Значок за семейные ценности

      Голова начала кружиться от неприятного запаха зелья, и Мирон напрягся. Он сверился с рецептом в учебнике, но ошибок у себя не нашёл. Однако зелье продолжало гадко булькать и ощутимо вонять. Ни о каком запахе «Кислое яблоко» речи не шло. Сбоку кто-то усмехнулся. Мирон уже знал этот мерзкий смех со столов слизеринцев. Слава подмигнул и послал ему миленькую улыбку. Тем временем зелье зашипело, забульколо, и он поспешил убавить огонь. Но было поздно. Зелёная, отвратительно пахнущая жидкость, грозно вспенилась и взорвалась со звонким хлопком, окатив Мирона с ног до головы. Все уставились на него, Ваня рядом вымученно вздохнул, среди слизеринцев кто-то загоготал. Конечно же, это был Карелин. Смех Славы быстро подхватили его дружки. Мирон вытер рукавом мантии лицо и, прежде чем Снейп успел вмешаться (что делать он, кстати, не спешил), с помощью палочки швырнул в зелье Карелина настойку прыгающей поганки. В котле зашипело, забурлило и с почти готовым зельем случилось то же самое, что и с зельем Мирона. Смотреть на измазанного в липкой жиже Карелина было приятно: теперь этот гад не выглядел так уж самодовольно. — Вон из класса, — змеёй прошипел Снейп, — Каждому факультету минус пятьдесят баллов. Фёдоров, Карелин, вас обоих ожидает отработка. Зайдёте ко мне после урока. Захотелось показать ему язык, но Мирон сдержался, запрещая себе пререкаться с учителем. Всё равно ничего не добьётся, кроме очередной потери баллов. А вот Слава, кажется, оказался достаточно глуп и попытался возразить, за что Слизерин лишился ещё двадцати баллов. «Есть всё же какая-то справедливость», — подумал Мирон и, гордо вскинув голову, вышел из кабинета. Карелин тоже появился спустя пару секунд. Первое время они молча приводили себя в порядок — спасибо тому, кто придумал очищающее заклинание. Потом, когда с этим было покончено, Мирон всё же не выдержал: — Нахуй ты это сделал? — Чтоб один маленький носатый еврейчик поинтересовался. Это был ожидаемый от него ответ, однако Мирон до сих пор не мог понять почему их общение было пропитано такой лютой ненавистью. И правда что ли только из-за нации его презирали? Хотя, что взять с этих чистокровных? Им ненависть к тем, кто хоть как-то отличается, с самого детства навязывают. — Карелин, ты меня заебал. — Ебал я тебя только в твоих влажных мечтах, Мирошка, — Слава подошёл ближе и почему-то задержался взглядом на его губах. Мирон сжал кулаки, не ожидая ничего хорошего, а когда обидчик сделал к нему ещё один шаг, он первый замахнулся и со всей накопившейся яростью врезал в кривящиеся в саркастичной улыбке губы. Это было совсем по-магловски, как он научился ещё в не магическом Лондоне, который жил по собственным уличным законам, суровым к любому проявлению слабости. В груди кипела обида и злость, прямо как его испорченное зелье пару минут назад. Карелин доставал его систематически и не мог отъебаться уже который год. Мирон пытался игнорировать, пытался не замечать, но тот будто бы становился от этого только злее, бил больнее, старался задеть, плюя на мораль и все этические границы, в рамках которых существовало их общество. Слава от удара согнулся, ухнул, и, кажется, удивился. Но оно было понятно — Мирон редко позволял себе бить первым и прикладывать настоящую силу. — Бьёшь совсем как девочка, — бросил он сквозь сжатые зубы, а потом тоже ударил. Они сцепились со злостью дворовых собак, дерущихся за последнюю кость, покатились по полу, собирая мантиями всю пыль. Слава был сильнее, выше его на целую голову, шире в плечах и насколько бы Мирон не был изворотливым, в этот раз преимущество оказалось не на его стороне. У Карелина была разбита губа и кровь с неё капнула Мирону на впадинку между носом и верхней губой. Слава вдруг остановился, пытаясь теперь не ударить, а прижать его к холодным плитам пола, что оказалось не сложно с его-то комплекцией. Мирон дёрнулся, ударил Славу ногой в бок, а потом тоже замер. Зрачки у Карелина затопили, практически, всю радужку, он нахмурил брови, пялясь на губы, окрашенные его кровью. У Мирона резко перехватило дыхание. Он инстинктивно приоткрыл рот, втягивая в лёгкие горячий воздух, пульсирующий от напряжения между ними. А потом Слава дёрнулся, прижимаясь к его губам своими. Скользнул языком между них, как-то совсем нежно очертил зубы. Быстро отпрянул сам, что можно было подумать, что ничего не случилось, но у Мирона весь рот был измазан его кровью, он смотрел своими огромными глазами, недоумённо подняв брови. Звонок с урока заставил их отмереть. Они отпрыгнули друг от друга, не сговариваясь вставая по разные стороны коридора. Мирон тут же начал остервенело стирать алые разводы со своих губ, стараясь скрыть скорее лихорадочный румянец, чем их. Слава посмотрел на него долгим взглядом, а потом совсем гадко усмехнулся и показал ему средний палец. Коридор заполнили шумные одноклассники, загородившие их друг от друга своим беспокойным потоком.