daddy issues

Ветер треплет отросшие уже до шеи волосы достаточно мощными порывами, отчего светлые пряди лезут в глаза. Постричься бы пора, но Ланга всё забывает об этом в последние дни. Впрочем, благодаря Мие, почему-то решившему отращивать волосы после их поездки на горячие источники, на бледном запястье Ланги чёрной контрастной полоской уже прижилась чужая резинка. У Рэки тоже таких несколько, Мия буквально постоянно использует их обоих в качестве своих «запасных инвентарей», как он говорит, но не то чтобы кого-то из них это не устраивало. Ланга никогда не думал, что делиться вещами – действительно приятно. Он рос единственным ребёнком в семье и, может быть, родители малость баловали его всё детство, потому делиться чем-либо (особенно едой) Ланга не привык. Тем не менее, от того, что они с Рэки и Мией постоянно тусуются втроём, общих вещей у них становится больше. Например, у самого Ланги, помимо резинок Мии, в рюкзаке и карманах часто находятся всякие конфетки-леденцы без сахара, которые любит грызть мелкий, а также разные винтики-гайки и прочие рабочие инструменты Рэки вместе с пластырями. Ланга знает, что у Рэки его и Мии вещей – ещё больше. В доме семейства Кьян из-за их регулярных ночёвок уже появилась зубная щётка для Ланги, а у него самого – отдельная полка для шмоток Рэки. У того, к слову, тоже, возможно, могла бы появиться отдельная полка для вещей Ланги, но… его одежда просто валяется где-то вперемешку с одеждой Рэки. В шкаф Рэки… лучше не заглядывать людям с неустойчивой психикой (не то чтобы у самого Ланги положение прям намного лучше, справедливости ради, но всё же…). Например, когда Мия впервые открыл этот шкаф, прямо ему на лицо свалился носок Рэки. Явно не первой свежести. Крики и шипения слышала даже Коёми, в тот момент решившая из любопытства заглянуть на их «мальчишник» в комнату старшего брата, а тот нарвался на «наказание»: Мия выгреб ворох его шмотья, и они втроём этот самый ворох разбирали – что в стирку, что в глажку, что сложить на полки или повесить на вешалки. Компромиссом стало предложение Ланги включить на фоне ютуб, и вечер закончился удачно. Так сказать, и волки сыты, и овцы целы. В шкафу Мии всегда чисто, как помнит Ланга. Чисто и приятно пахнет кондиционером для белья, на вешалках даже висят какие-то ароматизированные мешочки – ему такие тоже нравятся, между прочим. А ещё… у Мии тоже есть отдельная полка. С худаками Рэки, которые тот постоянно «теряет». Ланга обнаружил это совершенно случайно, когда пришёл к Мие раньше заваленного домашними делами Рэки и искал в чужом шкафу что-то из своей одежды, дабы не ходить в уличном (Мия шипел, если они с Рэки в джинсах садились на его кровать). Сам Рэки ещё не догнал, куда уходят умирать его худи, но Ланга пообещал краснеющему Мие сохранить это в секрете, поэтому… не стал помогать лучшему другу в данном вопросе, пусть сам догадывается. Рэки и Мия тоже часто находят у себя какие-то вещи Ланги – чеки из Макдональдса, пачки жвачек с ментолом, обёртки от снеков или сами снеки, крышки от напитков из автомата (Ланге они нравятся, он их собирает, но сам не знает почему, честно говоря). Вот эта общая захламленность для него является неким подтверждением того, что их дружба – настоящая и крепкая. Ланга радуется каждый раз, когда испытывает это ощущение тепла и уюта где-то в груди, находя очередную мелочь, принадлежащую его друзьям, потому что… ну, у него есть друзья. Привыкнуть к этому осознанию до конца, порой, всё ещё не удаётся, ведь в Канаде у него друзей, как таковых, толком и не было. Знакомые, одноклассники – да, но ото всех них Ланга чувствовал неискренность. Канадский менталитет подразумевает под собой доброжелательность, позитив и излишнюю, на его вкус, вежливость. Мало кто говорит прямо то, что думает, и от чужих намёков вместе со всякими любезностями у Ланги болела голова. Он знал, что одноклассники и другие сверстники считали его «странным», даже если они никогда не говорили этого вслух. Он чувствовал. Но совершенно не любил догадываться о чём-то, не любил напрягать мозг и пытаться угадать настроение человека, его истинные мотивы. Мама всегда волновалась о том, что из-за более консервативного японского менталитета, Ланге здесь, на Окинаве, придётся ещё хуже, что он не заведёт друзей и вовсе не поладит ни с кем. Она этого, конечно, тоже напрямую не озвучивала, но и Ланга – не совсем дурак. Он знает свою маму и знает беспокойства, посещающие её тревожную голову. Тем не менее, именно здесь, на Окинаве, Ланга и обретает своих самых близких друзей. Он притормаживает около каменных ступеней вниз, дабы завязать часть волос чужой резинкой на затылке, потому что делать это в движении, особенно на скейте – не самая разумная и безопасная идея. Где-то в конце улицы светит одинокий фонарь, но в целом ночь больше освещает почти полная луна, и это как-то умиротворяет. — Увидел что-то интересное, Снежок? — доносится до него справа. Видимо, «залип» опять, как это называет Рэки. — Нет, — Ланга качает головой. — Волосы мешают. Адам подкатывает ближе и останавливается рядом, пока Ланга зажимает резинку в зубах и собирает волосы с висков. Кончиками пальцев мужчина подцепляет отросшие пряди, которые свободно стекают от затылка к середине шеи. По коже Ланги бегут мурашки, но он не отстраняется. Это приятно. Касания Адама всегда посылают сладкие тёплые импульсы по всему телу – что такие невесомые и нежные, что более грубые и резкие, оставляющие синяки на бледной коже во время их гонок без правил на Крэйзи Рок. — Они у тебя отросли, — низко и бархатно мурлычет Адам. — Пора постричься. — Ох, — брови мужчины слегка дёргаются. — Думаешь? Мне кажется, тебе идёт. На это Ланга лишь озадаченно моргает. Ему «идёт»? Он редко понимал это, сам никогда не видел, «идёт» ему что-то или нет, потому прислушивался к словам других. Рэки сказал, что пора стричься, назвал его «патлатым» в шутку – и Ланга решил, что, действительно, следует попросить маму помочь с этим. Сам-то Рэки всё подумывает над тем, чтобы «бахнуть андеркат», как он говорит. Может быть, Ланге тоже стоит попробовать короткую стрижку?.. — Идёт? — таки переспрашивает он немного заторможенно. Впрочем, Адам никогда не торопит его во время переваривания информации или «залипаний». — Мне нравится, — пальцы Адама задевают кожу на загривке, и Ланга невольно шумно выдыхает. — Ты не думал отращивать их, мой ангел? Не думал. Но теперь, зная, что Адаму это нравится… — Попробую, — Ланга ведёт плечом, принимая решение. — Мия тоже начал отращивать свои. — Вот как. Вдохновился Черри, полагаю? Они стали больше времени проводить вместе. Закончив с завязыванием части волос, Ланга подхватывает свой скейт, потому что Адам первый направляется к ступеням и присаживается на одну из них. Перекур, значит. — Типа того. Но Шэдоу сказал, что это после того, как Рэки пытался познакомиться с девушкой на корабле. Правда… — Ланга заминается, плюхаясь рядом, — я не совсем понимаю, как это связано. Адам, рыщущий в карманах своей тёмной зиппки, хмыкает. — Девушка была брюнеткой с длинными волосами? — Да. — Малыш Мия совершенно очевиден в своей щенячьей, а, точнее, котёночьей влюблённости в это рыжее недоразумение. Ланга на секунду хмурится, но затем вздыхает. Эта неприязнь между Адамом и Рэки взаимная, но он правда старается сглаживать углы. Всё же, ему нравится проводить время с ними обоими, и Ланга лелеет надежду, что однажды они смогут кататься втроём или вчетвером с Мией, без желания Рэки и Адама придушить друг друга. Впрочем… нет, пожалуй, кататься вдвоём с Адамом ему слишком уж нравится, и подобное времяпровождение он не желает менять на что-то другое. Это… их время. Их ночи. — Не называй так Рэки, пожалуйста. — Прости, мой милый Ланга, — Адам усмехается, выуживая сигарету из портсигара. — Не могу сдержаться, но ради тебя, прелесть, постараюсь. — Я тоже думаю, что Мие нравится Рэки. Это видно. — До чего же ужасный у котёнка вкус… — Адам. — Бог ему судья, — в итоге хмыкает мужчина и напряжённо прощупывает карманы. — Да где же… Ланга, поняв, что именно Адам ищет, достаёт из своего кармана джинсов зажигалку. Протягивает ему металлическую зиппо с гравировкой человеческого сердца в языках пламени. — Это? — Да, — тот выглядит удивлённым. — Спасибо, радость моя. Откуда она у тебя? — Ты давал мне свою ветровку, когда было холодно. Там нашёл… и забыл отдать. По правде говоря, Ланга просто заигрался этой зажигалкой, залипая на то, как приятно и правильно щёлканье огня чешет его мозг. В голове мелькает осознание – у него есть вещи и Адама. Не только Рэки и Мии. Есть ли у Адама какая-то его вещь? Вряд ли. Нужно будет это исправить. — Ах, вот оно что, — ухмылка на красивых губах мужчины внезапно мягкая. Ланге нравится смотреть на улыбку Адама, на его губы в целом, и представлять, как они будут ощущаться, если попробовать их собственными. — Спасибо. Можешь оставить себе, если она тебе нравится. Хочешь? — Хочу, — слишком быстро отвечает Ланга, думая совершенно не про зажигалку и немного упустив чужие слова. Тушуется. — Она… красивая. У моего отца была похожая, только с волком. — Он курил? — Адам, подкурив сигарету, затягивается и выпускает дым в ночное небо. Сегодня свежо, но безоблачно, потому звёзды видно особенно ярко. Живописно. На вопрос Адама Ланга кивает. — Иногда. — Мой старик тоже, — в чужом голосе слышится усмешка, — свою первую сигарету я стащил у него. Treasurer, помню, он всегда из Америки заказывал. Курит Адам тоже красиво. Губы обхватывают сигарету, чуть тянут, а затем выдыхают, и между ними виднеется мутный сизый дым. Ланга вновь ловит себя на желании попробовать – губы и, что ново, сигарету. — Он знал, что ты куришь? — Нет, конечно же. Мои дражайшие тётушки до сих пор не знают об этой моей пагубной привычке, хотя мне уже под тридцать, — смешок у Адама вырывается какой-то горько-ироничный. Ланга только недавно разобрался окончательно в том, что же такое ирония. — Но я курил прямо на его похоронах, когда тётушки уехали. В тот день лило как из ведра. Мы с Тадаши остались там немного дольше остальных, и этот глупый пёс весь промок до нитки, потому что держал единственный зонт надо мной. Помню, как был доволен, когда потушил сигарету о гроб этого ублюдка. Это тоже важная часть их ночных встреч – разговоры. Ланга знает, что может поговорить обо всём с Рэки или Мией, даже с Черри и Джо, Шэдоу, но… не все понимают его так, как понимает Адам. И по теме почивших отцов… несмотря на то, что Адам своего терпеть не мог, лишь он способен понять, почему Ланга хочет говорить об этом, лишь он говорит ему те вещи, которых Ланга никогда не услышит от Рэки. Рэки… позитивный человек. Рэки старается отвлечь его от этой темы, даже когда Ланге хочется и необходимо её проговорить. Рэки считает, что нужно двигаться дальше, забыть о прошлом и обо всех потерях, отпустить тот факт, что отца больше нет рядом, но… Ланга не может объяснить ему, почему это так не работает. Да и… он не уверен, что Рэки поймёт. В последнее время Ланга чаще думает о папе. Его депрессивное настроение и некую апатию уже заметила мама, хоть и, опять же, она не упоминает это вслух. — Ты говорил, что он не одобрял скейтборд. — Так и было, — Адам кивает, скользит по Ланге взглядом, а затем добавляет, и голос его становится мягче: — думаю, твой бы одобрил. На сердце становится одновременно тоскливее и теплее. — Мама тоже так говорила. Я рассказывал папе про скейт, когда мы летали в Канаду, чтобы его навестить. Даже показывал доску, — слабая полуулыбка сама образуется на губах. — Он всегда одобрял меня. Одобрил и когда я сказал о том, что мне нравятся мужчины. Я был влюблён в своего учителя географии. Реакцию Адама прочесть сложно, но она явно присутствует. Ланга отчего-то достаточно жадно ловит её, желает понять. Он плох в этом, плох в угадывании человеческих мыслей и эмоций, настроения и двойных смыслов, и в любой другой ситуации Ланге, наверное, было бы плевать. Но Адам… интересует его. Во всех смыслах. И интерес этот побуждает немного поднапрячь мозг. — Что насчёт твоей матери? Она в курсе? — Я каминг-аутнулся ей… не так давно. Она думала… — Ланга секундно заминается, — что у меня краш на Рэки. И вот на это уже реакция Адама ему более ясна – чужое лицо кривится так, будто Адам укусил бургер, а он оказался бутафорией из пенопласта. Для Ланги это самая понятная аналогия, из собственного жизненного опыта, в общем-то… — Надеюсь, — крайне сдержанно, но едва ли не скрипя зубами, говорит Адам, — она ошиблась. Иначе это будет ужасная трагедия, Ланга-кун. Конечно же ты не рассматриваешь это создание, над которым явно отдохнула природа, в качестве своего потенциального партнёра, верно? Скажи, что я прав, свет моих очей, не разбивай мне сердце… — Ты прав, — Ланга коротко усмехается, пока Адам делает очередную затяжку. — Мне, эм… мне никогда не нравились сверстники. Я пробовал встречаться с парнем на год старше, он тоже катался на сноуборде. Но… — неопределённо ведёт плечом, — не вышло. Его отец мне нравился больше, — на сказанное Адам внезапно давится дымом, что слегка забавляет. В своих словах Ланга не видит ничего странного, но, тем не менее, понимает, что именно они вызвали у Адама короткое покашливание от неожиданности. Может быть, эта информация была лишней? Японцы – народ достаточно закрытый и консервативный, но Адам всегда казался Ланге вне этих рамок. — Даже так, — скалится в усмешке тот – острые клыки завораживают. — Предпочитаешь мужчин постарше? Поопытнее? Есть в его тоне нечто вкрадчивое, урчащее. Адам очевидно флиртует с ним, как и обычно, но Ланга, в принципе, только «за». Адам ему… очень даже нравится, вообще-то. — Наверное. Рэки говорит, что это странно. На это Адам презрительно саркастично фыркает, стряхивая пепел с сигареты. — Много этот гаврик знает… Дальше Ланга не слушает, пропускает мимо ушей очередную порцию соления на Рэки, потому что вновь засматривается на то, как губы Адама касаются фильтра. Он курит красные Marlboro, и что-то опять приятно чешет Ланге мозг – эти сигареты подходят Адаму. Он без понятия, почему. Многие вещи, о которых он думает или которые чувствует, Ланга не может объяснить, это просто… то, как работает его голова. Мама всегда говорила, что все люди разные, и все по-разному особенные, и Ланге нравится думать о том, что он просто тоже по-своему особенный. Это слово ему приходится по вкусу больше, чем «странный». Длинными бледными пальцами Ланга перехватывает чужую сигарету, наклоняется ближе, касается её губами и затягивается. Даже не закашливается – на косяки, которые иногда пробовал у того самого бывшего парня, совершенно не похоже, хотя, казалось бы, принцип один и тот же. Горьковато и резко, пахнет Адамом. Ланге нравится. Он делает ещё одну затяжку, задирает подбородок и выдыхает дым вверх. — Нравится? — доносится до него ухмылка мужчины. Повернув голову, Ланга сталкивается с багровыми глазами Адама. Тот внимательно следит за ним, словно большой тигр, наблюдающий за тигрёнком, играющим с его хвостом. Ланга видел такое в зоопарке в Торонто. На вопрос он отвечает кивком. Затягивается снова и чувствует тепло чужого тела отчётливее – Адам придвигается вплотную. — Они на вкус как ты. — Не припомню, чтобы ты пробовал меня на вкус, Снежок, — голос Адама становится ниже, глаза восхищённо сияют. — Я не… — Ланга чуть заминается, ведя плечом и подбирая слова получше. — Я имел в виду… запах, — некоторые японские формулировки ему всё ещё даются сложно, мозг больше привык к структуре английского языка. Адам тихо посмеивается, и Ланга чувствует его ладонь на своей коленке – она едва ли не обжигает, даже сквозь ткань узких джинсов. Не так давно он сам сказал, что не нужно спрашивать каждый раз разрешения дотронуться, и Адам, по всей видимости, запомнил. Всё внимание Ланги концентрируется в том месте на коленке, где лежит чужая рука. Это ему нравится тоже. — А хочешь сравнить на вкус? — Адам едва ли не мурчит ему на ушко, забирает сигарету из податливых пальцев. И, опять же, Ланга достаточно прямолинеен. — Хочу. Он наклоняется к мужчине и касается его губ первый. Горьковатый привкус никотина между ними мешается, скользит по языкам, когда Адам подаётся ближе и углубляет поцелуй. Внутри Ланги будто бы извергается вулкан – тепло, растекающееся по телу, обращается в жар, и жар этот ярче всего ощущается в области скул и низа живота. Адам целуется умело и чувственно. У него явно больше опыта в подобных вещах, но Ланга достаточно быстро учится, не желая уступать, и вскоре их поцелуй становится более откровенным. Жадным. Хочется всего и сразу, в силу юношеского максимализма, потому Ланга поддаётся своим желаниям, а Адам, кажется, совершенно не намерен его останавливать. Сильные руки скользят по бокам, посылая мурашки по коже, когда Ланга оказывается на коленях мужчины. Сам не понимает, в какой момент это произошло, но целоваться так действительно удобнее и приятнее. Кровь бурлит. Ланга чувствует себя вскипающим бульоном… таким наваристым ароматным бульоном для рамена, прям как варит Джо… Он голоден. Впрочем, не только так, как обычно – с каждым движением языка, рта и рук Адама, внутри Ланги просыпается другой голод, который утолять следует явно не едой. Лёгкий ночной ветерок холодит влажные губы, когда Ланга отстраняется первый и ведёт по ним языком, собирая чужой вкус. Смотрит на Адама сверху вниз. Тот тоже облизывается. — Что-то не так, моя драгоценность? — урчит, поглаживая по талии. — Я хочу есть, — выдыхает Ланга, — и тебя, — он – честный мальчик. Ко всему прочему, судя по тому, с каким восторгом посмеивается и сверкает глазами Адам, ему это нравится. — С удовольствием займусь исполнением твоих желаний, милый Ланга… ведь для меня они – закон, — мужчина хрипловато усмехается, а затем тянет его к себе и прижимается горячими влажными губами к шее, чуть правее кадыка. Ланга на секунду забывает как дышать. Возможно, ему стоит пересмотреть порядок исполнения этих самых желаний… В любом случае, когда они поднимаются на ноги, Ланга обнаруживает в области паха знакомую тяжесть и лёгкую дрожь в коленях. Хорошо, что Адаму стоит всего лишь сделать телефонный звонок, и вскоре к ним подъезжает тонированный мерседес. — Следи за дорогой, Тадаши, — низкое властное распоряжение опаляет собственное ухо, когда они размещаются на заднем сидении. — На чём мы остановились? — уже куда игривее усмехается Адам, поворачивая Лангу к себе за подбородок. Вместо ответа тот вновь его целует – это оказывается слишком уж приятным занятием. Еда, пожалуй… подождёт.