Романтика бессонных ночей

      В окружении благого мрака, от которого не веет пронизывающим холодом и тягучей тоской, пролетает время, теряя значение, вес и неумолимость. Сквозь голые ветви дерева светит луна, далёкие звёзды похожи на белые брызги краски. Кадзуха, кутаясь в чёрный, усыпанный белым горошком и незаметно позаимствованный ещё вечером у Томо плед, как заворожённый глядит на небо, погружаясь в тёплое море мыслей самых разных. Прохладный ветер, пользуясь моментом, врывается в комнату и в своей излюбленной озорной манере стремится забраться за шиворот. Если б он был менее дружелюбным, сумел бы залезть под кожу, и тогда пришлось бы либо со скорбным вздохом отправляться в кровать, прерывая поток самых разных, но преимущественно фиолетовых, цветов, либо упрямиться до последнего и в итоге стекать с подоконника на пол, чтобы предпринять попытку снова увязнуть в пучине грёз.              В эту благодать внезапно, беспардонно, совершенно тихо и безмолвно врываются чужие тёплые руки. Ложится не плечо ладонь одной, а пальцы второй ловят резинку и осторожно, дабы боли не причинить, стягивают. Локоны, обретя свободу, рассыпались по спине, не достигая лопаток, пока глаза их обладателя от неожиданности широко распахнулись и повстречались с теми, чей цвет является неотъемлемой частью порой неумелых стихов и мечт, которые всякий раз подхватывают и уносят далеко-далеко, не давая ни минуточки на раздумья.              — Тоже уснуть не можешь, счастье? — спрашивает Томо, нежно улыбаясь и из мягких белых волос небрежную косу заплетая.              У Томо светящиеся радостью улыбки всегда заразительные, и Кадзуха никогда не противился их искушению, позволяя уголкам губ приподниматься, а чему-то внутри в то же самое чудное мгновение таять, растекаться по венам и согревать.              — Не могу. Мысли заполнили и прогнали сонливость, а деть их некуда: ручка в руку не ложится совсем, — глаза вновь закрываются, скорее сами собой, чем по прихоти Кадзухи.              Он наклоняет голову немного и только тогда Томо оставляет его волосы в покое, предварительно вновь даруя им возможность стечь беспрепятственно на спину. На макушке остаётся поцелуй, а затем на то же место ложится ладонь, словно силясь удержать оставшееся тепло на несколько мгновений. Улыбка Кадзухи явной становится, когда он, напоминая спящего в другой комнате белого кота, льнёт и без слов просит не останавливаться. У Томо в груди рассыпался сноп искр и тотчас же сердце наполнилось почти непреодолимым желанием обнять крепко-крепко и не отпускать никогда.              — Может мне расскажешь? Я постараюсь запомнить хотя бы примерно.              — Не-ет... — негромко протестует Кадзуха. — Там слишком много того, о чём тебе пока ещё знать не надо.              — Действительно? — Томо заинтересованно вскинул бровь, а затем с наигранной досадой вздохнул. — Ну вот, теперь я точно не усну сегодня...              С уст Кадзухи слетает шелестящий смех.              — По крайней мере, у нас есть возможность вдоволь насладиться компанией друг друга.              Ночь продолжается...