комнате две недели, не выходя из нее, заставляла глаз дернутся в нервном тике. Но если быть честным, старшему давно пора признать то, что он чувствует к Чонину, вовсе не ненависть, о которой он так много говорит. Да, его действительно напрягало иногда поведение младшего. Но у Яна была особенность – он мог поднять настроение одной своей улыбкой. Сынмин сразу это понял, но отказывался признавать, ведь всегда был образом «угрюмого мальчишки-пессимиста», которому пришлось делить комнату с самым ярким лучом солнца. Единственное, что мог принять для себя Сынмин так это то, что считал Яна весьма привлекательным. И эта мысль вызывала у него бурю эмоций, что вихрем мчалась от мозга до сердца и назад, наматывая знак бесконечности. Но все же ему не нравился Чонин, он ничего к нему не чувствовал. Он правда считал его надоедливым до сумасшествия и понимал, что две недели с ним без вылазки, могут закончиться в психбольнице в смирительной рубашке. Так что Сынмин вновь молил высшие силы, если они есть, чтобы тест оказался отрицательным.

***

Нет. Жизнь его не любит от слова совсем. Ведь уже на утро воскресенья Ян влетел в комнату с результатами теста. — Сынмин~а! — почти завопил Чонин. — Тут наши тесты пришли! — Боже, дай мне сил, — прошептал Мин и повернул голову к соседу. — Мы проведем две недели вместе. Все. Конец. Сынмин был готов биться в истерике, царапать стены, валятся по полу, да хоть по потолку, лишь бы это все оказалось сном. Но нет, ибо, взглянув на результаты, он понял, что Чонин не врал и не шутил. Это был конец. Конец нервной системе, терпению, адекватности. Всему конец.

***

Сынмину пришлось попросить своего друга Хёнджина прикупить им еды на первое время, а потом они будут пользоваться доставкой. Джин с него ржал от всей души, ибо знал, что Мин недолюбливал Чонина и вся эта ситуация была магически странным стечением обстоятельств. И теперь эта комната казалась обезьянником в отделении полиции. Хоть тут была мягкая кровать, его гитара, был душ с санузлом, но в комплекте также шел Ян Чонин. И выход из этой комнаты в ближайшее две недели ему не светит.

Неделя 1

День 1. Понедельник

Сынмин проснулся в понедельник со все той же слабостью и желанием выйти в окно. Чонин же, хоть и выглядел больным, таковым будто не являлся. Его улыбка все так же не гасла, заряжая энергией. Сынмин пытался настроить себя на хорошее, пытался переубедить себя, что может младший и не такой уж и плохой и к нему просто надо привыкнуть. Сынмин сложил короткий список дорам, которые давно хотел посмотреть, но не хватало времени. Единственным вариантом спрятаться от Чонина хотя бы на время, было закутаться в одеяло как в кокон и сидеть, пялясь на экран ноутбука. Он знал, что учебу, как бы, тоже никто не отменял, но в принужденном карантине он видел выгоду в виде отдыха. Он был бы рад остаться один на эти две недели, но… нет. Чонин в свою очередь, был рад, что мог спокойно заниматься своими делами и играть на фортепиано сколько захочется. Ладно, сколько захочется это слишком громко сказано, ведь уже через полчаса Сынмин сказал, что если он не перестанет тарабанить по клавишам, он вывернет ему пальцы. Такая судьба не устраивала Чонина, поэтому он оставил игру и решил порисовать. У него было много раскрасок, а самые красивые по его мнению, он вырезал и оставлял на память, а если они были маленькими, то даже клал под чехол телефона. Младший приготовил себе рамен под монотонный тихий шепот из ноутбука Сынмина. Хотелось подсесть к нему, обнять из-за спины и просидеть так две недели. Но тогда под угрозой оказались бы не только его пальцы. — Вот как думаешь, я красавчик? — вдруг обратился к Сынмину Ян, явно пытаясь подразнить. Старший поднял на него томный взгляд, пару секунд думая. Как только он понял суть вопроса, сразу вспылил: — Ты — идиот. — Будут воспринимать это за «да», — лишь довольно усмехнулся Чонин, считая, что сосед попался на его уловку. — Какую дораму ты смотришь? — все не унимался младший. — Не твое дело. Но Чонин все равно встал со стула и подошел, заглянув в экран. — О, я ее смотрел уже. Там главные герои в конце умирают. — Да ты издеваешься?! — начал злится Мин, кидая в того подушку. — Зачем было спойлерить? Но ответа не последовало. Вместо этого, Чонин лишь обнял себя руками, довольно посмеиваясь. Не то чтобы ему сильно нравилось издеваться над хёном, но он явно получал наслаждение от его реакции. Вечер наступал медленно. Чонин чувствовал слабость, а собственное тело казалось каменным, ведь болела каждая мышца. Он завалился на кровать, снова укутываясь в одеяло и, почти сразу уснул под разговоры в фильме, от которого так и не отлип Сынмин.

День 3. Среда

Чонину быстро наскучил такой порядок вещей, ведь и во вторник он делал то же самое. Ему в принципе все быстро надоедало, а единственное занятие, которое приносило удовольствие всегда, были мелкие издевательства над соседом. Но сегодня он не планировал этим заниматься. Он решил переделать свою часть комнаты, ведь его украшенная стена порядком поднадоела. Он снял гирлянды, что висели на незаметном тонком скотче, отклеил плакат и теперь созерцал пустую угрюмую стену. Прям как у Сынмина. Нет, так дело не пойдет. Парень достал из тумбочки любимые раскраски и вырезки. Так как на улице была весна, он решил подобрать что-то с похожим настроением, что бы напоминало о приближающемся лете. Он повесил другой плакат другой группы и по углам обклеил его наклейками с эстетичными цветами и красивыми глубокими цитатами, которое ему очень давно подарила сестра, зная, что брату нравятся такие мелочи. Чонин сообразил, что многие лампочки в его гирлянде не работали, поэтому с грустью выбросил ее в мусорное ведро. Сынмин это заметил, но ничего не сказал. Теперь стена будет намного унылее, а купить новую в ближайшие две недели, не получится. Он взял свой декоративный скотч с изображением котиков и другой, с лисичками, и принялся прикреплять разукрашенные листы. Некоторые он крепил, заходя на плакат, некоторые поодаль. На стене вырисовывалась абстрактная картина. На некоторых картинках были нарисованы красивые цветы, кое-где пейзажи, которые Чонин разукрашивал красками. А иногда, даже портреты, которые он любил делать в неестественных цветах: то в черно-белых то, наоборот, в ярких оттенках. Сынмин делал вид, что все так же однообразно продолжал смотреть дораму, но его внимание то и дело отвлекал мальчик сбоку. Он удостоверился, что Чонин не заметит, куда смотрит сосед и начал с интересом разглядывать новый вид стены младшего. Его пушистое одеяло лежало у него на голове и, спадая, создавало вид детской палатки. Когда младший закончил, он с некой усталостью упал на кровать, опираясь руками назад. Он окинул стену критический взглядом и сделал заключение в голос: — Да, с гирляндой было бы в разы лучше. Сынмин уже хотел согласиться с ним, но вспомнил, что он же «смотрит» дораму и его не интересует ничего, что делает парень. А Чонин решил пойти дальше и достал из самой нижней полки старую книгу, которую давно прочитал и решил ее распотрошить. Он находил страницы, на которых ему нравился текст и вырывал их, создавая эффект небрежных листов, сминая и приделывая на двусторонний скотч. Чувствует его сердце, когда он будет выселяться из комнаты, проблем за испорченную стену ему не избежать. Но слишком рано об этом думать, ведь сейчас он с радостью и гордостью за самого себя, сидит на полу, опираясь спиной на кровать. — Ты соврал мне, — вдруг раздраженно проговорил Сынмин, скидывая с себя одеяло. — О чем? — повернулся к тому Чонин. — Никто в конце не умер, — парень указал на сериал на экране. — Но вот ты умер от горя, когда я это сказал. Сынмин закатил глаза, понимая, что это безнадежно. Ему предстоит провести с этим человеком почти взаперти еще полторы недели. Он уже не надеялся на хорошую концовку их истории.

День 4. Четверг

Сынмин радовался, что время, хоть и медленно, но уплывало. Он уже не знал, что еще придумает Чонин. Сам Мин уже досмотрел дораму, а новую начинать не хотелось. Когда он окончательно проснулся, заметил, что соседа в кровати не было. А чуть позже обнаружил запертую дверь в ванну. Ясно. Сынмин присел на кровать и начал бездумно листать ленту социальных сетей, ожидая, когда младший выйдет из душа. Но через полчаса он уже начал было переживать, не утопился ли там Чонин. Что можно было делать в душе столько времени? Но тут эти мысли с тревожными нотками прервал звук открывающейся двери. — О, ты проснулся? — радостно спросил Чонин, улыбаясь во все тридцать два. — Что ты там дела… что это? — почти впал в ужас Сынмин, замечая, что волосы его соседа уже вовсе не нежно-персикового, а насыщенно-синего цвета. — А, это? Я еще месяц назад купил краску и так и не использовал. — А смысл тогда было красится в розовый до этого? — Мне понравился тот цвет. Надо будет когда-то его вернуть. — И тогда зачем ты перекрасился теперь в синий, раз тебе нравился розовый? — совсем ничего не понимал Сынмин. — Потому что мне стало скучно. Сынмин перестал пытаться понять младшего. Он не был импульсивным в отличии от Чонина, поэтому парень перестал задавать вопросы и пошел в душ. Он ощущал, что идет на поправку и желал, чтобы долгая изоляция шла быстрее, впереди была еще одна неделя и три дня. Он был готов вычеркивать дни в календаре. Он пытался понять Чонина, он наблюдал за ним, но каждый раз приходил к выводу, что он слишком простой для этого парня. Они бы даже друзьями не стали, ведь Чонину всегда было бы скучно с таким, как Сынмин. Поэтому старший кинул попытки стать для Яна другом еще два года назад, когда тот только поступил и заселился к нему в комнату. Он помнил тот день очень хорошо, его разум отказывался выбрасывать ненужные воспоминания из головы, которые иногда всплывали в его снах.

***

Тогда Сынмин был второкурсником. Тот день выжал из него все соки подготовкой к новому учебному году и он, норовя заснуть прямо на улице, возвращался в общежитие. Он на автопилоте кивнул консьержу и собирался подняться к себе в комнату, в которой он на тот момент жил сам, но его остановили словами: — Ким Сынмин, к тебе сегодня заселится сосед. — Что, правда? — удивился парень, возвращаясь к вахте. — Да, он первокурсник. Ян Чонин зовут. Только играет на фортепиано, поэтому притащит с собой синтезатор. — Ничего, я тоже постоянно играю, так что не беда. Хорошо, спасибо что сказали. Я пойду. И Сынмин ушел, чувствуя, как его лицо расцветает улыбкой, а усталость уходит куда-то на второй план, ведь сердце согревает странное чувство. Он давно мечтал о соседе, чтобы с ним было весело проводить время и вместе смотреть дорамы по ночам. Он был рад, что холодная пустующая кровать рядом теперь будет нагретая чужим телом, а звенящая тишина наполнится смехом и их голосами. Он мечтал о друге, ведь тогда у него была только девушка, которая на звание «того самого лучшего друга» как то, не очень подходила. И Чонин сначала ему понравился. Они познакомились, Сынмин провел ему маленькую экскурсию по комнате и общежитию, с нетерпением ожидая их совместной жизни. Все правда могло сложиться лучшим способом, если бы его любимая девушка не нашла себе лучший вариант. Красавчик парень, лет на пять старше них, на крутой тачке... Увез ее в Сеул и больше ничего Сынмин о ней не слышал. Чонин, видя, как друг в замешательстве и непонимании страдает, пытался всеми силами его утешить. Но с каждым днем его поддержка оставляла после себя тягостное чувство, ведь Сынмин понимал, что отдаляется не только от всего мира, но и от друга. И вечная помощь, псевдо консультации психолога, которым пытался быть для Кима Чонин, начали порядком надоедать. Старший правда трудно пережил расставание, но не хотел стать обузой, даже в психологическом плане. И однажды просто вспылил, на эмоциях выпаливая, что Чонин ему не нужен. Чонин не обиделся. Или, по крайней мере, сделал вид, что все в порядке. Сынмин потом пожалел, что сказал такое. Но было поздно, ибо младший отказывался идти на контакт, всегда говоря, что он не будет давить на Сынмина, но из комнаты никуда не переедет, ведь знает, что в одиночестве старшему будет только хуже. Мин пытался доказать обратное, но сам себе не верил. Так и вышло, что дружба была разрушена одним глупым поступком, который нельзя было повернуть вспять. Он пытался убежать от Ян Чонина, он пытался забыть Ян Чонина, он начал говорить, что ненавидит Ян Чонина, но он скучал по Ян Чонину.

***

Сынмин вышел из душа, потирая волосы полотенцем. Но он застыл от картины, что открылась перед ним: Чонин, с уже высушенными волосами, которые прямым синими прядями спадали на его лоб, крутился перед зеркалом в разных образах, пока на его кровати валялась его одежда. Несколько футболок даже попали на кровать Сынмина. — Что ты делаешь? — все же решил спросить старший. — Мне нужно придумать образы на учебу. Не ходить же мне в одном и том же. — Боже, выражаешься так, будто у тебя парень есть. — А может и есть, — решил вернуть Чонин, коварно усмехаясь. Сынмин набрал полные легкие воздуха, чтобы начать активно спрашивать, что это он имеет в виду. Непонятная волна зависти и даже ревности накрыла его с головой, как холодный душ несколько минут назад. Но он понимал, что такими вопросами заставит обоих чувствовать себя неловко. Все же, они не друзья. Уже давно. Забудь, Сынмин. Он попытался поиграть на гитаре, но то и дело его подсознание требовало вернуть взгляд на парня напротив, который то и дело, то раздевался, то одевался в новый образ, не стесняясь оголенных плеч и красивой спины. Сынмин словил себя на мысли, что разглядывает Чонина, пока тот стоял в одних джинсовых шортах и, не замечая ничего вокруг, думал какая футболка подойдет лучше. А Мин, забывая все на свете, скользил взглядом от длинной шеи, по острым плечам до оголенного подтянутого торса, заканчивая красивыми худыми ногами. Ян Чонин был необычайно красивым и это был неоспоримый факт. Сынмину нравились и девушки, и парни, но... сосед? Нет. Кто угодно, но не этот парнишка с синими волосами. — Играй давай, а то слишком тихо, — вдруг взмахнул руками Чонин, даже не поднимая головы. Да, он же играл. Да, надо играть.

День 5 и 6. Пятница и суббота.

В день в пятницу, на удивление, ничего не происходило, ничего не пилило мозг, даже если Сынмин сам его себе пилил. Только вот ночью он проснулся, чувствуя, как горло прожигает сухость. Ему вновь снился кошмар. Опять он видел то, что понимал, произошло очень давно, хоть и не в буквальном плане. Но вдруг он приподнялся и обнаружил Чонина, сидящего на кровати в позе лотоса и смотрящего на стену. — Ты чего не спишь? — сонно пробурчал старший. — Проснулся от того, что ты говорил во сне. Тебе уже давно кошмары снятся. — Забудь, — отнекивался Сынмин. — А ты чего сидишь в три ночи? — Не спится. Почитать хотел. Ночник слишком яркий, а гирлянды нет. Я обычно ее зажигал, чтобы тебя не будить. — И давно ты книги по ночам читаешь? — задал похожий вопрос Сынмин. — Забудь, — так же вернул Чонин, улыбаясь. Да уж, разговор в стиле лучших друзей. Снова меж двух кроватей вырастала стена. Ее не увидишь, ее не пощупаешь, но сквозь пройти тоже не сможешь. — Ложись спать. Днем почитаешь, — подытожил старший, отворачиваясь. Чонин так и сделал, не находя себе занятие, что поможет избавиться от бессонницы. Осталось полагаться только на подсчет овечек.

***

Наутро Сынмин уже бы мог подумать, что произошедшее ночью было сном. Но нет, это было не так. И в глубине души он почувствовал тоску от того, что у Чонина будто отобрали самое дорогое. Казалось бы, простая гирлянда, но она часто его спасала. Сынмин понятия не имел, что его сосед страдает от бессонницы и от этого читает. А вот Чонин походу был в курсе, что Сынмину снились кошмары. Но Сынмин старался об этом не думать. Ведь в его голове созрел план. И помощью в нем был Хван Хёнджин.

***

Сынминка [12:03] Эй, Джин, привет.

Джинни

Привет, ты как там? [12:04]

С ума не сошел еще? [12:04]

Сынминка [12:04] Пытаюсь. Мне твоя помощь нужна

Джинни

Слушаю [12:04]

Сынминка [12:05] Короче говоря, мне нужно, чтобы ты пошел в магазин для декора, я тебе его показывал когда-то, помнишь? [12:05] И там в одном отделе продаются гирлянды.

Джинни

На кой фиг тебе гирлянда? [12:05]

Что, настолько скучно стало? [12:05]

Сынминка [12:06] Хаха, очень смешно. [12:06] Просто купи самую красивую гирлянду, окей? Там должна быть с бабочками и крепежами для фотографий. Или та, что похожа на лампочки. [12:06] Короче, возьми обе. Деньги я верну.

Джинни

Без проблем. Куплю и напишу. [12:07]

***

Сынмин довольно откинулся на кровать. Странное чувство, ведь в последнее (и не только последнее) время он вообще не обращал внимания на Чонина. Но он действительно от всего сердца желал подарить ему гирлянды, которые он так любил, словно эти настенные светлячки были единственным светилом в его жизни.

***

Вот и наступила долгожданная ночь. Хёнджин прислал несколько фото с гирляндами, предоставляя Сынмину выбор. Он действительно выбрал самый красивые, хоть они и стоили многовато. Все же за такую красоту не жалко. Хван получал дальнейшие инструкции от друга, как киллер от куратора. Сынмин попросил его прийти к их двери около полуночи, ведь тогда Чонин уже засыпает. Джин согласился, хотя он все еще не понимал, к чему такая конспирация. Все так и случилось. Сынмин удостоверился, что младший видит десятый сон и подошел к двери, ожидая услышать в нее два тихих стука. Время медленно приближалось к полуночи, когда в коридоре послышались шаги. За секунду в дверь постучали два раза. Сынмин еле слышно провернул замок, молча поздоровался с другом и забрал коробку. Они договорились, что деньги он ему вернет уже после изоляции. Хёнджин ушел, а он закрыл двери и присел на кровати. Глаза привыкли к темноте, которую разбавлял свет уличных фонарей, бледными полосками проникая в приоткрытое окно. Стараясь быть как можно тише он раскрыл картонную коробку с двумя упакованными в внутри гирляндами. Только они, как назло, были в плотных пластиковых пакетах, что предательски шумели в руках. Затаив дыхание, Сынмин вытащил из коробки и оставил на столе у Чонина, а картонную упаковку сунул себе под кровать. Он был собой доволен, правда понять не мог собственного душевного порыва сделать подарок Чонину, но ничего поделать с собой не мог. И засыпал он с глупой улыбкой на лице.

***

— Ты себя Санта Клаусом возомнил? — резко прозвучало в комнате, но казалось, прямо в голове. Сынмин с перепугу, резко открыл глаза, созерцая над собой Чонина с широко раскрытыми глазами и двумя гирляндами в руках. — Что? — Сынмин пытался сделать вид что не при чем. — Или ты честно признаешь, что это твоих рук дело или я пойду писать заявление в полицию, что к нам пробрались ночью. — Боже, какой ты импульсивный. Я это, я, успокойся. — И зачем шифроваться было? — А что, не нравится? — вдруг смутился Сынмин. — Они великолепны! — широко улыбнулся Чонин, разглядывая украшение в своих руках. — Ну так не поднимай шумиху, я сплю. Старший отвернулся обратно к стене и закинул себе одеяло на голову. На самом деле, он вовсе уже не хотел спать, он просто не хотел, чтобы Чонин стал свидетелем его смущенной улыбки до самых красных ушей. Да и младший походу был доволен тем, что застал соседа врасплох, поэтому мирно отошел к своему столу, распаковывая подарок. Сынмин слегка высунул голову из-под одеяла, чтобы слушать успокаивающие звуки пластика, что крутился на тонких руках Чонина, пока он их вешал на стену. — Только ты не будешь использовать их, чтобы портить себе режим сна. — Ну ладно, — улыбнулся Чонин, зажигая гирлянды. — Они идеально сюда подходят. Спасибо, Сынмин~а. — Да-да, а теперь дай поспать. Но он не смог вновь заснуть. Он так долго улыбался под покрывалом, что челюсть начала сводить судорога. Он все перебирал ткань одеяла пальцами в полутьме, ловя себя на мысли, что он готов тратить все деньги, лишь бы видеть эту по-детски счастливую реакцию Чонина. Он б хотел выиграть в лотерее машину времени, чтобы все исправить. Может, еще можно? Может, он просто не видит этой возможности? Именно в то утро воскресенья он понял, что должен все исправить. Хотя бы попытаться. Он обязан. Ради Чонина.

Неделя 2

День 8. Понедельник

В понедельник Сынмину вспомнилось, что никто задания из университета не отменял, поэтому как загнанный веник он вскочил с кровати, пугая Чонина. Так и просидел, почти не вставая, за учебой до самого вечера. Чонин все это время учился и понемногу делал все, поэтому очень старался сдержать смех, видя Сынмина в состоянии морального шока. Уморительная картина. И пока Сынмин пыхтел за своим столом при свете настольной лампы, Чонин мирно посапывал, раскинувшись звездочкой. Его футболка задралась, оголяя плоский живот. Его одеяло скомкалось в нечто рядом с его ногами, левая рука покоилась под головой, а правая занимала оставшуюся часть кровати. Сынмин усмехнулся такой позе. Он был рад, что Чонин спит, а не мечется по кровати в поисках спокойствия. Но через какое-то время, Мин понял, что уже и сам засыпал. Он, оторвавшись от книжек, откинулся на спинку стула, закидывая голову назад. И вновь обратил внимание на Чонина, который, похоже, замерз, и теперь лежал, свернувшись в клубочек. Такое зрелище сердце Сынмина точно выдержать не могло. Он медленно поднялся, подходя к кровати парня. Он осторожно взял скомканное легкое покрывало и накрыл им Чонина, который выглядел как маленький беззащитный лисенок. Лисенок, которого бросили. Которого он бросил. Он не знал, он просто не мог понять, как все исправить. С каждым днем все больше он понимал, какой Чонин особенный. Он был красивым, он был веселым, он всегда был готов явиться на помощь, хоть в три ночи на другой конец континента. Сынмин лег в кровать, все еще смотря на Чонина. Их все еще разделяла стена-невидимка, которую он намеревался рушить без кувалды и лома, только пальцами. Иногда он надевал ради забавы очки младшего, но не наблюдал в них розовых стекол, гадая, почему же тогда Чонин так радушно относится к серому безрадостному миру. Сынмин не знал, не понимал, ведь единственная его радость в мире лежала на другой кровати. Хотелось бы, чтобы эта радость лежала сейчас у него под боком. Наверное, он правда сошел с ума. Я не могу спать – осознал Сынмин. Он вдруг вспомнил коварную фразу младшего про то, что у него может быть парень. Волна ревности заставила плотно сжать губы, превращаясь во вредную девчонку-подростка. На такого парня мог клюнуть кто угодно. Сынмин искренне надеялся, что Чонин просто пошутил. Он так хотел в это верить. Он не мог смириться с мыслью, что Ян Чонин шутит с кем-то другим, его сжирала ревность от мысли, что его мог целовать и обнимать кто-то другой. Душа предательски болела, когда он понимал, что Чонин мог легко его заменить и найти себе кого получше. Нет, он не мог ревновать, Ян же даже не его друг. Они никто друг другу, просто знакомые. Но знакомые знакомыми, а спать он все равно не мог. Глаза все возвращались к красивому, спящему Чонину, который обнимал одеяло. Сынмин знал, что если люди во сне обнимают предметы, то они одиноки. Но Чонин не мог быть одиноким. Как солнце могло остаться в одиночестве? Солнце… Светлячок в гирлянде.

***

— А это крутая идея. Мы можем поехать посмотреть, когда я выйду с изоляции. Хорошо, давай, до скорого, — говорил Чонин кому-то по телефону. — Твой парень? — спросил только что проснувшийся Мин. — Феликс вообще-то. И он не мой парень. Он предлагает снимать квартиру вместе с ним и Ханом. Поэтому, возможно, я от тебя перееду, можешь радоваться. Сынмин почти подавился воздухом, резко откладывая телефон, хотя он был готов запустить его в стену. Еще минуту назад он спал, а сейчас его как холодной водой окатили. Табуны мурашек пробежались под кожей, разгоняя застывшую кровь в жилах. Он прокрутил слова младшего в голове раз десять, но все равно напрашивался один и тот же вопрос: — Как это переезжаешь? — Ну, за то у тебя будет возможность дождаться нового соседа получше. — Кого это получше? — все не понимал Сынмин, чувствуя, как его щеки розовеют. — Ну, — снова нукал Чонин, не находя нормальных слов. — Под стать тебе, чтобы не мешал. — Ты мне не мешаешь, — Сынмин был готов запаниковать, но держался быть спокойным. — Да ты что? Последние два года я наблюдал за совсем иным. Железный аргумент. Сынмин не мог сказать ничего на встречу, ведь действительно вел себя как придурок. Все пропало. Мин был готов завыть и упасть к ногам Яна, лишь бы он подоставал его еще немного. Просто лишь бы не шел. Он был готов соглашаться на то, что он идиот, что не умеет признавать ошибок, что самовлюбленный, что тупой, что угодно. Он не мог отпустить Чонина, и единственным вариантом было признать это. — Я не хочу, чтобы ты переезжал, — оказалось, сказать это было не так трудно. У Чонина брови подскочили от удивления. Он поднял на соседа полный удивления взгляд. Нет, наверное у него слуховые галлюцинации от вируса. Это все температура, которая подскочила в этот конкретный момент. Ведь старший не мог этого сказать, правда? — Почему? Нравится называть меня назойливым придурком? — Не нравится. — Тогда почему называешь? Почему так ко мне относишься? Нас врагами во всем университете считают. — Я знаю. Я не хотел, чтобы так было. — О, ты не хотел? — вдруг голос Чонина стал угрожающе тише. Но он действительно не понимал причины такого откровения со стороны Сынмина. — Нет. Я все время нашей изоляции хотел извиниться. Не знал как. — А ты мог просто сказать об этом, а не делать из себя холодного отреченного мальчика-подростка? — Если хочешь, можешь отомстить. Хоть ударь меня, — спокойно продолжал Сынмин. — А вот и ударю. — Так ударь. Чонин повернулся к нему. Его глаза потемнели, а руки безжалостно сжались в кулаки. Сынмин был готов к удару, будто действительно думал, что младший на это способен. Как он мог такое подумать, сам не понимал. Чонин ступил тяжелый шаг в его сторону, из-за чего каждая мышца в теле напряглась, а глаза инстинктивно закрылись. Но ни пощечины, ни кулака на скуле Сынмин не ощутил. Вместо этого лишь ледяное касание пальцами на шее и теплые губы на своих. Этого он точно не ожидал. Он хотел бы упасть назад, что бы разорвать поцелуй, но оказалось, целовать Чонина было самым приятным занятием в мире. Его губы сухие, теплые, примкнулись к нему в воздушном касании и как только он почувствовал прохладу на губах, тут же схватил его за плечи, возвращая назад. Чонин, не устояв, упал к Сынмину на кровать, прямо в его объятья. Но его сразу же поймали, усаживая рядом. Им было страшно открыть глаза, боясь, что кто-то из них пожалеет о содеянном. Но все же, воздух в легких не бесконечен. — Я сказал ударить по лицу, а не по сердцу, — прошептал Сынмин, не открывая глаз. — Ты не уточнял, вообще-то, — хмыкнул младший, — Это было секретное оружие. Открой глаза, Сынмин. Но тот отрицательно замотал головой, боясь, что не выдержит и расплачется. Как он мог вот так годами игнорировать этого светлячка? Он ненавидел себя, пока его сердце раскалывалось на части от счастья. — Открой, я никуда не денусь, — повторил Нини, удерживая лицо Сынмина в больших ладонях. И он открыл, чувствуя, как дрожат ресницы. Чонин казался ему таким красивым, что старший был готов упасть в обморок, а то и взорваться. Но Чонин засмеялся. — И что смешного? — вдруг потух Сынмин. — Ты смешной. Столько времени выкаблучивался, а мог просто поцеловать. — Ой, сам такой. Но Чонин лишь залился краской, обнимая Сынмина и снова целуя. Из-за глупых улыбок на их лицах они неуклюже сталкивались зубами, что становилось причиной новой порции смеха. Парни упали на кровать Сынмина в объятьях, не отпуская друг друга. Теперь они отказываются жить без этих невесомых касаний губами. Все было так до дурости просто.

***

— Чонин, — обратился Сынмин, когда младший начал ложится спать. — Поспишь со мной? Чонин хмыкнул, но тут же запрыгнул в кровать старшего, ожидая его. Сынмин выключил свет и забрался под одеяло, сразу почувствовав на своем плече чужую пушистую голову. Его волосы приятно пахли шампунем, а рука успокаивающе лежала на сердце, считывая сердцебиение. Теперь он понимал, что у него никогда больше не будет кошмаров. Он понимал, что теперь его сны будут спокойными и беззаботными, а страх быть преданным улетучится так же, как и беспокойство о том, как извинится перед Чонином. Сынмин оставил на его макушке поцелуй, гладя по плечу. Так должно было быть. Очень давно… — Нини, я нравлюсь тебе? — вдруг шепотом спросил Мин. — Да. Очень давно. — И почему молчал? — Ну так у тебя девушка была, — Чонин прижался ближе, будто замерзая без тепла друга. — Ее нет уже два года. — А потом я думал, что ты меня ненавидишь. — Идиот… — на выдохе произнес Сынмин. — Кто? — Чонин резко поднял голову. — Я. Вел себя как идиот. — Ну, никогда не поздно признать свои ошибки, — весело прощебетал Чонин, оставляя на щеке Сынмина поцелуй. — Ты прав. А еще мне нравится твоя татуировка. — Ты назвал ее детской, — возмутился младший. — Это потому что такую же хотел. А что она означает? — Ну, — Чонин провел по тату пальцами, — Бумажный самолетик – это детские мечты и желания, которые кажутся незначительными и бессмысленными. А большой, настоящий самолет – взрослые амбиции и планы. Для меня все это имеет значение. Я хотел быть хорошим человеком в детстве, и я стараюсь им быть. Я же хороший человек, правда? — вдруг забеспокоился Чонин. — Да, Нини, ты очень хороший человек. Ты замечательный человек. Ты лучик света. — Всего лишь лучик? — с глупой улыбкой решил снова издеваться Чонин. — Все, спи давай, умник. И вот оно – падение стены. Она рассыпалась на бетонные глыбы, распыляя серую пыль, которую тут же засветил лучик солнца. Ему не нужна была кувалда, ему просто нужно было признать свою неправоту. А оказалось, это было проще, чем грызть побелку зубами и соскребать ее ногтями. И больше у Чонина не будет бессонницы, больше Сынмину не приснятся кошмары.

***

Теперь Чонин мог спокойно читать Сынмину перед сном. Они читали книги, вместе вдумываясь в сюжет и Сынмин не мог не заметить, какие книги выбирал его Нини. Все потому что это были детективы с самым запутанным сюжетом, который мог сгенерировать человеческий мозг. — "Отец оставил на лбу девочки поцелуй и сказал:", — читал Чонин расслабленным голосом. — "Завтра у тебя важный день, ведь ты..." — Потеряешь девственность! — резко перебил его Сынмин, пугая хлопком в ладоши. — Ты идиот? — опешил Ян, роняя книгу на грудь. — Ей десять лет. — Нет, ну а что мне делать, кроме как добавлять в эту мрачную историю юмора? — Снимать трусы и бегать, а не пугать меня до смерти, — буркнул Чонин, находя нужную строчку. — "Ты примешь участие в важных соревнованиях", — спокойно закончил парень, чувствуя улыбку на губах от причуды Сынмина.

***

Чонин просыпается рано, даже слишком. Он подвигается ближе к Сынмину, обнимая со спины, пытаясь заснуть снова. У Кима тело мягкое, теплое, так и хочется затискать и зацеловать до смерти. Так что Чонин и целует его в макушку, зарываясь носом в темные волосы. Но вот что-то ему не дает спокойно уснуть. Тихое сопение парня смешивается с еле слышным мычанием. Неужели опять кошмар сниться? – думает Чонин и открывает глаза. Он приподнимается на локтях и заглядывает в лицо парня. Но, видимо, нет, брови не сведены, на губах легкая улыбка, ресницы подрагивают. Боже, как можно быть таким красивым. У Чонина это в голове не укладывается. И он снова целует, на этот раз в висок. Он опускается все ниже, оставляя россыпь влажных поцелуев на щеках и линии челюсти. Плечи Сынмина скрывает футболка, а ноги – штаны. Чонин закатывает глаза на это, ведь сам спит в один шортах. А Сынмину во сне холодно и он облачается всей возможной одеждой, накидывая сверху одеяло, так еще и во сне воруя одеяло Чонина. Но тому не жалко, он прижимается и отдает все свое тепло. И одеяло тоже. А сейчас он наоборот водит сухими губами по шее, то ли пытаясь разбудить парня, то ли наоборот успокоить его сон. Он сам не знает. Но вдруг в голове созревает необычная идея. Никогда он прежде об этом не думал, но разве сейчас не отличное время? Усмехнувшись самому себе Чонин медленно встает с кровати и подходит к шкафу, доставая из тумбочки кожаный ремень. Из самой нижней полки он вытаскивает презервативы и смазку, в которых он не нуждался последние месяцев девять. Не мог он с кем-то спать и не думать о своем соседе, который ненавидел его всем сердцем. Ну, это Чонин так думал. Но сейчас он так не думает. Сейчас он сует резинки и бутылёк под подушку и нависает над Сынмином, который во сне перевернулся на спину и усажевается ему на бедра, опираясь на свои колени, дабы не создать сильного веса, который бы разбудил его хёна. Он наклоняется вперед и целует шею, еле касаясь, пока пальцами пробирается под футболку. Он проводит по линиям пресса, задирает футболку и очерчивает ореолы воздушным касанием. Чонин не часто видел оголенное тело Сынмина, ведь тот предпочитал выходить из душа уже одетым. Это вызывало огорчение, но сейчас он может вдоволь насладиться видом размеренно вздымающейся груди и плоским животом. Его кожа была бледной и мягкой, так и хотелось сжимать до синяков. Чонин держал себя из последних сил, что бы не впиться зубами в красивые мышцы рук и груди, съедая Сынмина целиком. Но он лишь наклоняется, ведя губами от яремной впадины до одного из сосков, проводя по ореолу языком. Он ласкает, немного втягивая кожу пока не чувствует под собой движения. Но понимая, что Сынмин проснулся не окончательно, он, усмехнувшись, слегка прикусывает нежную кожу, слыша резкое шипение. — Ты чего делаешь? — хрипит после сна Сынмин, пытаясь приподняться на локтях. — Бужу тебя, — Чонин усмехается хитро, сверкая глазами и тянется за поцелуем. От такого никто не откажется, старший тем более, так что берет лицо парня ладонями, зарываясь в волосы над ушами. — Я тут подумал,— Чонин разрывает поцелуй, — я как-то слишком быстро и просто простил твое поведение. У Сынмина глаза размером с орех от этих слов, он уже готов тараторить извинения, обнимать Яна всю жизнь и целовать с головы до ног, лишь бы тот его простил. Но только он пытается что-то сказать, как на его губах оказывается палец, призывая молчать. — Не переживай ты так, Минни, я всего лишь немножко... — парень задумывается на миг, а после шепчет в самое ухо, — тебя накажу. От такого тембра у Сынмина мурашки по спине бегут и он слепо отдается, поднимая руки, когда Чонин тянет его за футболку. За это время она младшему изрядно надоела. Он обхватывает Кима руками за талию, удивляясь тому, насколько же она тонкая и ведет влажные дорожки по ключицам и шее. Сынмин зарывается в его волосы пятерней, ловя себя на том, что его чертовски возбуждает этот насыщенный синий. Он перебирает пальцами пряди, закусив губу, пока Чонин оставляет несколько алых пятен на шее. Младший толкает его в грудь, заставляя упасть. Сынмин тянет его за собой, но тот пручается, и, дотянувшись до ремня сбоку, привязывает руки парня к изголовью кровати. — А это зачем? — вдруг бурчит Ким, пытаясь пошевелить руками, но тщетно. — Ты же у нас наказан. Так что... — Чонин намеренно тянет слоги, делая голос слаще мёда, пока усаживается выше бедер, ровно на его пах, — придется тебе только наблюдать. Сынмин уже думает возмутиться, но резко бедра Чонина проезжаются по его члену сквозь ткань, что заставляет забыть, что он хотел сказать. Ян трется снова, уже с большим нажимом, чувствуя, как под ним твердеет орган старшего. Он, усмехаясь, смотря в любимое лицо: брови сведены, губы красные, блестят от поцелуев. Руки то и дело сжимаются в кулаках, пытаясь высвободиться и перехватить инициативу. Такой нуждающийся... Так что Чонин жалеет его, стягивая его штаны вместе с бельем. Ветерок из окна создает резкий контраст, проезжаясь по голым бедрам. Чонин садится обратно, не сдерживая прерывистого вздоха. — Черт, какой же ты красивый... — пальцы скользят по впалому животу, чувствуя как мышцы сокращаются от приятного касания. Ян припадает губами к груди, дальше вниз по животу, ведет носом по тазобедренной косточке, намеренно обходя возбуждение. Сынмин на это шипит, выгибая спину, но Чонин удерживает его на месте. — А теперь, — он поднимается и понижает голос, — так как ты все еще наказан, ты будешь лежать и смотреть, как я буду себя растягивать и терпеливо ждать когда я уделю тебе внимание. — Да ну тебя... — хныкнул Сынмин, сжимая ремень в руках. — Позволь мне, ну пожалуйста, Нини. — Хочешь меня? — младший выгибает бровь. — Очень, — у Кима в глазах темнеет от такого властного тона, он ловит себя на мысли, что это не сон и еще вчера они ссорились, а теперь он голый лежит под Чонином со связанными руками. — Ну значит жди. Вот так с ним и ругайся. Никогда еще Сынмин не видел настолько доминантного пассива. И от этого контраста голова шла кругом, а перед глазами плыло и крутилось в радужном свете. Чонин еще раз проезжается бедрами по члену Сынмина, на что тот скулит от долгожданной стимуляции. — Что, так хочешь помочь мне? — Чонин наклоняет голову, и Сынмин резко кивает, на что младший усмехается. — Ну тогда оближи. Парень касается пальцами губ Сынмина и тот сразу обхватывает их губами. У Чонина голова кружится от такого Мина. У Яна пальцы длинные, но старший заглатывает до конца, проводит языком, смачивая слюной. Как только он их отпускает, Чонин садится на его бедра, возвышаясь, смотря властно до мурашек и заводя руку за спину. Одной рукой он упирается рядом с головой Кима, пока первый палец погружает в себя. Даже такое мелкое касание ощущается по-другому. Раньше он делал это сам, но сейчас он делает это сидя на объекте своего воздыхания, пока тот сдерживается, что бы кровать не сломать, лишь бы руки освободить. А Чонин издевается, извиваясь на бедрах старшего, задевая его член своим. Он стонет тихо, скорее скулит, тяжело вздыхая. Даже когда в нем без усилий двигаются три пальца, он не спешит, а лишь дразнит, снова припадая к розовым соскам парня под ним. — Ты просто изверг, Ян Чонин, — шипит Сынмин, подаваясь бедрами вверх, пытаясь получить такую желанную стимуляцию. Но Чонин лишь припечатывает его бедра к постели одним сильным нажатием. Он наконец заканчивает, вытирая руку об простыни и тянется под подушку, вытаскивая раннее спрятанное. Сынмин до треска кожи сжимает конец ремня в руке и задыхается, когда Чонин проводит по возбуждению рукой, распределяя предэякулят по всей длине. У старшего пальцы на ногах подгибаются до судороги в лодыжках, пока Ян открывает зубами пакетик презерватива и раскатывает по члену. Сынмин думает, еще немного и он взорвется. И Чонин это видит, поэтому сразу приподнимается на коленях, подставляя головку ко входу, перед этим нанеся смазку. Звонкий стон обоих сам по себе срывается с губ, когда орган погружается на половину. Но Чонин сразу прикусывает губу и накрывает рот Сынмина ладонью. Тот ничего не понимает, теряясь в ощущениях и вопросительно смотрит на младшего. — Тише, тут стены картонные. А то жалобу накатают. Но Сынмин все равно скулит в ладонь, когда Чонин опускается на член полностью. Ему самому приходиться до крови закусить губу, чтобы не сорвать голос от того, насколько невероятно он себя сейчас чувствует. Член Сынмина заполняет его до того идеально, что кажется, они были созданы друг для друга. Первые движения выходят ленивыми, Ким не спешит двигаться на встречу, боясь навредить, пока младший привыкает к размеру. Его дыхание сбилось уже давно и он бросил попытки его восстановить. Он убирает руку со рта Кима и опирается ею старшему в грудь. Задав размеренный ритм, который сносил крышу обоим, Чонин увеличивает амплитуду, то поднимаясь и оставляя в себе только головку, то опускаясь до самого основания, слушая приглушенные шлепки кожи об кожу. Ноги у него натренированные, так что усталости его не догнать. Он то ускоряет темп, насаживаясь глубоко, то виляет бедрами, когда наконец находит простату и чуть ли не вскрикивает от такой правильной стимуляции. Бедра начинают дрожать и он впивается короткими ногтями Сынмину в грудь, на что тот прикрывает глаза от удовольствия. Лоб младшего покрывается испариной, к нему липнут мелкие синие прядки. Удовольствие накрывает его с головой, так же само как и секундная судорога в ногах, из-за чего он застывает, глубоко дыша и тянется к изголовью кровати, растягивая ремень, что сковывал руки Кима. Сразу понимая намек, старший опрокидывает Яна на кровать, беря его ноги под коленями и разводя в стороны. Он с ума сходит от этого вида: задыхающийся Чонин, раскинув руки по кровати, закидывает голову назад, выгибаясь до хруста позвонков, пока он вжимает его в постель. Он чувствует как приближается его оргазм, наблюдая лишь за тем, как его член исчезает в Чонине и как же нереально он ощущается. Такой узкий, горячий, просто голова идет кругом. Он ускоряет темп, накрывая возбуждение Чонина рукой. Стимулирует головку, водя большим пальцем, от чего младший, не сдержавшись, высоко стонет, сжимая простынь до побеления костяшек. Несколько движений рукой и он кончает, а спустя секунду и старший изливается в презерватив. Чонин все еще сжимается вокруг него и Сынмину просто голову сносит. А еще больше эйфории добавляет то, что все это происходит с Чонином, в их комнате, в постели, где он когда-то одиноко засыпал. Спустя какую-то минуту он выходит из младшего и выкидывает презерватив. Достает из рюкзака влажные салфетки и вытирает младшего, проговаривая: — Пойдем в душ. — Я идти не смогу, — на выдохе произносит Ян, – ты слишком ахуенно трахаешься. А Сынмин лишь фыркает в ответ и закидывает руку Чонина себе на шею, поднимая его с постели одним движением. От неожиданности младший хватаеться за шею соседа обоими руками, прижимаясь к теплой груди. Сынмин несет его в душ, обнимая и целуя под струями тёплой воды.

***

В их комнате был синтезатор и гитара. На стене Сынмина теперь покоился старый плакат Arctic Monkeys, рядом с ним приклеенные фото Чонина, которые он делал раньше на полароид. Младший был в шоке, узнав, что Мин до сих пор их хранил. Поверх же была вторая гирлянда. А на следующий день у них сгорела лампочка в потолочной люстре. Чонину показалось это забавным, ведь теперь им точно понадобятся эти гирлянды. И они лежали в объятьях друг друга, сгребаясь конечностями и переплетаясь как плющ. В объятьях Чонина было до забвения хорошо, до сумасшествия спокойно. Все ощущалось так, как надо. И теперь на ближайшие пару дней их единственное светило – гирлянды и Чонин. Он будет танцевать под игру Сынмина, он будет просить Сынмина научить его играть на гитаре, он будет справедливо настаивать на поцелуе вместо словесной похвалы. Он будет тянутся за объятьями и будет их получать в двойной дозе. Теперь вторая кровать снова будет холодной, зато другая нагрета любовью. Пускай эта любовь забирает себе оба одеяла во сне и закидывает на него ноги, зато эта любовь никогда не переедет к какому-то там Феликсу и Хану. Они ее не заслужили. Это был его лучик света. Страшно осознавать, что Сынмин все время заглядывался на парней и девушек вокруг, пытаясь разглядеть в них Чонина, пока он спокойно сопел на кровати и прятался за книжками. Сынмин был слепым, а Чонин – солнцем, которое его заслепило. Но теперь он мог согреться этим солнцем, когда единственным освещением в их комнате ночью были гирлянды.