Шёпоты в библиотеке

Гермиона проспала. Не впервые в жизни, но впервые за всю министерскую карьеру. Проспала на своё собственное слушание, к которому яростно готовилась больше месяца. Она так подгоняла себя и всех вокруг, что в итоге сошла с дистанции, выбыла из гонки, как Марк Уэббер в болиде, единственном из всех 20 машин улучшенном кровавым рубином, способным с лёгкостью победить. Это была жестокая ирония. Гермиона проспала на добрый час слушания и после короткого инфаркта миокарда от осознания этого факта только сильнее закопалась в одеяла. Ей стало чуть лучше, чем было ночью — мигреневая боль с аурой ударила в оба глаза, и против этой напасти не помогало ни одно волшебное средство, не говоря уже о маггловских лекарствах. Только сон, в который было очень сложно погрузиться — адская боль как-то отвлекала от спасительных объятий Морфея. Рон видел её мучения и, вероятно, решил не будить её утром. Гермиона неторопливо собралась. Лёгкая шёлковая блузка легла на плечи, на шею ведьма повязала платок. Она собиралась всё равно явиться на слушание, узнать результаты лично от Голдстейна, который отправил ей несколько сообщений на заколдованный галлеон. Он спросил, ждать ли её, и следующим сообщением уверил, что он справится и сам. Когда, вероятно, понял, что она точно не явится. Перед выходом Гермиона достала флакон Малфоя — она не устояла. Она больше не могла бороться с собой и своим глупым мозгом. Он, как дозу, требовал от неё запах горячего дерева. За целый месяц Рон даже не поднял вопрос о её сумасшедшей занятости, о поздних возвращениях домой или вообще неявке в супружескую постель. Он только целовал её в висок и ложился обратно, утром ли, ночью ли она возвращалась или покидала кровать. И Гермиона была ему благодарна за отсутствие вопросов. Она переместилась в Министерство через камин и пошла к лифтам. Ей некуда было торопиться, слушание уже подходило к концу, Голдстейн отчитался на галлеон: «всё в порядке». Пока Гермиона ехала в лифте в редком для Министерства состоянии — в абсолютном одиночестве — она думала о серых глазах, в которые не посмотрела и теперь жалела об этом. Она больше не могла себя обманывать — несмотря на ярость, которую Малфой у неё вызывал, она была бесповоротно влюблена. Двери лифта открылись и она пошла к Залу №11, смотря себе под ноги. Глаза ещё ловили отголоски мигрени от яркого света ламп в коридоре. Хотелось прикрыть веки, но краем сознания она зацепилась за блеск начищенных ботинок. Подняла голову — и прямым взглядом сразу в душу встретилась с серым узором сетчатки напротив. Малфой курил у входа в Зал. Почему он был не на слушании? Она резко остановилась, по инерции, едва не врезавшись в него. Твёрдые, сухие, пыльные ноты с чёткой ассоциацией с запахом страниц старых книг. — От тебя пахнет мной, — удивилась Гермиона. Древесные ноты и кедр «Шёпотов в библиотеке» на нём вышли вперёд, перец задвинул ваниль назад — он пах потрясающе. — А от тебя мной, — довольно прикрыв глаза, Драко потянул носом рядом с её виском, опалив дыханием, как дракон скорлупу яйца, чтобы согреть детёныша внутри. Она сама не заметила, как руки легли на лацканы его пиджака. Он едва касался её струящейся тканью мантии, как будто чуть завернувшейся краями вокруг неё, обнимая. Малфой держал руки расслабленно, по бокам, не стремясь прикоснуться к ней. Гермиона кожей чувствовала его присутствие, на плечи падала тяжесть, ощущалось давление гравитации, когда он смотрел на неё или оказывался рядом. Волшебница наклонилась к нему Пизанской башней, перенесла вес в ноги, чтобы не упасть — он похитил её центр притяжения и спрятал у себя за грудной клеткой. Только так она могла объяснить напряжение магии, струной протянутой между ними. Казалось, если он сейчас не поднимет руки и не прикоснётся к ней — она пропала. Душа трепетала внутри, и готова была замурлыкать, когда он приподнял запястья. Они смотрели друг другу в глаза и Гермиона понимала, что она должна бы бороться, убежать, не позволять этому мгновению, украденному у жизни, тянуться так долго. Но она уже проиграла. Драко обогнул её руки своими, приподняв локти, не прикасаясь ни к сантиметру её кожи, и взялся за край шейного платка. Он потянул грубым движением, затягивая узел в петлю у неё на шее. Гермиона прикрыла глаза. Всё так, её душили обстоятельства, душил брак, душили рабочие процессы, она сама душила себя сильнее, чем остальное. Край платка выскользнул из банта и змейкой проскользнул по шее ему в ладонь. Драко смял ткань в кулаке и убрал в карман мантии, отступив, разорвав контакт. Ослабевшие руки Гермионы по инерции прошлись по плотному переплетению нитей мантии, опустились по бокам, чуть подрагивая. — Грейнджер, — кончик языка толкнулся в нёбо нежным прикосновением на каждой «р», прошивая Гермиону насквозь. Остро ухмыльнувшись, Малфой сделал ещё один шаг назад ровно в тот момент, когда двери Зала №11 распахнулись и сливовое море волной обогнуло их, сталкиваясь локтями и плечами, понесло в разные стороны. Забини уже подхватил свою мантию и зашагал к нему с хитрой усмешкой, будто он сейчас расскажет ему гениальную шутку, приключившуюся на какой-нибудь сдвоенной паре, которую Драко пропустил. Перед Гермионой вырос Кингсли, разорвав нить волшебства между ними. — Грейнджер, на два слова. В кабинете Министра пахло холодной и свежей сиренью, что для середины августа было, ну, настоящим волшебством. — Что-то о слушании? — Гермиона не успела перекинуться с Голдстейном и парой слов, Кингсли унёс её за собой порывом деятельной высокоэффективной энергии — нельзя было терять ни минуты. — Слушание прошло хорошо, но сейчас не об этом. Твою кандидатуру рассматривают на принятие в Визенгамот. — Что? — Казалось, весь воздух выкачало из пространства. Гермиона потеряла дар речи. Кингсли кивнул своей верной помощнице, которая внесла в кабинет поднос с кофе, подтолкнув кружку круглой ручкой Гермионе сразу в ладонь — видимо, Грейнджер и правда выглядела хуже некуда. Гертруда обычно не славилась заботой о ком-либо, кроме обожаемого ею Министра Магии. — Да, я очень ценю твою работу и то, как ты настроила процессы. Скажу честно, не думал, что ты справишься в одиночку. Но ты умеешь удивлять, — Кингсли отпил кофе, подтянул рукав мантии и бросил взгляд на часы. — В любом случае, тебе сейчас нужно заручиться максимальной поддержкой от других членов Визенгамота. Предлагай свою помощь, используй влияние своего отдела. Кингсли всегда нравилась Гермиона, ещё когда у них было общее дело в Ордене Феникса. То, что она смогла забраться так высоко — не исключительно её заслуга. На всём пути Кингсли страховал её, за руку вёл за собой, объяснял правила игры. Она всегда должна получать выгоду и должна быть выгодной. Она была благодарна ему за возможность. Он знал об этом, знал, что Грейнджер будет верна ему до конца. Но внутренне Гермиону передёрнуло от одной мысли о «дружбе» с членами Визенгамота. Все эти дамы, злорадствующие над ней в туалете, которых Гермиона записала в свой список мести несмывающейся ручкой — теперь ей нужно прийти к ним и предложить свои услуги в обмен на поддержку. Стоила ли сливовая мантия и металл значка сбоку такой жертвы? Гермиона так не хотела переступать через себя. — Советую начать с Эмилии Боунз. Это она предложила тебя Совету. Эмилия в числе прочих была в том туалете, но хотя бы пыталась рационально объяснить или защитить Гермиону. Волшебница нравилась ей, она тоже относилась к Грейнджер с материнской поддержкой, её патронаж также помогал Гермионе взбираться вверх по карьерной лестнице. — Хорошо. Кто ещё предложил мою кандидатуру? Гермиона решила, что, сжав зубы, сможет войти в их круг и получить их голоса. Она отложит месть на более поздний срок, когда мантия опустится на плечи и она почувствует вес значка и открывшихся возможностей нового источника власти. Стать членом Совета в 30 — это было бы даже раньше, чем она планировала. — Малфой. Сердце пропустило удар. — Каким образом? Он же даже не входит в Совет, — у Гермионы пересохло во рту, она с трудом протолкнула горячий глоток кофе в горло. — Тем не менее, твоё имя прозвучало. Действуй. Думаю, есть смысл зайти с Женского судейского общества и, может, обратиться за консультацией к Стивенсону. Ему нравится внимание молодых умных женщин, — Кингсли был слизеринцем и упорно воспитывал эти качества в гриффиндорке до мозга костей, кем всю жизнь себя считала Гермиона. Но сейчас она была уже совсем не уверена, осталось ли хоть что-то от львиного факультета в её характере. Приходилось принимать слишком много решений, которые могла бы принять только амбициозная змеиная сторона личности. Гермиона шла к своему кабинету, но в глубине души ей больше всего хотелось сбежать из Министерства, пройтись по дорожкам Грин Парка, оказаться в приёмной родительской клиники, обнять маму, почувствовать на плече вес отцовской руки в поддерживающем жесте. Каким образом Малфой, лицо вне Визенгамота, лоббист интересов частного бизнеса, мог предложить её кандидатуру? Почему он это сделал? Почему ей было это так важно, так льстило её самолюбию? Гермиона не заметила, как вышла из Министерства и пошла по дождливому Лондону. Ей нужно было вернуться в отдел и провести работу над ошибками. Она так и не узнала, как прошло слушание, кроме как «хорошо». Хорошо для кого? Сейчас Гермионе нужно было обнять родителей, услышать их, напомнить себе, что она, хоть и была сиротой по собственному выбору целый год, сейчас может в любой момент быть с ними рядом, греться в их любви, узнавании. В приёмной стоматологической клиники, пока она ждала их обеденный перерыв, Гермиона раздумывала о том, что её брак, как любимые брюки, треснул по швам и она не знала как и не хотела его чинить. Если бы у Малфоя не было семьи, если бы это не было изменой — это была бы очень красивая история любви. Но с тяжёлыми фигурами Астории и Рона на краю сознания Гермиона не могла сделать финальный шаг. Она знала, что если бы сделала его — Малфой бы поймал. На плазменной панели, отвлекая пациентов от страха лечить зубы, иронично, шла передача про подводный морской мир, акулы и скаты проплывали по умиротворяющей синей глади воды. Диктор говорил о скатах-хвостоколах, внезапно повернув рассказ в трибьют известному телевизионному натуралисту Стиву Ирвину. Откуда-то его лицо казалось Гермионе знакомым. Оказалось, он погиб 4 года назад, в 2006 году, на съёмках своей передачи, получив в сердце смертельный удар ската-хвостокола. Вице-президент PETA так прокомментировал его смерть: «Неудивительно, что Стив Ирвин погиб, провоцируя опасное животное. Он сделал карьеру, дразня напуганных диких животных». Гермиона начала тихо смеяться, чувствуя, как смех разгоняется до истерического. Малфой, совсем как скат-хвостокол, развернул свой шип и нацелил ей прямо в сердце. Если она сделает к нему шаг, он не поймает её. Он проткнёт её насквозь и оставит умирать прямо там, на министерском полу.

***

Первое: слушание не прошло «хорошо». Закон приняли, Малфой с Забини победили, но все члены Визенгамота отметили «потрясающую» работу с документацией, тезисами и текстом закона обеих противоборствующих сторон. В целом, для магии и законотворческой ветви это была победа. Для Гермионы это было жестокое поражение. Второе: Гермиона делегировала всё, что только могла, и сосредоточила все свои силы на рубинах. Красные камни стали её главной страстью — ей было жизненно необходимо понять, как они работают, и воссоздать такой же. Чтобы урегулировать его буквой закона либо запретить. Третье: она связалась со всеми, с кем познакомилась на конференции в Барселоне и распланировала жёсткий график изучения камней и командировок. Первым делом она отправилась в Андорру, маленькое государство между Испанией и Францией, где в чашке из гор скрывался симпатичный городок, а на альпийских лугах можно было найти необыкновенной красоты белых единорогов. Спасибо Селесте, которая быстро и чётко сделала свою часть работы в благодарность за моральную поддержку в трудный момент. Гермиона заполучила их кровь практически бесплатно — очень понравилась магозоологу Ксавьеру, который звал её приехать зимой кататься на лыжах и долго наглаживал единорогов, показывая, как правильно. Гермиона не закатывала глаза, но сбежать ей хотелось перманентно. После снова была Румыния и Чарли, который спрашивал о Роне — родные братья не виделись уже год-два точно. Гермиона же старалась не спрашивать Чарли о Малфое. Потом был Заповедник Валлийских зелёных драконов в Уэльсе, где она взяла пламя и кровь уже самостоятельно, как Чарли её обучил, со страховкой местных драконологов. Оставалось найти оболочку, самое дорогостоящее и сложное. В этом как раз и мог помочь Малфой, но она не искала с ним встречи. Он тоже не появлялся. Это был тоскливый август. Ей пришлось напроситься в бар с женским судейским сообществом (кошмарно) и сходить с Эмилией на деловой ужин (очень душевный), обратиться за консультацией к Стивенсону и целый час выслушивать его истории о былой молодости и внуках, о поколении, навсегда потерянном. Политические игры не вызывали у неё трепет, она не была прирождённой акулой министерских стратегий, ей было сложно аккуратно закидывать удочку, прощупывая нужды нужных людей и предлагать решения. При правильном управлении встречи и коммуникации прошли бы легче, но, опять же, Малфой был под запретом. Гермиона сидела за своим столом вместе с Поршей напротив, разбирая корреспонденцию и запросы, когда перед ней появился патронус Гарри Поттера собственной персоной, величавый олень, и попросил её немедленно зайти к нему по министерскому делу. Гермиона переглянулась с помощницей и они вместе аппарировали в его кабинет. Гарри был раздражён, проводя рукой по вечно взъерошенным волосам. Напротив него в неизменных чёрных мантиях сидели Малфой и Забини, на столе между ними был сияющий бокс. Гермиона знала, что там было внутри. Забини смотрел на неё ласково, Малфой не сводил глаз с бокса, не моргая. — Гермиона, спасибо, что зашла. Это вопрос о кровавых рубинах, знаю, что он под твоим ведомством. Мистер Забини сегодня подал прошение об изъятии рубина на основании того, что по документам артефакт принадлежит мистеру Малфою, — Гермиона во все глаза смотрела на Гарри, ему тоже было непривычно говорить про знакомых со школы слизеринцев так официально. — Доставка артефакта производилась испанской курьер-компанией в боксе, сдерживающем чары, но при пересечении магической границы Портальное управление изъяло артефакт. Так как тут есть руны «особо опасно», артефакт передали мне. Порша, Гарри, Блейз уставились на Гермиону. У неё запылали уши. — Поскольку ещё нет закона, регулирующего конкретно этот артефакт, особо опасные артефакты должны проходить визирование в твоём отделе и мистер Забини попросил твоего вмешательства. Гермиона продолжала смотреть на Гарри, который казался измученным. Вероятно, разговор длился уже долго. Малфой достал портсигар. — Малфой, тут нельзя курить, — сразу же взмахнула палочкой Гермиона, закрыв металлическую крышку, едва не прижав ему пальцы. — Да брось, Грейнджер, Поттер сам смолит уже вторую пачку, пока мы тут сидим, — Малфой всё же достал сигарету и прикурил от палочки. Гарри сбил пепел со своей и посмотрел на Гермиону как бы извиняющимся взглядом — он постоянно курил на рабочем месте. — Что я должна сделать? — спросила Гермиона у Гарри. Ей был нужен совет, как поступить, но никто во всём Министерстве не знал о том, что происходит, кроме троих в этом кабинете. — Разрешить изъятие и пожать Малфою руку, Гермиона. — Блейз звучал напряжённо, она видела, какая прямая у него спина и как быстро его зрачки сканировали пространство на предмет изменений в атмосфере кабинета. Она впервые встретилась взглядом с Малфоем и сразу же почувствовала, как он проник в её мысли. «Даже не надейся, Малфой» — Гермиона выталкивала его из головы, но всё равно ощущала холод прикосновений. Возможно, если бы Забини промолчал. Возможно, если бы Малфой не залез к ней в голову в который раз. Возможно, если бы Гарри не смотрел на неё с такой безграничной поддержкой и любовью. Если бы Валентайн не намекнул на Конференции по камням о том, что она продажная чиновница, которую Малфой приручил. Она бы отдала этот камень. Всё бы было иначе. — Я изымаю рубин. Гермиона махнула палочкой, запечатав бокс и передала его Порше, которая уже собрала из светлых нитей волшебства визы отдела. Блейз встал, Малфой продолжал крутить портсигар между пальцев, взглядом он опутал Гермиону и бокс с камнем таким ощутимым слоем паутины невысказанных слов и отчаяния, что по телу прошла холодная дрожь. — Грейнджер, — голос Забини прозвучал осуждающе, в высшей степени разочарованным. — Это опасный артефакт, который ещё не изучен. Согласно пункту 27.1 «Закон о регулировании артефактов» Малфой не может иметь к нему доступа как частное лицо. Мистер Забини может разъяснить пункты своему клиенту, может подать ходатайство в мой отдел. Пока артефакт отправляется в лаборатории Министерства. Малфой поднялся вслед за Блейзом, вырос над ней. Гермиона вытянулась во весь рост, даже позвонки шеи заболели. Порша уже упаковала бокс и толкнув бедром дверь, магией понесла камень в лабораторию. Гермиона попрощалась с Гарри и вышла из аврората. Отдел Гарри находился на одном уровне с её отделом, поэтому она могла бы дойти до своего кабинета меньше, чем за минуту. Но дверь за ней снова открылась и хлопнула, и Гермиона кожей чувствовала кто идёт за ней. Поэтому она свернула в сторону и пошла к библиотеке. Если Малфой думал, что он сможет закрыть дверь её кабинета и безнаказанно наговорить ей оскорблений — сегодня был явно не его день. Она открыла дверь в библиотеку, зная, что там всегда есть люди. Но именно сегодня, 26 августа 2010 года, в четверг, в 16:50, в библиотеке не оказалось ни одного человека. Даже библиотекаря, мистера Ривза. — Грейнджер. Голос Малфоя прозвучал глухо, прямо за спиной. Дверь захлопнулась, и на голову опустилась тяжёлая тишина. — Зачем? — оглушающе громким шёпотом прикоснулся к её уху. Гермиона знала, зачем. Потому что это было справедливо. Потому что Малфой не объяснял причины своей навязчивой цели завладеть рубином. Потому что влюбил в себя и думал, что сможет вить из умнейшей ведьмы верёвки, воспользоваться её карьерным положением. Потому что выбил почву из под ног и когда получил отказ, растоптал её публично. Потому что вытолкнул её из привычной жизни и оставил выживать, цепляться за воспоминания, справляться со своим браком, мыслями и чувствами самостоятельно. Гермиона закрыла глаза, замерла. Всё её тело ныло в ожидании прикосновений. Но их не происходило. Гермиона была опьянена яростью, поэтому больше не могла ждать. — Прикоснись ко мне. Собственный голос показался слишком низким, слишком чужим. — Это моё желание. Малфой молчал. Прикосновения так и не появлялись. Руки Гермионы дрожали, она сцепила пальцы перед собой. Она чувствовала его за спиной, знала температуру его ладоней, страстно желала согреться в них. Но он оставался недвижим. — Ты проиграл. И сейчас я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне. Это что, отчаяние в её голосе? Это поражение, с которым она смирилась? Ради этого она готова переступить через свои установки, которые составляли направляющие линии её характера и поступков? Правильных и справедливых ровно до этого лета. Она почувствовала движение рядом. Её душа тянулась к нему, её тело казалось расширилось, выросло в росте на несколько сантиметров, ближе, навстречу к нему. Голос Малфоя прозвучал над ней, опустившись прямо на дно души. — Грейнджер, я думал, что ты умнее. Это была всего лишь глупая игра. Она услышала скрип открывшейся двери и почувствовала порыв воздуха, когда она закрылась за ним.