Сбор цветов

"Я вас покину утром, Когда забрезжит свет, А вы пойдёте рядом, Чтоб стало мне грустней. Вы знаете, в потёмках Иду как в серых ломках? Вы немы - меня нет, Или ещё больней?

Для меня всё? Нет вопросов К ярким вянущим цветам, Это быть могло от сбросов, Или по дневным счетам? Они нам будут мерой, Бесценно дорогой, Из длинной жизни серой, Потом придёт другой".

Роберт Ли Фрост

Жан начинает с рисования одуванчиков. Встречаются они часто, но на бумаге их изобразить удивительно сложно. Он рисует по вечерам, потому что летом в такое время ещё светло, сразу же после ужина или перед сном – в единственное свободное время, выдающееся между тренировками.  Об этом тайном увлечении не знает даже его семья. Жан не считает себя художником, но рисовать ему нравится, поэтому он балуется пока может. Хотя, если кто-то скажет ему такое в лицо, он будет отнекиваться до посинения. В основном он рисует природу, потому что это легко – растения редко двигаются. Поначалу одуванчики кажутся самыми простыми. Они одноцветные, листков у них почти нет, а лепестки представляют собой всего-навсего пушистые жёлтые головки, больше похожие на сорняки, нежели на изящные цветы. Однако, чем тщательнее Жан пытается отобразить их на бумаге, тем чаще терпит неудачи. Кажется, первый рисунок выглядит куда лучше, чем тот, над которым он работает вот уже вторую неделю. Он привык сидеть на холме, под которым раскинулся лагерь, и наблюдать за небом и летним солнцем, медленно опускающимся за деревья вдалеке. Некоторые кадеты ошиваются рядом, и Жан закатывает глаза. Он ненавидит пустую болтовню: особенно ту, которая не в силах показать его превосходство. А остальные – неудачники, – постоянно болтают о своих родных городах. Жану кажется, что это не имеет смысла, ведь, в конце концов, все приехали сюда лишь для того, чтобы попасть в место получше. (Кроме Эрена Йегера, кого Жан так сильно не любит и чью логику он до сих пор не может понять).  Однако он знает, что тайна его вскоре может раскрыться. Сложно хранить какие-то секреты от людей, с которыми ты тренируешься годами. Особенно после отсеивания слабаков.  – Жан?   Жан немедленно выпрямляется, и глаза его широко распахиваются, когда он в спешке закрывает альбом и прячет его за спину. – Что!? – рявкает он, обороняясь, и бросает свирепый взгляд на нежданного гостя. Рядом с ним стоит Марко Ботт с дружелюбным – и теперь немного нерешительным, – выражением лица, скрестивший руки на груди и остановившийся в нескольких шагах от сидящего. – О, – бормочет Марко – глаза его расширяются, а улыбка исчезает, – и смущённо потирает затылок. – Извини, я помешал?  – Что ты тут делаешь? – с подозрением спрашивает Жан. – Эээ, – мямлит Марко, склоняя голову набок и поднимая руки, как бы доказывая, что в них нет оружия. – Гуляю. – В лесу?  – Ну, – поправляет он, опуская руки и робко улыбаясь. – Технически, мы рядом с лесом. Не в нём. Жан смотрит на него как на дурачка, с огорчением понимая, что Марко, похоже, чувствует себя как дома и усаживается рядом. Он указывает на небо, становящееся оранжевым, и снова улыбается. – Я просто хотел посмотреть на закат, – доверительно сообщает парень. – Ещё пара дней и станет совсем холодно. Замечание о холоде отвлекает Жана от разочарования, и он корчит гримасу. – Да уж, будет весело, - с иронией замечает он.  Марко смеётся.  – Ага. Будем пытаться использовать УПМ, не чувствуя пальцев, да?  Жан смеётся в ответ и рискует поднять взгляд на Марко. На нём рубашка, больше похожая на тунику, сшитая из мешковины, – может, из мешка для картошки, если Жан не ошибается, - а по щекам рассыпаны веснушки. – Итак, – начинает Марко, прерывая тишину. – Тебе нравится рисовать?  Жан почти задыхается, когда вскакивает, забывая, что альбом остался на земле, и отступает назад, хмурясь. – Ни за что. Я просто просматривал записи, которые сделал на лекциях по использованию УПМ, – он немедленно скрещивает руки на груди, покачивает бёдрами и задирает нос. – Если хочу стать лучшим, нужно знать, о чём говорю. Они сказали, я довольно хорош в пространственном маневрировании. Но, вместо того, чтобы выглядеть хоть сколько-то впечатлённым или запуганным, Марко улыбается и пожимает плечами, прежде чем схватить альбом и карандаш.  – Не надо, – чувствуя себя униженным, выпаливает Жан.  Однако, к его удивлению, Марко не открывает альбом и даже не дразнится. Всего лишь протягивает его Жану. – Вот, – говорит он. Жан быстро выхватывает свои вещи из рук Марко, стараясь не раскраснеться от смущения.  – Ну, – неловко начинает он. – Ладно, мне нравится рисовать. Это глупо, понимаю, но мне нравится. Марко улыбается и понимающе кивает, откидываясь на локти и позволяя своему длинному, поджарому телу расслабленно растянуться на траве. Он высокий, и Жан невольно задумывается, удастся ли ему превзойти всех в пространственном маневрировании. Хотя, рост ещё не обеспечивает нужного изящества.  Жан хмурится, выбрасывая подобные мысли из головы. У него будет достаточно времени, – если быть точным, целых два года, – чтобы оценить реальную конкуренцию. – Да не глупо это, – возражает Марко, вытаскивая Жана из глубин сознания. – Мне тоже нравится рисовать. Просто у меня плохо получается. Это пробуждает интерес Жана, и после минутного раздумья, он возвращается на своё место, садясь рядом с Марко. – Насколько плохо? – с любопытством спрашивает он после нескольких секунд молчания. Давно он не вовлекал кого-то в разговор по любой причине, кроме хвастовства. Марко смеётся и поворачивает голову, чтобы посмотреть на Жана. Лицо его подсвечено стремительно темнеющими красновато-коричневыми лучами солнца, и Жан не может не обратить внимания на крошечный шрам, притаившийся у него над губой. – Очень плохо, – наконец отвечает Марко, кивая. – Если не возражаешь, что я лезу... А что ты рисовал?  Жан тяжело вздыхает – наверное, нет ничего плохого в том, чтобы поделиться своим увлечением с Марко. Он не похож на человека, который растрепал бы всё другим или высмеял его.  – Одуванчики, – тихо говорит он, и втягивает голову в плечи, открывая альбом. Он колеблется, прежде чем отдать его в чужие руки, но Марко выглядит таким искренне заинтересованным, что Жан показывает ещё незаконченный рисунок без боя. Марко принимает его осторожно, будто знает, что Жан не хочет отдавать, и внимательно изучает.  – Ого, – шепчет он через несколько мгновений, часто моргая широко распахнутыми глазами. – Это правда красиво. Ну, то есть, знаешь, похоже на одуванчики.  – Их сложнее рисовать, чем кажется, – замечает Жан, приподнимая бровь. – Как бы то ни было, когда тренировки станут чаще и сложнее, у меня не будет времени рисовать. Марко серьёзно кивает в знак понимания и тут же игриво поднимает бровь. – А хочешь его раскрасить?  Жан хохочет и закатывает глаза. – Как? Ты под матрас краски и кисточки спрятал? – Вроде того, – интригующе отвечает Марко, и Жан в замешательстве хмурится, склоняя голову набок. Он наблюдает, как Марко наклоняется, срывает одуванчик и зажимает его меж пальцами. А потом указывает на альбом. – Можно я раскрашу? – Эээ, конечно, - отвечает Жан со скептицизмом на лице. – Но ты же просто карандаш размажешь. Марко только улыбается и тщательно растирает одуванчик о бумагу. К удивлению Жана графит не просто размазывается: поверх рисунка остаётся жёлтый оттенок. Марко возвращает альбом Жану и тот подносит его поближе к лицу, чтобы изучить пожелтевший одуванчик. – Вот, – добавляет Марко, срывая ещё один. – Это пока свет не погас. Жан закрывает альбом и поворачивается, чтобы посмотреть на него, а Марко вдруг, наклонившись, суёт цветок ему под подбородок. – Что ты творишь? – обиженно интересуется Жан, чувствуя тепло пальцев Марко.  Тот лишь усмехается и отстраняется. – Если одуванчик, который держат под чьим-то подбородком, засветится, этот человек добьётся успеха. Говорят, в деньгах, но мне кажется, приметы можно толковать по-разному. Жан фыркает, закатывает глаза и проворно вырывает одуванчик из рук Марко.  Он крутит его меж пальцами и думает, что лепестки цветка похожи на идеальное солнце. – Ну, – наконец неуверенно хмыкает Жан. – Светился?  Марко внезапно встаёт, отряхивая траву со штанов, и протягивает ему руку.  – Конечно, светился, - отвечает он с дружелюбной улыбкой, помогая Жану подняться.   Тот на мгновение замирает, а затем протягивает руку и неловко проводит тем же одуванчиком под подбородком Марко. Он смеётся и качает головой. – Слишком темно. Жан пожимает плечами и швыряет одуванчик на землю. – Неважно, – резко бормочет он. – А ты, эээ, похоже, в УПМ неплохо разбираешься?  – Гораздо важнее хорошо разбираться в устройстве УПМ, чем знать, что под твоим подбородком засветился одуванчик, –мгновенно отвечает Марко, и его тёмные глаза становятся серьёзными, когда он встречается взглядом с Жаном.  Жан смотрит на него в ответ, пока Марко снова не расплывается в улыбке.  – Давай, – предлагает он. – Вернёмся. Я что-то устал. Жан суёт альбом под мышку, когда они вместе спускаются с холма и направляются обратно в лагерь, украдкой оглядываясь на море одуванчиков. ***** – Ты знал, что цветы можно сушить?  Жан удивлённо смотрит на Марко. Они лежат на самом большом и ярком поле, какое только Жан когда-либо видел. Трава, скрывающая их в своих гущах, мерно колышется, а на безоблачном небе сияет солнце. – Зачем тебе вообще их сушить? – интересуется он, хмурясь. Марко смеётся, поворачивается на бок и приподнимается, упираясь локтем в землю, чтобы взглянуть на Жана. Его веснушки очерчивают солнечные лучики и от этого, кажется, будто он светится изнутри. – Их можно использовать в разных целях, – объясняет он, лениво вертя полевой цветок между пальцами. – Даже высохнув, они всё равно приятно пахнут. У моей мамы всегда стоит букетик сушёных цветов на столе. Жан на мгновение задумывается, подложив руки под голову и глядя в небо. Наступает тишина – такая, когда мягко дует ветер, и не слышно ни звука, кроме тихого шелеста травы и ровного дыхания Марко.  В Тросте почти нет цветов. Но иногда, когда кто-то из местных отправляется исполнять поручение, вместо бутоньерки у него обязательно цветок. – А какой твой любимый? – внезапно спрашивает Жан. Но Марко не отвечает – он заснул, и на лице его красуется нежная улыбка. Жана почему-то совсем не беспокоит то, что он так и не получил ответа. Тишина вокруг слишком умиротворяющая и поэтому он закрывает глаза, чтобы тоже заснуть. ***** Чертовски холодно. Жан сидит на холме, на который он постоянно приходит, когда выдаётся свободное время, и пытается не трястись от холода. Немного помогают ботинки и дождевик, на котором он пристроился, но руки всё равно дрожат, когда он водит карандашом по бумаге. Он не знает, почему продолжает ходить сюда, по крайней мере, раз в несколько недель с самого начала обучения. Есть что-то в том, как выглядит маленький лагерь отсюда, с холма, и как солнце каждый вечер опускается за далёкие горы – это придаёт решимости. Может, потому, что он помнит, каково это – видеть всё с высоты птичьего полёта, – узреть полноту картины. Сегодня вечером он рисует сосны – единственные растения, оставшиеся целыми и невредимыми после снегопада, укрывшего тренировочный плац и лес. – Привет! – раздаётся вдруг весёлый голос. – Не поскользнись, - мгновенно предупреждает Жан, указывая на землю. На снегу видны следы, сдающие его с потрохами, которые превращаются в грязные длинные полосы. Марко поднимает бровь. – Странно ходить по лесу пешком, да? – замечает он. Жан хмыкает, хмурясь. Словно пытаясь его оскорбить, Марко легко подходит и плюхается рядом. – Я кое-что принёс, – загадочно говорит он, глядя на Жана, плотнее запахивающего куртку. Тот за мгновение понимает, что в руках Марко фляга, и глаза его расширяются от любопытства, когда крышка слетает с горлышка. – Это горячий чай? – удивлённо спрашивает Жан. Тот, кто первым проходит полосу препятствий, вознаграждается дополнительным бонусом к ужину: чаем или кофе. В разгар зимы в предгорьях это завидный приз. – Сегодня я был крайне быстр, – кивает Марко: глаза его серьёзны, а в голосе нет ни намёка на гордость. – Но это не чай, нет, просто кипяток. Жан издаёт пренебрежительный звук и возвращается к рисованию. – Только не говори, что в Джинае хлещут только кипяток. – Ну, некоторые да, – задумчиво отвечает Марко. – Я догадывался. – А что пьют в Тросте? – невинно спрашивает Марко, пихая ботинок Жана носком своего. – Жидкое золото?  Жан хохочет как сумасшедший и тычет в Марко кончиком карандаша.  – Исключительно в особых случаях.  Они погружаются в уютное молчание, пока взгляд Марко не падает на деревья вдалеке, которые рисует Жан. Он прищуривается.  – Ты так далеко видишь? Сейчас же темно. – Я насмотрелся пока было светло, – пожимает Жан плечами, продолжая рисовать.  – Можно посмотреть?  – Можно глоточек твоего кипятка?  Марко ухмыляется.  – Мне показалось, ты не лежишь душой к кипятку. – Я люблю горячее, когда на улице настолько холодно, что можно нос отморозить, – категорично возражает Жан. Марко улыбается ещё шире. – Ладно, это не просто кипяток. Это особый сорт чая, который я приготовил сам. – Ты приготовил чай? – недоверчиво спрашивает Жан, поворачиваясь, чтобы взглянуть на Марко.  – Конечно, – тот равнодушно пожимает плечами, словно это самая очевидная вещь в мире. – На самом деле, это не так сложно, как кажется. Я заварил лавандовый чай. Жан издаёт звук, изображающий любопытство и задумчивость. – Как ты можешь пить цветы? – наконец уверенно говорит он, качая головой. – Это даже звучит отвратно. – Ты ведь ещё не пробовал, – Марко размахивает флягой. Жан смотрит сначала на неё, потом на чужое лицо и снова на флягу.  – Горячий? – находится он с вопросом. Устоять кажется невозможным – слишком уж на улице холодно. – Я могу увидеть твой рисунок?  Жан стонет и закатывает глаза. Марко – самый упрямый человек из всех, кого он когда-либо встречал. Ну, то есть, самый упрямый из тех, кому не сорвало крышу. – Меняемся, – согласно кивает он, протягивая Марко альбом и пустую руку. Тот бросает на него восхищённый взгляд, будто и правда не ожидал, что получит возможность увидеть последний шедевр Жана, и с радостью отдаёт флягу. – Только оставь мне немного, – весело просит он, рассеянно рассматривая новый рисунок Жана. – Здорово, Жан! – наконец восклицает Марко, вытягивая альбом перед собой, чтобы взглянуть на него на фоне гор. Он широко улыбается, но Жан слишком занят содержимым фляги, чтобы это заметить. – Пахнет как та отрава от моли, которую продают на рынке, – заключает он, скептически поднимая бровь. – Глоток, – просто отвечает Марко. Жан пожимает плечами – не может быть чай хуже того, чем их кормят после тренировок, – и нерешительно делает глоток.  Такого он не ожидал: горячая жидкость ароматная и успокаивающая на вкус. Марко чего-то выжидает, и Жан, наконец, встречается с ним взглядом. – Ладно, – говорит он через несколько мгновений, сделав ещё глоток. – Ну... Неплохо.  Марко довольно смеётся и кивает.  – Я знал, что тебе понравится. – Но где ты цветы откопал?  – Несколько месяцев назад я наткнулся на целую поляну лаванды, – глаза Марко широко раскрыты, словно он очарован своим неожиданным открытием. – Правда, это было во время тренировки, поэтому я сорвал всего пару веточек. Их можно высушить и использовать, как пожелаешь. – А ты уверен, что они... не сгнили? – неуверенно бормочет Жан, отпивая ещё немного. – Как... овощи или типа того? – Нет, не сгнили, честно, – Марко похлопывает его по плечу так, будто утешает маленького ребёнка. – У меня на родине, в Джинае, люди частенько их используют, – он одаривает Жана лёгкой, почти заговорщической улыбкой, и достаёт что-то из кармана:  – Вот. Возьми веточку. Попробуй её нарисовать. Когда Марко протягивает ему лаванду, Жан замечает его взгляд, прикованный к фляге. К большому своему разочарованию, он понимает, что выхлебал уже половину. Закрывая глаза, он вдыхает ароматный пар, поднимающийся причудливыми завитками, делает последний глоток, и с сожалением возвращает флягу Марко, принимая из его рук сухой фиолетовый цветок. – Не уверен, что смогу, – нерешительно говорит он, бережно сжимая в пальцах веточку. Он подносит её к носу, принюхиваясь: аромат у лаванды приятный и это расслабляет. – Приятно пахнет? – спрашивает Марко, пьющий чай. Он улыбается, – такой довольный, – наблюдая за Жаном. – Да, – рассеянно отвечает Жан, забирая свой альбом. – Так, – он лениво проводит сапогом по снегу. – Если подержишь, я хотя бы попытаюсь её нарисовать, – щёки загораются. Однако взволнованный Марко с энтузиазмом кивает. – Хотел бы я, чтобы у меня был талант, – с тоской говорит он, укладывая лаванду на ладонь. – Тогда я смог бы слать сестрёнке рисунки лагеря и всякого прочего. Она ведь всегда, когда пишет, спрашивает меня о том, что я делаю. Жан пренебрежительно фыркает и качает головой. – И ты хочешь ей рассказать? – интересуется он. – Это место ужасно. Не могу дождаться, когда выберусь отсюда и присоединюсь к военной полиции. Кто вообще в здравом уме хочет бегать по пять миль в день?  Марко задумчиво мычит и пожимает плечами.  – Они скучают, – как всегда просто отвечает он. Жан удивлённо смотрит на него, прикусывая губу. – Я не об этом, – тихо замечает он. – Я имею в виду, что, ну... – он заикается и опускает глаза, чтобы посмотреть на цветок, приютившийся в мозолистой ладони Марко. – Если хочешь, я нарисую тебе лаванду, – он смущённо прочищает горло и заставляет себя продолжать говорить. – Тогда ты мог бы, эээ, отправить её семье. Вот. Если хочешь, – Жан, наконец, поднимает глаза и улыбается. – Лучше, чем рассказы о синяках после использования УПМ, я прав?  Лицо Марко светлеет.  – Было бы очень-очень здорово, Жан! Я много им пишу, и они всегда интересуются, завёл ли я друзей. – Мы друзья? – мгновенно выпаливает Жан и чувствует себя идиотом, когда понимает, как жалко это звучит. – Конечно же, - также стремительно отвечает Марко, становясь серьёзным. – Если... Если только ты хочешь, – Жан не может ошибаться – в его голосе слышатся грустные нотки, которые Марко старательно пытается скрыть. – Нет, я хочу! – восклицает Жан чересчур горячо и тут же заливается краской. – Ну, ты знаешь, – он снова прочищает горло, пытаясь говорить небрежно и даже немного беспечно пожимая плечами. – Конечно, хочу. Замечательно. Марко смеётся, но смех его тёплый, а не снисходительный. – Я рад это слышать, – бормочет он, глядя на лаванду, лежащую на ладони. На несколько секунд в воздухе повисает тишина, пока он не продолжает: – Ты сейчас серьёзно говорил? – спрашивает он, поднимая глаза, полные надежды, на Жана и встречаясь с ним взглядами. – Когда обещал, что нарисуешь её? – Да, – отвечает Жан, улыбаясь, ослабляя бдительность. – Хотя, может получиться отвратительно, – предупреждает он напоследок. Марко пренебрежительно поднимает бровь и одаривает Жана кривой ухмылкой. – Ты хороший художник, – это утверждение и похвала в одном флаконе заставляют Жана хмыкнуть и вернуться к изучению засушенного цветка. Некоторое время они сидят в тишине. Единственный звук – скрип карандаша, быстро скользящего по бумаге. Искусство – единственная область, в которой над ним властвует интуиция, всё остальное же должно быть тщательно спланировано и продумано, и если он не может идти в ногу с ситуацией, надо придумать способ, чтобы это получалось. Но рисование – это только он и пустая страница перед глазами. Не нужно думать ни о чём, кроме того, что делает карандаш. Марко с восхищением наблюдает, как Жан творит, едва дыша, сидя рядом с ним в мертвецки тихом зимнем лесу. Жан вскоре откладывает набросок, смотрит на Марко, ожидая вердикта, и улыбается, замечая волнение на его лице. – Это правда очень достойно, – шепчет тот почти благоговейно, глядя на Жана широко раскрытыми глазами. – Ты уверен, что не хочешь оставить его себе? Жан качает головой. – Мне он не нужен. Это для тебя. Он не хочет, чтобы слова звучали так до боли знакомо, но в этот раз возражать не приходится. В Марко есть что-то настолько простое, – такое прозрачное и безмерно доброе, – что Жан давным-давно перестал чувствовать себя неловко рядом с ним.  Он вырывает рисунок из альбома и отдаёт его Марко. Тот складывает листок вчетверо, чтобы отправить семье со своим следующим письмом. Марко протягивает Жану руку, чтобы помочь подняться, и тот с опаской встаёт на скользкую землю. – Вот, – бормочет Марко, протягивая ему веточку лаванды. – Оставь себе. Потом, если захочешь, сам заваришь чай. – Эээ, спасибо, – неловко отвечает Жан, бережно принимая цветок в свои руки. Руки у Марко очень тёплые, а пальцы, немного огрубевшие от ручек УПМ, но Жан всё равно чувствует в них грацию. Он кладёт лаванду в карман и самоуверенно ухмыляется. – Вот и хорошо. Завтра на пробежке я приду первым, принесу кипяток и заварю её. Марко улыбается и кивает, но с места не сдвигается, будто чего-то ждёт. По иронии судьбы Жан, собирающийся спуститься с холма, поскальзывается и теряет равновесие. Закрывая глаза, он морально готовится к мучительно болезненному удару спиной о землю, но его не случается – он просто зависает в воздухе. Марко поймал его и теперь ухмыляется как маньяк. – Скользковато, – говорит он, в своей обыденной манере, игриво приподнимая бровь. И, к разочарованию Жана, всё, что он сам сейчас может сделать, это ухмыльнуться в ответ. – Ты придурок, – парирует он. – Точно, – пренебрежительно отвечает Марко, помогая Жану выпрямиться. – Поделишься со мной чаем?  – Может быть, – ворчит Жан, изображая святое раздражение из-за своей неуклюжести – теперь-то он сильно привык к УПМ. – Слушай, не надо отправлять этот рисунок твоей семье. Лицо Марко вытягивается, и Жан удивляется той ужасной силе, с какой сжимается его сердце. – Не, – спешно добавляет он, поднимая руки, прежде чем Марко неверно истолкует его просьбу. – Не отправляй этот рисунок своей семье, я ведь могу лучше!  Удивление немедленно испаряется, и сердце Жана начинает биться в сто крат чаще, когда Марко улыбается и кивает.  – Спасибо, Жан. Это мило с твоей стороны. Они мгновение смотрят друг на друга, и Жан внезапно понимает, какими широкими стали плечи Марко. Он не может оторвать взгляда от его губ, изогнутых в улыбке. На этот раз он ничего не замечает из-за назревающей конкуренции. Жану остаётся лишь надеяться, что лицо не выдаёт его истинных мыслей, после того, как он улыбается в ответ и указывает на склон холма.  – Пойдём. Пора возвращаться. Он даже не отказывается от помощи Марко, когда они осторожно спускаются по скользкому холму к лагерю. ***** – Жан! – зовёт Марко и машет рукой. Тот улыбается и бежит вперёд, быстро сокращая расстояние между ними. – Пошли, – взволнованно объявляет Марко, жестом приглашая Жана следовать за ним, в лес. Жан, наконец, замечает, что на нём нет формы, да и вообще, весь Марко какой-то не такой. Он всё тот же, что и раньше, да, но почему-то с круглым лицом, сплошь усыпанным веснушками, смешной стрижкой ёжиком и на два фута ниже ростом.  – Поможешь собрать немного? – спрашивает он с милой улыбкой, склоняя голову. – Потом засушим на зиму. – Помогу, конечно, – соглашается Жан. Его голос звучит как-то чересчур высоко – ему снова девять. Но в этом возрасте он никогда не выезжал за пределы Троста: только помогал матери, ел её стряпню и наблюдал за городом. Всё это не имеет значения, – даже тот факт, что этот мир не реален и история сложилась вовсе не так, – потому что единственное, чего он хочет – это остаться с Марко и собирать цветы. – А какие? – спрашивает он, наклоняясь, чтобы сорвать фиолетовый цветок. – Эти?  – Да! – восклицает Марко. Всё его лицо укрыто веснушками, словно он провёл целое лето на солнце. – Это мои любимые, – он смеётся, – голос его совсем молодой и игривый, – и дарит Жану тёплую улыбку. Он собирают цветы, кажется, целый день. Жан погружается в срывание лаванды, разговаривая с Марко о том, как пахнут деревья и какое небо над их головами красивое, пока не наступает ночь. Мир погружается во тьму, и свет, просачивающийся сквозь деревья, исчезает. – Жан, – шепчет Марко, оборачиваясь к нему – глаза у него испуганные, а уголки губ опустились. – Мне страшно. Жан ободряюще улыбается и кладёт руку ему на плечо. – Не бойся. Давай посмотрим, сколько мы собрали. Они садятся, и улыбка снова возвращается на лицо Марко, когда он оказывается на жухлых листьях рядом с Жаном, прижимая к груди цветы. – Всего через несколько месяцев, – обещает он. – Они высохнут. Жан кивает. Последнее, что он помнит – это то, как он подносит букет к лицу, чтобы понюхать лаванду. ***** Сейчас весна, и светло-коричневая трава, пробившаяся на пологом склоне холма и щекочущая босые ноги Жана, кажется мягкой. Следы от ремней УПМ теперь не волдыри, а мозоли. Сегодня здесь спокойно. А всё потому, что Шадис отвлечён неожиданным визитом вояк из гарнизона, приехавших, чтобы воочию увидеть успехи кадетов 104-ого. Гарнизон получает в своё владение только средненьких солдат – тех, кто не дотягивает до уровня военной полиции. (И это если не считать тех чудаков, которые добровольно идут в Разведкорпус.)  Жан благодарен за перерыв, выдавшийся после того, как он пробежал все круги, назначенные инструктором. И за то, что нашёл время улизнуть в своё любимое место. Однако альбом его, открытый на новой странице, пуст, а карандаш лениво зажат между пальцев. Он не знает, что ещё можно рисовать: одуванчики уже набросал, траву и деревья тоже, да даже сушёную лаванду, которую Марко дал ему прошлой зимой. Он тогда отдал ему много разных набросков, чтобы он выбрал, какой хочет отправить семье. Закрыв альбом, и мысленно примирившись с сегодняшним поражением, Жан ложится на мягкую траву, закрывая глаза и подложив руки под голову.  Он уже почти спит, когда слышит шаги. Но глаз не открывает. – Потерял вдохновение? – спрашивает знакомый голос, и его обладатель опускается рядом. Жан слабо смеётся, открывая глаза, чтобы посмотреть на Марко.  – Я уже нарисовал все-все растения, которые здесь есть, – стонет он, драматично закрывая лицо предплечьем. – А людей я рисовать не умею.  Марко смотрит на него сверху вниз, мягко улыбаясь. – А ты рисовал когда-нибудь растения, похожие на капкан?  – Что?  – Растение, похожее на маленький капкан. Они растут у моего дома в Джинае, – терпеливо поясняет Марко, отводя глаза, чтобы опереться на локти и посмотреть в небо. – Ещё они плотоядные. – Правда, что ли? – недоверчиво переспрашивает Жан, фыркая. – Они едят человеческую плоть?  Марко смеётся и игриво тычет его в плечо. – Они же не титаны. Нет, они ловят жуков. – Хороши цветочки, – язвит Жан, пытаясь говорить небрежно. – И на что они похожи? – Они... Ну, розовые и похожи на капканы... – корчит гримасу Марко, пытаясь описать растение.  Жан внимательно слушает, пытаясь представить что это за чудовище такое. – Идея! – внезапно восклицает Марко, выпрямляясь. – Давай я буду их описывать, а ты нарисуешь.  Жан задумчиво хмыкает, не собираясь отказываться (в последнее время, если дело касается Марко, он становится чуть более вдумчивым, чем обычно), и, наконец, кивает.  – Хорошо, давай попробую. Всё равно лучше занятия не найду, – он садится, хватается за альбом и открывает его, держа карандаш наготове.  Теперь Марко ложится на спину.  – Хорошо, - сонно бормочет он, зевая. – Сначала круг. Жан тихо смеётся – великолепная весенняя погода способна усыпить даже Марко. Он рисует круг и ждёт. – Теперь, – продолжает Марко. – Нарисуй... Стебель в круге.  Жан закатывает глаза и бросает на него раздражённый взгляд.  – Давай ты просто покажешь, – требует он. – А я нарисую так, как вижу. Марко пожимает плечами и садится, придвигаясь ближе. У Жана перехватывает дыхание, когда он накрывает его руку своей и небрежно царапает форму плотоядного растения. – Видишь? – спрашивает он, отпуская руку Жана. – Оно вот такое. Жан поворачивает голову, чтобы взглянуть на рисунок и медленно кивает.  – Да, – подтверждает он. – Идею я понял. – Тогда ты рисуй, а я буду на вопросы отвечать, – ухмыляется Марко.  – Ты просто подремать хочешь, –обвиняет Жан, но в голосе его слышны дразнящие нотки. – Да нет же, – протестует Марко. – Я хочу посмотреть, как ты рисуешь. Обычно Жан точно отказался бы от такой перспективы, но Марко всегда был настолько заинтересован, что заставить себя сказать «нет» было почти невозможно. И всё-таки он так сильно концентрируется на рисунке и том факте, что Марко наблюдает, что даже удивляется, когда чувствует, как что-то тёплое опускается на его плечо. Жан поворачивает голову лишь для того, чтобы почувствовать волосы, щекочущие щёку и услышать тихое посапывание.  Сначала он нервничает и подумывает разбудить Марко, но его дыхание – глубокое, ровное, успокаивающее, – заставляет остановиться. Вместо этого, раскрасневшись, он осторожно откладывает альбом и заставляет его лечь, уложив голову Марко себе на бедро. Тот что-то бормочет сквозь сон, но не просыпается. Лишь сворачивается калачиком рядом с Жаном и вздыхает. Жан старается не задумываться о происходящем, снова возвращаясь к рисунку – ему всё ещё хочется попробовать создать собственный вариант плотоядного цветка. Когда Марко просыпается, на улице уже темно. Всё его тело напрягается, когда он понимает, где и как лежит. Жан ничего не говорит, лишь ждёт, чувствуя прилив каких-то новых, неизведанных эмоций, которые никак нельзя окрестить, когда Марко не отстраняется.  – Прости, я задремал, – неловко говорит он. Голос его очень тих и немного не похож на обычный спокойный тон. – Всё нормально, – отвечает Жан и замолкает. Однако, пока Марко не двигается, он ощущает себя храбрецом и подносит к его лицу альбом. – Что думаешь?  Марко берёт альбом, нерешительно взглянув на Жана краем глаза, и переворачивается на спину: голова его по-прежнему лежит на чужой ноге, но теперь они могут смотреть друг другу в лицо. – Мне нравится, – замечает он и его тёмные глаза расширяются. – Очень нравится. – Правда, что ли? – запинается Жан, немедленно отводя глаза – лицо его пылает. – Да, – повторяет Марко. Из-за реакции Жана, он, похоже, чувствует себя увереннее. – Выглядит именно так, как я представлял. Он хватает Жана за руку, переплетая пальцы, и тот не отстраняется.  – Хороший был день, – бормочет Марко, улыбаясь, когда их взгляды встречаются и руки соединяются теснее. Жан улыбается в ответ и кивает. – Научи меня рисовать ещё цветы, – тихо просит он. – Даже если я их никогда не видел.  Марко кивает и хитро ухмыляется.  – Так ты же никогда не поймешь, выдумываю я их или нет. Жан фыркает и закатывает глаза.  – Это лучше, чем рисовать одуванчики всю оставшуюся жизнь. Лицо Марко смягчается – теперь он выглядит задумчивым.  – Ну, – осторожно начинает он. – Остался всего год. Потом мы узнаем что такое «вся оставшаяся жизнь», так? За это время я успею придумать ещё парочку хороших.  Жан не хочет думать об этом сейчас, поэтому просто кивает и утвердительно мычит. ***** – Эй, Жан, –  говорит Марко, склонившись над костром, над которым подвешен котелок. Он оглядывается через плечо и устало улыбается, жестом приглашая Жана подойти поближе. – Хочешь заварить чай?  Жан оторопело моргает, нащупывая свои клинки, потому что не знает, где они сейчас. Когда пальцы натыкаются на металл, надёжно спрятанный в ножнах, он немного расслабляется. – Где мы? – нерешительно спрашивает он, оглядываясь. Вокруг одни лишь старые деревья. – За стеной, –  отвечает Марко, пожимая плечами. – Что? – шипит Жан, и рука его сжимается на рукояти меча. – Нам нужно забраться повыше!  Марко смотрит на него с замешательством на лице, склонив голову вбок. Тогда Жан понимает – его глаза закрыты. Он больше не может видеть насыщенный карий – безграничный и тёмный, но такой успокаивающий. Жан дрожит.  – Открой глаза, – требует он, и нижняя губа отчего-то дрожит.  – Не могу, – отвечает Марко и протягивает ему руку. – Заваришь чай? Я ничего не вижу.  Жан замирает как статуя, уставившись на Марко, и что-то мерзко хлюпает под его ботинком.  На жухлых листьях, которыми укрыта земля, лежит целая коллекция пятнистых растений, разинувших розовые пасти, похожие на капканы. – Они плотоядные, – замечает Марко.  Жан издаёт непонятный звук и оттаскивает его подальше, но Марко лишь смеётся. Он протягивает руку и касается лица Жана, чтобы понять, что он чувствует. – Извини, – добавляет он. – Они едят только насекомых.  – Как так? – вопрошает Жан, полный ужаса. Будь это реальностью, он бы тоже рассмеялся. Но то, как выглядят растения, будто зашедшиеся в немом крике, пугает его. – Они ждут, - находится с ответом Марко. – Ждут, пока насекомое залетит к ним в рот, а потом просто переваривают его.  – Можешь, пожалуйста, открыть глаза? – шепчет Жан умоляющим тоном. – Нет, - тихо отвечает Марко. Теперь его улыбка грустная. – Я не хочу видеть смерть.  Жан обнимает Марко, прижимая его к себе, и закрывает глаза.  – Я тоже, – бормочет он, прижимаясь носом к его шее. От Марко пахнет по-другому: не мылом и потом, а лавандой, деревьями и чем-то потусторонним.  – Где лаванда для чая? – спрашивает Жан. – Ты её просил заварить?  Марко кивает и обнимает его сильнее, прежде чем оторваться. Они садятся рядом, и Жан наливает кипяток в жестяную кружку – она похожа на ту, что кадеты обычно берут с собой в походы, но здесь, в этом странном мире, это всего лишь отголосок реальности. – Вот, – говорит он, вкладывая чашку в руки Марко. – Тебе не нужно открывать глаза. Просто выпей.  Марко кивает и вздрагивает, но глоток делает.  Они долго сидят в тишине, но свет никуда не исчезает. Даже через несколько часов он по-прежнему просачивается сквозь верхушки деревьев. На плотоядные растения они не смотрят.  – Ты ведь говорил, что они растут у твоего дома, – тихо произносит Жан. – Я собирал их, – кивает Марко. – Нужно было. – Зачем? – спрашивает Жан, поворачиваясь, чтобы заглянуть в его закрытые глаза.  – Просто нужно, – качает Марко головой. – Нужно добавить их в лаванду.  – Но ты же не можешь использовать такие растения для чая, – в замешательстве замечает Жан.  Марко снова поворачивается лицом к огню и делает ещё глоток.  – Уверен? – спрашивает он почти игриво. – Ты даже не знаешь, как они выглядят.  – Я рисовал их, – возражает Жан. – Я знаю, как они выглядят. Ты сам показал!  – Сорвёшь их для меня? – просит Марко тихим прерывающимся голосом. Похоже, он снова напуган.  Жан вздыхает и отворачивается, краем глаза глядя на цветы.  Они отвратны, как пасть титана.  – Да, – бормочет он, усилием воли поднимаясь и сжимая рукояти клинков, чтобы не бояться.  Он срывает несколько растений – они совсем не меняются, продолжая реветь в ожидании добычи.  – Так, – начинает он, стараясь не дрожать. – Я сорвал.  – Тогда, – Марко указывает на кучу лаванды, сваленную у огня. – Кинь их туда.  Жан кивает, обходит Марко и аккуратно опускает растения рядом с лавандой.  – Высушено совсем немного, – замечает Марко, отворачиваясь, когда он садится рядом. – Нужно ещё. И вот, – добавляет он, протягивая чашку. – Попей. Знаю, ты любишь лавандовый чай, – Марко улыбается и выражение его лица какое-то горьковато-сладкое. – Признаёшь ты это или нет.  Жан улыбается и принимает чашку.  Он засыпает на плече Марко, ощущая вкус и запах лаванды во рту.    ***** Марко сидит на холме, глядя на далёкие горы, пока Жан только поднимается по его склону.  – Ты украл моё место, – обвиняет он. Марко улыбается и прикусывает нижнюю губу.  Жан больше ничего не говорит, только подходит и садится рядом, на траву. На этот раз с ним нет альбома – в последнее время совсем не выдаётся свободного времени для рисования. Близится выпускной. – Что ж, – подаёт голос Марко, нарушая тишину. – Завтра мы узнаем свои результаты.  Жан улыбается и кивает, вытягивая руки над головой и устраиваясь так, чтобы ремни УПМ не натирали бёдра. – Наконец-то, – говорит он, с раздражением вздыхая. – Больше никаких  полётов под дождём, – Жан фыркает и морщится. – И Йегера, с этими его бреднями.  – Да, – тихо соглашается Марко, глядя в землю.  – Что? – прямо спрашивает Жан.  – Что «что»? – парирует Марко.  – Чего ты? – подозрительно интересуется Жан ему в тон, внимательно рассматривая лицо Марко. – Чего такой... унылый?  Он поднимает глаза и смеётся.  – Не унылый я вовсе, – утверждает Марко. – Просто я... – и в нерешительности замолкает. – Говори прямо, – хмуро глядит на него Жан. – Я не уверен, где окажусь после сегодняшней церемонии, – категорично завершает Марко свою мысль, пожимая плечами. – И не уверен, что теперь писать семье. Я надеюсь, что... Что не разочарую их. – Чего? – восклицает Жан, и зрачки его расширяются. Он с чувством хлопает Марко по плечу и качает головой. – Не будь глупцом, Марко.  Тот снова пожимает плечами, выглядя немного удручённым, но теперь, кажется, смирившись с чем-то, чего Жан не понимает.  – Думаешь, загремишь в Гарнизон? – он издевается, говоря чересчур легко.  Но после того, как краснеет и напрягается Марко, становится ясно – именно это его и беспокоит.  – Ну... – неловко бормочет Жан. – Гарнизон не так уж плох, если подумать. Но ты в нём не окажешься. Он для слабаков.  – Не то, чтобы я не гордился, что могу по-разному служить королю, просто... – тихо говорит Марко, подтягивая колени к груди и мгновенно становясь маленьким мальчиком. – Просто не хочется разочаровывать семью.  Жан вздыхает, зная, что Марко будет беспокоиться, пока не объявят десятку лучших кадетов, и вместо попыток успокоить, толкает его плечом в плечо. – Ну, – начинает он. – Раз уж ты собираешься вступить в военную полицию… До меня тут на днях дошли кое-какие слухи. Это привлекает внимание Марко, и он мгновенно выпрямляется, глядя на Жана.  – Что за слухи?  – Ничего плохого, – быстро отвечает Жан. – Я только слышал, как Армин говорил, будто за стеной много-много цветов. Они разноцветные и вокруг них всегда полно бабочек, – он улыбается, когда глаза Марко заинтересованно расширяются. – Но это за стеной, – хмуро отвечает тот. Жан ухмыляется. – Да, но за Синой полей наверняка ещё больше. Я и раньше слышал о цветах и бабочках, а сейчас об этом ещё и Армин говорит. Значит, где-то есть цветы, которых даже ты не видел!  Пытаясь приободрить Марко, он и сам становится взволнованным.  – Ого, ‐ выдыхает Марко. – Мне бы больше не пришлось описывать цветы, чтобы ты мог их нарисовать. А ты бы смог забыть про одуванчики. Это заставляет Жана рассмеяться. Он одаривает Марко застенчивой улыбкой.  – Я не возражаю, – Жан пожимает плечами и отводит взгляд, когда щёки покрываются румянцем. – Так, ну, – продолжает он хрипло. – Когда найдёшь новые цветы, сможешь отправить их семье. Бьюсь об заклад, ты точно их высушишь, и они проживут целую вечность!  – Точно, – Марко решительно кивает. – Что бы ни решил инструктор, – говорит он, пытаясь убедить самого себя. – Я сделал всё, что смог. Зная, что больше он ничего не скажет, Жан кивает и смотрит на лагерь, раскинувшийся у холма. Вокруг кипит жизнь: все готовятся к своему последнему дню в звании курсантов 104-ого кадетского корпуса – стирают форму, собирают вещи, короче говоря, вовсю трудятся. – Жан? – тихо говорит Марко, и глаза его устремлены на казармы и товарищей, праздно слоняющихся по лагерю.  Жан хмыкает, брови его в ожидании приподняты.  – Я буду немножко скучать по этому месту, – признаётся Марко, многозначительно уставившись на колени и напряжённо скрестив руки. Жан заливается смехом и качает головой.  – Марко, – упрекает он друга. – Ты слишком сентиментален. Это мгновенно меняет настроение между ними: Жан почти вздрагивает от резкости своих слов и происходящего. Марко встаёт, и Жан потрясён, замечая, что он и правда расстроен.  – Да, – мгновенно соглашается Марко, коротко кивая. – Ты прав. Он стремительно удаляется, и Жан, вскочив, протягивает к нему руку, издав страдальческий звук.  – Погоди! – в отчаянии восклицает он, не понимая, что произошло.  Марко оглядывается, и на лице его ясно читается обида, прежде чем он снова отводит взгляд. Он пытается скрыть свои эмоции, хотя на него это совсем не похоже, и Жан не знает, что делать.  – Я просто подумал... – начинает Марко и тут же закрывает рот. Внезапно Жан понимает: за последние два года он научился чему-то гораздо большему, чем просто владению УПМ. – Я про тренировки говорил, – выпаливает он. – Я ведь не пропускал их и не собираюсь пропускать. Я не про... – он сглатывает, чувствуя себя дураком. Марко выглядит удивлённым этим откровением – он таращится на Жана, замерев на одном месте. Жан тоже смотрит на него – на тёмные волосы, на золотистые глаза, на то, как плотно рубашка теперь облегает его грудь, на широкие плечи и веснушки, которые никогда не исчезают, – и старается не думать.  Он уничтожает расстояние, протянувшееся между ними, парой шагов, и хватает Марко за руку, чтобы не позволить ему уйти. – Я тоже буду скучать по этому, – шепчет он. – По посиделкам здесь, – Жан откашливается, отводит глаза и добавляет:  – С тобой. – О, – застенчиво бормочет Марко и, к удивлению Жана, переплетает их пальцы. – А я буду скучать по твоим рисункам, – с этими словами он подносит руку Жана к губам и нежно целует его запястье. Жан становится пунцовым, но не отстраняется: только закрывает глаза и позволяет целовать свою руку.  Поцелуи продолжаются до тех пор, пока он не прижимается к Марко, а пальцы не заменяются губами. Теперь они целуются по-настоящему. Когда они отрываются друг от друга, Жан тяжело дышит. Впрочем, Марко не намного лучше.  – Слушай, – мягко начинает Жан, слегка наклоняя голову, чтобы взглянуть на раскрасневшегося Марко. – Нам же нечего терять, да? Мы вместе попадём в военную полицию. Не может быть, чтобы ты не оказался в десятке лучших. Марко кивает, и на лице его проскальзывает надежда.  – Наверное, я просто чересчур нервничаю, – соглашается он с застенчивой улыбкой.  Жан опускает руки на его бёдра, глубоко вдыхает и понимает, что вокруг лишь запах травы и Марко. – Я нарисую много цветов для твоей семьи, когда доберёмся до столицы, чтобы ты мог показать их им.  Марко улыбается и притягивает Жана ближе.  – Хорошо, – шепчет он. – Спасибо, Жан. Я правда очень рад, что мы с тобой подружились.  – Я тоже, – шепчет Жан в ответ. ***** – Это сестрёнка научила меня заваривать лавандовый чай, – поясняет Марко. – Но он у нас всегда быстро заканчивается. Правда, на этот раз его, наверное, будет достаточно.  Перед глазами куча лаванды, плотоядных растений и даже тех растений, которые Жан ни разу не видел – разных цветов и форм. Вместе они похожи на красивое одеяло, которое Марко расстелил поверх жухлых листьев.  – Иди, понюхай, – предлагает он, улыбаясь. На этот раз глаза его открыты и Жан видит родной карий.  На нём нет формы, но тело по-прежнему выглядит знакомым: широкие плечи, длинные ноги, да даже то, как он растягивается среди цветов, улыбаясь.  – Мило, – неловко говорит Жан, но всё равно подходит ближе. – Я чувствую их запах даже отсюда.  Марко бросает на него заинтересованный взгляд и склоняет голову набок.  – А вблизи посмотреть не хочешь?  – Нет! – восклицает Жан, пятясь назад. Горючие слёзы жгут его глаза.  Марко протягивает к нему руку с оскорблённым выражением лица.  –  Даже нарисовать не хочешь? – тихо спрашивает он.  – Я ненавижу рисовать цветы! – кричит Жан, опускаясь на пол. Под коленями у него мягкий мох, а на щеках слёзы. – Не заставляй меня! – Жан, – зовёт голос Марко. – Не бросай меня здесь одного.  Жан не может подняться и бессильно сворачивается калачиком на мху, плача.  ***** Жан просыпается и выглядывает в окно.  Он думает:  Небо сегодня голубое.  Прошлой ночью оно было оранжевым.  И дым. Был дым.  Люди говорили: тела, сжечь, мы не знаем их имён.  В воздухе пахнет смертью.  Жан закрывает глаза и снова засыпает.  ***** – Привет, Жан, – Марко сидит в цветах. – Ты вернулся.  Жан поднимается со мха, пытаясь дышать ровно.  – Привет, Марко, –  отвечает он, не позволяя голосу дрогнуть.  – Вот цветы и засохли, – замечает тот.  Жан подходит к нему и ложится рядом, на лавандовую постель, которая пахнет как воспоминание, как сон. – Ты будешь держать меня за руку... пока я не засну? – шепчет Марко.  Жан кивает, ничего не говоря, и сжимает руку Марко, переплетая их пальцы. Марко закрывает глаза, и Жан касается цветов кончиками пальцев, чтобы убедиться, что они всё ещё рядом с его лицом: благоухают, даже когда засохли.  – Мы не увидимся какое-то время, – мягко говорит Марко, сжимая его руку. – Но когда ты снова проснёшься здесь, я буду ждать тебя.  Жан кивает и прижимается к нему, обнимая за талию,  утопая в лаванде.  Марко шепчет его имя и вздыхает. Жан засыпает.  ***** Стоя на ветви гигантского дерева и зная, что внизу собираются титаны с голодными глазами и открытыми пастями, Жан видит бабочек над опушкой леса.  Он запоминает их формы и цвета.  Марко они понравятся.