Колыбельная

Добро пожаловать в ваш новый групповой чат!

Когда будете готовы, пригласите друзей

matthew меняет название канала на: легенды

рикки-тики-тави 🧨🧨🧨🧨 рикки-тики-тави мэт дай адрес matthew 6-175 Gyo-dong lux chips with paprika У меня комп выёбывается, сча matthew ладно щас будет рикки-тики-тави боже мэт я про сервер matthew ну щааас рикки-тики-тави реще matthew ококококок lux chips with paprika Давайте помолимся чтобы у меня не наебнулся омп Аминь matthew амен рикки-тики-тави аминь lux chips with paprika Вкусно Опять ошибка системного диска Этот комп просто ахуевший matthew заходите на третий там меньше нагруза рикки-тики-тави а тэрэ с союль выйдут lux chips with paprika добавляет в группу oohcesar lux chips with paprika добавляет в группу тэрэ-оппа🍒 рикки-тики-тави спасибо джунхён       Прошло полторы недели. Они успешно закрыли первую половину сессий, время текло к Рождеству, затем перетечёт к Соллалю. Рики устроил себе на выходных полный чит-мил, заказал еды, курьерской доставкой заказал из магазина ящик газировки и всунул его в маленький комнатный холодильник рядом с компьютерным столом. Ближе к Рождеству украсил его мишурой, гирляндами и светодиодами, сменил привычные плакаты на рождественские аниме и мультсериалы. Надел на фигурки маленькие новогодние красные шапочки.       Они собирались все вместе сыграть в Лигу наконец-то. Даже Тэрэ смог. Хотя обычно за игры его отчитывала девушка — Рики искренне не принимал такую позицию, потому что это принижение увлечений и достоинств, но ничего не мог сказать в противовес. Тэрэ всё равно его никогда не слушал. Они только собрали команду и вышли на арену, как голоса друзей прервались в звонке, потому что ему звонили с видеосообщением с болезненного неприятного китайского контакта.       Рики оставил персонажа AFK и снял трубку, оставаясь в наушниках и уместив телефон на подставку. На экране появилась мама в перьевом халате с тонкой сигаретой в руке, стоя на балконе их родного дома, в окнах горел ярчайший свет люстр, на стёклах бликовали привычные тошнотворные многоэтажки. На её шее покоилось громоздкое ожерелье.       — Здравствуй, родной.       Обращение ударило током, конечности непроизвольно дёрнулись, и Рики осознанно расслабился, стараясь не поддаваться материнской власти. Всегда, когда она звонила, всё заканчивалось плачевно, и тем не менее почему-то у него не хватало смелости просто заблокировать её или делать вид, что он занят, не в сети или отошёл от телефона. Всегда брал трубку. И всегда жалел.       — Привет.       Она выпустила дым и посмотрела в экран. Красива внешне так же, как уродлива внутри.       — Чем занимаешься? Почему не отвечаешь на мои сообщения?       — Не видел, — конечно же ложь. — Готовлюсь к сессии по неметаллам.       — Понятно, — снова выдохнула дым. Телефон стоял неподвижно, наверное, она как-то закрепила его на открытом балконе. На перилах? — Пишу и тебе, и Делуну. Никто не отвечает. Папаша твой только читает, даже два слова ответить не может. Мерзость. Почему мы всё ещё женаты? Гуанчжуй. Учишься нормально?       Снова ток.       — Да, мам. Учусь.       — Ясно, — дым немного заслонил камеру. — Матери никто не звонит и не пишет, пока она сама не напишет. Совершенно не скучаете. И ты, и твой отец.       — У меня дел много, — старался сдерживаться он, но желваки на челюстях напряглись, и сам он скрестил руки на груди — оборонительная поза. — Некогда скучать. Сепарация рано или поздно должна была произойти.       — Ясно, — холод ни капли не уменьшался, только закреплялся, сиял изнутри инеем. Мама посмотрела в камеру так унизительно, что Рики почувствовал его физически. — «Рано или поздно»… но не рано. И врагу не пожелать того, через что я прохожу из-за вас, Гуанчжуй. Постоянно думаю о вас. Не могу нормально работать. Когда обзаведёшься семьёй — это одно, а когда ты продолжаешь бездельничать и играть целыми днями, но в другой стране — это совершенно другое.       — Хватит, мам. И перестань называть меня так.       — Как? — в ответ тишина. Она увидела, как съёжился сын, прижался к спинке игрового кресла и опустил глаза в пол. Стыдно ему. А ей как стыдно за него. — Это твоё имя, которое я дала тебе. Я. Имей совесть носить его, пока я не сдохла к чёртовой матери, — наушники в полной мере производили её надорвавшийся повышенный тон. И ведь не мог даже отодвинуть их, она увидит и разозлится ещё сильнее. — Хотя вам это всем и нужно. Никто не станет жалеть, если я сдохну. Ни ты, ни твой отец.       — Хватит, мам.       — Что?       Он прикусил язык и проглотил слова. Во внезапной тишине произнести хоть что-то стало непосильным трудом.       — Пока, мам.       Он отключил видеосвязь. Злость медленно отпустила, и на смену ей пришли отчаяние и ненависть. Рики потёр глаза руками, скинув наушники с головы, и принялся игнорировать новые поступающие звонки и угрозы блокировки банковской карты, депортации, отпуска документов. Он откатился на стуле в середину комнаты и постарался прийти в себя, но на плечи по-прежнему давили.       В дискорде много новых сообщений. Рики не стал отвечать, написал во внутриигровой чат о том, что ему срочно нужно уйти, и отсоединился от игры. Вышел из звонка. И тогда ему пришло сообщение, которое он не смог смахнуть в строке уведомлений, посылая отправителя к чёртовой матери. +82 31-293-5207 Здравствуй, Рики. Это Ким Джиун. Мой сын отдал тебе свой браслет, верно? Не сочти меня назойливым или навязчивым. Не могли бы мы встретиться в пятницу в 18:30 на Гражданской ферме Сувон Тапдон? [геолокация]

рикки-тики-тави

здравствуйте. хотите забрать браслет?

+82 31-293-5207 Нет. Я бы хотел выпить с тобой кофе.

❆ ❆ ❆

      Джиун, по правде, дерьмовый отец.       Он выбрал оставить собственного сына на попечение матери Гонука снова, просто потому что появилось назойливое желание новой встречи. Глаза. Он никогда не питал особой слабости к этой части тела, но в последнее время слишком много мыслей и воспоминаний кружилось вокруг глаз. И сын всё усугублял своими фантазийными рассказами о том, как ему понравился дядя Рики и как он сильно похож на кота, и что он в прошлой жизни наверняка жил в кошачьей стране, совсем как в «Возвращении кота».       Мучительные две недели, проведённые на двух работах и дома, постоянно сопровождаемые навязчивыми мыслями; каждый раз, когда он чувствовал на запястье браслет или рассматривал его, в голове всплывали глаза. Едва ли не женственные, ухоженные, странно притягательные.       Джиун решил для себя, что новая встреча поможет разорвать замкнутый круг мыслей и прервёт временную петлю, в которую заточена его память.       Джиун отвёл сына в детский сад и поехал к своему единственному другу. Лучшему другу. Чону.       На двадцатом автобусе он добрался по расчищенным дорогам до остановки на границе районов Сэрю-дон и Мэгё-дон, зашёл через продовольственный магазин на углу и купил на завтрак стандартный набор: ветчину на палочке, куриные сэндвичи с соусом чили, два готовых набора со свининой, рисом, кимчи, омуком и омлетом. Времени с их последней встречи прошло много, они не так часто видятся и созваниваются; в конце концов, у каждого своя семья, своя работа, нужно оставить ещё немного времени на себя и на маломальские хобби. Сегодня день особенный: ферма открывалась ближе к обеду, сотрудников просили выйти позже, а слоняться несчастные три часа по городу не хотелось, ехать домой не было смысла.       Решение образовалось само.       Пройдя мимо сауны и миновав несколько перекрёстков, отморозив руки без перчаток, Джиун наконец-то добрался до смутно знакомого здания. Непримечательное, серое, одна лишь жёлтая вывеска закусочной со свиньёй на первом этаже спасало всю ситуацию. Джиун вошёл в здание, без проверок и вопросов поднялся на четвёртый этаж и прошёл по памяти в один из залов. Не сказать, что он такой уж частый гость здесь, но с десяток раз точно бывал; они убрали фикус из угла?       Из кабинета вылетела сотрудниц, едва не сбив его, спешно извинилась и ретировалась, обсыпая проклятьями серые стены с окошками, покрытыми жалюзи. Джиун усмехнулся, постучал согнутым пальцем и вошёл. Пахло клеем и стройматериалами.       — Кто там? — прокряхтел мужской голос. Мужчина сидел на коленях перед нижним ящиком и доставал закатившиеся в недра тумбы металлические шарики, судя по гулу.       — Твоя совесть. А вообще, мог бы встать и поприветствовать человека, который зашёл. На твою задницу не очень приятно смотреть.       — Джиун-ши!       Чону ловко вылез из тумбы и вскочил на ноги, стягивая с рук тканевые перчатки. Они поздоровались привычным рукопожатием, завтрак из магазина выглядел почти как пожертвование и благотворительность, Чону с удовольствием распаковал ветчину и откусил половину палки.       — Как ты догадался, что я ничего ещё не ел?       — Ты со школы ничего не ешь по утрам. Разве это загадка?       — А ты чего вообще тут с утра пораньше? — Чону прищурился, встряхнув рукой и взглянув на часы с кожаным браслетом. — Без двадцати девять. У тебя разве работа начинается не в половину?       — Сегодня дали небольшой отгул. И вот я тут, — он присел на стул и достал сэндвичи, чтобы тоже перекусить. — Твои часы кожаные? А где те, что тебе отец подарил? Ты сказал, что никогда не избавишься от них.       — Жена сказала, что через железные браслеты энергия не выходит. Блокируют, — усмехнулся. — А через кожаные — нет. Знаешь, с ней абсолютно бесполезно спорить, а не носить часы не могу, вся жизнь зависит от времени. Это время! Где моя молодость, когда я мог не следить даже за днями недели в клубах.       — Да уж. Хорошее время было.       Джиун невольно задумался и о своей жене. Точнее, о том, как они познакомились на одном из таких дружеских собраний, куда приходили закадычные друзья и друзья их друзей. Они с Миён были из совершенно разных компаний; в то время, в две тысячи одиннадцатом, он учился на втором курсе агрохимического факультета, много прогуливал и считал, что весь мир крутился вокруг него. Миён же была круглой отличницей, только-только поступила на дизайнерский факультет, мечтая улететь во Францию после окончания учёбы и стать всемирно известной. Он был полным дураком, потому что не позволил ей сделать этого; кто знает, может, если бы он не заставил её остаться и отказаться от своей мечты, она осталась бы жива и сейчас счастливо бы вела собственное дело.       Но Джиун заставил её остаться. Он всегда считал, что мужское слово — закон. И его слово предрешило судьбу Миён.       — Как там Юджин? — вдруг спросил Чону, закрыв дверь кабинета и сунув доширак в микроволновку.       — Ходит в сад… — нехотя ответил Джиун. — На днях были на туристической улице. Гуляли.       — Нет, Джиун, ты не понял меня. Как Юджин себя чувствует? — ощущение, словно скальпель медленно касался кожи, достаточно осторожно для того, чтобы ещё не порезать. Но опасность чувствовалась изнутри… — Он скучает по ней?       Порез. Кровь.       — Я не хочу говорить об этом, Чону.       — Прошло уже достаточно времени, чтобы вы поговорили с ним о…       — Нет. Хватит. Не поднимай эту тему.       Чону остановился и взглянул с тяжестью на друга. Он смотрел в пустую упаковку из-под сэндвича, усердно жевал и никак не реагировал ни на что, хмурился только — пытался уйти в себя, несмотря на то, что совершенно не получалось. Он мог сколько угодно игнорировать факт смерти, факт собственного горя, но это никогда не заканчивалось хорошо.       — Вы ездили к твоим родителям в Сихын?       — Нет.       — А к её маме?       Джиун прикусил язык от злости и скривился. Недоеденный сэндвич он сунул обратно в упаковку, всё спрятал в пакет и встал, отряхивая нервно брюки.       — Знаешь, я поеду. Задержался что-то.       — Прекращай избегать разговоров, — Чону достал из микроволновки разогревшийся обед. Свиная котлета дымилась, рис выглядел очень аппетитно, но у Джиуна тошнота подошла к горлу. — Рано или поздно тебе нужно будет принять ситуацию и жить дальше. В этом нет твоей вины!       — Заткнись. Просто заткнись.       Сколько бы Чону ни старался поднять тему и хоть как-то помочь, всё всегда заканчивалось вот так. Джиун и в школе всегда был таким: никогда не принимал помощь, всегда был сам по себе, не любил демонстрировать всем эмоции, но очень любил людей. Став взрослым, он усугубил своё состояние, и единственной, кому он мог показать подлинные эмоции и проживать их, была Миён.       Но теперь её не было. Джиун потерял часть себя. Собственную личность, которую открыл для жены.       Джиун вылетел из офиса по ремонту замков, наконец чувствуя свободу. Она тяжела, как камень.       Решил поесть в сквере на скамейке. Здесь проходило много людей, спешащих на работу, гуляющих подростков почти не было — все уже разошлись по школам. Иногда проходили бабушки или дедушки с сумками, с внуками. Джиун скованной челюстью пережёвывал ветчину на палке, желеобразная упругая консистенция противно отдавала дешёвым мясом. Непонятно почему Чону любил это.       Телефон зазвонил. У него на всех стандартная мелодия, нет смысла задумываться об особенностях, так что мысли сразу либо о воспитателе в детском саду, либо о руководителе. Он вздохнул и снял трубку не глядя, прижимая динамик к уху. Доедать ветчину не хотелось.       — Алло.       — Здравствуй, Джиун-ши.       Сегодня что, какие-то изменения в космосе? Межгалактические осадки? Джиун нервно сжал телефон и всё-таки откусил ещё ветчины, чтобы не жевать нижнюю губу и щёки. Голос аджумы запомнился ему совместными вечерами с женой и маленьким сыном. Дедушки Юджина уже не стало, он скончался два года назад, но сегодня не день его смерти, никто не собирался навещать его могилу, сегодня вообще самый обычный день! Так что тогда им всем от него нужно?       — Здравствуйте, мама.       — О, не зови меня так, пожалуйста, — попросила свекровь. — Это ранит. Как там Юджин-и? Как ты?       — Нормально. Справляемся.       — Скучаю по вам. Я надеюсь, вы навестите бедную старушку в Соллаль.       — Не знаю. У меня совсем нет времени. Я не смогу поехать даже к своим родителям.       — Пожалуйста. Мне бы хотелось увидеть Юджина хотя бы на праздник. Я же всё-таки бабушка. Мама его мамы! Я…       — Мне нужно работать. Простите.       Сбросил звонок и включил режим полёта. От ветчины тошнило, но выкидывать — жаба давила, он заплатил за это деньги. Пришлось отключить все свои прихоти и доесть до конца, выкинув в урну для дерева чистую палочку, а упаковку — в пластик. На душе тяжело. Ему безумно жаль свекровь, она осталась совсем одна на старости лет, без мужа и дочери, и он забирал у неё последнюю возможность видеться с любимым внуком, в котором она души не чаяла.       Но отрешение и боль сильнее него.

❆ ❆ ❆

      Рики прежде никогда не был в этом районе. Очень чистые и пустые от легковых машин дороги, проезжали только грузовики, фуры и автомобили производственной части. Голые деревья украшены вязанными чехлами, с ветвей качались скворечники, ветер задувал за шиворот. По дороге ему встретились дендрарий, оснащённый красивым забором с гирляндами, и сувонский мотель. Кафе он нашёл, пользуясь картой — оно располагалось внутри здания, приставленного к какому-то заводу, что ли.       Неприятное местечко. Почему именно здесь?       Но внутри тепло. Кафетерий отлично отапливался, с кухни вкусно пахло, сквозь кофе можно различить сладковатый аромат десертов. Рики сел за столик возле панорамных окон, отсюда будет видно проезжую часть, мерцающие огни дендрария и студенческое общежитие, судя по надписи в картах. У стенда он заказал себе большой раф и апельсиновое мороженое с шоколадом, забрав номерной пластиковый знак.       Почему-то мыслей о том, чтобы не идти, у него не возникло. Он задумался только сейчас, зачем вообще пришёл в такое время, если мог остаться дома и заняться любимым делом. Или пойти с кем-то гулять. Хотя он, в целом, именно это сейчас и делал — «гулял с кем-то». Но этот кто-то даже близко не Союль или Мэттью. Это тридцати-сколько-то-летний мужчина с ребёнком, который позвал его пить кофе после работы, хотя они виделись два раза — и оба оставили после себя смутные смешанные ощущения.

рикки-тики-тави

здравствуйте. если что, я уже на месте. жду вас

Джиун Хорошо. Дай мне немного времени.       Он записал его до смешного просто. Этот контакт сильно выделялся в его телефонной книге, но что он мог поделать? Как-то по-другому назвать не получалось. Вообще всё это чертовски странно.       Раф и мороженое принесли за несколько минут до того, как Джиун пришёл, и Рики едва не выронил керамическую ложку, когда его плеча коснулись сзади. Он, дурак, сел спиной ко входу и не увидел в темноте улицы ничего, кроме отражения интерьера. Сердце агрессивно застучало от неловкости и испуга, и он вскочил, чтобы поприветствовать мужчину должным образом.       — Мне жаль, что я немного задержался. Сделаю заказ и приду.       Рики кивнул и сел, глядя в спину удаляющемуся Джиуну. Он выглядел стойко и прохладно. Как всегда. Прохладно — не холодно и не жарко; спокойно, уравновешенно, тихо и мирно. Нервозность от сердца уходила в руки и ноги, заставляя их мелко подрагивать. Рики поправил голубую рубашку и почесал открытую шею. Джиун вернулся с чеком, повесил косуху на вешалку, остался в свитере с традиционным орнаментом.       — Ты так легко одет, — Джиун точно заметил то, сколько пуговиц отстёгнуто на рубашке, и неодобрительно покачал головой. Рики почувствовал себя так, словно его отчитывал учитель. — Это неоправданная жертва здоровья. Я тебе говорю это как врач на пять процентов.       — У вас пальцы, как у хирурга, — нервно улыбнувшись, прыснул Рики, — но я считаю, что пять — не показатель. И почему пять процентов?       — Не понимаю, о чём ты. А пять из-за папы — он был отличным врачом, и от него я многому научился.       Рики замер на месте и пожал плечами. Вряд ли кому-то будет нужен Джиун в качестве напарника в тёмные времена или тяжёлые моменты, когда понадобится помощь врача, красивые и загадочные выражения ему почти что чужды. Джиун состоял из плавных изгибов и ходил, как кот. Так же расслабленно, но чувствовалась стать, гордость, что ли. Есть в поведении его какая-то отцовская забота по отношению к другим; Рики этого не хотел ощущать и на себе. Он больше не ребёнок, перерос давно.       — Зачем вы меня позвали в кафе?       Возле кассы внезапно разгорелся скандал. Джиун с лёгким осуждением посмотрел в сторону девушки и парня, которого та отчитывала, не заботясь о том, что вокруг столько людей и со стороны её поведение не вызывало ничего хорошего. Кажется, ссоры касалась раздельной оплаты.       — Идеальные манипуляции…       Вопрос остался без ответа. Ладно. Рики тоже стал рассматривать скандал и дожидаться, чем же всё закончится. По итогу закончился тем, что девушка оставила парня одного, и он с весьма расстроенной миной отказался от заказа.       — Ему не хватает идеального эгоизма.       — Забавно, — Джиун улыбнулся. — Не думал, что встречу человека, который скажет об этом. Точно не ты…       Рики мгновенно обиделся, нахмурился и очень бойко ответил:       — Это потому что я слишком молод и глуп? Знаете, я…       — Это потому что мне кажется, что ты замечательный человек, Рики. Не принимай только в худшую сторону. Ты кажешься шустрым и несерьёзным, но это впечатление и делает тебя замечательным. Похвально, что ты не боишься говорить на такие темы.       Рики говорили приятные вещи, конечно, не такие и совсем по другому поводу, в ином контексте, но слова Джиуна отложились как-то особенно. Получать похвалу и одобрение со стороны старших как-то особенно приятно. Он почувствовал себя идеальным и совершенным только от того факта, что его высоко оценил взрослый человек. Позор.       Телефон завибрировал сообщением от матери. Рики раздражённо смахнул.       Официант принёс заказ: печенье с шоколадной крошкой и кофе. Джиун красивым движением стряхнул с плеча фантомную пыль. Его волосы сегодня более пушистые, чем раньше; наверное, к ночи соберётся дождь.       — Вы до скольки работаете?       — На первой работе до шести, на второй с восьми до трёх, — ровно ответил Джиун, пока Рики прикусил язык. — А что?       — Просто интересно стало. Ваш сын… он дома один? — Рик презренно поднял бровь.       — Нет, на вторую работу он едет со мной.       — А сейчас?       — Сейчас он у друга.       — А домой вы как добираетесь в ночь? Такси ведь дорогое.       — Моя вторая работа находится близко к дому, поэтому пешком. Обычно Юджин засыпает к трём ночи, так что я несу его на руках.       — Разве это справедливо по отношению к нему?       Ляпнул так ляпнул. Глаза в глаза — у Джиуна мелькнул стальной блеск. Он расколол печенье на две части, но не спешил съедать, только молчаливо рассматривал лицо визави и о чём-то удручённо думал. Рики и жалел о том, что его язык без костей, и нет. Всё же он убеждён в том, что бесповоротно прав. Телефон снова вибрировал.       — Что ты имеешь в виду, Рики?       Нет, ребёнок точно ничему не мог его поучать. Это бессмысленно и потешно.       — …Забудьте. Я, наверное, пойду.       — Рики, — Джиун прищурился и хмыкнул. Он всё никак не мог оторваться от кошачьих глаз. Действительно… настоящий кот. — Мой сын говорит, что ты хороший и добрый, и почему-то он хотел бы, чтобы вы с ним и Мишель отправились в Рождество на сувонскую ёлку. Я говорил с Мишель, она не сможет. Что насчёт тебя? Мне не хотелось бы расстраивать сына.       Чистой воды манипуляция. Рики зажевал нижнюю губу и откинулся на спинку стула. За ушами снова горело. Внезапно запястье неудобно зарезало, и он поднял руку на стол, смотря на браслет. Абсолютно такой же, как и у мужчины напротив. Синее, чёрное, звезда, полумесяц…       — …Возможно, смогу.       Вибрация вновь отвлекла. Рики извинился и открыл чат; сердце сжалось и взорвалось, окропляя всё кровью.       Папа умер.