Рассветная звезда

Они копаются в воде уже какое-то время под жаром солнечного света. Голову не напекает, но уже скоро нужно будет уйти в тень на перерыв. Ринеус, наклонившись к самой воде, внимательно смотрит на движение песчинок в лазурной толще. - Далеко не заходи. Если будет сильная волна – с головой накроет, и все. Не найдем, - предупреждает мальчика Тараэль, следуя его примеру. В отблесках солнца на воде едва-едва, но заметны движения в песке, где моллюски копошатся, фильтруя жидкость. - Я осторожно! И я умею плавать! – неожиданно выпрямляется мальчик, картинно упирая руки в бока, затем вновь склоняется, рывком погружает руку в песок и вытаскивает небольшую раковину-створку, поднимая взвесь со дна. Тараэль достает нож из-за пояса и вскрывает раковину так, как его научили другие взрослые и дети, их тут целая кучка. Вся детвора и пара родителей решили присоединиться к интересному занятию. Светлое мягкое мясо открывается навстречу солнцу, что подсвечивает все неровности внутри моллюска. Тараэль видит пару бугров, распарывает их острием ножа, демонстрируя миру некрупные, но идеально гладкие жемчужины, словно бусины. - Не оно, - заключает аэтерна, показывая Ринеусу улов. Мальчик достает жемчужины, укладывая их в кармашек на груди. Моллюска они откладывают в небольшое ведерко с водой рядом – будут обедом. - Братик Тараэль… - как бы невзначай произносит Ринеус, не отвлекаясь от своего занятия. - Что? – отзывается тот, не уводя взгляда от воды. Новая раковина, движение ножа, новая пара круглых жемчужин, новая порция еды на ужин. - Вы же спасаете мир, да? – весьма издали начинает мальчик. В голосе нерешительность и непривычное отсутствие игривости и восторга. Словно лисенок, что выглядывает из норы разведать обстановку. - Алана – точно да. А я так, помогаю ей в свободное время, - кивает аэтерна. Несколько детей подходят к нему проверить свои трофеи, но все не то, а какие-то раковины и вовсе пустые. - Вы наказываете плохих людей, да? - Смотря кого считать плохим. Я в прошлом – тоже плохой человек. Если человек хочет измениться, действительно, ему можно дать второй шанс. Алана научила, - неожиданно для самого себя делится Тараэль. Будто что-то извне раскопало его душу, как могилу, демонстрируя миру изуродованное и похороненное. - Ты… плохой? – удивляется мальчик, выпуская ракушку из рук. - Ой! Та падает обратно в песок, плеснув на загорелое детское лицо соленой воды. - Ага. Скажем так, Алана меня спасла. Я ей теперь благодарен и… - Фразу закончить Тараэлю не дают. - Ты любишь ее? Папа говорит, что мужчина и женщина путешествуют друг с другом, только если любят друг друга, как семья… - Ракушку Ринеус все же протягивает. Снова пустая. - Интересные вопросы ты задаешь, - избегает ответа Тараэль - не для детских он ушей. - Если делать другим больно – ты плохой человек? Если хочешь им счастья, но они… Не понимаю его. Не ценят, - голос мальчика тихий, полный какой-то призрачной надежды. - Да, - весьма резко отвечает Тараэль. - Всегда, если делаешь других счастливыми против их воли, это плохо. Еще хуже, если ты этих людей обманываешь, внушая, что это именно то, что им нужно. Я видел такое. Меня от такого спасли. Ринеус становится мрачнее, грустнее, едва может ловить ракушки, все чаще и чаще ошибаясь, поднимая больше взвеси. - Сестрёнка Алана хорошая, нет… замечательная, да? Мне так понравились ее рассказы о животных и еде… И магия ее… Ваша… – Тараэль отчетливо видит, как поник Ринеус, как опустились его плечи. Мальчик вновь тихо шмыгает носом, вытаскивая из воды новую ракушку. Не такую, как предыдущие, более тусклую. Передавать находку он не спешит, сжимая в руках. Тараэль отвечает не сразу, невольно слабо улыбается, смотря на солнце над водной гладью и чертой горизонта, что делит голубой верх и низ пополам. Ринеус шмыгает носом громче, вытирает его засученным рукавом. - А если я скажу… Что из-за меня сестренке сегодня больно… Я… Ты будешь злиться? – окончательно расклеивается мальчик, начиная тихо плакать. Тараэль подает ему руку, чтобы забрать ракушку. Ринеус явно не понимает, но свою находку отдает. Пара движений ножом и вот она – заветная добыча. Черная жемчужина овальной формы является миру из плоти моллюска, переливаясь всеми цветами сразу. Аэтерна вытаскивает жемчужину полностью, показывает на раскрытой руке, получая удивленный мальчишеский взгляд опухших от слез глаз. - Если ты можешь это исправить и хочешь - делай. Действия лучше любых слов покажут, какой ты человек. - Тараэль смотрит на жемчужину. Такую маленькую и не похожую на остальные и, наконец-то, естественной формы - не круглая фальшивая заготовка. С теми он разок, да дело имел - мелкое предприятие брата Зависти, чтобы обогатить Ралату. Но дело не выгорело, а вскоре кончился и сам Зависть. Ринеус подле него встрепенулся, смотрит на других детей и взрослых у воды, что будто по волшебству не донимали их, затем бросает на Тараэля взгляд на удивление взрослый, преисполненный болью и трепетом. Его детская фигура подходит к Тараэлю близко, почти впечатывается, обнимая до куда дотягивается. Аэтерна к такому едва ли привык с Аланой, а тут… Чуйка советует ему не расслабляться, но все другое не против дать бедному тоскующему по одному ему понятному теплу немного внимания. - Прости, братик Тараэль. Я был плохим, но для вас с сестренкой останусь хорошим. Иди домой, вы сможете уехать… - сквозь слезы произносит мальчик, сжимая кулон на своей груди. В следующее мгновение все в поле зрения Тараэля меняется и его самого почти что сшибает с ног сила чужой магии.

***

Алана просыпается неожиданно и резко, но не так, как утром. Это похоже на пробуждение после тяжелой ночи в бреду, после приема амброзии при самой лютой лихорадке. Словно тебе стискивали горло и резко отпустили, впуская даже слишком много воздуха в легкие. Прорицательница поднимается в постели, не чувствуя ни головной боли, ни удушья, ни признаков жара. Хотя нет, она чувствует – голод, что плотным комом осел в животе, будто она двое суток не ела, а то и все три. От пыли в воздухе щекочет нос, заставляя Алану невольно чихнуть.

Пыль? Комната была чистой и опрятной еще вчера, откуда…

Алана поднимает глаза от себя, от одеяла, что, как ей теперь видно, проели насекомые и время. Комната освещается скудным светом из окошка. В воздухе танцуют хлопья пыли, огромный ее слой на полу и комоде, куда сложены их с Тараэлем вещи – слишком новые для такого запустенья. - Тараэль? Ринеус? – громко зовет прорицательница, вставая. Она выходит из комнаты в не меньшую разруху и охает, видя на полу перед дверью иссохшее тело человека. Это не убитый заблудший, именно мертвый человек. Будто весь солнечный зной пустыни высушил труп. Следом слышится кашель – раскатистый, громкий и влажный. - С-сест… ренка, - доносится до Аланы из самого угла комнаты, где стоит кровать Ринеуса. Голос совсем тихий, слабый, но даже слишком узнаваемый – его напарники слушали уже второй день кряду. - Ринеус! – выдыхает встревоженно прорицательница, подходя к постели, стараясь обойти тело, будто оно вот-вот станет нежитью или и того хуже. Она смотрит на постель и видит мальчика – Ринеуса таким, каким он и должен быть судя по словам Салны. Половина его лица вздувшаяся, покрыта буграми и пузырями, такая же большая и правая нога. Мальчик в простой потрепанной робе лежит на постели, свернувшись калачиком, прижимая руки к груди под кулоном из черного камня. Кашляет снова, надрывно до слез и хнычет от будто нового приступа боли. - Сестренка… Я все же буду хорошим… Прости, я делал тебе больно, - тихо говорит мальчик, будто исповедуется на смертном одре. Алана подходит ближе, опускается на колени у постели, поглаживая его по плечу. Все в ней скулит и щемит из-за увиденного – так похож на её Льену, так беспомощен и всеми брошен. - Я могу как-то тебе помочь, мой хороший? – спрашивает она вновь, прикидывая в уме как быстрее всего дозваться Тараэля снаружи и всполохом искр телепортироваться всем троим домой. Маны уйдет – прорва, свалится с тяжелейшей лихорадкой, и пусть… Глаза мальчика сияют не только от слез, что катятся по щекам, но и от счастья или же тепла, что так и рвется из маленькой души наружу. - Сестренка… Ты не злишься? Я тебя не пугаю? – Ринеус борется с кашлем, каждое новое слово следует после долгой паузы. - Нет, я не злюсь, - слабо улыбается прорицательница. Ринеус снова всхлипывает, кашляет влажно, марая простынь темной кровью изо рта. - Те люди… Они все меня ненавидели... Называли отродьем… - Ринеус всхлипывает от поглаживаний снова. - Мама с папой старались меня защитить, но… Снова кашель – гулкий и страшный, содрогающий всю детскую фигуру целиком, как игрушечную. - Мама умерла от болезни, остался только папа. Они говорили, что я виноват. Что из-за меня мама… А потом… Потом старая Глинда упала и сломала ногу неподалеку от нашего дома. И все пришли, все хотели сделать мне больно, но папа… Снова кашель, тяжелый вздох и хрип. Кровать все больше пропитывается кровью. - Не говори, я позову Тараэля и… - Алана порывается встать, но снаружи слышатся спешные шаги, открывается одна дверь, вторая, и вот Тараэль, удивленный на грани с паникой, вбежал в комнату и встал, едва не наступив на иссушенное тело. - Там… - Тараэль начинает что-то говорить, но затем видит Ринеуса. - Твою мать… Аэтерна вздыхает, помассировав переносицу, чтобы унять раздражение – знакомый Алане жест. - Братик… - стонет Ринеус. - Помолчи, мы что-то придумаем, - уверенно отвечает Алана, чуть сжимая детское плечо. Ринеус улыбается слабо, лишь одной здоровой половиной лица. - Не поможет... – слезы катятся по лицу Ринеуса все быстрее и быстрее, но свет покидает его карие глаза. - Камень сказал, что так меня наказывает. Он сделал все, чтобы я был счастлив, как и люди вокруг. Любили меня, были рады, а не плакали и не кричали при виде меня… Я не хотел делать им больно, - шумно выдыхает мальчик, хватаясь за грудь сильнее, словно сердце его сжимает невидимая рука. Алана молчит, только и может, что гладить бедного брошенного мальчика, что так желал счастья себе и окружающим. - А потом пришли вы и… И я понял, как все неправильно. Но они… Мы так долго не ели и… Мне так жаль, так холодно… - Ринеус плачет, хнычет, едва дыша. Затем все его тело дергается, и он затихает окончательно. Алана смотрит в его тускнеющие глаза, словно видит душу, что покидает тело. Черный камень на груди мальчика ярко сияет и тоже затухает, как лишенный света маяк. Тараэль тихо подходит к Алане сзади, кладет руку ей на плечо. - Он ушел? – шепотом уточняет аэтерна. Алана еще несколько раз гладит детское плечо, затем отпускает. Прикрывает замершие глаза и кивает. - Ушел, - отвечает она, не сдерживая нахлынувших слез. Еще одна маленькая жизнь утекла сквозь ее пальцы.

***

Пламя яркое и яростное простирается почти до самого неба, облизывая только-только проявляющийся силуэт луны. Пожирает маленькое нескладное тело, оставляя лишь хлопья пепла, что вереницей уносятся прочь на порывах холодного закатного соленого ветра. Поленья трещат под импровизированным одром, поют скорбную песню о душе, что устремилась куда-то в небо словно маленький лунносветный мотылек. Тараэль садится подле Аланы, что глаз не сводит с этой картины, обнимая собственные колени. Ее слезы давно высохли, глаза покраснели и распухли, а на лице впервые смесь презрения и скорби. Необычное выражение - агрессивное, хищное и несвойственное. Аэтерна садится на едва теплый песок, задевает боком прорицательницу, привлекая внимание. - Мы должны что-то сделать, - произносит она, не отрывая взгляда от огня. Что еще она видит там? Кого еще сжигает в пламени? - С этим утырком Даль’Гейссом? – спрашивает он, чтобы удостовериться. - Согласен. Ограбим? Видел мельком проход в сокровищницу. Этот петух любит кичиться деньгами. Алана медленно мотает головой. - Мелочно, но тоже сделаем. Чтобы этому утырку обиднее было. Передадим деньги в какой-то проверенный приют. Не как ваш, - уточняет она, обнимая колени плотнее. Ежится от нового порыва ветра, что забирается под легкие одежды. - Кто ты и что сделала с голубоглазкой? – хмыкает Тараэль, полностью согласный с планом. Получает шлепок по плечу, но голубые глаза едва ли светлеют хоть немного. Она думает – долго и тщательно о чем-то. Тараэль будто слышит скрежет шестерней механизмов в ее голове. - У тебя остались контакты из Подгорода? – Алана хмурится, но будто бы что-то придумала. - Зачем? Пара человек точно есть. Думал про отчуждение напрячь их информацию поискать… - не совсем понимая уточняет Тараэль. - Тебя оно беспокоит? – внимательно смотрит ему в глаза Алана, встрепенувшись. И выражение лица из скорбного становится сосредоточенным. - Нет. И речь не об этом. Что ты придумала? – переводит тему Тараэль. Отчуждение в том виде, как описала Несса, ему неведомо. Лица других и мироощущение у него – такое же, как и год назад, а то и все восемь. Ориентиры поменялись в жизни - да, но не более. - Я подумаю, как пустить слух на поверхности, а ты займись Подгородом. Мы не знаем, был ли орден с Ралатой в сговоре – слишком много они игнорировали из деятельности под поверхностью. Вот пусть и понервничают – этого хранители не любят. Им только дай повод побрюзжать и пофыркать. А то, что слухи о Даль’Гейссе будут по обеим сторонам разделения… - Привлечет к нему ненужное внимание, - понимающе подхватывает Тараэль. - А с помощью Салны можно попробовать найти документы на Ринеуса и достать еще деталей. Она наверняка захочет отомстить этому ублюдку. А там святоши наконец-то подтянутся, поднимут голову из песка и либо сошлют этого придуря куда подальше, либо и того хуже. Алана согласно кивает, продолжая смотреть на огонь, что постепенно теряет силу. Поленья прогорели, от тела почти ничего не осталось. - Умно, - подмечает Тараэль, вставая. И помогает подняться Алане. - Домой? – спрашивает она тихо, протягивая локоть. Тараэль хватается за женскую руку. - Подальше отсюда, - кивает он, и они исчезают в Среброграде, чтобы появиться в собственном доме в Арке.

***

Весь прошлый день они с Тараэлем проводят дома, отмываются от будто намертво прилипшего к коже песка. Наедаются вдоволь едой, за которой спешно выходят в таверну неподалеку от дома, и остаток времени до наступления темноты проводят за чтением книг – вместе и порознь. Ночь наступает мягким молчанием и тишиной, оба они будто не могут и не хотят более поднимать тему Ринеуса хотя бы какое-то время. Перед сном в постели прижимаются друг к другу особенно сильно, ища тепла, как если бы в мире не оставалось никого, кроме них. Следующим утром они расходятся по своим делам, ведь Алане нужно доложиться в Храм Солнца и отдать злополучный третий черный камень – последний требуемый для активации Светоча. - Пойду найду этого пьяницу, - говорит Тараэль перед уходом. Он, как и предлагал ей ранее, уходит на поиски Джеспара и, если тот не спился до смерти где-то в тавернах Арка, передать от него весточку. - Если что, в драку не лезь, ладно? – с мягкой улыбкой просит она, стоя в дверном проеме. Тараэль на это хмыкает, блеснув фиолетовыми глазами, скрещивает руки на груди. Не в обиде - тоже поддерживает эту маленькую игру. - Высоковато на такой уровень падать, голубоглазка, - поводит он плечами. - Поаккуратнее со святошами, не ведись на новую работу. Алана вновь улыбается, и они прощаются. Она провожает взглядом темную спину Тараэля до самого поворота к воротам из района знати. В таверне здесь Джеспара вчера не наблюдалось, да и трактирщик видел его давно – с неделю как. Напился в хлам, был выставлен с позором и был таков. Наверняка упал в объятья очередной аристократки или еще какой девицы-хохотушки, заливая горе выпивкой. Винить его, впрочем, не особо выходит – в этом Даль’Варек отчасти и был: девушки, выпивка и сон-трава в трубке. Алана, погруженная в собственные мысли, доходит до самых ворот Храма Солнца, едва разбирая дорогу на заученном маршруте. Стражи на входе привычно машинально кивают, как куколки, едва им стоит узнать прорицательницу в лицо. Так девушка доходит до хроникума, где в своем кабинете сидит архимагистр Лексиль – все также корпит над каким-то трудом, переписывая что-то из нескольких раскрытых перед ним книг на столе. - Архимагистр, - тихо стучит костяшками Алана по колонне у самого входа в комнату, привлекая внимание. Лексиль кивает, заканчивая что-то записывать, откладывает перо и пергамент сушиться. - Доброго дня, госпожа Пинч. Все прошло успешно или вам нужна еще какая-то помощь ордена? – спрашивает он без капли издевки или чопорности. Лексиль удивительный образец элегантности и сдержанности вкупе с умом и начитанностью. Быть может, из-за того, что Алана больше водится с людьми рангом пониже, да попроще – так контрастен его образ. - Успешно, магистр. - Алана достает из небольшой сумки на поясе обернутый в ткань черный камень и кладет на стол перед магистром. Артефакт, будто почувствовав чужое внимание, загорается сильнее от света свечей. - Поскольку за один день не управились, с Даль’Гейссом все же были проблемы? – уточняет магистр, смотря на камень. - Да… Там весьма скверная история, - делится Алана. - Расскажете? Мне как раз необходим перерыв в исследованиях, - магистр аккуратно заворачивает камень обратно в ткань и убирает в небольшой сейф у стола, затем отходя от своего места в сторону выхода. - Теперь, когда все три камня для Светоча собраны, необходимо проверить все варианты, прежде чем использовать их. Быть может, все это одна большая ловушка Высших. - Для будущих исследований и для истории достаточно информации точно найдется… - соглашается Алана с тянущей болью в сердце. Лексилю рассказать можно, хотя бы часть истории. Они выходят во внешний двор храма и дальше по красному ковру цветочного поля, обсуждая историю маленькой души, что хотела счастья.

***

- Малфас его покарай, этого повесу, - ворчит трактирщик "Танцующего кочевника", протирая кубок. - Пришел в стельку пьяный, всех девок-работниц облапал. Я его обслуживать не хотел, но… - Ближе к делу, - настаивает Тараэль, облокотившись о стойку. Ему вся эта история пьянства Даль’Варека малоинтересна. Трактирщик прокашливается, сбитый с мысли. - Так вот, был он здесь пару дней назад, - продолжает он после паузы. - Ныл, что уже все трактиры на поверхности обходил, отовсюду гонят. Я и посоветовал ему, в шутку конечно, валить в Подгород развлекаться, раз ему так под солнцем так тяжко. Ох уж эти беспутные… Тараэль не слушает до конца, подает обещанные за информацию пару серебряных и уходит. Оббегал все таверны поверхности – везде этот придурок наследил, и нигде не остался.

Если Даль’Варек и правда потащился в Подгород…

Тараэль цыкает от досады, разочарования и почти брезгливости. Никак не избежать родной норы, сколько не трепыхайся. Все, на что бывший ралаим рассчитывает – наткнуться на культистов как можно позже.

***

Алана заканчивает свой рассказ, смотря на огромную статую Малфаса, что будто заглядывает под тень дерева, укрывающего прорицательницу и магистра от прямых солнечных лучей. И от посторонних любопытствующих с их неуместными комментариями и наглыми ухмылками. - Вот как… Бедный мальчик, ужасная судьба, - заключает Лексиль весьма и весьма тихо. - Это дает очень много информации о силе черных камней, но… - Алана смотрит на собственные сцепленные в замок руки. - Я явно слышал обиду в вашем голосе, госпожа, - подмечает аэтерна. Алана поднимает взгляд на него, пожимает плечами. - Верно, но что я могу сделать? Камень, в итоге, все равно попал в руки ордена, - отвечает она. Глаза Лексиля блестят хитринкой, хотя в лице магистр и не поменялся. - Он, все же, не последовал указаниям ордена, что пытался добыть камень предпочтительным обеим сторонам целям. И мальчика, что был болен, не показал более апотекариям, кроме момента рождения. Мы не можем точно быть уверены – вызвана ли мутация воздействием артефакта или болезнью матери. Хроникум может отыскать записи похожих случаев, как и исходов для таких важных господ, - как будто бы невзначай произносит он, смахивая соринку с плеча. Глаза Аланы наверняка расширились в удивлении. Помогает ли Лексиль в ее странном непроизнесенном вслух плане мести Даль’Гейссу? Нет, мысль странная, почти крамольная, но… - История не терпит игнорирования. Репутация ордена не должна быть опорочена, - кивает прорицательница, будто подыгрывая. - Хроникум займется этим. А вы пока готовьтесь к званому вечеру, - соглашается и магистр, переводя тему. - Званому вечеру? - переспрашивает она. Он вновь кивает. - Сейчас, когда орден особенно активен, но не посвящает в дела аристократию и народ, верховный магистр и приближенные считают лучшей идеей устроить праздник для знати и простого люда. Через три дня, в день Равноденствия, - поясняет Лексиль. И в голосе его сквозит усталость и некоторое разочарование. - Усыпить бдительность и отвести внимание, - тянет Алана. Лексиль это не комментирует, но скромно кивает. - Видимо весточка до вас не дошла, потому говорю сейчас. От вас, как хранителя первого сигила, потребуется минимум – присутствовать в начале на официальной части, где верховный магистр будет произносить речь, соблюдать самые простые нормы этикета. Вечером будет сам ужин и время бесед. О роли прорицателя, само собой, никто вне стен ордена не знает. Форму для официальной части возьмите в оружейной вместо старой – сами понимаете, доспех не подойдет. Можете немного украсить ее, но не переборщите. Приглашение получаете вы и Даль’Варек. - Магистр встает и уже собирается уйти. - Господин Лексиль, если будут танцы, то у меня проблемы. Я не умею… - смущенно сознается Алана. Бытность помощником капитана взвода к такому не обязывала, а сельские танцы едва ли придутся аристократам по вкусу, не вызвав ничего, кроме кровавых слез. - Это трудно, но можно исправить, - следует задумчивый вздох магистра. - Приходите на закате в мой кабинет. Преподам вам пару уроков, заодно и короткие уроки этикета могу преподать. Вы умеете держать себя – это уже половина дела. - Спасибо, магистр! – сияет прорицательница, и они прощаются. Раз перед званым ужином так мало времени, а платья, кроме домашнего, у нее нет и в помине – нужно отправиться в магазин или ателье, где этот самый наряд подготовят. Тот зеленый кошмар, что подсунул ей Джеспар, совершенно не подходит для чего-то даже минимально официального.

***

Подгород влажный, душный, пахнет мертвечиной и горем. Родные пещеры. Тараэль хмыкает, вглядываясь в тени, что мелькают между ходами. Ралаимы привычно следят за спокойствием и до человека в черном им нет дела, пока все тихо и мирно. Так оно и будет, Тараэлю со своими бывшими соратниками по секте встречаться желания нет. Одного Алчности за глаза хватило. Без метки на лбу, в новом доспехе и с капюшоном на голове – едва ли хоть кто-то его узнает. Все, кто знал его хоть сколько-то близко, мертвы или вне Подгорода, солнечного дитя с ним тоже нет – опасаться, особо-то и нечего. Но внутри все равно копошится червь волнения и тревоги, опасения и бдительности, что проедает плоть насквозь. Лучше идти не основными ходами, а тайными. Их Тараэль знает с детства, ими пользовался и будучи братом Ярость, и только он один. Быть может, были и другие, но никогда ни с кем пересекаться не доводилось. Первый же ход здесь, неподалеку от его склада. Червяк внутри ворочается, подстрекает проверить дверь, заперта ли, но Тараэль себя одергивает, пусть ключ и всегда при нем. Незачем лишний раз делать странные импульсивные поступки. Он проходит дальше почти к самому выходу из сектора, затем поворачивает правее к месту, где свод шахты будто поддерживает пара балок, ныряет между ними и следует по узкому проходу, что в детстве казался ему неимоверно широким. Проще начать с "Ложного пса” - ближе и проще. Узкий ход разветвляется еще на несколько – в бараки, к арене и к самой двери Ложного пса. Ветку в их подсобку давно завалило, да и появляться там просто так глупо. Будь он еще яростью – более-менее можно было бы пройти, но не в нынешнем виде. У входа в таверну какой-то ралаим напирает на пьянчугу, явно спутавшего себя с святошей из ордена – Тараэлю это и на руку, он проскальзывает внутрь меж деревянных дверей в обитель запахов скисшего пива, мочи и дешевого одеколона местного барда, что мучает агонизирующую лютню. Тараэлю не надо делать и пары шагов вниз по лестнице, чтобы окинуть зал, проверить. Все тихо, спокойно, даже слишком. Седого пьяного тела не наблюдается, смеха не слышно. Аэтерна цыкает, поводит плечами в раздражении и уходит, чтобы отправиться в “Серебряное облако”. Либо Джеспар там, либо свалился где-то на пути. Тараэль ловит на спине чужие взгляды, но следует ходами пещер, едва обращая на это внимания больше требуемого. К бою он готов, даже если придется этого придурка Даль’Варека за шиворот вытаскивать из пекла и волочить до самой поверхности. Лишь бы не помер – Алану расстраивать не хочется.