Трудности перевода

Был Кочубей богат и горд, Его поля обширны были, И очень много конских морд, Мехов, сатина первый сорт Его потребностям служили. (с) классика Дик явился последним. В одной руке он нес гроздь бутылок, явно похищенных в здешнем же погребе, в другой бережно сжимал новенький томик в сафьяновом переплете. Бутылки он тут же передал в заботливые руки Эстебана, а томик благоговейно, будто Эсператию на алтарь, возложил на придиванный столик и объявил: – Вот! Прислали! Дриксенский перевод! Оруженосцы немедленно ринулись к столику и нависли над ним, едва не столкнувшись головами. Творения баронессы пользовались спросом и популярностью и в Дриксен тоже, благо, любой прилично образованный дриксенец на талиг читал более или менее свободно (талигойцы, увы, подобными познаниями в дриксен похвастаться, как правило, не могли). Однако ж образованность образованностью, а читать на родном языке всяко удобней и приятней. Дику еще в прошлом году предложили выпустить, на пробу, первую книгу в переводе на дриксен, он, не особо вдумываясь, подмахнул согласие – и вот! Свершилось! Не то, чтобы Дик впервые держал в руках свою собственную свежеизданную книгу. И все же перевод – это... это было другое. Он изо всех сил вглядывался в незнакомые слова, пытаясь угадать в них памятные наизусть фразы. Надо сказать, издание было роскошным. Тисненый золотом переплет – хоть бы и самому Дидериху впору! Цветные иллюстрации, проложенные тончайшей полупрозрачной бумагой. И даже кокетливая баронесса, начертанная некогда наспех небрежным пером Эстебана, под резцом эйнрехтского гравера как будто бы обрела несвойственную ей ранее солидность, враз сделавшись лет на десять старше и пессан на десять дороднее. Когда все, наконец, всласть налюбовались, натрогались и налистались и уже собирались взяться отмечать, из-за плеча Эстебана протянулась изящная рука, сцапала и утащила книжку. – Дайте-ка почитать, – сказал Валентин. – Ну что ты там нового прочесть собираешься? – фыркнул Эстебан. – Не скажи... – загадочно протянул Валентин, устраиваясь на диване с ногами. И погрузился в чтение. На гладком юношеском лбу, меж темных бровей, пролегла сосредоточенная морщинка. Впрочем, серьезности и сосредоточенности Придду хватило ненадолго. Не успели Дикон с Эстебаном открыть бутылку «Слез» и осушить по первому бокалу, как Валентин сперва хмыкнул, потом фыркнул, потом захрюкал, что твой Вепрь, и наконец уронил книжку на колени и заржал почище Иноходца. Приятели уставились на него в недоумении. – И что ты там смешного нашел? – поинтересовался Дикон. – Ну вот, к примеру, тут у нас граф – да-да, тот самый, – щеголяет в сатиновом камзоле с серебряными шнурками. – В каком камзоле? – недоверчиво переспросил Эстебан. – В сатиновом, – с удовольствием повторил Валентин. – Это вроде ткань такая? Из нее еще халаты шьют? – уточнил Эстебан. – Она самая. – А камзол почему сатиновый? – Потому что атласный. С серебряным позументом. Ах да: и в толстом вельветовом пальто. Молодые люди переглянулись. – Вельветовое – это какое? – Ну, тряпка такая, в рубчик... – стесняясь, пояснил Ричард. – Довольно дешевая. Он до сих пор не забыл вытертых коричневых штанов, в которых приехал в Лаик. – Насколько я помню, там же был плащ? Тяжелый и бархатный? – Именно. Просто переводчик не знал, что вельвет и бархат – разные вещи. А вот и талигойские офицеры... в черно-белых туниках! Видимо, мистерию собрались ставить, из гальтарской жизни. – Стоп! В каких еще туниках? – Да в мундирах они, в мундирах... А вот, обратите внимание, граф у нас – «коррумпированный». Видно, много взяток берет. – Взяток? – в один голос возмутились Дикон и Эстебан. – При его-то деньгах? Да он сам кого хочешь купит с потрохами! – Правильно, потому что граф у нас был – «развратный». А слово одно и то же, вот переводчик и выбрал, что ему ближе. А вот тут... погодите... тут я не понял просто. Что значит «клозет из полированной тьмы и пепла»? Что у нас там в оригинале было, помнит кто-нибудь? Ричард беспомощно развел руками. – У меня такого не было! Это уж точно гальтарщина какая-то! После долгих и мучительных попыток угадать, что ж там было на самом деле, Ричард не выдержал и все-таки сбегал за книжкой. Возвращаясь, он на ходу листал ее в поисках нужного места. Так что двое приятелей услышали из коридора яростный рев: – Ясень! Ясень! Это был ясень!!! – Что он там орет? Ты понимаешь? – озабоченно спросил Эстебан. Валентин сунулся в книжку и хлопнул себя по лбу. – Точно! Ясень! – Помнишь, мы еще спорили, бывает ли ясень темный? – спросил Ричард, входя в комнату. – Ну как же, помню, да! Буфет полированного черненого ясеня... «Ясень» и «пепел» – одно же слово... – Вот переводчик и родил... гальтарщину! – А вы говорили – что там читать! – укоризненно заметил Валентин. – И это я только начал! А вот смотрите, в начале третьей главы, там, где, если помните, юный барон купается, а граф это видит – «барон стоял нагим, как в день рождения»! – Может, у них в Дриксен обычай такой странный, в день рождения нагишом бегать? – Да нет у них такого обычая. Это они так странно перевели «в чем мать родила»! А то вот еще прекрасное, слушайте: «Бледная фигура графа посмотрела на него с симпатией». – А тут-то что не так? – не понял Дик. – С симпатией, да, нравится он графу... – Это граф ему нравится, если ты помнишь. Он графу начал нравиться только во второй половине книги, и то граф все таился. Сочувственно он на него посмотрел, сочувственно! Ни о какой симпатии разговору не было, разговор был о том, что барон лишился всех своих родных, между прочим. И не фигура, кстати, а лицо. – А «комфорт» он ему не предлагал? – встрял Эстебан. – А ты откуда знаешь? – Так, догадываюсь... Утешение со всеми удобствами... Мне за этот «комфорт» в свое время учитель дриксенского всыпал, – пояснил Эстебан, глядя на изумленную физиономию Дика. – Дриксен я так и не выучил, но про «комфорт» запомнил. – Ты знал, ты знал! – воскликнул Валентин. – Вот он, твой «комфорт», двумя абзацами ниже. «Граф с комфортом приобнял юношу за плечи». Кстати, матушка барона умерла «у детской кроватки», как трогательно! – Что-что? – Родами, родами она умерла! А вот еще... Пролистав таким образом первую треть книги (время от времени заглядывая в оригинал в особо трудных местах, чтобы убедиться, что в оригинале ничего подобного не было), приятели сошлись на том, что отныне все переводы на дриксен перед публикацией вычитывает Валентин. Валентин скрипнул зубами – на нем и так висела куча обязанностей, – но деваться было некуда. * * * С переводами на гайи было хуже. Гайифского языка никто из них не знал – и вообще из всех знакомых, посвященных в тайну баронессы, по-гайифски свободно читал один только герцог Алва. А его просить было все-таки как-то неудобно. Однако, получив свежеотпечатанное гайифское издание (броская бумажная обложка в розово-зеленых тонах, с томным юношей, облаченным в нечто невообразимое, но о-очень соблазнительное), Ричард не выдержал и явился к эру с просьбой почитать. Он честно предупредил, что перевод, возможно, оставляет желать лучшего. Эр Рокэ хмыкнул, но согласился неожиданно легко... * * * Эр неспешно спускался по лестнице, помахивая книжкой в цветастом переплете; и такая нежная улыбочка играла у него на устах, что Ричард сразу понял: дело швах. Гайифский перевод ничем не лучше дриксенского, а может, и похуже. – Ну спасибо, юноша, порадовали! – с ходу начал Алва. – Давно я так не смеялся. Если правда, что здоровый смех продлевает жизнь, еще пара таких творений – и я стану бессмертным. – Ну что там? – тяжко вздохнул Ричард. – Ну вот, например, – Алва открыл место, заложенное пальцем, – поглядите, какая прелесть! И он зачитал вслух отрывок на гайи, из которого Ричард не понял, естественно, ни шиша, кроме, кажется, слова «барон». – Как это мило, как это эротично! – Ну хватит вам издеваться! Что там такое? – Вы щедро наделили своего героя половым органом длиной в три-четыре бье! Право же, не всякий жеребец может таким похвалиться! – Где?! Да я... Постойте! Они просто цифры перепутали! Там было... там было три четверти бье! Вот! – и Ричард для наглядности показал руками размеры обсуждаемого органа – внушительные, но все же не выходящие за пределы возможного для человеческой натуры. – По-оздно, юноша, поздно! – пропел Алва, явно наслаждаясь. – Гайифские дамы уже выстраиваются в очередь, чтобы лично проверить возможности талигойских жеребцов. Гайифские кавалеры, кстати, тоже. Вообразите, как все будут разочарованы! Глядите, как бы из-за вас война не началась... Или вот, к примеру, полюбуйтесь этим чудом верности: ваш герой десять лет не виделся со своим возлюбленным, и все это время... – Какие еще десять лет?! – невежливо перебил Дикон. – Там все действие-то в полгода укладывается, мы по календарю нарочно считали... – Десять лет! Тут так написано, черным по белому. Вот, извольте посмотреть сами – буквы вы все-таки должны разобрать: так и написано – «декада». – Декада – это десять дней же? – По-нашему – десять дней, а на гайифском то же самое слово означает «десять лет». Отчего переводчик ваш этого не знает – другой разговор. – Он не мой переводчик! – Ну как же не ваш? Он вас перевел – стало быть, ваш, не отопретесь. Или вот... нет, постойте... погодите... Алва вчитывался в пропущенный, видимо, прежде отрывок, и глаза его, и без того не маленькие, раскрывались все шире и шире. Наконец он поднял голову. – Тут у вас упоминается конь... огромный конь... девятнадцати бье в холке! Они с Диконом переглянулись, и оба, не сговариваясь, устремили взгляд куда-то ввысь, пытаясь представить себе этакое чудо. Воображаемый конь терялся где-то в сумраке лестничного пролета, под потолком второго этажа. У Алвы воображение было не то, чтоб живее, но проворнее: оно успело нарисовать свисающий со спины монстра штормтрап, по которому, очевидно, надлежало забираться в седло, а заодно и прихотливо торчащие из его боков там и сям полдюжины абордажных крючьев – видимо, куда добросили... Тут он спохватился и осадил разогнавшуюся фантазию. Пока Дикон терялся в догадках, откуда взялось это чудовище, Алва щелкнул пальцами: – Не бье, а футы! Футы! Они в ступнях меряют, понимаете? – Ну и что? – А рост лошади вы в чем писали? – Ну как в чем – как всегда, в ладонях, наверное... – Ну да! Девятнадцать ладоней, вот! – Алва для наглядности помахал у него перед носом ладонью с оттопыренным большим пальцем. – Ну да, в самом деле, здоровенный конь, в девятнадцать-то ладоней – но не девятнадцать же футов, Создатель... то есть Леворукий... – Короче, они тупо перепутали руки и ноги? – Да! И два герцога дружно осели на ступеньки, корчась от хохота. Просмеявшись, Ричард поднял на своего эра самый умильный взор, какой только был в состоянии изобразить. – Эр Рокэ... – Монсеньор! – Монсеньор... А можно, вы будете следующие тома в переводе вычитывать? Чтобы вот такого не случалось? – Вот как? А запятые вам выверять не надо? Ты всерьез думаешь, будто Первому маршалу Талига больше заняться нечем? – Ну э-эр Рокэ... монсеньор... ну ведь больше некому же! Переводы на дриксен Валентин вычитывать взялся, а на гайи... – Еще не хватало! Мне некогда. – Как «Дурную кровь» целыми ночами хлестать, так время есть, а как делом заняться... – Что-о? – Да я не то хотел сказать! Я думал... – Вы? Думали? И давно начали? И как успехи? Оруженосец, успевший изрядно вымахать и раздаться в плечах, сделался совсем маленьким и несчастным, как потерявшийся щеночек под забором. Рокэ смерил его взглядом и вздохнул. – Ладно. Посмотрим. Я сказал – посмотрим! И ничего не обещал, заметьте.