Чёрные птицы, кошмарные сны

— Как думаешь, какие цветы могли бы понравиться Бланш? Кевин задал вопрос, не задумываясь о том, как он прозвучит, — лишь сосредоточенно складывал в пальцах салфетку, отрывая от неё тонкие полоски. Жан, сидевший рядом с ним, тем не менее, подавился своим чаем. — Ты… — было ощущение, что он от удивления потерял дар речи. — Кого ты об этом спрашиваешь? Меня? Кевин медленно склонил голову, глядя на Жана с прищуром. Он даже не понял, что именно так его поразило: то, что Кевин полагал, что Жан может знать её лучше, или то, что он в принципе задал ему такой вопрос о его сестре. — Я… — Кевин ощутил в горле судорогу неловкости. — Она пригласила меня на выступление. До него остаётся два дня, и я очень хочу подарить ей цветы после. У меня не так много опыта в том, чтобы дарить цветы девушкам. Жан так странно на него посмотрел, что Кевин пожалел, что вообще завел эту тему. Они сидели на кухне в доме у Эбби, Жан — в своем расслабленном и уже привычном, хотя и несколько зашуганном состоянии, в огромной футболке и спортивных штанах, а Кевин — сразу после тренировки. На столе перед ними стояли кружки с чаем и тарелка с печеньем, которое испекла Эбигейл в надежде приучить обоих парней к сладкому, но Кевин приучаться никак не хотел. А вот Жан — возможно, сладкое стало его способом справляться со стрессом, — хрустел печеньем, бросая их в рот одно за другим. — Начнем с того, что у меня этого опыта тоже не… — Жан усмехнулся, покачав головой и решив даже не заканчивать фразу. — А тем более с Бланш. Я уехал, когда ей было семь. Тогда она любила желтый цвет и красивые платья. А теперь, когда мы снова можем общаться, — Жан поставил кружку на стол, подтянул колени к груди. Его лицо снова приобрело то тревожное выражение, которое появлялось на нём всегда, когда речь шла о Бланш. — Последнее, что мы с ней будем обсуждать, это цветы. Подари на свой вкус. Или спроси у неё сам, — Жан всё же смягчил атмосферу лукавой улыбкой, и Кевин позволил себе выдохнуть. Когда они расходились — Жан в выделенную ему спальню, Кевин — на выход, — Кевин заметил, что Жан едва заметно хромает. Не то чтобы хромота в его походке была чем-то новым или непривычным, но прошло уже почти два месяца с тех пор, как Жана перевезли в Пальметто, и это было по меньшей мере… странно. Вызывало тревогу. — У тебя что-то болит? — окликнул его Кевин, прежде чем открыть входную дверь. Жан обернулся, хмурясь. — Что? — Ты хромаешь, — осторожно уточнил тот. Жан опустил взгляд на свои ноги, словно впервые их видел. — Я… да, знаешь, я не думаю, что в этом есть что-то удивительное, — он грустно усмехнулся. — Если учесть, сколько… — Да, Жан, я знаю, сколько, но ты не хромал… Не так, как сейчас, — Кевин задумчиво склонил голову набок. Жан устремил на него пристальный, ястребиный взгляд. — Задумаюсь об этом, если через пару недель всё так же будет болеть. В этом был весь Жан: чертова Скарлетт О’Хара с её «подумаю об этом завтра», чертово отрицание своих проблем до тех пор, пока отрицать будет уже невозможно. Кевин злился на него за это — но злился по-доброму. И всё же в вопросах здоровья тянуть явно не стоило: особенно Жану, который, как и Кевин с Нилом, был теперь частью сделки с Ичиро. Кевина передернуло, и он поспешил переключить мысли на что-то другое: ответ Жана его, конечно же, не удовлетворил, но он покорно кивнул и вышел из дома. Правда, как оказалось, их диалог о Бланш и любимых цветах не был окончен. На следующий день Кевин зашел к Эбби передать ей что-то от Ваймака, а она сообщила ему, что Жан просил Кевина зайти к нему. И Кевин — словно Жан был человеком, чьих слов он не мог ослушаться, — уже через минуту стучал в дверь его спальни костяшками пальцев. Жан начал говорить, лишь когда усадил Кевина на кровать рядом с собой и — уже привычно — подтянул колени к груди. — Ты ведь не шутил насчет цветов для Бланш? Кевин попытался уловить скрытый в этом вопросе намек. Подтекст. В конце концов сдался — и просто нахмурился. — Вряд ли я стал бы шутить на такую тему, как думаешь? — в его голосе был едва различимый металл. — Тогда я тоже не шучу, — предупредил вдруг Жан. — И я говорил правду, когда сказал, что ни в чем не виню тебя, но посуди сам: у меня нет никаких оснований доверять тебе… свою сестру. Кевин почувствовал себя так, словно ему на голову вылили ведро ледяной воды. — Я проебался, — лаконично продолжил Жан. — Мне было одиннадцать, но я не считаю оправданием ни собственный возраст, ни сладкие речи родителей, которыми они смогли сплавить меня на другой континент. Так что, да: я проебался, и все эти годы моя сестра жила той жизнью, которой я бы для нее ни за что не хотел. Жан замолчал. Воздух в комнате сделался густым, словно сироп, и Кевин подумал, что мог бы разрезать его ножом или намазать на хлеб. Он понимал, к чему Жан клонит: не так трудно было догадаться. И хотя у Кевина и в мыслях не было причинять этой девушке боль, он не мог гарантировать, что этого никогда не случится. В последнее время Кевин не слишком доверял самому себе. Чувство вины навалилось тяжелым грузом на плечи. Кевин рвано вздохнул, позволяя мыслям утянуть себя в водоворот: он предал Жана, когда Кевин был единственным, кому тот мог доверять, до смерти Рико он изо дня в день подвергал опасности свою команду — и своего отца, черт возьми, — а после его смерти совсем расклеился и не заслуживал того, что Бланш ради него сделала. Не заслуживал её заботы, её прощения, знал, что она была права ещё тогда, когда обвинила его в том, что он… — Кев, Кев, посмотри на меня, — Жан мягко взял его ладонь в свои, прохладные. — Не надо. Это не твоя вина. Это вина тех людей, которые заставили меня поверить в то, что людям нельзя доверять. Но Бланш, она… — он сжал пальцы Кевина сильнее, позволил себе секунду слабости и зажмурился. — У меня нет никого ближе нее. Теперь — точно. Отец, наверное, давно мертв, а мать, — его передернуло. — Мне было одиннадцать, но я до сих пор помню, как она собирала мой чемодан накануне отъезда. Понимаешь? Помню, какие именно вещи она туда положила. И она делала это с совершенно спокойным лицом. Как будто именно так и должно было быть. — Мне очень жаль, — прошептал Кевин в очередной раз, уже не зная, как часто говорил эти слова Жану за последние недели. Он знал, что ничего не может сделать, и потому делал то единственное, что было в его силах: слушал. — Она самый близкий для меня человек, — повторил Жан, устремляя взгляд в стену напротив, — и я не хочу, чтобы кто-то разбил ей сердце… Кевин, я не говорю, что ты обязательно сделаешь это, услышь меня правильно, — в его взгляде мелькнуло отчаяние, и Кевин уже был готов согласиться со всем, что Жан ему сказал. — Я просто… Я не понимаю, почему? Почему она? И я не понимаю, насколько ты серьезно относишься к этому. Она ведь вернется во Францию, когда закончит семестр. Это ты понимаешь? Ты выдержишь отношения на расстоянии? Она — выдержит? Кевин тяжело сглотнул. Жан был прав — во всём, — но Кевин просто даже не успел ещё подумать так далеко. Это все казалось чем-то страшным, сложным и ответственным, из взрослой жизни, а годы в Гнезде так и не научили его быть взрослым. Они научили его тому, что у него нет права голоса, что все решения будут приниматься за него, потому что сам Кевин ничего не умеет делать как следует, а у него есть лишь одна задача — этим решениям подчиняться. Зимой должно было исполниться два года как Кевин сбежал из университета Эдгара Аллана, но за эти два года он так и не научился быть взрослым. Он не умел нормально готовить, не знал, как платить счета за квартиру или даже — искать для себя жилье. Методом проб и ошибок он налаживал коммуникации с людьми вокруг него, но ему то и дело казалось, что он ошибается. Так почему и в этот раз он не должен был ошибиться? Так ещё и в такой сложной вещи, как отношения, которые в предыдущий раз завершились для него полным крахом? — Ты прав, — прохрипел он, и, кажется, голос его был наполнен таким сожалением, что Жан едва заметно отшатнулся и нахмурился. — Это не запрет, я не имею права ничего тебе запрещать, — мягко напомнил он. — Но, пожалуйста, разберись с самим собой, прежде чем что-то делать. Пойми, зачем ты это делаешь в первую очередь. Ты можешь пообещать мне это? — Могу, — Кевин быстро закивал. — Обещаю. Жан с улыбкой кивнул, склоняя голову набок. Потом осторожно опустил ладонь Кевину на плечо, и тот послушно подался вперед, в его объятия. Там был его дом. До сих пор. Несмотря на наладившиеся отношения с Нилом и Эндрю, несмотря на то, как потеплел к нему Ваймак, — Кевин по-прежнему находил комфорт именно в этих исполосованных шрамами руках, в этом французском шепоте на ухо и в этом мускусном запахе, который сопровождал Жана повсюду.

🕊️🕊️🕊️

До начала выступления оставались считанные минуты, и в камерном концертном зале было не особенно много людей: Кевин даже смог найти себе место поближе и положить букет на соседний стул. Впрочем, это ведь было сольное выступление в первую очередь для преподавателей, и только потом — для слушателей, так что, помимо Кевина, из сторонних наблюдателей здесь сидели лишь несколько девушек: судя по всему, подруги Бланш с её факультета. Он расположился не слишком близко, чтобы не смущать девушку, но и не слишком далеко, чтобы лучше видеть, и теперь в нетерпении постукивал ногой по полу. Кевин не помнил, когда он в последний раз так одевался, как оделся этим вечером: на нем была белая рубашка, строгий воротничок которой подчеркивал галстук-бабочка, элегантный чёрный пиджак, брюки и начищенные до блеска туфли. Пожалуй, такого он не надевал со времен последнего банкета — и то, тогда он заморачивался гораздо меньше. Аккуратный букет цветов, упакованный в крафтовую бумагу, лежал на соседнем стуле, контрастируя с его кремовой обивкой. Кевин едва не опоздал в консерваторию из-за того, что ему пришлось задержаться в цветочном: он всё никак не мог определиться, какие цветы выбрать для Бланш. Тревожность не давала ему остановить свой выбор на первом же варианте, который предложила флорист. Он всё думал, как отреагирует Бланш, если ей не понравится, как многозначительно скривит губы Жан, этим жестом как бы говоря: вот видишь, Дэй, не прошло и недели с твоего обещания мне, как ты умудрился разочаровать мою сестру. Honte à toi. (И хотя Кевин знал лучше всех на свете, что Жан никогда так не сделает, его тревожность, конечно, знала лучше. Пришлось прислушиваться к ней). Так что Кевин долго советовался с милой девушкой-флористом, которая, кажется, в конце концов сжалилась над ним и предложила два конкретных варианта, из которых Кевин уже смог выбрать без труда. Так что сейчас на кресле рядом с ним лежал букет, составленный из смеси белых и фиолетовых ирисов, и у Кевина что-то непривычно вздрагивало внутри, когда он думал о том, как сильно эти цветы подойдут Бланш. Когда он представлял, как они будут смотреться на контрасте с её по-аристократичному светлой кожей, её худыми пальцами, как она будет прижимать его к груди, подняв на Кевина взгляд своих огромных серых глаз. О, да, Кевин точно куда-то падал, проваливался с грохотом, — и он даже не был уверен, что он сильно против. Ещё месяц назад он бы заставил себя оборвать все эти мысли, но сейчас… Сейчас будто бы была пройдена некая грань, барьер, установленный Кевином собственноручно в его же разуме, и за этим барьером простиралось огромное поле бесконечных возможностей. Кевин не собирался их упускать. В зале погас основной свет, софиты устремились на сцену, и Кевин присоединился к негромким аплодисментам. Бланш вышла спустя считанные секунды, и — о, Господь, она была потрясающей. Кевин лишился дара речи. Кажется, он даже выдохнул себе под нос, пальцами сжимая подлокотник кресла, и что-то в его груди нестерпимо заныло, когда он увидел, как Бланш, поприветствовав экзаменационную комиссию вежливым поклоном, выискивает кого-то глазами среди зрителей. Выискивает — и находит. Кевин улыбнулся ей в ответ, надеясь, что улыбка эта была подбадривающей, а не нервной, а после уверенно кивнул, и Бланш, улыбнувшись в ответ, прикрыла глаза и размеренно выдохнула. Как он её учил тогда, в машине. На четыре счета, задержать, выдох. Возможно, дело было в атмосфере, возможно — в настроении Кевина, но платье, в котором Бланш вышла на сцену, заставило его лишиться рассудка в считанные секунды. Кевин понял — только в этот вечер и в это мгновение, — что до этого момента и вовсе не осознавал того, насколько эта девушка красива. Она стояла в лакированных туфельках на сияющем паркете сцены, чёрное платье струилось вниз по бедрам, очерчивая аккуратные формы. От красоты этого платья у Кевина, кажется, слегка закружилась голова: плечи были обнажены, чёрная ткань аккуратными оборками обхватывала руки, спускаясь к самым запястьям. Золотые нити, которыми был расшит пояс платья, переливались в свете софитов, — так же, как и золотые украшения в виде колье на её шее и аккуратных сережек. Волосы были чуть растрёпаны даже сейчас, хотя было очевидно, что она потратила немало времени на их укладку. Бланш сжала и разжала пальцы левой руки, будто разминая, встряхнула ей, а потом заняла стандартную стойку, прошлась смычком по струнам, проверяя настройку, и замерла, прикрыв глаза. Даже со своего места Кевин видел, как трепещут от волнения её ресницы. Он задержал дыхание. Чувство было такое, словно выступает он сам. И тут она, осторожно отстучав себе темп носком туфли по паркету, вступила, с первых же нот вводя Кевина в транс. Кевина всегда завораживала классическая музыка, он восхищался людьми, которые умеют её играть, — но, конечно, никогда ещё ему не доводилось слышать её вживую. Так что не было ничего удивительного в том, что он завороженно уставился на Бланш, пальцы которой летали по жёстким струнам, на Бланш, которая с самозабвением играла, на Бланш, брови которой были сосредоточенно сдвинуты к переносице, пока она старательно воспроизводила каждую ноту известной композиции Никколо Паганини. Это зачаровывало. Захватывало дух. Увлекало в свои сети. Кевин не мог оторвать взгляд, забывал дышать, забыл вообще о том, что, помимо них двоих, в этом зале есть другие люди — сейчас существовала только эта сцена, только этот бордовый занавес, Бланш в её бархатном платье со своей скрипкой в руках — и Кевин в зрительном зале. Золотая воображаемая нить, подобная одной из тех, что обхватывали талию платья Бланш, будто связала их в эти минуты, пока Бланш исполняла песню, а Кевин во все глаза на неё смотрел. Он вышел из транса, лишь когда тихие аплодисменты обозначили завершение мелодии, и Кевин к ним присоединился, ощущая разрывающую грудь гордость за девушку, что улыбалась с раскрасневшимися щеками и слушала комментарии преподавателей. Трое из них похвалили её, не поскупившись на хорошие слова, ещё двое — сделали пару замечаний и дали советы, и лишь один мужчина в строгом костюме до последнего не отпускал её, задавая девушке вопросы по пройденному курсу, на которые она отвечала твердым голосом с выраженным из-за волнения французским акцентом. Наконец они отпустили её с высшей оценкой — как она и заслуживала, по мнению Кевина, — и Бланш, поклонившись снова, ушла со сцены, а вот Кевин взял букет и выскользнул из зала. Девушка объяснила ему, где можно будет её встретить, и именно к этой двери направился Кевин, спиной прислоняясь к стене напротив в нетерпеливом ожидании. Бланш вышла через несколько минут: вместе с другой девушкой, с которой оживленно что-то обсуждала, принося за собой шлейф сладко-цветочного аромата. В руках у неё был футляр со скрипкой, и она замерла, как только увидела Кевина. Даже улыбка — такая же широкая, пусть и подернутая смущением, — застыла на её губах. — Привет, — неловко начала она, и Кевин усмехнулся. — Привет, — он шагнул к ней навстречу. Бланш быстро попрощалась с подругой, попросив её занести скрипку в их кабинет, отдала ей футляр, — а после шагнула к Кевину. И пусть он хотел сначала подарить ей цветы, он всё же решил её обнять. Носом уткнуться в тронутые лаком волосы, вдохнуть аромат её духов, провести ладонью по спине, не переходя границ и не касаясь обнаженной кожи плеч. Руки Бланш обхватили его талию так же крепко, и она даже слегка приподнялась на носочках, чтобы быть с ним одного роста и носом коснуться его плеча. — Спасибо, — пробормотала она раньше, чем он вообще успел что-то сказать, и Кевин тихо фыркнул, целуя её в макушку и выпуская из объятий. — Ох, mon Dieu, какие красивые, — Бланш зажала рот ладошкой, когда Кевин протянул ей букет. — Ты сегодня тоже. Очень красивая, — тихо выговорил Кевин, и Бланш смущенно поморщила нос, тут же зардевшись. — Не хочешь немного прогуляться? — Хочу, — Бланш хитро прищурилась, и Кевин тут же вытянул вперед руку ладонью вверх. Бланш со смешком вложила свои пальцы в его ладонь, позволяя Кевину сжать её руку, и они направились к выходу из консерватории. Вечер был теплым, но они гуляли по улицам города до самой темноты, обсуждая всё подряд, и Кевин ощущал непривычную легкость. Ему с Бланш было легко, как будто они были знакомы уже много лет, она смеялась даже над самыми глупыми его шутками, а сам Кевин всё никак не мог перестать радоваться блеску в её красивых глазах. В свете вечерних фонарей её ресницы казались ещё длиннее, и она так очаровательно ими хлопала, когда слушала Кевина, что он пару раз едва не забыл, о чем вообще говорил. — Не хочешь выпить и отметить успешное завершение семестра? — вдруг спросил Кевин, когда они дошли до центра города, и для прогулок время было уже позднее, а для баров — самое подходящее. — Не откажусь, — Бланш хитро сверкнула глазами, но потом Кевин вдруг различил тень сомнения на её лице и тут же остановился, сжимая её запястье. — Что-то не так? — Я… — она медленно качнула головой. — Нет, нет, всё так, извини, — улыбка была по-прежнему неуверенной. — Я не буду очень много пить. Ладно? — Конечно, — Кевин нахмурился, а потом, кажется, понял, что она просто… боится? Настолько не доверяет мужчинам, что боится находиться одна рядом с ними в нетрезвом состоянии. И пусть даже этим мужчиной будет Кевин, которому она уже начала доверять. Ему надо было сделать ещё очень много, чтобы она окончательно смогла расслабиться рядом с ним. — Бланш, я ни в коем случае… Я даже не… — он начал бормотать, тут же чувствуя, как краска приливает к щекам, но Бланш лишь махнула рукой с усмешкой и первой потянула его к стеклянным дверям бара. Они провели вечер за столиком в углу шумного бара, потягивая колу с виски, затем — апельсиновый сок со льдом, пока между ними стояла миска с чипсами и орешками в глазури, а красно-фиолетовый свет падал на лицо Бланш красивыми отсветами. По дороге к выходу из бара, когда на часах было уже за полночь, какой-то парень попытался пригласить Бланш потанцевать, совершенно наплевав на то, что Кевин держит её за руку, — так что Кевин дипломатично обнял девушку за плечи, ощущая жар в пальцах от столь близкого контакта кожи к коже, и провел её к дверям. На улице было уже по-ночному прохладно. Не слушая возражений Бланш, Кевин надел ей на плечи свой пиджак и вызвался проводить её до общежития. В нетрезвом виде Бланш показалась ему забавной: она была более раскрепощенной, её шутки становились более пошлыми, а ещё она была очень прямолинейна. И этим совершенно убивала Кевина. — Ты очень красивый, ты знаешь? — произнесла она с ярким французским акцентом, щурясь на него, пока они шагали по тротуару. Кевин сглотнул, подавляя слабую улыбку. — Спасибо. Ты тоже, — он сегодня выпил совсем немного по сравнению с тем, сколько мог выпить в некоторые вечера в Колумбии, так что у него лишь слегка кружилось перед глазами. Бланш же… Вероятно, она тоже знала, сколько ей нужно алкоголя, чтобы сильно опьянеть, и контролировала себя, но сейчас всё же немного отпустила цепкую хватку контроля: её руки обхватывали предплечье Кевина, пока они шли, смеясь над очередной забавной историей, произошедшей за время учебы с Бланш, и Кевин уже не смог бы точно сказать, кружится у него голова от алкоголя или от опьянения ее сладким запахом, которого ему всё равно было мало. — Знаешь, я иногда так скучаю по Жану. В смысле… — она рассмеялась, качая головой. — Даже сейчас. Когда мы, по сути, в одном городе. Я просто вспоминаю о том, сколько лет мы были разлучены, о том, что скоро я снова улечу домой… — настроение Бланш стало каким-то трагически-сентиментальным. — И главное, что я ведь правда ничего не могу с этим сделать. Мне надо доучиться. Надо получить этот идиотский диплом, надо найти работу… — Не думай об этом сейчас, — мягко остановил ее Кевин, обнимая её ладонью за талию. Они остановились возле здания общежития, и Бланш встала напротив него, держа пальцами полы пиджака, чтобы он не соскользнул с её плеч. — И у тебя есть почти два месяца до начала учебы, чтобы провести время с Жаном. — Как думаешь, он захочет съездить во Францию? — вдруг спросила она, распахнув глаза. Кевин задумчиво свел брови к переносице. — Честно? Не знаю, — признался он. — Мне кажется, точно не в Марсель. Лицо девушки стало заметно грустнее, но она понимающе кивнула. — В Марсель я и сама не хочу. Но он ведь наверняка никогда ещё не был в Париже. Как думаешь, мне стоит ему предложить? — Стоит, — Кевин мягко усмехнулся. Непривычно было видеть всегда собранную и серьезную Бланш такой… открытой. Свободной. Несколько по-детски жизнерадостной. — Только завтра. А сейчас стоит пойти спать после трудного дня. Как тебе идея? — Отличная, — Бланш фыркнула. Потом взяла Кевина за руку, глядя на него снизу вверх, пальцами поглаживая его запястье, и вдруг посерьезнела. — Ты сегодня была умницей, — тихо сказал Кевин, недоумевая, откуда у него нашлись силы, но девушка тут же зарделась, и это стоило того. — Спасибо. Ты тоже, — она вновь очаровательно улыбнулась. Господи, ну какая же у неё красивая улыбка. Ямочка на одной щеке. Чуть растрепанные кудри, так красиво спадают на плечи… — И за вечер спасибо, — Бланш вдруг переместила ладонь на плечо Кевину, а затем — приподнялась на носочках и быстро поцеловала Кевина в уголок губ. Весь мир зашелся звоном. — Au revoir! — прозвучало робкое, но улыбающееся, сквозь пелену звона, и Кевин машинально попрощался в ответ, махнув ей рукой. Его взгляд следил за тем, как девушка быстрой походкой направлялась к двери с его пиджаком на плечах, а сам он поднял руку, касаясь своих губ. Место, до которого она дотронулась своими губами, до сих пор пылало, и Кевин не смог сдержать удивленный вздох, когда его опьяненный мозг наконец понял, что произошло.