Talk to me.

That's alright,

Let it out,

Talk to me.

— Хочешь кофе? — Я уже три чашки выпил сегодня, сердце ж откажет. Обычно окна этой комнаты завешены шторами, не пропускающими ни лучик солнечного света — как никак, Хëнджун любил поспать подольше и не был рад случайным лучам солнца, блуждающим по его лицу ранним утром. А вот луна другое дело. Её свет холодный, мягко укрывающий собой всë вокруг, распугивающий тьму ночи по углам. Луну Хëнджун любил. Сынмин к луне был безразличен. Молчаливая, безответная. Одинокая. И поэтому он непрерывно щëлкал зажигалкой, держа ту своими аккуратными пальцами, периодически окрашивая холодный лунный свет тёплым огоньком. Глаза Сынмина были прикованы к чужим, но таким родным, рукам, держащим гитару. Акустическая, так непривычно выглядящая вкупе с Хëнджуном, который только на электронке и играл. Струны на ней мягче, да и натянуты они явно не очень качественно. Но и этого достаточно для того, чтобы медленно перебирать их, ощущая ответную вибрацию, вслушиваясь в тихие мелодии, уходящие в никуда. Даже гитара не могла прорезать эту всепоглощающую ночную тишину насквозь, так давившую на них. Сынмин мог лишь сидеть на краю расправленной кровати, наблюдая за пальцами Хëнджуна. Редко можно было увидеть их без кучи колец, которые снимались только перед сном. Медленно взгляд перетекал выше. Растянутая футболка, висевшая на худом теле, без всякого труда открывала аккуратные ключицы, адамово яблоко на шее, аккуратный подбородок… Глаза. У Хëнджуна в глазах звëзды горели. Тусклым светом, нежным. Лунным. В таких глазах невольно хотелось утонуть без остатка. А Сынмин зажигалка. Тот самый огонëк, моментально согревающий лунный свет глаз Хëнджуна. Обернуть луну солнцем сложно, но у них это как-то получалось. — Я сегодня пластинки забрал. Вроде без дефектов, не проверял, — голос Хëнджуна не резал тишину, а аккуратно вмешивался в неё, становился еë неотъемлемой частью. Полушëпот нравился Сынмину не меньше, чем громкие фразы, звучащие днëм. — Круто. Говорить не хотелось. Ночь — не очень подходящее время для этого. Ночь создана для всего того, что нельзя выразить словами. Для щелчков зажигалок, для мелодий плохо натянутых струн. Для того, чтобы греть друг друга одним лишь присутствием. Сынмин и сам не заметил, как отложил зажигалку на стол, стоявший рядом с кроватью. На нëм царил бардак, состоявший из бесчисленного множества разных бумажек, нескольких грязных кофейных кружек и разных чёрных ручек, половина из которых уже писать не могла. Так называемый творческий беспорядок, приписываемый таким людям, как Хëнджун. Его комната — произведение искусства в своëм уюте, смешанном с полумраком. В неë хотелось возвращаться, правда не только ради атмосферы, но и ради еë хозяина. Хëнджун перебирал струны, сидя за столом. Чуть откинувшись на спинку кресла и повернувшись к кровати, он не глядя играл, будто находясь в своëм собственном мире, размером с эту самую комнату. Завораживающее зрелище для Сынмина. Настолько, что он даже не заметил, как тишина полностью овладела пространством, пока еë не прервал глухой стук. Аккуратно повесив гитару на гвоздь в стене, Хëнджун приземлился рядом с Сынмином, от чего матрас совсем не к месту заскрипел, будто возмущённый внезапным нарушением обстановки. А Хëнджун всë ближе двигался к Сынмину с неловкой полуулыбкой, пока тот пытался очнуться от тишины. — Сегодня холода обещали. Осень вовремя пришла, — будто ненавязчиво, проговорил Хëнджун, сталкиваясь плечами с Сынмином. — Опять надо теплые одеяла доставать. Будто очнувшись, Сынмин будто рефлекторно положил руку на чужие плечи, притягивая Хëнджуна к себе. Всë же, вместе будет теплее. — Скоро и зима начнëтся, пора уже, — чуть хрипя, ответил Сынмин, прокашливаясь. — Замëрзнешь же с одним пледом. — Вместе сложно замерзнуть. Сынмина будто что-то ударило по голове, моментально прогоняя желание спать. Рано или поздно, но такие вот внезапные выпады Хëнджуна доведут его до чего-то похлеще простого шока. — У тебя руки замëрзли, — пальцы Хëнджуна аккуратно переплелись с пальцами Сынмина, действительно остывшими. — Прям ледяные. — Они у меня всегда такие. — Знаю. У меня тоже. У любящего человека руки всегда холоднее, чем сердце. И даже так они умудряются греться друг об друга, сохранять тепло и спокойствие. Зима обещает быть холодной, но им всë нипочëм — вместе проходить через трудности легче вместе, держась за руки, когда вокруг, кроме вас двоих, никого. — Тебе определëнно надо поменять струны на гитаре. Её не слышно почти, — внезапно усмехнулся Сынмин, глядя в потолок. На душе будто что-то оттаяло, в конец возвращая в здравый рассудок. — Она так и должна звучать, это ж не электро, — хихикает в ответ Хëнджун, чувствуя, как в груди течëт тепло. Любовь ощущается приятно. А свет ведь начал теплеть, в то время как звëзды на небе безмолвно тонули в постепенно светлеющем небе. За ночью всегда шёл рассвет, вдыхающий жизнь в замолчавшие города. Свет в глазах Хëнджуна вовсе не похож на лунный, нет. Он больше похож на первые солнечные лучи, которые будили по утрам сквозь наглухо закрытые окна. Хëнджун видел их не так часто, как Сынмин, который оживал с рассветом. — Мы, кажется, снова сегодня не поспали, — зевок Хëнджуна был будто заразным. Сынмину никогда не хотелось спать ранним утром, но этот момент явно был исключением из всех правил. — К обеду голова трещать начнëт. — Выходной же, можем хоть до ночи спать, — устало улыбнулся Сынмин, отпуская руку Хëнджуна только для того, чтобы перехватить его за плечи, прижимая к себе. Хëнджун шумно выдохнул, прикрывая глаза. Улыбка затеплилась на лице, как чувства в груди. А у Сынмина этих чувств навалом. — Давай спать. Это утро явно не исключение из правил.