Эти розы для тебя

      Случилось это впервые ещё в детстве, когда у Тимура внезапно больно закололо в груди. Тогда он, восхищаясь своим братом, прятал тетрадь со стихами под кровать. — Тима, ты что это там заныкал, тетрадку, что-ли? От меня? — вдруг, без стука при открытой двери, в комнату зашёл Ильяс, — Мы же договорились, никаких тайн друг от друга! — случайно увидев, как младший начиркал в спешке и спрятал что-то под матрас, при этом в панике оглядываясь, прямо как нищий японский рыбак, срезающий дольки мяса с пойманной рыбы, озираясь — не видит ли никто, потому-что за нож зарубит любой самурай, а костёр нельзя разводить, сказал старший и полез проверять. — Ильяс, не… Кх! — он был силой оттолкнут на другую кровать, стоящую с противоположной стороны комнаты, ибо хата была маленькая и парни делили одну комнату на двоих, — Я-я… Я объясню! Пожал… М-мх! — рука брата толкает его в грудь уже чуть мягче на то же место и принимает жест указательного пальца, требующего, чтобы Тим оставался там и сидел смирно.       Достав тетрадь, Ильяс прочитал с изумлением пару стихов и поднял глаза на брата. — Тим это просто… Ты чего? Ты чего, что с тобой, солнышко? Боже мой! — Ильяс бросил тетрадку куда придётся и поспешил к Тимуру, который забился в угол, схватившись за грудь и живот, из носа его обильно текла кровь, он старался не задохнуться, но от услышанного ему стало намного легче и будто бы появилось второе дыхание. — Ч-ч-что с тобой, малыш!? — голос Ильяса дрожал, он присел на колени и гладил брата по голове, пытаясь успокоить, — Что случилось, маленький? О, Господи! Сейчас… С-сейчас… — он вскочил как ошпаренный и заметался по комнате, — Надо… Н-над-до скорую, срочно! Погоди, солнышко, я… — Ильяс, всё хорошо! — Тим поднялся, вытирая рукой слёзы и кровь из носа. — Как это? Как же? — старший подбежал, присел, снова поглаживая мелкого по голове, — Т-тима, эт-то н-не нормально, — старший осматривал младшего, аккуратно обхватив его лицо ладонями, — Вдруг ты болеешь? Точно всё хорошо? Я сейчас пойду вызову н-на всякий, — он поднялся и направился к соседям, чтобы попросить телефон, поскольку у них самих пока что не было даже кнопочных. — Иля, да всё в порядке! — кинулся в след младший, — я хорошо себя чувствую!       Приехавшие медики разумеется не увидели никакой крови, странно посмотрели на мальчишек, шептались между собой, покрутили пальцем у виска, измерили давление и температуру, сказали, что всё в порядке. Посоветовали сдать анализы и пройти курс лечения на всякий случай, если что-то беспокоит. Уехали. — Почему они не видят? — Ильяс повернулся к брату, их обоих потряхивало от пережитого, — Почему они не видят кровь?! — Я-я-я. Н-не знаю. Может… Я не знаю, Ильяс! — Тим пытался прийти в себя, закрылся руками, покачивался, сидя на кровати и подобрав под себя ноги, а старший пытался опять его успокоить.       Родителям говорить они не спешили, раз даже медики не поверили и ничего не увидели, а медосмотр показал, что всё в норме. Постепенно всё это стало стираться из памяти, но не навсегда. Тетрадь со стихами Тимур отдавал брату сам, а тот, прочитав, рассказывал о недостатках или особенностях. Со временем это стало их общим хобби, а вскоре и смыслом жизни. Оба знали, что вдохновляются друг другом и стихи для песен тоже пишут аналогично, то есть «это про тебя, это для тебя, но нужно кое-что переделать, ибо не формат, не пропустят на радио и т.д.».

***

      Это случилось снова на их далеко не первом концерте. Ильяс взял на мгновение за руку одну молодую женщину, что тянулась к сцене из многочисленной толпы. Тим случайно увидел это и всё его тело будто свело судорогой. В груди и животе резко закололо. Не в силах себя контролировать от боли, он уронил микрофон, что отозвался неприятным, резким, оглушающим звуком, и упал прямо на сцене. — Как вы не видите?! У него же кровь! Вот! Вот же! Почему вы не видите?! — всё что успел расслышать Тимур, когда почувствовал, что его куда-то несли.       Очнувшись, он обнаружил себя в гримёрке в окружении брата, ди-джея, охранника, некоторых других обеспокоенных людей, бригады скорой, и узнал, что концерт отменили. Приезжали медики, которые, как и впервые, не увидели ни крови ни симптомов. Предложили поехать в больницу, но Тимур отказался. — Как ты? Как ты, малыш? — ласково спросил Ильяс, приглаживая волосы на голове парня. — Ты прямо любишь его не как брата, а… Как будто… — задумался Ди-джей, пытаясь подобрать слова для шутки, но поймав на себе строгий и презрительный взгляд, в извенении сложил руки за спину и отошёл в сторону, потупив глаза. — Я в порядке! Я в порядке! Всё хорошо! — хватаясь за руки старшего в молчаливой просьбе помочь встать, сказал Тимур, чем удивил всех.       Видимость крови и отношения с братом ещё долго обсуждались тогда, как и отмена концерта. Тим пробил в поисковике симптомы уже давно, как только у него появился смарт, а потом и айфон. Всё указывало на вымышленную болезнь — ханахаки. Ещё раньше он понял, что любит брата не как брата. Он понимал, что рано или поздно это добьёт его окончательно, но молчал, ибо не осмеливался в таком признаться.       Однажды Тимур услышал, что у Ильяса появилась девчонка, когда те говорили по сотовой связи. — А ты куда? — спросил Тим одевающиеся брата. — Я? Я… Скоро приду, малыш! — старший закончил завязывать кроссовки и поднялся, чтобы чмокнуть в лоб и приобнять своего малыша, — Тебе купить что-нибудь? — Да, нет, ничего не надо, всё есть, вроде, — дома действительно было всё.       У младшего давно сложилось впечатление, что старший любит его так же сильно, но это была лишь догадка.       Ильяс попрощался с мелким и ушёл. Тим решил проследить за ним. Он курил по дороге и часто кашлял, выплёвывая брызги крови и иногда лепестки, что уже стало для него привычкой. Он увидел как Ильяс обнимает и целует, пускай и в щёку, молодую девушку, флиртует с ней и всё прочее.       В груди закололо опять. Так сильно, как никогда раньше. Тимур просто не мог дышать, не мог сделать хотя бы один вдох. Хотя бы один глоток свежего, раннего, утреннего, прохладного воздуха. Всё что он мог — это бросить сигу и бежать с места подальше, выплёвывая кашлем сгустки крови вперемешку с лепестками алых роз, что так любит и он и его брат.       Редко встречающиеся поутру на пути люди не видели всего этого и помочь ничем не могли, лишь только странно озирались.       Тим остановился на мосту, схватившись за грудь обоими руками от колкой боли. Он упал на колени, не в силах больше сдерживать её, харкал кровью и лепестками. И в конце концов рухнул на землю, схватившись за голову и перекатился лицом к небу. — О, Господи! Боже! За что это? За что так! За… Кх-х-к… — лившаяся изо рта и носа кровь мешала говорить и препятствовала попытке помолиться, — Кха-экх! — Тим, уже теряя сознание, выплюнул ещё один сгусток вместе с лепестками. Он чувствовал что что-то ещё постороннее мешает в гортани, что-то колючее, сильно и больно царапаясь, сплетаясь в тугие узлы и перекрывая доступ кислороду напрочь. У парня начались судороги по всему телу и, сам не понимая что делает, он пытался устранить источник всех проблем, хватаясь руками за ползущие и тут же расцветающие изо рта стебли растений, стараясь вытянуть и вырвать их из себя, вытягивая наружу, тем самым ещё больше причиняя себе вред. Ещё немного и это конец. — Тима, что собой? Что с тобой, моё солнышко?! О, боже ты мой! Нет-нет-нет-нет! — приглушённо-знакомый голос, звук падающего рядом на колени человека и прикосновение к себе — вот что вернуло Тимура обратно на Землю, — Это опять, опять, да? Да что же… К-как же тебе помочь?!       Придя в себя, мелкий смог сделать вдох и даже задышать нормально, восстановить дыхание. А после почувствовал, что стебли роз будто рассыпаются, словно песок, и всё потому что на них капали слёзы. Слёзы его любимого, которого он любит больше себя и своей жизни, а так же всё что с ней связано. Он оставил и протянул брату одну розу, на которую не попала влага, но тот не стал брать, потому как не заметил и был сильно обеспокоен.       Ильяс плакал как никогда раньше и прижимал к себе обмякшее тельце, которое стало слабо подавать признаки жизни, цепляясь за рукава и воротник держащего. — Я… Б-бы… Всё… Отдал… — Иль! — Чтобы… — Ильяс! — Тима бросил розу. — Чтобы ты был здоров, — старший осёкся, когда младший его дёрнул на себя, — К-как ты? Как т-ты мой… — Я люблю тебя, придурок! — Тимуру не нужно было знать что-то, он это понял уже давно, почувствовал и решился. — Я тебя тоже! Я… — старший погладил его по голове, но был опять перебит. — Нет, не так! Ты не так понял! — Что? Что ты… — их разговор прервала женщина, с которой встречался Ильяс. — Ильяс, что случилось? — она присела рядом. — Уйди! Уйти, я сказал! — он отмахнулся рукой, сильнее прижимая к себе хрупкое, по сравнению с ним, тельце. — Но… — начала было девушка. — Прости, но ты никогда не была нужна мне! Мы встречались только потому что я пытался перебороть свою больную любовь к Тиме, — на последних словах Ильяс опять заплакал, с любовью прижимая к себе брата.       Увидев это, женщина хотела что-то сказать, но спохватилась и убежала в слезах. — Что ты хотел сказать? — Ильяс аккуратно взял лицо брата в ладони, — Я не так понял? Что ты имеешь ввиду? — уже совсем тихо. — Я л-люблю тебя н-не как брата… А… А как… Например… Как ж-женщина любит мужчину, н-наверное, — Тимуру опять поплохело, но не из-за болезни и он решился, приподнялся, собрался с духом и выпалил, захлёбываясь уже слезами и хватаясь за одежду брата, — Я влюблён в тебя, Ильяс, ещё давно… Я… Ты… Эт-ти стихи, это… Они были для тебя. Я писал их, потому-что восхищался тобой, т-ты был... Т-ты есть смысл жизни для меня, я… Я тебя люблю! Я так тебя люблю! — он пытался скрыть слёзы, закрыв лицо руками, — Прости меня! Прости за это! Я… — Прости за что? — старший повернул его голову к себе и их взгляды встретились, — За то что любишь? — Эт-то не н-нормально, Ильяс, это неправильно! — Чш-ш. — Это больная любовь! — Тише. — Так нельзя, ты понимаешь, это неправильно! — Кто сказал? — они сидели на коленях напротив друг друга, — Любить нельзя? Что за бред? — голос старшего нервно подрагивал, но он старался смотреть брату в глаза. — Н-но... Но ведь... Э... — Чш-шшш, малыш, тихо-тихо, солнышко, — Ильяс поглаживал своего брата, успокаивая, — послушай, если ты хочешь встречаться, то я не против, — сказал он и нежно уткнулся в маленького лбом, так, что с определённого ракурса можно было наблюдать восходящее солнце между их лицами. — Н-но... Мы же... — Просто не думай об этом. — А как, как же дальше? — Я всё устрою, не переживай, — сказал старший и чмокнул его в макушку. — Я не заставляю тебя, — шёпотом проговорил младший. — И не надо, — послышалось в ответ. — Почему? — всё так же тихо и многозначительно произнёс младший, глядя ему в глаза. — Потому-что люблю тебя, дурашка, — С этими словами Ильяс смачно поцеловал брата в губы, покусывая то верхнюю, то нижнюю, играя языком с обоими, облизывая их, иногда встречаясь с другим языком, выдыхая, и наслаждаясь каждой секундой. Вся болезнь вмиг испарилась навсегда и Тим задышал так, будто никогда не курил.