Швы

— Тссссс, — глухо шипит на меня Марк, когда Саня резко встает с кортанов и, с лицом полным скорби, отвечает на телефонный звонок. По совести сказать, встает он не совсем и с кортанов, а скорее даже с колен, но это звучит сейчас еще хуже. Марк жестом намекает, все еще ни слова не произнося, что мне нужно подвинуться и пропустить Санька, а я все не могу смекнуть, почему? Сегодня мы, почему-то, не в баре каком-нибудь вонючем, как эти балбесы любят, а в чайной. В такой, с намеком на аутентичность: с низкими столами, где сидеть приходиться жопой на полу, с трехлапой жабой-воришкой на деревянном подносе и стойким запахом бани. — Ты че мне тсыкаешь?! — рычу на Марка в ответ. Ну потому что, а что он, в самом деле? Меня и так бесит быть в их компании третьим, как будто, это не мы с Марком встречаемся, а эти двое. Все еще бешусь, что с Саней они познакомились раньше. Все еще бешусь, что Марк весь такой обходительный с Саньком становится. И не то, чтобы с мной нет. Не то, чтобы с ним больше. Нет, конечно. Но меня душит это, бесит это. Бесит, что Саня, в принципе, в нашем трио присутствует. — Тссссс! — шипит на меня Марк еще сильнее, и подхватив под локоть, помогает подняться и отводит от стола, наконец, давая Сане пройти. — Что случилось-то? — когда Саша скрывается за дверью, пробую подать голос еще раз. На этот раз Марк не шипит на меня по-змеиному. — Сане мама звонит. — И что? — раздражаюсь я еще сильнее от таких объяснений, которые ничего не объясняют. — И то, что с ней можно разговаривать только в полной тишине, а то она обижается. Я не понимаю, что имеет ввиду Марк, потому что это даже по моим меркам странно. — В полной тишине и стоя, — взгляд Марка цепляется за Сашу, который кругами ходит за окнами чайной. Он сейчас, как любой человек, разговаривающий по телефону, инстинктивно пытается найти своего собеседника и хаотично мельтешит у нас перед глазами. — А стоя-то зачем? — допытываюсь до Марка. Не то, чтобы мне было сильно интересно, но случай занятный. — Потому что сидя и лежа — не уважительно, — хмыкает Марк. — Так откуда она узнает? — Говорит, чувствует. Я в процессе этого разговора чувствую только нарастающую мигрень и некоторое охуевание разнообразных от методов и способов воспитания. — А у кого-нибудь уже нормальные родители будут? — У меня мать нормальная вообще-то, — хмурит брови Марк, ведь мать у него и правда нормальная. Саня возращается с грустным ебалом, и Марк не решается спросить, как там общение с предками прошло, но Саша вываливает все сам, и еще полчаса, до того, как, наконец-то, вызвать тачку домой, я наблюдаю психологическую помощь от Марка. Снова бешусь, но вида стараюсь не подавать. Ни в чайной, ни в такси до дома. В машине крепко руку Марка сжимаю, думая, что мне вообще радоваться надо сложившимся обстоятельствам, а не о Сане думать. Радоваться надо, что Марк у меня тут. Со мной. Бросил свою жизнь прошлую, со своей рутиной бытовой понятной, со своими привычками. Своим комфортом ради меня пожертвовал. Дома хорошо, дома Арнольд развалился на кровати поперек. И хочется прям в одежде упасть тут рядом, но это ожидаемо закончится причитаниями Марка, поэтому я переодеваюсь, иду в душ и только потом падаю к коту на кровать, с четким ощущением, что сейчас вырублюсь. Мысли путаются, замирают и спустя время из дремы меня вытягивает бормотание Марка, когда тот рядом ложится. — Чувствуешь запах? — прижимается ко мне со спины, обхватывает руками, устраивая ладони на животе, — кто-то из соседей благовония жжет как будто. — Вполне в духе Нины, — с трудом пожимаю я плечами, тело плохо слушается, затекло все, — но, вообще, нет, не чувствую. — Блин, ну сильно же пахнет! — тихо возмущается мне в шею, вызывая теплым дыханием табун мурашек. Опять началось. Неделю или две назад Марк начал закидывать идею переезда. Что ему тесно, что он не привык, что это моя квартира, а ему нужно общее жилье, где он не будет чувствовать себя гостем. И его можно понять. И я в целом-то не против, но руки не доходят. Один переезд — он же хуже потопа, так люди говорят. Психологиня, выбранная мной для наведения порядка в голове несколько лет назад, говорила, что переезд, по эмоциональному потрясению равен потери близкого человека. Поэтому переезжать я не тороплюсь. Но мысль, что Марк-то уже переехал, и может ему сейчас именно так, каждый раз молоточком стучит у меня в голове. — Марк, я же сказал, что посмотрим объявления, — ворчу я, не имея сегодня сил на препирания, — спи уже. Он вертится рядом, бормочет что-то. Но затихает. А я еще долго уснуть не могу. Ночью те мысли, которые днем где-то на периферии сознания, становятся более ощутимыми. Вот и сейчас они здесь, со мной. Днем я думаю, что Марк здесь испытывает разве что мелкие неудобства. Сейчас — что он может вообще из последних сил держится. Что он чувствует вообще ко мне? Мы так ни раз об этом и не говорили даже. Ни тогда, ведь это было вообще не в кассу, ни сейчас. Почему молчит Марк — я не знаю. Марк, который старается все контролировать. Почему молчу я — я тоже не могу скзать. Каждый раз думаю, что завтра обязательно к слову придется. Но мы так давно молчим об этом, что не приходится. Засыпаю с такими мыслями не веселыми. Обычными. А просыпаюсь от истошных криков Арнольда, и потом, на фоне кошачьего ора различаю еще и панический шепот Марка. В комнате темно — хоть глаз выколи. Кот мечется по кровати, когда Марк меня за плечо трясет. — Ты чувствуешь, горелым пахнет, нет? И я чувствую. — Сиди тут, — оттесняю его рукой вглубь кровати и встаю сам, натягивая на ходу треники. Квартира маленькая и если бы что-то горело у нас — мы бы уже были в курсе. На кухне все выглядит без изменений, но запах усиливается. С опасением смотрю на дверь в совмещенную ванную, и глубоко вдохнув, открываю ее. Из ванной валит черный дым клубами и ничего хорошего это зрелище не предвещает. Рывком закрываю дверь обратно, пытаясь понять, что теперь делать с этим знанием. На удивление, я совершенно спокоен. Когда нашлась причина запаха, паника, вместо того, чтобы усилиться — отступила. Говорят, все та же психологиня, это признак тревожников. Когда пиздец наступает — ты наконец-то чувствуешь себя спокойно и готов с этой ситуацией разбираться. Марк, который подходит ко мне со спины тоже вполне спокоен: — Ну пиздец, — говорит он тихо. — Одевайся, и бегом на улицу, — командую я, натягивая футболку и пытаясь вспомнить, куда закинул кошачий автозак. Времени на поиск переноски нет, поэтому заматываю сопротивляющегося Арнольда в попавшуюся под руку кожанку. Марк успевает за это время надеть футболку, какие-то шорты и даже кроссовки на босу ногу. — На, — впихиваю ему в руки орущего кота в куртке и паспорта из тумбочки, — на улицу, по лестнице. — А ты? — Я к Нине, — быстро соображаю я, — это или у нее горит, или сверху. — Я помогу, — заявляет Марк, прижимая к себе кота, который уже понял, что не может вырваться из воздушной тюрьмы. — Пиздуй вниз, Марк! — спокоен я, оказывается, только за себя. К Нине стучусь добрых три минуты, хотя счет идет на секунды, и когда уже думаю, что она там задохнулась, дверь наконец-то открывается. — Слава богу, вы в порядке! Нина морщится от яркого света в подъезде, завязывает халат сильнее и убирает выбивающиеся бигуди под синтетическую косынку в цветочек. — А что за паника-то? Ян, ты время видел? — Горим! У вас огня, дыма нет? — просачиваюсь мимо Нины в квартиру. — Ты принял что-то что ли? — хозяйка идет за мной следом, и когда я открываю дверь в ванную мы вместе наблюдаем черный дым, но значительно меньше, чем я видел у себя пятью минутами ранее. — Значит сверху горим, пожарку вызывайте! — Да не суетись так, — Нина, как человек старой закалки, моей накатившей паники не разделяет, но за телефоном все же идет, когда я поворачиваю по лестнице вверх. Там дверь мне тоже не открывают, все-таки три часа ночи, их можно понять. Через несколько минут, все же, на пороге оказывается заспанный мужик в трусах, который явно не рад меня видеть: — Ты, блядь, кто? — Вы горите! — заявляю я мужику в надежде, что он примет меня всерьез. — Это че за развод новый? — не принимает, очевидно. — Да я под вами живу! У меня дым черный, вы горите! — повторяю я мужику еще раз. Он даже соглашается проверить, скорее всего, чтобы быстрее сдать меня ментам, и мы вместе доходим до двери в ванну. Когда хозяин ее открывает, то вместо дыма, на который я рассчитывал, мы видим там столб огня. Зрелище эпичное, и больше я такое в своей жизни видеть не хотел бы. Как и мой сосед, судя по неподдельной реакции: — Блядь — ебать! — вполне резонно комментирует он изменения в своей ванной, — мы горим, блядь! Женя, деньги собирай, нахуй, мы горим! Смысла оставаться в доме больше нет я и выбегаю из квартиры первым, нажимая по пути на все кнопки звонков в подъезде. Кричу так, громко и во всеуслышание, чтобы даже глухие были в курсе, что мы горим. Но на два этажа ниже встречаю абсолютно спокойную Нину с незаженной сигаретой. Это выглядело бы комично, если б не ситуация. Это как все эти позерские фотки с сигой рядом с табличкой «не курить», только круче. — Я уже вызвала МЧС, вниз идем, — она подхватывает меня под локоть свободной рукой и выводит на улицу. Во дворе уже стоит приличное количество жильцов нашего подъезда и соседних. Я удивлённо поднимаю бровь, и Нина говорит, что написала в чат дома в вайбере. — У нас чат дома есть? — я все еще могу удивляться. Оглядываюсь и нахожу Марка с котом, расположившихся на детских качелях. Арнольд от всего пережитого даже притих. — Ты как? — Марк поднимается, сильнее прижимая кота, когда я ближе подхожу. Стоит такой взволнованный и дурацкий в этих шортах домашних, и с котом в коже. — Ну норм. Надо было тебя сразу послушать. Марк пожимает плечами. Типа, надо было, ну что ж теперь. Слышу шаги за спиной и не оборачиваясь знаю, что это Нина. — Закурить не будет? — спрашивает у нее Марк, когда она затягивается с рядом с нами. Забираю кота, чтобы освободить Марку руки, и Нина протягивает ему сиги. У нее блядское цветное собрание в металическом портсигаре. — Модно, — Марк, ожидаемо, вытягивает розовую. — А то, молодой человек. — Ты че босиком-то? — кивает Марк на мои ноги, травясь сигаретным дымом. Смотрю вниз, и, действительно. Не заметил. Пожарные с сиренами и мигалками, как в кино, приезжают буквально через десять минут, и еще через час нам разрешают вернуться домой. Нина все это время трется рядом с парнями в форме, и я не понимаю, то ли она там клеит кого-то, то ли ей правда интересно, что произошло. — Что там было? — подхожу я к ней, когда машины уезжают. Мне вот правда интересно. — У Иваныча, с сорок пятой, оголенный провод на бачке лежал. Ну он на него бумагу, наверно, поставил и от искры все вспыхнуло, ну, так говорят, — пересказывает она, — зато к нам и газовики наконец-то приехали, которых я уже год вызываю. — Ну, не бесполезный, значит, человек этот Иваныч, — тихо хмыкает Марк рядом. Нина, храни ее господь, не говорит ничего про то, что у меня в квартире живет какой-то мужик, когда мы все вместе поднимаемся домой и прощаемся на ее лестничной клетке. — В душ пошли, нужно тебе ноги отмыть хотя б, — зевает Марк, в коридоре, выпуская кота и прикрывая рот ладонью. Слушаюсь и молча сажусь на бортик ванной, перекидывая ноги внутрь. Марк включает воду, долго настраивает ее и намочив мочалку теплой водой, медленно ведет ею по ступням, осторожно смывая засохшую грязь. Не трет, почти гладит, чтобы не раздражать кожу. Никто и никогда обо мне так не заботился, как Марк. Кто-то, может быть, все та же психологиня, скажет, что это ерунда, но я вниманием был не избалован по жизни, поэтому сейчас, сидя на бортике ванной рядом с Марком чувствую себя как дома. Из-за него рядом. Дом везде теперь можно построить. Это идеальный шторм. Для меня это искусство самой высокой пробы. — Подумать только, отхватил себе самого лучшего мужика. Каковы, блядь, были шансы, — улыбаюсь я, когда Марк кидает в меня полотенцем. А в голове бьется: «я люблю тебя, я люблю тебя». Но я молчу. — А ты еще сомневался? — фыркает он и запускает пальцы в мои отросшие волосы, — что, пересрал сегодня? — Да. За вас с котом, — честно отвечаю я, с Марка глаз не сводя. Он наклоняется и целует легонько в висок, успокаивая. Вытираю ноги насухо, и в два шага нагоняю его, когда уже в комнату сворачивает. Обхватываю, прижимая к себе, и, закрыв глаза, утыкаюсь носом макушку. Волосы холодные, слегка мокрые. Он и сам холодный — нервная ночь даром не прошла ни для кого из нас. Как только в постели оказывается — жмется, притирается к боку, и успокаиваясь, постепенно, после этой трэшовой ночи. Тепло Марка рядом сейчас и меня успокаивает, так, что отрубаюсь не выпуская его из рук и под кошачьи вибрации Арнольда с края кровати. Просыпаемся к обеду ближе, без вчерашней заебанности. Марк рядом спросонья задумчивый и тихий-тихий, в лучах солнца жмурится. — Чего? — во взгляде постепенно появляется осмысленность, сейчас очень хочется к его беззащитной шее губами приложиться. — Ничего, — потягиваюсь рядом, — завтракаем и смотрим объявления с квартирами? — К чему спешка? — хмыкает Марк, — лучше сюда иди. И я иду. Закидываю ногу на его бедро, для лучшей фиксации и притираюсь ближе. Все вчерашнее улеглось, и тихие утренние минуты — как подтверждение того, что ничего страшного в итоге не случилось. Марк, наверное, о том же думает: лежит рядом спокойно, изредка поглаживая длинными пальцами вдоль позвоночника. Жмусь к Марку сильнее, жмусь и целую. Получается жадно. Целовать получается сходу глубоко, захлебываясь вдохами и чувствуя, как тут же тяжелеет внизу живота. Марк пальцами по позвоночнику проводит, жмется ближе, вылизывает рот и подставляется под руки. Пальцы неторопливо и уверенно поглаживают, с каждым разом чуть ниже опускаясь, со спины на живот. Обеими руками по бедрам проходится, гладит. Голову вверх задираю, чтоб в глаза ему посмотреть, но залипаю на губах. Губы очень яркие: кусал. Марк ведет бедрами, прижимаясь пахом, и окончательно дуреет, когда начинаю размеренно двигаться в ответ. Трется животом о стоящий член. Не выдерживает первым, роется одной рукой в изголовье кровати, нащупывает смазку. Пытаюсь перехватить, но только рукой легонько по моей ладони ударяет. Это значит: «я сам». Растягивает себя спешно, благо трахались не так давно последний раз, думаю я, а потом не думаю уже ни о чем, потому что Марк с громким стоном насаживается на член, запрокинув голову. — Только не спеши, хорошо? Медленно, Марк. Кивает даже. Смотрит в глаза и опускается полностью. Двигаться начинает с громким стоном. Контроль теряет полностью. Отстраняется с еще одним порнушным всхлипом и просит сбиваясь и буквы путая: — Подрочи мне. Взгляд безумный, обдолбанный абсолютно. У меня, наверное, такой же. Тянусь к нему, намереваясь тут же эту просьбу выполнить. Обхватываю член, еще один вздох с его губ снимая. Двигается еще, пытаясь в один ритм попасть, но не выходит, движения рваные, хаотичные, но сейчас такие правильные. Тону в них и в жаре тела Марка, когда он кончает, вслед за собой меня утягивая. Скатывается сразу на бок, под руку устраиваясь, так, чтобы гладил. — Прикинь, мы б вчера сгорели? — спустя несколько минут подает голос Марк. Самому вчера эта мысль в голову приходила. Но что я знаю точно, так это то, что этого не было. Этого не случилось, и стоит думать о том, что все обошлось, о том, что теперь я должен делать, а не о том, что могло бы произойти. — Ты поэтому трахался, как в последний раз? — хмыкаю я. — Нет, идиот, это потому что я люблю тебя.