Мы разрушим наши стены

Латино, сальса и текила:

Таков домашний наш уют.

Сегодня ожидает пыла

Дебют.

Брюнетка смотрела на бледный след от кольца на пальце и пыталась поверить в то, что всё действительно… закончилось? Сложнейший этап её жизни остался где-то в прошлом, и ей предстоит двигаться дальше, преследуя свои собственные цели и желания, немного эгоистичные, но невероятно нужные для неё самой. С момента решения судьи прошли часы, но Миллс всё равно ощущала себя в зале суда, будто всего секунду назад услышала стук молотка и громогласное признание её победы. Эмоции и возбуждение не утихали, они гудели в ушах роем пчёл, хотя Реджина старалась не слишком выдавать своего восторга хотя бы при сыне (она всё ещё берегла его ранимое сердце), но ей не было стыдно за свои чувства. Женщина не могла в полной мере описать то, что сейчас творилось с её телом, сердцем и душой, но лучшее определение, чем «свобода», она не находила. Брюнетка пылала изнутри, но не получала ожоги, её била мелкая дрожь, но не от холода, а от искрометного восторга, лицо сводило от неугасающей улыбки, и вся она… Была счастлива? Да, вероятно это было именно счастье. Всего один день доказал Миллс, что у неё есть преданные товарищи, которые всегда будут рядом, независимо от повода, поздравят или утешат, в любое время дня и ночи; есть её мальчик, опеку над которым она получила в честном противостоянии, и который улыбался ей так искренне и любяще; Хоуп, которую Реджина без зазрения совести может назвать своим вторым ребёнком; Свон… Эмма, при упоминании которой сердце пускалось вскачь, действительно оказалась её спасительницей. С самого начала, зная женщину только с плохой стороны, журналистка заступилась за неё вопреки всем предшествующим конфликтам, просто потому что была такой. Её жажда справедливости, безрассудство, наглость… Всё то, что брюнетка не принимала в людях, сделало блондинку той, кто стал для неё всем. Свон была особенной: она не была просто милой, очаровательной, радующей глаз… Хотя, безусловно, эти характеристики были ей присущи. Эмма была запоминающейся с первого взгляда и давала именно то, что так не хватало Миллс, — вызывала эмоции и заставляла чувствовать. Журналистка любила Реджину так, как та всегда хотела, и женщина хотела подарить ей ту любовь, которую блондинка, в свою очередь, заслуживала. — Возьми лучше предыдущие туфли, — посоветовала Кэтрин, с ухмылкой наблюдая за тем, как брюнетка мнётся у зеркала, не в силах определиться с образом. — И перестань так волноваться, ты волшебно выглядишь. Миллс оглянулась на подругу, которая сидела на краю кровати с ровной спиной, элегантно скрестив ноги. Светловолосая следила за Реджиной, как судья на модном показе, и комментировала всё, что та пыталась на себя надеть, хотя, по большей части, все её комментарии были комплиментами и одобрением. Женщина не была уверена в объективности Нолан, учитывая, что та выглядела сейчас довольней кота, который объелся сметаны. — Я не помню, когда в последний раз была на нормальном свидании, — пробормотала брюнетка себе под нос, но Кэтрин её услышала. — К тому же на действительно важном свидании. Кэт немного нахмурилась, но синие глаза так и блестели шалостью. Подруга никогда не видела Миллс такой несобранной и взволнованной, впрочем, Реджина тоже такой себя прежде не ощущала. И всё из-за Свон! Просто возмутительно волнительное чувство. — Разве вы с Эммой ранее не…? — Не официально, — прервала светловолосую женщина. Многие встречи с журналисткой могли сойти за первоклассные свидания, но тогда всё их взаимодействие называлось иначе. — Сейчас всё по-настоящему. — Ты права, — Нолан задумалась. — Но тебе правда стоит выдохнуть. Я думаю, что блондиночка будет в восторге даже, если ты выйдешь к ней с мешком на голове. Брюнетка закатила глаза, хотя в глубине души верила, что Кэтрин права. Не важно, какие туфли она выберет и какой парфюм нанесёт, ведь Свон нужно было не это. Эмма видела её сонной, с растёкшимся от слёз макияжем, даже раздражённой и гневной, но всегда восхищённо замирала так, словно Миллс была прекраснее всех. Единственной, на кого журналистка хотела смотреть. Её будущее. — Я хочу сделать этот день особенным для нас, — Реджина подавила улыбку. — И хочу, чтобы она смотрела только на меня. — Так и будет, — Кэт поудобнее устроилась на кровати. — Реджина, я уже говорила, как твоя блондинка на тебя смотрит, и этот взгляд не изменился, а лишь усилился. Не уверена, что Свон замечает что-то ещё вокруг, когда ты рядом. Женщина усмехнулась, согласно кивнув. Да, она постоянно ловила долгие задумчивые взгляды Эммы, часто сопровождаемые широкими и по-детски мечтательными улыбками, которые всегда заставляли брюнетку смеяться. Миллс нравилось то, что она чувствует, когда зелёные глаза встречаются с её собственными, нравилось, как сбивается дыхание, как всё остальное отходит на второй план. Журналистка была разной: могла быть яркой и пёстрой, как букет полевых цветов, могла быть тусклой, под усталостью от тяжёлого дня; иногда блондинка была с горящими от эмоций глазами и никогда не состояла только из чёрного и белого… Свон всегда смотрела на Реджину с неизменным восхищением и обожанием. — Я, на правах твоей близкой подруги, буду к ней придирчива, естественно, но… — продолжила светловолосая. — Эмма выиграла в моих глазах пару очков за то, что не сдалась. — Она особенная… — Не сомневаюсь, — Нолан усмехнулась. — Ты и она? Кто бы мог подумать? Кэтрин говорила мягко и без насмешки, искренне радуясь счастью женщины. Ещё в прошлом году брюнетка бы рассмеялась в лицо любому, кто бы осмелился озвучить подобный исход. «От ненависти до любви, да?». Любовь. Кэтрин не нужно было слышать от Миллс, что та чувствует, это было слишком очевидно. Смущённый румянец залил щёки Реджины, и она поспешно отвернулась обратно к зеркалу, надевая аккуратные золотые серёжки-гвоздики. В отражении женщина увидела понимающую улыбку подруги. — Ни в чём не отказывай себе сегодня, Реджина, — тише добавила светловолосая. — Потому что уже завтра каждый второй будет говорить о тебе и твоём разводе. Завтра твой телефон будут разрывать звонками, а у дверей «Зачарованного Леса» выстроится толпа репортёров и прочей жёлтой прессы, желающих получить у тебя комментарии относительно развода. Но это всё будет завтра, — брюнетка поджала губы, едва заметно кивая Нолан. — Поэтому советую тебе выключить свой телефон и провести день со своей семьёй. Более подходящего слова просто не существовало. Миллс хотела посвятить время себе и своим близким до того, как снова столкнётся с новой волной реальности. Хотела продлить свою сказку ещё немного, всего день, где она — просто влюблённая женщина и просто мать, точка. — Я последую твоему совету, Кэт, — согласилась Реджина и наклонилась, чтобы подобрать чёрную пару туфель, которую посоветовала подруга. Она старалась не оборачиваться на светловолосую, чтобы та не ликовала от мечтательной полуулыбки на алых губах. — Думаешь, всё будет хорошо? — Ты про свидание или про ваши планы на будущее? — весело уточнила Нолан, и брюнетка на мгновение застыла, выдавая своё волнение. Без надобности было смотреть на Кэтрин, чтобы понять, что та довольна реакцией Миллс. Реджина надела туфли и шумно выдохнула, выровняв осанку. Она кинула на подругу хмурый взгляд через плечо, и светловолосой пришлось приложить по-настоящему титанические усилия, чтобы не рассмеяться. Она свой ответ получила. — Я думаю, что тебе стоит довериться Эмме сегодня, — нашлась Нолан, оценив женщину взглядом. — Ты выглядишь великолепно, а наша журналистка, зная её упрямство и целеустремлённость, уже обо всём позаботилась, и не позволит чему-то пойти не так. А что касается остального… — Кэтрин посмотрела брюнетке в глаза. — Всё будет хорошо. Да, трудно, да, вам обеим через многое ещё предстоит пройти вместе, но теперь уже как пара. — Знаю, — Миллс убрала волосы с лица, в сотый раз бросая взгляд в окно, в ожидании увидеть там жёлтый Фольксваген, который должен был приехать с минуты на минуту. — Я знаю это лучше всех. Подруга элегантно поднялась на ноги и подошла к Реджине, проследив за её взглядом. Она умилялась от нетерпения женщины, которая от волнения уже несколько раз поправляла свой макияж и складки на юбке платья, как самая обыкновенная школьница. Поведение брюнетки не вязалось с её привычным образом сильной и властной бизнес-леди, удивительно и прекрасно. — Ты правда можешь присмотреть за детьми сегодня? — тихо спросила Миллс. — На твоей шее будет четыре ребёнка, это не просто. Я могу попросить Эльзу помочь, если ты сомневаешься. — Ты меня недооцениваешь, — ухмыльнулась светловолосая. — У меня три младших брата, не забыла? — Точно! Спасибо тебе огромное, — искренне отозвалась Реджина. — Я рада, что у меня есть ты. — За тобой должок, — подмигнула Нолан, хотя была тронута сказанными словами. — Возможно, однажды, мне понадобится схожая услуга, и ты не сможешь мне отказать. Женщина рассмеялась, качая головой. Кэтрин редко позволяла себе быть такой непринуждённой и искренней, только наедине с брюнеткой или близнецами, но в эти моменты Миллс видела в подруге не успешную телеведущую, а просто женщину со своими мечтами и маленькими радостями. В конце концов, под всеми дизайнерскими платьями и боевой раскраской светских дам, они были просто людьми. — Договорились. — И передай своей девушке, чтобы не расслаблялась, — светловолосая коснулась руки Реджины. — Хотя, думаю, что теперь это просто невозможно. Девушка? Теперь ей тоже нужно так называть блондинку? Глаза брюнетки шокировано распахнулись, когда она посмотрела на Нолан, но не смогла вымолвить ни единого слова. Кэтрин внимательно наблюдала за ней, едва посмеиваясь. — Что? Неплохо звучит, не думаешь? Вместо ответа Миллс сделала то, что ей было совсем несвойственно: обняла подругу, крепко прижимая её к сердцу. Реджина спрятала улыбку в светлых волосах, ощущая, как Нолан мягко обнимает её в ответ. Женщина прикрыла глаза, удовлетворённо вздохнув. Брюнетка услышала топот детских ног в коридоре всего за несколько секунд до того, как раздался хорошо знакомый звук уже подлежащего замене клаксона с улицы. Дети, Миллс не сомневалась, увидели автомобиль Свон издалека, карауля его у окна, и теперь спешили на перегонки к матерям, чтобы сообщить о прибытии гостей. Реджина отстранилась от Кэтрин, которая тут же весело подмигнула ей, склонив голову в сторону двери. — Приехали! — послышался унисон близнецов за дверью спальни. — Мам! Хоуп и Эмма приехали, — вторил им Генри, настойчиво постучав в дверь. Ему не терпелось их увидеть. Сыну, как и самой женщине, всегда было мало времени, проведённого с семьёй журналистки. — Вперёд, — подруга подтолкнула брюнетку к выходу. — И хорошего вечера. Миллс всего на секунду задержалась, но открыла дверь, широко улыбаясь мальчишкам. Она инстинктивно провела рукой по волосам своего мальчика, проходя мимо него, чувствуя, как сердце от волнения бьётся всё быстрее. Реджина не отдавала себе отчёта в том, что практически бегом спустилась по ступеням на первый этаж, отказывая себе в терпении. Женщина остановилась в последний раз у небольшого зеркала в прихожей, чтобы поправить свою причёску, а затем оглянулась на светловолосую и детей, что застыли на последних ступенях лестницы. Она задержала взгляд на Генри, но не увидела на его лице сомнения или грусти, он был рад видеть мать счастливой. Сын поднял большой палец вверх, делая что-то вроде комплимента внешнему виду брюнетки, и многозначительно кивнул на дверь. На удивление, блондинка не опоздала ни на минуту. Миллс взяла из фарфоровой миски на комоде брелок от машины и связку ключей, помня, что Свон изъявила желание воспользоваться Мерседесом вместо своего жука. Реджина знала, что для Эммы это был вопрос только комфорта самой женщины. Брюнетка осторожно опустила ладонь на дверную ручку и шумно выдохнула. Открыв дверь, она вышла на крыльцо, тут же находя взглядом зелёные глаза, к которым её тянуло, как магнитом. Журналистка стояла подле Хоуп, помогая той надеть свой небольшой рюкзачок, в котором дочь наверняка хранила сменную одежду и пару игр для досуга. Девочке предстояло помочь Нолан присмотреть за тремя мальчишками, и Миллс знала, что лучше Хоуп с этой задачей никто не справится. Дочь блондинки была негласным лидером в их маленькой шайке разбойников, и никто, даже Марк, не перечил ей. Девочка была в том же наряде, каким запомнила его Реджина ещё на крыльце здания суда, только волосы теперь были заплетены в две косички с ровным пробором. Маленькая принцесса. Женщина видела в Хоуп родственную душу, ту, что всегда поймёт её без слов, и не переставала удивляться этой уникальной связи, которая прочно укоренилась в сердцах обеих с самого начала. Но вот Свон… Она постаралась приодеться для свидания, но в своём стиле, что одновременно позабавило и умилило брюнетку. На Эмме была белая рубашка, расстёгнутая на пару верхних пуговиц, серый пиджак в тонкую полоску из лёгкой ткани, чёрные облегающие джинсы и зелёные кеды. Волосы журналистка собрала в высокий тугой хвост на затылке, открывая лицо и длинную шею. На губах бесцветный блеск, глаза подчёркнуты тушью и с едва заметными стрелками, но самым главным украшением — была нетерпеливая радость, которая виднелась в каждом движении блондинки. Свон застыла, забыв о своём занятии, и едва не выронила рюкзак, пока смотрела на Миллс. Её рот восхищённо приоткрылся, она с трудом проглотила ком в горле, не обращая внимание на недовольное ворчание дочери, которой пришлось подхватывать свою ношу, чтобы та не коснулась земли. Эмма одним лишь взглядом заставила Реджину почувствовать себя особенной. Женщина же выглядела куда более официально. На ней было коктейльное платье насыщенного фиолетового цвета на тонких бретельках, длина юбки чуть выше колена, и небольшая чёрная сумочка-клатч, в которой брюнетка хранила всё самое необходимое: кошелёк и телефон, а венцом её вечернего образа являлись излюбленные чёрные туфли на высоком каблуке. Миллс распустила волосы, нанесла щедрый слой бордово-красной помады, усилила взгляд тёмными тенями… Реджина была довольна проделанной работой, поскольку журналистка всего за секунду потеряла дар речи. — Реджина! — девочка активно помахала женщине. — Вы просто волшебны! — Спасибо, дорогая, — брюнетка спустилась по ступеням вниз и едва заметно кивнула Хоуп, лишь на секунду оторвав взгляд от блондинки, чтобы посмотреть на её дочь. Девочка взглянула на застывшую мать и закатила глаза, громко фыркнув. — Мам, — она дёрнула Свон за рукав. — Муха залетит. Эмма тут же закрыла рот, клацнув зубами, и часто заморгала, в попытках собраться с мыслями. Хоуп хихикнула, всучив матери небольшой пакетик из плотной крафтовой бумаги и толстую папку, содержание которых пока оставалось для Миллс загадкой, и журналистка механически приняла их. — Не забудь, — ухмыльнулась дочь блондинки. — Да, спасибо, — Свон нашла в себе силы ожить и наклонилась, чтобы поцеловать девочку в лоб. — Беги в дом, тебя, должно быть, уже заждались. — Да, — протянула Хоуп, покосившись на Реджину. — Тебя тоже, мам. Дочь не дала Эмме возможность осмыслить услышанное, тут же направившись к женщине. Она быстро обняла брюнетку (и та с радостью ответила на крепкие объятия), едва слышно шепнув: — Мама очень старалась впечатлить вас, — девочка немного отстранилась. — Вы здорово смотритесь вместе. Приятного вечера. — Спасибо, — почти беззвучно выдохнула Миллс. Хоуп оглянулась на журналистку, ноги которой словно приросли к земле, кивнула на прощание, и побежала в сторону крыльца, на котором её уже ждал небольшой отряд. Реджина не могла отвести от блондинки глаза, а потому видела, как меняется частота дыхания Свон и как сильно увеличиваются её зрачки, с каждым сделанным женщиной шагом навстречу. — Почти смокинг, Эмма, — шутливо прошептала брюнетка. — Я впечатлена. Когда-нибудь я увижу тебя в брюках? — Только если очень сильно попросишь, — едва слышно ответила журналистка с присущей ей дерзостью. Даже в состоянии полной растерянности она оставалась собой. Миллс ухмыльнулась, остановившись напротив блондинки достаточно близко, чтобы немного приподнять голову, не прерывая зрительного контакта, но не настолько, чтобы это могло показаться чем-то неприличным. Реджина помнила, что за ними всё ещё наблюдают четыре пары детских глаз, и ощущала лёгкий стыд от желания поскорее остаться со Свон наедине. От Эммы так приятно пахло цитрусами… — Охренеть, ты… — выдохнула журналистка, потерявшись в своих мыслях. Она не договорила, но уже произнесённые таким благоговейным шёпотом, казалось бы, неуместные слова, стали лучшим комплиментом женщине за день. — Прекрасна. Я рада тебя видеть. Брюнетка не смогла сдержать смешок, отдалённо напоминающий мурлыканье. Она оценивающе осмотрела блондинку, стараясь не слишком откровенно задерживать внимание её на оголённой шее и ключицах. — Что в них? — Миллс взглядом указала на вещи в руках Свон. — Секрет, — Эмма медленно улыбнулась. — Тебе придётся подождать несколько часов, чтобы узнать. Поэтому лучше не сбегать с нашего свидания. — Вот как? — Реджина ухмыльнулась. — Не оставляешь мне выбора? — Именно, — взгляд журналистки был прикован к ней. — Я не позволю тебе уйти от меня сегодня. У меня ноги длинные, я быстро догоню. — И в мыслях не было, — женщина закусила губу, протягивая блондинке брелок от Мерседеса, словно призывая ту к действиям. Поторапливая. — Мы можем, наконец, начать свидание? Думаю, наши зрители только и ждут момента, когда мы уедем. Как и я. Свон судорожно выдохнула и рассмеялась, принимая ключи из рук брюнетки, намеренно продлив физический контакт их пальцев. Казалось, будто она специально смакует удовольствие от близости с Миллс, наслаждаясь каждой мучительной секундой предвкушения. Реджина тоже сходила с ума от того, что она теперь в праве касаться Эммы, как пожелает. — Ты голодна? — спросила журналистка, наконец, выпуская руку женщины. — Прошу, скажи, что ты не успела поесть. — Ужасно голодна, — брюнетка не была уверена, что имела ввиду: физиологический голод или потребность в пище. — Хорошо, — блондинка осторожно отошла от Миллс на шаг, галантным жестом предлагая ей первой прошествовать к своему автомобилю. — Тогда не стоит заставлять даму ждать, верно? Прошу, леди вперёд, я настаиваю. Реджина усмехнулась театральности Свон, потупив взгляд. Простое ухаживание, но даже его она была лишена долгое время, во всяком случае, женщина обратного не могла припомнить.

***

Эмма вела машину уверенно, но осторожно, не напрягая брюнетку неловкой беседой или комплиментами, вместо этого позволив той самостоятельно выбрать музыку в дорогу и просто насладиться уединением. Миллс нравилось, что с журналисткой можно было просто молчать, ощущая какой-то особенный комфорт. Блондинка одной рукой управляла автомобилем, вторую опустив на подлокотник, чем Реджина тут же воспользовалась, накрыв её руку своей ладонью. Стоило ей только это сделать, как Свон расцвела в широкой улыбке и принялась едва заметно постукивать пальцами второй руки по обтянутому дорогой кожей рулевому колесу, преследуя ритм песни. Женщина не ожидала, что Эмма повезёт её за черту города, подальше от центра, где можно было найти самые лучшие и элитные рестораны, которые только знала брюнетка. Журналистка была хорошо осведомлена о придирчивости Миллс к еде и к любым продуктам питания, которые выбирала или же готовила не сама, а потому Реджина не сомневалась, что блондинка поломала голову прежде, чем определиться с заведением, которое сможет удовлетворить женщину или частично соответствовать её требованиям. Брюнетку снедало любопытство, но она предпочла всё увидеть своими глазами, нежели задавать вопросы и портить сюрприз. Со Свон и они стали доставлять Миллс странное удовольствие. Реджина с интересом смотрела на сменяющийся за окном пейзаж, иногда обращая внимание на Эмму, когда та сверялась с навигатором. Когда Мерседес свернул с асфальтированной дороги на просёлочную, женщина удивлённо вскинула брови: здесь не было никаких указателей или вывесок, даже банальное освещение в виде фонарных столбов отсутствовало — дорога в никуда на первый взгляд. И всё же журналистка уверенно вела машину вперёд, едва заметно ухмыляясь, словно чувствуя сомнения брюнетки по поводу правильности маршрута. Солнце медленно клонилось к закату, и Миллс подсознательно уже прикидывала с какими трудностями предстоит столкнуться на обратном пути, когда оно всё-таки сядет. Долго ломать голову Реджине не пришлось, когда она услышала весёлую музыку, а затем и небольшое жёлтое строение, увешанное гирляндами — единственный островок цивилизации во всей пустоши. Этот ресторанчик был выполнен в латиноамериканских мотивах, но по внешнему виду больше напоминал придорожную забегаловку (только вот дорога была очень далеко). Помимо него тут стоял так же небольшой ретро-трейлер красного цвета, предназначенный для жилья, и располагалась парковка, практически целиком забитая автомобилями различных моделей и года выпуска. Посетителей, к удивлению женщины, было много: для тех, кто не поместился в зале, на свежий воздух вынесли с десяток зелёных пластиковых столов и по паре таких же стульев. Блондинка припарковалась на свободном месте и вышла из машины без единого слова, почти бесшумно притворив за собой дверь. Брюнетка проследила за ней взглядом, но не успела последовать её примеру, поскольку Свон шустро обогнула машину и поспешила первой открыть дверцу со стороны Миллс, галантность… Что-то новенькое. Эмма протянула Реджине руку, и та с уверенностью вложила свои пальцы в тёплую ладонь, позволяя журналистке помочь выбраться из салона. Блондинка закрыла за женщиной машину и поставила Мерседес на сигнализацию, но руку так и не выпустила, а лишь сплела их пальцы. Брюнетка послушно шла рядом со Свон, поражённо глядя на веселящихся гостей, некоторые из которых встали, чтобы потанцевать под испанские песни с поразительной точностью синхронизируя ритм своих движений. Всё было так удивительно уместно. В толпе были представители многих национальностей, но это место объединяло всех и каждого яркими огнями и раскрепощающей музыкой. В нос ударил приятный аромат специй и перца, каких-то фирменных соусов и чего-то жаренного, отчего в животе требовательно заурчало. Несмотря на лёгкую прохладу вечера, Миллс было тепло. Сердце грело её изнутри, а обострённые чувства жаром пылали на коже. Как же было приятно вот так просто держать Эмму за руку, не беспокоясь, что кто-то может их увидеть и неправильно понять. Теперь всё было правильно. Реджина расправила плечи и придвинулась ближе к журналистке, намеренно прижимаясь к её боку, демонстрируя своё расположение. Она хотела, чтобы все видели, что эта блондинка — её пара. — Кажется, это наше место, — Свон указала на единственный свободный пластиковый столик, чуть в стороне от основного скопления танцующих людей. Она отодвинула один стул для женщины, предлагая той присесть, и брюнетка повиновалась, всё ещё изучая окружающую её обстановку. Эмма не сразу опустилась на своё место. Она, словно невзначай, коснулась оголённых плеч Миллс кончиками пальцев, заметно помедлив, и та вопросительно посмотрела на неё. Журналистка мягко улыбнулась, без слов сняла свой пиджак и аккуратно накинула его на Реджину, укутывая ту в свой запах. Женщина не заметила, как жадно втянула носом родной аромат. — Вечером будет прохладно, — прошептала блондинка, будто ожидая услышать от брюнетки возражения. Свон заняла стул напротив Миллс, попутно закатывая рукава рубашки по локоть, и жестом пригласила официанта к столу. Молодой парнишка, которому едва ли исполнилось восемнадцать, тут же вырос перед ними, держа наготове картонное меню. Он широко и вежливо улыбался, глядя на блокнот с рассадкой гостей. — Эмма Сван? — с сильным акцентом уточнил официант, произнеся каждую букву так, словно между ними стояли знаки препинания. Он выжидающе посмотрел на гостей: сначала на Реджину, затем на Эмму, и обратно. — Это я, — журналистка решила не поправлять парнишку, пока тот ставит галочку у себя в блокноте. Женщина поджала губы, чтобы не смутить официанта своим смехом. — Por favor, — улыбнулся парнишка, вручив синие картонки с перечнем позиций посетителям, и умчался к следующему столику без дополнительных инструкций. — Спасибо, — крикнула ему в след блондинка, но от официанта уже и след простыл. Она осторожно прокрутила меню в руках, наблюдая за тем, как сосредоточенно брюнетка читает список блюд. — Не совсем изысканный ресторан, конечно, но я подумала, что здесь ты точно не была. Миллс усмехнулась, услышав волнение в голосе Свон. Эмме было важно, чтобы ей всё понравилось, и, признаться, она уже была в восторге. Меню данного заведения было не слишком длинным, но детально расписанным и интересным, богатым на те позиции, которые Реджина ранее не встречала. До журналистки женщина не позволила бы себе и половину того, что здесь было перечислено из-за обилия калорий, но сегодня она их считать была не намерена. Брюнетка посмотрела на блондинку поверх синей картонки, заметив, как нервно Свон барабанит пальцами по пластиковой поверхности стола. Миллс отложила своё меню в сторону и наклонилась вперёд, чтобы накрыть руку Эммы своей. — Мне всё нравится, — заверила Реджина и была честна в своих словах. — Даже пластиковая мебель. Для разнообразия просто отлично, хотя о практичности говорить не стану. Журналистка расслабилась под прикосновением женщины, шумно выдохнув. Она сама придвинулась ближе к столу, опустив на него локти, не желая убирать свою руку от ладони брюнетки. Зелёные глаза завораживали Миллс силой и теплотой своего взгляда. — Нашла это заведение на форуме любителей острого, — призналась блондинка. — Решила, что сегодня ты не должна ни в чём себе отказывать. Хочу, чтобы ты просто наслаждалась вечером в моей компании, Реджина, и получала удовольствие даже от еды. — Ты же не переносишь острое, — женщина не могла перестать улыбаться. — Не факт. Я выносливее, чем кажусь, — пожала плечами Свон. — Уж с парой тройкой соусов как-нибудь справлюсь. Брюнетка промолчала, вспомнив, с какой тщательностью Эмма в последний раз убирала халапеньо со своего куска пиццы. — Почему острое? — Потому что тебе всегда приходится идти на уступки мне и детям, готовя еду так, чтобы мы могли с аппетитом есть. Я часто вижу, что ты присоединяешься к столу позже остальных, потому что доготавливаешь себе отдельно, — журналистка опустила взгляд на их руки. — Поэтому решила внести небольшое изменение в твоё представление об ужине. Миллс была тронута словами блондинки и той заботой, с которой она говорила. На сердце становилось тепло, а в лёгких что-то приятно щекотало от этой неловкой полуулыбки на тонких губах. — Спасибо, я ценю это, — Реджина закусила губу, медленно пропуская её между зубов, и Свон тут же обратила взор к этой «невинной» шалости. — Что же ещё ты вычитала на форуме? — Ничего особенного. Это семейный ресторанчик, — голос Эммы показался женщине лестно сиплым, она прокашлялась. — Семья переехала из Мексики, открыла своё эксклюзивное заведение, и вот уже лет пять радует любителей экстремальной остроты своей стряпнёй по семейному рецепту. Кесадильи, буррито, начос под фирменным соусом и прочее, — журналистка покосилась на меню. — И главный прикол всего этого: обслуживание на испанском языке. Брюнетка не сразу заметила, что позиции в меню не дублируются переводом. Она навострила слух, стараясь понять о чём говорят за соседним столиком: никто из них не перешёл на английский, когда заказывал еду у официанта. Миллс вернула внимание блондинке, чувствуя, что та непрерывно наблюдает за ней с озорным блеском в глазах. — Ты знаешь испанский? — Реджина вскинула брови, выражая удивление. — Нет, за исключением базовых фраз, типа: «спасибо» и «пожалуйста», — Свон подарила женщине по-детски озорную усмешку. — Но ты знаешь. А я уже говорила, что безумно хочу услышать, как ты говоришь на испанском. Брюнетка растерянно моргнула, пытаясь понять, шутит ли Эмма. А затем весело хмыкнула. Журналистка и это сделала для неё. — И я ответила, что, если представится возможность, услышишь, — припомнила Миллс. — И ты эту возможность подстроила, Эмма? — Совершенно верно, — блондинка была довольна собой. — Я очень находчивая. — Это я вижу, — хохотнула Реджина, прикрыв рот свободной рукой. Ей хотелось смеяться без причины во весь голос от близости Свон и непринуждённой атмосфере между ними. Так удивительно приятно. — Так что мне понадобится твоя помощь, Реджина, — продолжила журналистка и наклонилась над столом, сдерживая смех, понижая голос до шёпота, словно остерегаясь, что её могут выгнать отсюда за следующие слова. — Я в душе не имею понятия, что написано в этом чёртовом меню. Буквы мне знакомы, но в слова они в моей голове не вяжутся. Она не шутила. Женщина рассмеялась. Искренне и глубоко, так, как могла только рядом с этой блондинкой. Свон перевернула запястье под кистью брюнетки ладонью вверх, и обвила рукой её пальцы. Эмма не скрывала наслаждения от звука смеха Миллс, согревая её любящей улыбкой. — Мне можно только посочувствовать, — журналистка кивнула в сторону ресторана. — Заказывать здесь столик мне приходилось при помощи разговорника. А испанцы в жизни говорят не так, как в школе учат, а раз в пять быстрее. Это уму непостижимо! Я около получаса пыталась понять, что от меня хотят, и как правильно произнести фразу: «Есть ли у вас свободный столик?». Я даже сейчас не смогу воспроизвести это… Реджина прыснула новой волной смеха, чувствуя, как в уголках глаз собираются слезинки. Блондинка была удивительной, открытой, искренней и, как женщина надеялась, никогда не перестанет удивлять её своими выходками и абсолютно уникальными идеями. И, чёрт возьми, как же остро брюнетка ощущала потребность сейчас поцеловать её. — Я бы хотела быть свидетелем этого выступления, — призналась Миллс, пытаясь умерить свои порывы. — Если представится ещё раз такая возможность — увидишь, — подмигнула Свон. — Но не питай особых надежд, я ужасна в этом. Реджина не успела отвесить игривый комментарий, сдержанно выдохнув. Официант вернулся к их столику, немного смутившись от кокетливого настроения, что витало в воздухе между женщинами. Брюнетка даже и не думала о том, чтобы отстраниться от Эммы, и крепко сжимала её руку в своей. Она не собиралась её прятать ни перед кем. — Вы определились*? — спросил парнишка, обращаясь к журналистке, но та лишь в искреннем непонимании похлопала глазами и многозначительно посмотрела на Миллс в молчаливой просьбе взять инициативу на себя. Реджина ухмыльнулась, в очередной раз пробегаясь взглядом по позициям в меню. Она чувствовала тепло во всём теле, а всё из-за кипящей крови в венах, которую так усердно качало взволнованное сердце. Женщине нравилось, что блондинка предоставляла ей полную свободу действий и верила, что данная щедрость не ограничится сегодняшним днём. — Почти*, — брюнетка кивнула. — Насколько острые у вас блюда*? — Традиционные*, — тут же ответил официант. — Остроты добавляют наши фирменные соусы, если вы захотите их попробовать*. Миллс ухмыльнулась. Она была голодна, но понимала, что этот голод подпитывался также чем-то ещё, чем-то глубоко забытым. Всё из-за Свон, которая сейчас смотрит на неё медленно, изучающе, лаская взглядом кожу рук, шеи, теряясь в вырезе на груди. Эмма не скрывала своей заинтересованности, и Реджина намеренно расправила плечи, словно бросая той вызов. — Чили кон карне для моей спутницы*, — женщина подняла взгляд на журналистку, которая силилась понять, о чём говорят брюнетка и сотрудник ресторана. Блондинка едва заметно шевелила губами, словно проговаривала то, что говорит Миллс. — Для начала, без добавочной остроты*, — Реджина подождала, пока официант сделает пометки в своём блокноте. — Фахитос для меня. Что ещё вы можете посоветовать*? — Сет из тако пользуется популярностью у наших постоянных посетителей*, — важно ответил сотрудник. — Думаю, что он стоит вашего внимания*. — Тогда мы обязательно его попробуем, спасибо*. — Не хотите ли добавить сет из острых соусов к вашим блюдам*? — осведомился парнишка, понимая, что женщина перед ним благосклонно относится к остроте. — Сколько их всего*? — Семь*, — гордо заявил официант. — Все готовятся вручную. Вы сможете попробовать градацию остроты от самого лёгкого до самого острого соуса, они идеально подойдут, как дополнение к вашему заказу в сочетании с начос. Правда, не все доходят до последнего соуса. Можете, так же, добавить его и в тако, если вам покажется, что чего-то не хватает*. Это прозвучало, как вызов, который брюнетка не могла проигнорировать. Не сегодня. Она была с острым на «ты», и намеревалась протестировать свои возможности. Она почувствовала азарт с примесью адреналина. — Да, спасибо*, — Миллс вежливо улыбнулась и посмотрела на спутницу, переходя на английский. — Что ты будешь пить, Эмма? — Безалкогольное пиво, если у них есть, — тут же среагировала Свон. — Я же за рулём. Это не единственная наша остановка. Интрига! Что же, Реджина повелась. Она кивнула, снова посмотрев на официанта. Женщина разделяла желание Эммы оставаться трезвой этим вечером. Она хотела, чтобы ничто не притупляло чувств. — Два безалкогольных светлых пива, будьте добры*, — брюнетка помолчала, припоминая слова журналистки. Она хмыкнула. — И стакан молока, на всякий случай*. — Конечно*, — парнишка сделал последние записи в блокноте, покосившись на блондинку так, будто понял, для кого подразумевалась последняя позиция из заказа. — Могу забрать меню*? — Да*, — Миллс передала официанту синие картонки. — Спасибо*. Реджина проследила взглядом за вбегающим в здание официантом, запоздало осознавая, что ухмыляется. Она давно не говорила на родном языке своего отца, и даже не подозревала, насколько скучала по этому. Её папе бы понравилась здешняя атмосфера, как понравилась бы и Свон. Женщина жалела, что у неё не было возможности познакомить Эмму с одним из самых важных для себя людей. — Это было горячо, — протянула журналистка. — То, как ты говоришь… Это того стоило. Красивый язык. Мне показалось, или я услышала слово «тако»? — Всё верно, — брюнетка неосознанно вытянула ногу под столом, касаясь щиколотки блондинки. Улыбка Свон стала шире. — Не так уж ты и безнадёжна. — Сколько перцев чили ты мне добавила? — поддразнила Эмма. — Попробуешь и узнаешь. Журналистка устроилась на стуле поудобнее, расправив плечи, словно демонстрируя, что готова к любому сюрпризу. Официант вернулся к их столику поставив два больших стеклянных бокала с пивом, и тут же удалился обратно. Скорость обслуживания впечатляла. Персонал был довольно ограниченный, но, кажется, на качество это никак не влияло. На каждом столе уже стояли либо только что принесённые блюда, либо полупустые тарелки. Блондинка задержала взгляд на стакане пива Миллс, выгнув бровь дугой. Дешёвое пиво никак не вязалось с изысканным образом Реджины, как и пластиковый стол, пляшущие вокруг люди в рубашках и джинсах, земля под ногами, а не мраморный пол… И всё же, женщина чувствовала себя замечательно там, где находилась. — Поговорим о том, что произошло в зале суда? Ты сломала Хамберту нос, не стану говорить, что я думаю на этот счёт. Мне больше интересно, что было в папке. — Нет, не сегодня, — Свон поджала губы, играя с кромкой стакана пальцами. — Я бы хотела прояснить ситуацию с Грэмом позже, чтобы не портить вечер. Поругаешься на меня завтра, хорошо? — Что? — женщина растерялась от немного виноватого взгляда Эммы. — Я понимаю, что ты должна знать подробности, но будет лучше, если ты это не услышишь от меня, а просто прочитаешь, — журналистка увереннее взялась за стакан. — Я оставила всё, что тебе сейчас интересно, в бардачке твоей машины. Обещаю, что отвечу на все твои вопросы, но завтра. Сейчас не упоминай человека, который ранее был твоим мужем, хорошо? Только мы должны быть в твоей голове, до самого рассвета. Брюнетка молча изучала лицо блондинки, понимая, что шокирована, но вовсе не зла… Она понимала желания Свон, и не могла злиться на ту, что так смотрит на неё, бережно касается её кожи, заботится и чьи интересы ставит превыше своих. Меньшее, что Миллс может сделать для Эммы — это согласиться на её просьбу. Других вариантов просто не существовало. — Хорошо, — Реджина кивнула, хватаясь за свой стакан. — Отложим этот разговор до завтра. — И больше не говори про бывшего супруга, — журналистка вскинула брови. — Сегодня ты моя. Пылкость и страсть — именно так сейчас можно было описать блондинку. Свон не говорила. Она практически приказывала женщине не вспоминать мужчину в её обществе, и от этого по коже бежали мурашки. Что-то собственническое, почти ревнивое, в голосе Эммы будоражило брюнетку, вызывая у последней только порочные мысли. — Да, — тихо согласилась Миллс. — Твоя. — И не только сегодня, — немного подумав, исправилась журналистка. — Мне кажется, что я всё-таки собственница. Немного. — Вот как? В чём это проявляется? — В желании быть лучшей для тебя, Реджина, — блондинка немного смутилась. — Я хочу быть вне конкуренции в твоих глазах, поэтому сегодня сделаю всё возможное, чтобы быть твоим единственным желанным вариантом. Её наглая искренность и честная самоуверенность заставили женщину громко фыркнуть, именно в тот момент, когда к столику подошёл официант. Брюнетка подавила комментарий и дежурно улыбнулась сотруднику, когда тот поставил перед Свон глубокую тарелку с её блюдом, стакан молока, добавил широкое блюдце с тако из четырёх видов (по паре каждого), придвинул фахитос поближе к Миллс, и завершил всю композицию мисочкой начос и небольшими фарфоровыми соусницами, разместив всё это по центру стола. Эмма ухмыльнулась, задержав внимание на молоке, но промолчала. — Это рагу из фасоли и фарша? — выгнула бровь журналистка, всё-таки освобождая руку Реджины из своей, чтобы приступить к трапезе. — Пахнет просто изумительно. — Что-то вроде, — ответила брюнетка. — За нас? — блондинка подняла свой стакан пива, снова возвращая себе лёгкую непринуждённость. — За нас, — Миллс скопировала жест Свон, и их стаканы встретились в воздухе, едва не расплескавшись. Реджина осторожно пригубила свой напиток, отмечая едва заметную горчинку на языке. Эмма немного выдавала своё волнение полным отсутствием чувства меры, и женщина старательно делала вид, что не замечает этого. Журналистка уже была для неё единственным вариантом, но брюнетка ей этого не скажет. Было что-то особенное в милых стараниях блондинки поразить её, в неосознанных прикосновениях, в ужасных шутках, которые всегда заставляли Миллс улыбаться или смеяться. Но самое главное, Свон всегда знала, что на самом деле нужно Реджине ещё до того, как это понимала она сама. Женщина смотрела на Эмму и чувствовала, как всё в ней дрожит и искрит от тех чувств, которые больше не нужно было сдерживать. С этой журналисткой всё казалось целым, обретало смысл, вселяло веру… За душевными разговорами и комфортом скрывалось нечто куда более важное, что-то сияющее, преисполненное надежды, уверенности, как понимание, что небо никогда не коснётся земли. Возможно, это звучало глупо, даже наивно, но брюнетка многое для себя осознала. Она была рада, что её чувства к блондинке прошли такой долгий и тернистый путь, тем самым приобретая особую ценность. Не всё в мире поддаётся объяснению, и далеко не всему можно назначить цену. Свон доказала Миллс, что не всегда должны быть причины на то, чтобы любить. — Сегодня Кэт назвала тебя моей девушкой, — неожиданно для самой себя выпалила Реджина, и Эмма слишком поспешно поставила стакан на стол. Она часто заморгала, гадая, не послышалось ли ей. — Не уверена, как мне к этому относиться. — А разве она не права? — журналистка взялась за ложку, с сомнением глядя на тонкие лепёшки, которые необходимо было использовать вместо ложки. — Мне кажется, что это слишком… банально, — женщина принюхалась к своему блюду, отмечая для себя, что его пряный аромат моментально потребовал её приступить к трапезе. — Что тебя смущает? — блондинка обмакнула кусок лепёшки в чили кон карне, а затем тут же сделала первый укус. Она поражённо уставилась в свою тарелку, медленно пережёвывая, смакуя. — Боже мой, это невероятно! Брюнетка невольно ухмыльнулась детскому восторгу Свон. Удивительно, какие банальные мелочи могли вызвать у неё улыбку. Миллс надеялась, что Эмма в этом плане никогда не повзрослеет. — Я не могу представить, чтобы меня называли «девушкой», — немного смущённо продолжила Реджина, понимая, что откровенно любуется журналисткой. — Словно мне не подходит это слово. — А мне нравится, — пожала плечами блондинка, склонив голову на бок. — Хочешь подумать над альтернативой? — Что? — удивилась женщина с усмешкой. — Могу называть тебя Зайкой, Малышкой, — Свон рассмеялась, когда брюнетка мгновенно поморщилась, словно её заставили проглотить горькую таблетку. — Крошкой? — Не стану рассматривать ничего из вышеперечисленного. Миллс покачала головой и обмакнула начос в первый соус, а затем осторожно его попробовала. Приятная пикантность и сильное томатное послевкусие, заставили Реджину удовлетворённо вздохнуть. Было очень вкусно, достойно её внимания. Эмма с любопытством изучала соусы. — Тыковка? — Эмма, — женщину передёрнуло, вызвав взрыв смеха журналистки. Ей никогда не давали прозвищ, никогда так не заботились, не заставляли её почувствовать себя единственной важной персоной в жизни. Блондинка была для неё первой во всех этих смыслах. — Для меня это в новинку, Свон. Это первый раз, когда я… Влюбилась в девушку? Полюбила в принципе? Брюнетка не знала, как иначе закончить это предложение. Смех Эммы утих, но улыбка никуда не пропала. Она смотрела на Миллс несколько долгих секунду, и та отвечала ей взаимностью без утайки. Глаза журналистки вспыхнули изумрудными искрами за секунду до того, как она опустила взгляд в тарелку, без особой надобности размешивая содержимое ложкой. Реджина не сомневалась, что блондинка правильно поняла её. — Для меня это тоже первый раз, — тихо, но серьёзно ответила Свон. Первый раз, когда она понимает, что любит. Залп фейерверком взорвался в лёгких женщины, посылая по каждому органу, каждым вене и клеточке волны радостных вибраций. Пояснения не требовались. В горле брюнетки пересохло, и она едва слышно кашлянула, переходя ко второму соусу, чтобы немного разрядить обстановку. Их вечер только начался, не нужно спешить. Некоторое время они ели в тишине, практически не глядя друг на друга, но эта неловкость никого не напрягала. — Когда я только начала осознавать, что меня тянет к тебе, — Эмма закусила губу. — Я испугалась. Я с самого начала твердила себе, что нельзя позволять себе подобной привязанности, что я не могу на неё рассчитывать, что это будет ошибкой. Какая-то часть меня… Не знаю, насколько разумная часть, призывала меня быть осторожной, предостерегала не чувствовать то, что я испытывала к тебе, Миллс. Я не хотела причинить боль тебе, нашим ребятам, не хотела, чтобы мне сделали больно… — Но? — тихо спросила Реджина, когда журналистка задумчиво улыбнулась. — Но моя душа чувствовала себя, как дома, каждый раз, когда ты оказывалась рядом. Я никогда так себя не ощущала прежде. И, самое забавное, я понимала… Знала, что мне не нужно запирать все двери на замок, потому что я в безопасности. — Мне понадобилось чуть больше времени, — словно извиняясь ответила женщина. — Это правильно, — заверила блондинка. — Потому что теперь я знаю, что ты со мной здесь сознательно, и не сомневаешься в грядущем. Брюнетка едва заметно кивнула, подтверждая слова Свон. С Эммой она всегда могла спокойно поговорить о своих чувствах и быть услышанной. Миллс раньше не верила, что может позволить себе быть искренней во всём. — Ладно. Это очень вкусно, но где обещанная острота? — журналистка откашлялась, решив сменить тему. Она засунула в рот полную ложку своего блюда, тщательно пережёвывая. — Может, они забыли что-то добавить? — Острота в соусах, — Реджина указала на соусницы перед собой. Она подарила блондинке медленную опасную усмешку, аккуратно выбирая из тарелки начос, макнула его в третий по очереди соус. Уголки губ Свон едва заметно дрогнули, когда женщина протянула ей его, подставив вторую руку чуть пониже, чтобы уберечь стол от попадания соуса. Брюнетка смотрела Эмме только в глаза. — Хочешь рискнуть? — Я же должна понять, что ты в этом всём находишь, верно? — журналистка потянулась к предложенному угощению, смело хватая протянутую чипсину, тут же слизывая соус с уголка губ. Миллс старалась не слишком откровенно пожирать взглядом тонкие губы, которые манили с каждым разом всё сильнее. Блондинка стала активно работать челюстями, заметно замедляясь с каждой секундой. Она выдохнула через нос, осторожно поглядывая на оставшиеся соусы. Реджина усмехнулась, демонстративно окунув начос в четвёртую соусницу. Она медленно откусила, театрально мыча от наслаждения, показывая, что этот уровень остроты для неё слишком прост. Женщина получала удовольствие от потемневшей зелени глаз, азарта Свон и её неспособности быстро признать своё поражение. В этот раз язык немного закололо, но не сильно, сохраняя интригу. Вкусно. — Всё ещё заинтересована, Эмма? — Да, я заинтересована, — журналистка говорила с лёгкой улыбкой, но глаза оставались серьёзными. Сердечный ритм брюнетки ускорился. — Заинтересована в том, чтобы узнать каждый твой оттенок, и в том, куда ты уходишь в своих мыслях наедине с собой. Заинтересована в том, чтобы слушать как прошёл твой день за ужином, и в том, чтобы быстро распознавать твою искреннюю и поддельную улыбки. Я заинтересована в тебе, Миллс, и, если острое поможет мне узнать тебя получше, что ж, я готова. Огонь пробежался по венам Реджины, но женщина ничем не выдала своей радости от слов блондинки. Она лишь жестом предложила Свон выбрать любую соусницу, заранее предупредив, где, по словам официанта, самый острый. Эмма потянулась к седьмой соуснице, но в последний момент застыла, с сомнением глядя на тёмный, практически чёрный цвет субстанции. Она встретилась глазами с брюнеткой, которая с любопытством наблюдала за её действиями, и всё-таки остановила свой выбор на шестом номере. Журналистка аккуратно налила половину содержимого соусницы в своё блюдо и тщательно перемешала чили кон карне ложкой, проигнорировав попытку Миллс остановить её. Реджина поджала губы, рискнув попробовать пятый по остроте соус. Теперь он был острым, но не приглушал вкус еды, а лишь усиливал его. В своих блюдах женщина часто использовала именно такую остроту… Что же тогда творится в тарелке блондинки? Свон зачерпнула большую ложку и, с вызовом усмехнувшись брюнетке, отправила её в рот. Она верила, что справится, верила… Эмма перестала жевать, шумно выдохнув через рот, о чём тут же пожалела. Журналистка быстро проглотила еду, прикрыв ладонью подрагивающие губы, чтобы нивелировать невольные попытки организма дышать не через нос. Потоки воздуха обжигали рот и горло, а от этой боли практически невозможно было избавиться, только терпеть и ждать. Блондинка уставилась на Миллс своими огромными оленьими глазами, отдёрнув вторую руку от ложки, словно та была раскалённой кочергой. Реджина приторно-сладко улыбнулась Свон, забавляясь её попытками преуменьшить масштаб пожара у себя во рту. Щёки Эммы залились румянцем, глаза стали влажными от слёз, а нога под столом не переставала дёргаться (журналистка неустанно ёрзала на стуле, как заведённая), но сама блондинка стоически держалась. Женщина попробовала шестой соус, одобрительно хмыкнув, когда резкая острота ужалила рецепторы языка, словно предупреждая, что дальше идти не стоит, а затем так же резко охватила всю полость рта. Брюнетка сделала сдержанный глоток пива, всё ещё не отрывая глаз от Свон. Эта игра по-своему заводила. — Ну как, Эмма? — Миллс склонила голову на бок. Она всё ещё была в состоянии говорить, в отличии от журналистки, а это хороший знак. — Тебе нравится? Блондинка активно закивала, часто моргая, не давая волю слезам. Она не сдаётся до последнего? Всегда и во всём? Очаровательно. — Удалось узнать меня получше? — подстегнула Реджина, не удержавшись от тихого смеха. — Да, — прохрипела Свон и поморщилась, тут же пожалев, что умеет дышать. — Я всегда… Считала тебя очень горячей, — последнюю фразу Эмма выпалила как скороговорку. — Не ошиблась. — Какое счастье, что у тебя ещё целая тарелка впереди, — у женщины щёки сводило от улыбки. — Налетай, Эмма, — журналистка сдавленно замычала, опасаясь, что её блюдо в любую секунду накинется на неё с укусами. — В следующий раз, советую, не налегать на острое так сильно, — брюнетка подмигнула. — Помидорка. Блондинка схватила стакан пива и наполовину опустошила его, разочарованно вздохнув, удар остроты её напиток не смог понизить. Миллс великодушно кивнула на стакан молока, и та, вместо того чтобы просто выпить его, набрала полные щёки прохладной жидкости, часто и тяжело дыша. Реджина перешла к седьмому соусу под панический взгляд Свон, которая принялась мотать головой, словно отговаривая её от опасности. Женщина обмакнула только самый кончик, осторожно поднесла его к губам, хищно усмехнулась и откусила острый кусочек, позволяя огню поглотить себя. Брюнетка облизнула покалывающие губы ноющим языком и рассмеялась, потому что Эмма смотрела на неё, как на Восьмое чудо света. Журналистка тяжело проглотила всё молоко, что держала во рту, поспешно вытирая рот салфеткой. Она не отрывала глаз от Миллс, и Реджине показалось, что её взгляд потемнел. — Я бы поцеловала тебя сейчас, — прошептала блондинка. — Если бы чувствовала своё лицо, Реджина. — Я подожду, — женщина посмотрела на нетронутую тарелку с тако. — Можешь больше не мучить себя. Переходи ко второму блюду. Ты всё мне доказала.

***

Это был лучший ужин на памяти брюнетки, который, помимо действительно вкусной еды, был приправлен лёгким флиртом и многозначительными взглядами. Миллс впервые так часто смеялась, подшучивала, дразнила, не боясь быть непонятой, пока Свон за обе щеки поглощала тако. Реджина слушала рассказы Эммы о её жизни в Майами и старые-добрые профессиональные байки, которых у журналистки было даже слишком много, и сама делилась самыми запоминающимися событиями из своей жизни. С блондинкой было легко, уютно, правильно. Женщина открыто заигрывала, как не позволяла себе раньше, и Свон умело отвечала на её кокетство, иногда заставляя брюнетку смущаться от собственных мыслей. В какой-то момент Эмма даже предложила Миллс присоединиться к остальным гостям на импровизированном танцполе, чтобы продемонстрировать свои небольшие успехи в танцах, на что Реджина охотно согласилась. Они постоянно то и дело касались друг друга. Женщина видела желание в глазах журналистки, которое ни с чем невозможно перепутать, и с радостью отвечала на него не только сердцем, но и собственным телом. Внутри брюнетки пылал огонь, пожар сжигал каждую клеточку, и дело было вовсе не в острых соусах. Блондинка прижимала Миллс к себе во время танца и после него, приобнимая её за талию, пока вела обратно к машине. Реджина точно почувствовала, как пару раз ладонь Свон спускалась чуть ниже, едва ощутимо поглаживая бедро сквозь ткань платья. Не замечать это было просто невозможно. В машине они снова погрузились в комфортную для обеих тишину, только в этот раз рука Эммы по-собственнически лежала чуть выше колена женщины, и та могла думать только об этом источающем жар прикосновении, толком не следя за тем, что происходит за окном. Она даже забыла о том, что журналистка оставила для неё «материалы» в бардачке, забыла, что кто-то может косо на неё посмотреть уже завтра утром, когда новость о разводе накроет весь город, забыла, что вообще существует что-то за пределами этого момента. Блондинка повела машину по самым безлюдным улочкам окраины Сан-Франциско, ехала неторопливо, спокойно. Она так и не забрала у брюнетки свой пиджак, чему последняя была рада. Миллс продела руки в рукава, и ей казалось, будто этот тонкий слой ткани сохранил в себе тепло Свон, пусть это и было только в воображении. Реджина знала, что улыбается, видела это в отражении стекла, и ей нравилось та женщина, которая смотрела на неё в ответ. Мерседес остановился напротив небольшого одноэтажного здания, на двери которой весела пошарпанная и потрёпанная временем табличка: «Библиотека». Это было одно из банальных и уж точно не слишком хорошо финансируемых городом учреждений, а потому брюнетка понятия не имела, что Эмма могла найти в таком месте. Небольшое крыльцо из бетонных плит, скрипучая деревянная дверь, кирпичные стены, окна с помутневшими стёклами, через которые пробивается слабый свет от включённых настольных ламп… Было почти девять часов вечера, библиотека должна была быть закрытой, но, судя по всему, какие-то обитатели пропахших литературой стен всё ещё находились на своих местах. — Нам сюда? — с сомнением поинтересовалась Миллс. — Верно. — Не так я представляла себе завершение вечера. Уж точно не за прочтением книг. — Реджина, — рассмеялась журналистка. — Я не собираюсь читать тебе сказки на ночь, как и не потребую наличия читательского билета. Я куда оригинальнее. Блондинка загадочно улыбнулась и, прихватив с заднего сидения крафтовый пакет, протянула его женщине. Брюнетка застыла на несколько долгих секунд, оценивая таинственный «секрет» в руках Свон, но пояснений от неё так и не дождалась. Она приняла пакет, сразу же по форме и острым граням понимая, что держит в руках книгу. Миллс заглянула внутрь и удивлённо выдохнула. Это был сборник. Тот самый сборник рассказов её отца, который она давала Эмме на прочтение в своё время. Зачем журналистка взяла его с собой? — Эмма? — Реджина беспомощно смотрела на блондинку, неосознанно прижимая книгу к сердцу. — Зачем?.. — Пришла пора вернуть сборник, — пожала плечами Свон. — Я несколько раз перечитала его и… Спасибо, что поделилась со мной этими историями. Я отдаю себе отчёт насколько важна эта книга для тебя, поэтому с уважением отнеслась к каждому написанному слову. Однако, ты не говорила, что многие упомянутые на страницах события — истории из твоего детства. — Ты догадалась? — Просто присмотрелась к тебе повнимательнее, — подмигнула Эмма. — Твой отец писал о тебе, ведь так? Всегда только о тебе. Какой ты была и какой можешь стать. Ты была его самым главным сокровищем, Реджина. Женщина поджала губы, осторожно касаясь пальцами потрёпанного корешка книги так, словно это была отцовская рука, а не безжизненный предмет, преимущественно состоящий из старой бумаги и чернил. Она с почтением провела ладонью по твёрдой обложке. — Ты действительно засыпала у отца под письменным столом? — поинтересовалась журналистка, наблюдая за брюнеткой. — Да, — призналась Миллс, невольно ухмыльнувшись. — Отцовский стол всегда приятно пах книгами и крепким кофе, а звук клавиш его печатной машинки меня убаюкивал. Я могла часами просто сидеть там и слушать его бормотание, когда он перечитывал написанное. Полагаю, работа с книгами у меня в крови. — Это самый ценный подарок от Генри Старшего? — Вероятно. В моменты, когда мне особенно тяжело и одиноко, я могу просто открыть эту книгу и представить, что папа рядом, всё ещё со мной. Жаль только… — Реджина осмотрела потерявшую вид обложку. — Я была с ней слишком небрежной в юности. Казалось, именно этого ответа блондинка и ждала. Она жестом попросила женщину вернуть книгу обратно в пакет, и заглушила двигатель. Брюнетка не смела пошевелиться, пребывая в полном недоумении. — Пойдём, — Свон отстегнула свой ремень безопасности и кивнула на вход в здание. — Нас ждут. — Зачем нам в библиотеку, Эмма? — Не задавай вопросов, — шикнула журналистка. — Просто подожди немного и сама всё поймёшь. Когда Миллс не предприняла попыток выйти из машины, блондинка отсоединила её ремень безопасности и просто вышла из машины. Реджина тяжело вздохнула, всё ещё прижимая книгу к груди, и заставила себя выйти за Свон следом, когда та снова открыла для неё дверцу машины. Их руки нашли друг друга, стоило только локтям соприкоснуться, а пальцы сплелись в замок. Первое, что почувствовала женщина, войдя в здание, был сладковатый запах старых книг, чем-то отдалённо напоминающий осеннюю листву, и дерева. Пол приветственно скрипнул под ногами, когда брюнетка переступила порог, и Эмма осторожно притворила за ней дверь. Миллс осталась стоять неподвижно напротив массивного дубового прилавка, над которым одиноко горел ночник, пока глаза восхищённо рассматривали старые стеллажи из натурального дерева от потолка до пола. Стеллажи тянулись вдоль стен, шли поперёк, местами соприкасались, тем самым образуя странные лабиринты, в которых неопытный человек легко мог бы заплутать. На каждой полке красовались ряды разнообразных книг в алфавитном порядке, до этого рассортированные по жанрам и авторам. Странно. Несмотря на тьму и едва заметный слой пыли на подоконниках, Реджина почувствовала себя в этом месте комфортно. По правую сторону от прилавка начинался читательский зал, на круглых столах стояли почти раритетные светильники, местами женщина заметила тележки со стопками книг, которые не успели разложить по своим местам, старый музыкальный проигрыватель… Брюнетке показалось, что она оказалась не просто в другом месте, но и в другом времени. — Август подсказал мне это местечко, — нарушила тишину журналистка. Она стояла прямо за Миллс, и Реджина ощущала её горячее дыхание на шее. — Именно здесь он написал первую книгу из своей знаменитой серии. Женщина улыбнулась, через плечо оглядываясь на блондинку. Свон приобняла её за талию и мягко подтолкнула к прилавку, попутно выискивая кого-то взглядом. Она отыскала на прилавке медный звонок и пару раз коротко нажала на него, оповещая о своём присутствии. — Иду-иду! — послышался голос в другом конце зала, откуда-то из-за стеллажей. — Минуту! — Что происходит? — прошептала брюнетка, подсознательно не позволяя себя говорить громче в этом учреждении. Она не переставала изучать окружающую обстановку. Двадцать лет назад Миллс бы не выходила отсюда, пока не изучила бы библиотеку вдоль и поперёк. Эмма немного ближе наклонилась к Реджине, тут же приковывая к себе её внимание. Женщина медленно подняла глаза выше, на секунду попадая в плен зелёных омутов. Журналистка практически прижимала брюнетку спиной к прилавку, их лица были достаточно близко друг к другу, чтобы иметь возможность рассмотреть каждую черту… — Мы тут одни, — блондинка опустила взгляд на губы Миллс. — Не обязательно шептаться. — Свон, это не ответ на мой… — Эмма! — жизнерадостное приветствие заставило Реджину проглотить свои причитания, а журналистку учтиво отступить на пол шага. — Я ожидал вас немного позже. Блондинка широко улыбнулась худощавому мужчине, которому было около семидесяти, и неловко помахала рукой в знак приветствия. Тот появился, держа в руках стопку книг на медицинскую тематику, и вежливо кивнул сразу обеим посетительницам. Мужчина создавал впечатление доброго старичка в своей клетчатой фланелевой рубашке и классических брюках, подпоясанных старым кожаным ремнём. Он лысел, его седые волосы по цвету не отличались от причудливо выстриженной бородки и густых усов, но сильно контрастировали с тёмными, практически чёрными глазами. — Наоборот, Марко, — Свон состроила виноватый вид. — На самом деле мы немного задержались. Марко подошёл к прилавку, опуская на него свою ношу, а затем надел свои очки, чтобы посмотреть на маленькие часы на своём запястье. Он немного прищурился, а затем добродушно усмехнулся. От мужчины странно пахло бумажным клеем и ещё какими-то химикатами, на пальцах женщина заметила большое количество пластырей, а на краях рукавов виднелись засохшие брызги краски. — Надо же, как быстро время летит, — у старичка был хрипловатый голос, но мягкий и располагающий к себе. — А я успел только привести в порядок секцию экономики и юриспруденции. Студенты готовятся к экзаменам и, как обычно, не заботятся о том, на какую полку возвращают книгу. Но, без них, у меня бы не было стабильной работы. — Вы очень трудолюбивы. Спасибо, что согласились помочь, — искренне поблагодарила Эмма. — Прошу, знакомьтесь, моя спутница — Реджина Миллс, — журналистка перевела взгляд на брюнетку. — Это о ней я рассказывала. — Марко Джеппетто, — старик протянул Миллс руку. — Смотритель данной библиотеки. Наслышан. — Очень рада встрече, — Реджина уверенно пожала его сухую ладонь. — Вы давно с Эммой знакомы? — Пару недель всего, — ухмыльнулся мужчина, чем сильно удивил женщину. Джеппетто общался с блондинкой так, словно был её старым добрым дядюшкой. — Август познакомил нас. Сказал, что ему нужна моя помощь. Вернее, не ему, а его издателю, — Марко выпустил руку брюнетки. — Я так понимаю, речь шла о вас. — Бут сказал, что мне нужна ваша помощь? — мгновенно нахмурилась Миллс, поворачиваясь к Свон, но та сделала вид, что не чувствует на себе прожигающего взгляда. — Как тихо, — Эмма отвлекла на себя внимание старика. — Когда мы заходили к вам в рабочее время, тут было не протолкнуться. Удивительный контраст. — Сорок лет не перестаю этому удивляться, — кивнул Джеппетто. — Простите, вы работаете в этой библиотеке столько лет? — Да, — рассмеялся Марко. — Это место практически мой дом. Я люблю своё дело, а оно любит меня. Добрая улыбка потерялась у него в усах, когда тот снова обратил свой взор к Реджине. Женщина поразилась сколько дружелюбия и участия было во взгляде этих чёрных глаз. Старик посмотрел на пакет в руке брюнетки, и Миллс невольно проследила за его взором. — Это то, что я думаю? — Да, — вместо Реджины ответила журналистка, а затем шепнула женщине на ухо. — Покажи Джеппетто книгу, пожалуйста. Брюнетка не знала, что и думать, но медленно, словно нехотя, выполнила просьбу блондинки, и Марко принял сборник сразу обеими руками, так осторожно, словно тот был сделан из хрусталя. Старик заметил, как Миллс относится к дорогой ей вещи, а потому вежливо поинтересовался: — Вы не возражаете, если я взгляну на книгу поближе? — этот вежливый вопрос немного успокоил Реджину, словно напоминая, что у неё есть выбор: оставить сборник при себе или передать его совершенно постороннему для неё человеку. — Конечно. Марко аккуратно достал книгу из пакета и поднёс её под свет настольной лампы. Он тщательно, кропотливо и осторожно изучал обложку, позволил себе пролистать пару страниц, заострив внимание на отцовском послании женщине, но не озвучил свои мысли вслух. Его руки, которые до этого немного подрагивали, теперь крепко и уверенно держали книгу со знанием дела и очевидным уважением, которое брюнетка часто замечала и за собой. — Просто прекрасная работа, — похвалил библиотекарь. — По-своему это действительно уникальное издание. Страницы прекрасно сохранились, как вы и говорили, мисс Свон. Качественная плотная бумага, стойкие дорогие чернила, по себестоимости очень ценный предмет. Создатель этого сборника не поскупился, — Джеппетто взглянул на Миллс поверх очков. — Смею предположить, что это семейная реликвия? — Да, — коротко ответила Реджина, едва заметно кивнув. — Что ж, тогда предлагаю не терять времени и начать, — Марко выпрямился, хрустнув поясницей. — Я приготовил всё необходимое. Прошу за мной. — Начать что? — не поняла женщина, озадаченно переводя взгляд со старика на Эмму и обратно. Журналистка приобняла брюнетку за талию, одним своим прикосновением убеждая её довериться ей. — Реставрацию, разумеется, — душевно улыбнулся библиотекарь. — Как Эмма и описывала, ремонту подлежит только обложка и корешок книги, остальное можно оставить в исходном виде. Как мне сказали, важно вдохнуть в эту книгу новую жизнь. Этим мы сейчас и займёмся. Миллс перестала дышать, хотя её мозг лихорадочно обдумывал каждое слово Джеппетто, разбирая слова по слогам, а затем и по буквам. Её сердце резко сжалось, останавливаясь на мгновение, а затем забилось с новой силой, когда Реджина оглянулась на блондинку. Свон молча наблюдала за ней, всё ещё осторожно прижимая женщину к своему боку, и мягко улыбалась. Брюнетка никогда не испытывала столько нежности и заботы от одного только взгляда… — Реставрация? — переспросила Миллс, но её голос звучал немного приглушённо, словно из-под воды. — Да, — Эмма мягко коснулась лица Реджины, убирая тёмный локон за ухо. — Сборник твоего отца важен для тебя, ценен, он — твоё собственное сокровище, на которое никто не смеет посягнуть. Я предположила, что ты бы хотела привести его в порядок, — журналистка посмотрела на Марко, не думая отстраняться от женщины, и ухмыльнулась. Она всем своим видом показывала, что брюнетка для неё не просто подруга. — Поэтому Марко любезно предложил провести мастер-класс по реставрации книги. Я уверена, что ты бы хотела сделать это собственными руками. Миллс не ответила, чувствуя, как слёзы радости и благодарности подступают к глазам. Блондинка тут же заметила это и поспешила смахнуть их, поглаживая большими пальцами щёки Реджины, всё ещё ободряюще улыбаясь. Её прикосновения успокаивали, а взгляд обещал, что всё будет замечательно, как запланировано, правильно. Женщина прикрыла глаза и кивнула, показывая, что готова приступить к делу. — Спасибо, Эмма. — Не стоит, — в голосе Свон кружились игривые нотки. — Вся работа предстоит именно тебе. Я просто рядом постою. Брюнетка улыбнулась. Она отступила от Эммы, взяла её за руку и оглянулась на старика. Библиотекарь по-отцовски наблюдал за Миллс и журналисткой, не торопя их, но всем видом выражая готовность начать работу, которая обещала быть непростой, но не менее интересной. Джеппетто жестом пригласил своих гостей следовать за собой и направился в сторону небольшой лестницы ведущей в цокольное помещение. Блондинка уверенно повела Реджину следом за ним, не давая и секунды на размышление. Над дверью, за которой исчез Марко, висела табличка «Редкие Издания», а чуть ниже «Вход только для персонала», и всё же… Сегодня для брюнетки не было границ. Старик учтиво придержал для женщин дверь, а затем бесшумно притворил её, словно боясь разбудить неизвестных обитателей этого места. Тут было сухо и свежо в одно и тоже время, что совсем не удивило Миллс. Редкие и старые книги всегда хранятся в определённых условиях и температуре, чтобы продлить их целостность и существование в целом. Свет от ламп, которые зажёг библиотекарь, был холодным, но не резал глаз и не портил общего впечатления. Все издания, на которые только падал глаз (а их было бесчисленное множество), были аккуратно архивированы на полках, стеллажи напоминали огромные домино от пола до потолка, не было ничего лишнего. Маленький мирок, спрятанный от глаз людей, погружённый в тишину, которую прорезали только размеренные щелчки стрелки настенных часов. Пройдя чуть в глубь помещения, Реджина заметила что-то вроде мастерской, состоящей из различного оборудования и механизмов, аналоги которых она ни раз видела и в «Зачарованном Лесу», но никогда не использовала лично. На столах, над которыми висели особенно яркие лампы, лежал уже заготовленный набор из инструментов, нитей, плотных кусков кожи и несколько стопок картона. Женщина остановилась у стола, её руки сами нашли стопку уже отреставрированных книг, которые библиотекарь ещё не успел унести. Брюнетка осторожно взяла в руки верхнюю, открыла форзац, услышав приятный хруст переплёта, и неторопливо перевернула страницу. Книге было почти сто лет, судя по дате издания, а выглядела она так, будто на днях сошла с печатного станка. Миллс восхищённо вздохнула. Она чувствовала себя ребёнком на шоколадной фабрике. — Волшебство, правда? — Джеппетто был горд своей работой. — Книгу в ваших руках мне пришлось чуть ли не заново переделывать. Почти трое суток работал над ней, чтобы не повредить страницы и чернила. — Изумительно, — Реджина улыбнулась и посмотрела на Свон, которая с любопытством изучала книгу в руках женщины из-за её плеча. — Только представь, Эмма, этой книге больше лет, чем нам с тобой вместе взятым. Журналистка ничего не ответила, только перевела взгляд на брюнетку. Улыбка блондинки стала шире, потому что Миллс не могла справиться с искренним детским восторгом от происходящего. Реджина чувствовала волнение и счастье от того, что ждало впереди. Она вернула книгу на место и переключилась на Марко, завороженно наблюдая за его действиями. Старик опустил сборник рассказов Генри Старшего на свободный стол, и отрегулировал настольную лампу так, чтобы её лучи падали прямо на книгу. Он достал из верхней полки стола картонную упаковку резиновых перчаток и протянул по паре женщинам. Те, ничего не спрашивая, тут же натянули предложенный атрибут на руки. — Что ж, — библиотекарь принялся заново рассматривать книгу под лампой. — Работы тут на пару часов, думаю, не больше. Однако, нам нужно быть осторожными и очень внимательными. Некоторые элементы книги не прощают ошибок, — Джеппетто навис над столом, кивнув на небольшую полочку рядом со Свон и брюнеткой. — Я заготовил несколько вариантов обложки, сохранив исконное название сборника. Использовал только натуральную кожу, краски для кожаных изделий и масло, чтобы уберечь оттенки от деформации. Вы можете выбрать ту обложку, которая вам больше всего нравится, и мы вместе её подгоним под формат сборника. Миллс тут же метнулась к полке, глядя на четыре разных черновых заготовки, но лишь одна из них зацепила внимание Реджины. Белая кожа, расписанная серой краской… Женщина не сомневалась ни секунды, прослеживая маршруты хитросплетённых узоров, так поразительно напоминающих голые ветви деревьев какого-нибудь сказочного леса, и чёрные буквы: имя и фамилия отца, выполненные незнакомым брюнетке шрифтом. — Хорошо, — Марко понял всё без слов, когда Миллс обернулась к нему с заготовкой в руках. — Тогда давайте приступать. Обычно Реджина была той, кто руководит любым процессом, кто держит всё под контролем, кто отдаёт приказы… Но сейчас, она с радостью подчинялась указаниям старика, слушала его приглушенный голос и вторила его инструкциям. Библиотекарь разложил перед женщиной хорошо заточенные и отполированные заботливой рукой инструменты, затем выждал пару секунд, давая брюнетке возможность познакомиться с ними. — Вы работаете с книгами, насколько я знаю, — буднично протянул Джеппетто. — Отчасти мы с вами коллеги, поэтому буду стараться не слишком мусолить свои наставления. Для того, чтобы начать работу над необходимыми нам «органами» книги, необходимо убрать те части, которые подлежат замене. В данном случае, — Марко постучал указательным пальцем по чистой странице — вакате. — Необходимо отделить обложку и переплётные крышки от корешка книги, при этом не повредить каптал. Эмма неловко кашлянула, наклонившись к Миллс, в её шёпоте чувствовалась неловкая ухмылка. Она была немного смущена тем, что старик не учёл её неосведомлённость в издательском деле. — Не повредить что? — Тесьму, — Реджина подхватила со стола карандаш и указала им на шелковую тесьму малинового цвета с утолщённым краем на концах книжного блока. — Вот здесь, — она почувствовала, как журналистка немного прижалась к её боку, с искренним интересом слушая ответ женщины. — Тогда вот это что? — блондинка пальцем указала на ленточку-закладку, один конец которой был прикреплён к верхней части корешка. — Только не говори, что этот кусок абсолютно аналогичной тесьмы называется иначе? Брюнетка посмотрела на Свон, едва не задев носом её бледную щёку. Эмма была близко, лицо в считанных сантиметрах, но взгляд сосредоточен только на книге. Миллс улыбнулась серьёзному выражению лица журналистки, невольно задержав внимание на слегка приоткрытых розовых губах. — Ляссе, — чуть более хрипло, чем хотелось бы, ответила Реджина. Она немного смущённо покосилась на библиотекаря, который старательно делал вид, что не замечает пылающих щёк женщины. — И её желательно тоже оставить. Она неплохо сохранилась. — Почти, как новая, — согласился Джеппетто. — Поэтому да, мы оставим ляссе в исконном виде. А теперь возьмите скальпель, только очень осторожно, пластыри на пальцах у меня не просто так, и сделайте разрез вдоль залома обложки. Вот здесь. Марко провёл указательным пальцем поперёк форзаца, и брюнетка застыла. Она и помыслить себе не могла о том, чтобы собственноручно разрезать книгу отца, хотя где-то отдалённо и понимала, что это необходимо. Чтобы построить что-то новое, иногда приходится рушить старое, и это правило работало для всего. Миллс неуверенно потянулась к указанному инструменту, стараясь справится с лёгким тремором. Хирургическая сталь скальпеля обожгла руку Реджины на подсознательном уровне, но она заставила себя сомкнуть пальцы и поудобнее перехватить рукоятку. Она создавала книги, а не уничтожала их… Ей было тяжело свыкнуться с этой мыслью. — Разрез, — повторила женщина, поднеся инструмент к книге. Лезвие скальпеля не переставало дрожать над бумагой. — Секунду. — Хей, — брюнетка тихо вздохнула, когда блондинка, словно прочитав её мысли, тут же накрыла дрожащую кисть Миллс своей ладонью, вторую руку разместив на тонкой талии Реджины. — Всё под контролем. — Эмма, я не знаю… — Давай вместе? Губы Свон практически касались ушной раковины женщины, и брюнетка с трудом проглотила ком в горле. Она отрывисто кивнула, позволив Эмме направить лезвие прямо к сборнику. Журналистка вселяла в Миллс умиротворение, беззаботность, свет, всё то, чем являлась сама и что до этого было Реджине незнакомо. Сталь не встретила никакого сопротивления, разрезая бумагу, и блондинке пришлось немного надавить на запястье женщины, чтобы ненадолго перехватить контроль в свои руки и прочертить маршрут вдоль корешка книги. Брюнетка смотрела на то, как «разваливался» сборник, видела всё, словно в замедленной съёмке, чувствовала, будто наблюдает за всем со стороны, а не принимает непосредственное участие. Она старалась сконцентрироваться на дыхании, чувствовала тепло руки Свон даже через резиновые перчатки, слышала успокаивающие слова, шёпотом затерявшиеся во тьме волос. Эмма заставляла её не думать, а делать, заставляла её переступать через себя снова и снова, и этим делала Миллс только счастливее. Старик пальцами удалил обрывки уже ненужной бумаги бывшего форзаца, без сожаления и сомнения, не замечая двух пар глаз, следящих за его руками. Тоже самое библиотекарь проделал и с листами форзаца, оставшимися на обложке, нещадно терзая бумагу, пока не остался лишь один картон. — Отлично! — заключил Джеппетто. — Теперь проделайте тоже самое и со вторым форзацем книги. Реджина тяжело сглотнула, ощущая, как сухость во рту дерёт горло. Она осторожно перевернула книгу на второй бок, подмечая, что журналистка не отстранилась ни на секунду, готовая в любой момент оказать необходимую поддержку. Теперь женщина сама пронзала бумагу острым кончиком, отрывала листы, разрезала вакату, тем самым отделив книжный блок от обложки, стараясь не думать о том, что делает. Закончив с этим тяжелейшим для себя занятием, брюнетка поспешно убрала скальпель на соседний стол, подальше, на всякий случай, чтобы случайно не отрезать что-нибудь лишнее. Она приподняла блок, состоящий из сцепленных между собой сегментов «тетрадей», позволяя Марко удалить со стола старую обложку. Старик помог отделить страницы от основной обложки и гордо кивнул, глядя на практически безупречную работу Миллс, а затем жестом пригласил её к следующему столу. — Теперь нам необходимо убрать остатки старого клея с корешка, чтобы нанести новый, — библиотекарь посмотрел на блондинку, которая тенью двигалась следом за Реджиной. — Помогите мисс Миллс с тисками, а я пока поищу необходимый растворитель. Свон кивнула, осторожно подступая к брюнетке, её внимательные глаза захватили карие в плен. Эмма поджала губы, стараясь выглядеть чуть менее довольной, чем она была на самом деле. — Мне нравится, когда к тебе так обращаются, — призналась журналистка. — Мисс. Никогда не ценила это слово больше, чем сейчас. — Потому что теперь я свободная женщина, Эмма? — выгнула бровь Миллс. Блондинка ухмыльнулась, окинув Реджину взглядом. Она невесомо коснулась плеча брюнетки, без особой надобности поправляя на ней свой пиджак. Следующие её слова были сказаны почти шёпотом. — Не знаю даже. А ты свободная женщина? Миллс пожалела, что они в помещении не одни. Когда Свон так говорила с ней, когда без стеснения выражала свои чувства, используя флирт и заигрывания в непринуждённой и привычной для обеих манере, Реджина хотела быть ближе к Эмме. И в физическом плане тоже. — Нет, Эмма, — женщина покачала головой, не прерывая зрительного контакта. — И мы обе это прекрасно знаем. Журналистка ухмыльнулась и подошла к тискам, забирая из рук брюнетки голый блок листов, при этом не встречая никакого сопротивления. Блондинке потребовалось несколько секунд, чтобы понять, как работает предоставленный им инструмент, пока Миллс откровенно любовалась ею. Реджина словила себя на этой мысли абсолютно случайно, но ей нравились обнажённые предплечья Свон, аккуратные запястья, длинные и ловкие пальцы, гладкая кожа, которую до безобразия хотелось осквернить… Женщина неловко потупила взгляд, почувствовав, как к щекам прилила кровь. Она ведёт себя хуже подростка. Журналистка зажала книжный блок тисками корешком вверх и довольно улыбнулась, покосившись на брюнетку, словно услышав её шальные мысли. Блондинка перевела взгляд на Джеппетто, который всё ещё искал нужные ему бутыльки, убедилась, что тот на них не смотрит, и немного наклонилась к Миллс, быстро чмокнув её в щёку. Реджина улыбнулась. — Как ты поняла, что мне это нужно? И я не… — женщина указала на щёку. — О поцелуе, а о вечере в целом. — Есть вещи, которые ты просто знаешь, — пожала плечами Свон. — Можно считать, что я зазубрила своё домашнее задание. — Спасибо, Эмма, — прошептала брюнетка. — Ты полностью посвятила мне этот вечер. Острая еда, настолько калорийная, что после неё я неделю не выйду из фитнес-центра. Реставрация книги в библиотеке, существование которой так бы и оставалось для меня загадкой. Ты, — Миллс намеренно отнесла журналистку отдельным пунктом. — Это чудесный вечер, и я не хочу, чтобы он заканчивался. — Мы не торопимся, — рассмеялась блондинка. — Но твои слова заставили меня почувствовать себя десертом, Реджина. — Мне нравится это сравнение. — А мне нравится то, что я вижу. Никогда не находила женщину в окружении пыльных книг настолько привлекательной, — золото заиграло в зелёной радужке глаз Свон. — Тебе идут даже эти дешёвые резиновые перчатки и этот старый подвал. — Ужасная лесть, — рассмеялась брюнетка, запрокинув голову назад. — Я не настолько лёгкая добыча, Эмма. На меня это не работает. — Никакой лести, только голая правда, — покачала головой журналистка. — Ты моё исключение из всех правил, Миллс, а я — твоё. И хочу быть единственным подобным исключением. Реджина закусила губу, прислушиваясь к гулким ударам своего беснующегося сердца. Исключение? Блондинка была для неё особенной, первой, единственной. И женщина понимала, что Свон станет последней, к кому она будет испытывать настолько сильные чувства. Именно она научила брюнетку так глубоко чувствовать, принимать себя, жить! Никого другого для Миллс больше не существовало. — Ты очень самоуверенна, дорогая. — Знаю. — И неисправима, — добавила Реджина, безуспешно борясь с улыбкой. — Не вини меня, — подмигнула Эмма и выпрямилась, когда Марко вернулся к ним с небольшой бутылочкой, содержащей прозрачную жидкость, и куском ткани в руках. — Не отрицай, что тебе это нравится. Старик учтиво кашлянул, заставив журналистку немного поубавить свой флирт, сексуальное напряжение между женщинами мог увидеть даже слепой. Библиотекарь смочил ткань прозрачной жидкостью, переводя взгляд с блондинки на брюнетку, но учтиво молчал. Он протянул лоскут Миллс, и в нос ударил резкий едкий запах, заставив ту невольно поморщиться. Реджине не нужно было объяснять, что Джеппетто от неё ждёт: она приняла кусок ткани из его рук и вернулась к корешку книги. Женщина смущённо покосилась на Свон и, когда та спокойно пожала плечами, стала тщательно обрабатывать растворителем корешок книжного блока, убирая немного пожелтевший от старости клей. — Более крупные куски клея следует убирать этим, а затем снова пройтись растворителем, — Марко склонился над тисками, одной рукой протягивая брюнетке скребок. — Даже прошивать ничего не нужно, удивительно. Постарайтесь максимально аккуратно поработать вот здесь и здесь, чтобы не повредить нити. — Поняла, — Миллс приняла новый инструмент, крепко вцепившись в его рукоять. — А вы не отвлекайте Реджину, Эмма, — старик сложил руки на груди. — И для вас найдётся занятие. — Разве я отвлекаю? — спросила журналистка, спрятав руки за спину. Сама невинность. Женщина ухмыльнулась, не глядя на блондинку и библиотекаря. — Так или иначе, — Джеппетто поманил Свон к себе. — Мне нужно вырезать из плотного картона новые составные части переплётной крышки. Я уже всё расчертил, нужно только ваша твёрдая рука. Справитесь? — Конечно, — Эмма в последний раз посмотрела на брюнетку, которая старательно делала вид, что сосредоточена на своей работе, нахально ухмыльнулась каким-то своим мыслям, и прошествовала следом за Марко. Миллс остановилась, прислушиваясь к удаляющимся шагам, но не сразу вернулась к своему занятию. Вместо этого Реджина какое-то время просто наблюдала за не в меру оживлённым стариком и любознательной журналисткой, которая следила глазами за каждым взмахом ножниц в руках библиотекаря, немного уклоняясь каждый раз, когда тот забывал об осторожности. Джеппетто довольно эмоционально расписывал блондинке последовательность тех действий, которые та должна сделать безупречно, чтобы получить тот результат, на который сам Марко рассчитывает. Старик размахивал в воздухе руками, ещё раз гордо демонстрируя Свон заготовки для будущей обложки книги. Библиотекарь не просто любил свою работу, он жил ею. Что-то в нём напомнило Реджине, почему она сама полностью отдаётся «Зачарованному Лесу»: страсть, преданность делу, стремление к совершенству. В этом они были с ним похожи. Эмма не прерывала Джеппетто, внимательно его слушая. Она смотрела Марко в глаза, изредка кивала, но ни разу не посмела дерзко пошутить. Женщине казалось, что журналистка тоже околдована магией вечера и важностью происходящего. В отличии от брюнетки, блондинка смело взяла в руки канцелярский нож и принялась старательно и неторопливо вырезать стороны для оболочки книги по трафарету. Свон возвышалась над столом, её спина была напряжена, брови сосредоточенно сдвинуты к переносице… Миллс позволила себе чуть дольше необходимого задержать взгляд на точёном профиле Эммы, а затем, опомнившись, посмотрела на Марко. Тот, в свою очередь, принялся корректировать размер расписанного куска кожи для обложки, убирая ненужные части в сторону, не уронив ни кусочка на пол. Каждый занимался своим делом и, даже, если Реджина была предоставлена самой себе, она была счастлива. Женщина чувствовала себя частью чего-то большего, чего-то значимого, чего-то, что никогда не позволит себе забыть. С каждой секундой она работала всё точнее, доверяя своим рукам и глазам всё больше и больше. Она всегда контролировала чужую работу, но никогда не исполняла её сама. Странно, но брюнетке было комфортно, будто она занималась этим всю жизнь. Работая с книгой своего отца, Миллс ощущала себя на своём месте, и это было бесценно. Процесс реставрации сборника очень увлекателен, и лишь со стороны может показаться скучным и муторным. И почему Реджина раньше не занималась этим? Пока руки работают, в голове поразительная легкость, нет никаких мыслей… Только запах старой бумаги и шероховатость страниц, которую можно прочувствовать, даже через резиновые перчатки. Участвуя в восстановлении книги Генри Старшего — самого главного труда, над которым он работал — женщина готова была поклясться, что слышит его немного хрипловатый беззаботный смех где-то на задворках памяти. Он был рядом с ней сейчас, и на сердце становилось будто бы ещё теплее. Брюнетка потеряла счёт времени, каждая минута была лишь цифрой на циферблате часов. Она избавилась от старого клея, остатков картона и марли, когда старик принёс ей новый и показал, как аккуратно нанести клейкую субстанцию кистью поверх спрессованных тисками граней. Миллс чётко следовала указаниям библиотекаря и отошла от стола только для того, чтобы тот смог скорректировать положение бумажных тетрадей и придать им небольшое скругление. Он взял небольшой молоток и стал отбивать корешок, пока Реджина не попросила предоставить ей и эту работу. Джеппетто был только рад её инициативе, неустанно нахваливая лёгкую и точную руку женщины. Брюнетка и сама не заметила, как сборник отца стал приобретать товарный вид, даже тесьма и ляссе приобрели некий глянец на фоне восстановленной структуры книжного блока, хотя Миллс никаких манипуляций с ними не производила. Марко помог Реджине достать получившуюся основу книги из тисков и лёгким кивком пригласил её присоединиться к столу, за которым сейчас трудилась журналистка. Блондинка стрельнула в неё взглядом, протягивая пару плотных белых листов альбомного формата, сложенных ровно по центру, которые старик принял без слов. По структуре бумаги женщина опытным взглядом поняла, что смотрит на будущий форзац. Библиотекарь взял кисть и, словно опытный художник, лёгким движением обмакнул самый кончик в клей, а затем тщательно смазал им лишь одну грань сложенного листа. Он показал женщине, как правильно прижимать лист к блоку, чтобы практически моментально зафиксировать его края к остальной бумаге, и брюнетка с впечатляющей точностью повторила его манипуляции. Лишь по довольной усмешке блондинки и устремлённому пристальному взгляду на алые губы Миллс поняла, что улыбается, наслаждаясь процессом. Обложка уже практически была готова и сейчас ждала своего часа. Расписанная кожа, над которой Джеппетто провёл не один день, идеально обтягивала плотный картон, уголки были украшены и надёжно защищены металлическими вставками, осталось лишь скрепить обложку с основным книжным блоком при помощи форзацев. Последний штрих, который Свон и Марко оставили специально для Реджины. Женщина взяла в руки кисть, обмакнула клеем и ещё раз посмотрела на сторону белого листа, который ей предстояла полностью покрыть клеем и приклеить к картону обложки. Она не спешила наносить клей, словно ждала позволения, но не понимала, у кого стоит спрашивать. Эмма оттолкнулась от стола, медленно подходя к брюнетке со спины. Она без стеснения обняла Миллс одной рукой за талию, её ладонь скользнула от рёбер к животу, подбородок едва касался плеча, Реджина спиной чувствовала, как бьётся сердце в груди журналистки. — Всё хорошо? — шепнула блондинка, и по коже женщины пробежали мурашки. — Слишком хорошо, — брюнетка не успела прикусить язык. Она боялась, что стоит нанести последний штрих, как магия исчезнет, но не могла произнести это признание вслух. Однако Свон услышала это в тихом вздохе Миллс так, как умела только она. — Нам стоит приехать сюда ещё раз, с детьми, — предложила Эмма, подтолкнув руку Реджины к бумаге, чтобы кисть коснулась листа. — Думаю, что Марко будет рад преподать пару уроков молодому поколению. Мы можем приезжать сюда так часто, как только захочешь, но сейчас… Клей высохнет, если его не использовать. — Это похоже на обещание, — улыбка коснулась губ женщины, когда журналистка немного повернула голову к ней и боднула носом пылающую щёку. — Обещаю, — прошептала блондинка, и этого было достаточно. — Мы ещё вернёмся сюда. Думаю, Хоуп и Генри найдут пару книг в своих коллекциях, которым стоит вернуть человеческий вид. Брюнетка не видела необходимости возражать. Листы были приклеены к обложке, закреплены, плотно прижаты и подвержены надёжной фиксации. Миллс с трудом напоминала себе, как дышать, глядя на обновлённый сборник рассказов. Руки не слушались, как бы настойчиво Реджина не приказывала им взять его. Книга пахла клеем, бумагой, кожей, воспоминаниями этого волшебного вечера. Кончики пальцев неуверенно коснулись металлических уголков, затем отдёрнулись, словно обжёгшись огнём. Свон продолжала обнимать женщину и терпеливо ждать, давая брюнетке всё своё время, а значит всё время мира. Миллс сконцентрировалась на дыхании Эммы, стараясь попадать в его такт, чувствуя, как беспокойство отступает. — Я оставлю вас ненадолго, — обронил старик с явным намёком, понимая, что это то, что он просто обязан сделать. Библиотекарь ушёл, не получив ответа, и дамы остались совсем одни. Реджина позволила журналистке снять с себя перчатки, и сама тоже освободилась от тонкого слоя резины. Ладонь женщины скользнула по инициалам автора сборника, пальцы зацепились за обложку, и брюнетка позволила себе взять книгу в руки. Она оказалась плотнее и тяжелее, чем Миллс себе представляла, чем она помнила. Реджина наслаждалась этой удивительной тяжестью нескольких сотен тысяч слов, с замиранием сердца листая заученные наизусть страницы, когда остановилась на той самой: на послании Генри Старшего своей дочери. Оно не повредилось, осталось нетронутым. Женщина знала, что содержание книги не пострадает, но почему-то была обязана убедиться в этом самостоятельно. Она сморгнула слёзы, перечитывая заветные слова, и ослепительно улыбнулась. Брюнетка разрывалась в урагане собственных эмоций, её бросало на волнах необъяснимых чувств и разбивало о скалы необходимости держать себя в руках. Она была счастлива, чувствовала тоску по отцу, не хотела покидать комфортное для себя место так же сильно, как жаждала узнать, что блондинка приготовила для неё дальше. Миллс заботливо закрыла книгу, но, секунду спустя, уже пылко прижимала сборник к груди, смеясь без причины. Она выбрала чувство, на котором стоит задержаться. Реджина развернулась в объятиях Свон, пряча лицо в изгибе её шеи. Носом женщина чувствовала учащённый пульс Эммы, который настойчиво посылал ей какое-то послание на азбуке Морзе, в тоже время свободной рукой играя с верхней пуговицей на белой рубашке журналистки. Она была безмерно благодарна блондинке, но не могла облечь свои чувства в слова, не хватало лексикона и воздуха. Поэтому брюнетка просто смеялась, наслаждаясь тем, как крепко Свон прижимает её к себе. Несколько мгновений спустя Эмма немного отстранилась, чтобы встретиться взглядом с Миллс, и тут же обхватила её лицо ладонями, чтобы Реджина снова не попыталась спрятаться. Журналистка хотела видеть её. Лёгкая улыбка, взмах длинных ресниц, и внимание женщины целиком и полностью принадлежит блондинке. Брюнетка жадно всматривалась в сияющие изумруды глаз, утопая во всём, что являла собой Свон в этот момент. Её. Эмма нежно огладила линию челюсти Миллс костяшками пальцев, убирая тёмные пряди с лица, и приподняла указательным подбородок Реджины, не давая той отвести взгляд в сторону. Журналистка больше не спрашивала разрешения, потому что знала свои права на эту женщину, и приняла её власть над собой. Брюнетка зависела от блондинки, не думала о том, что будет, если у них не получится, и не испытывала сомнений. Она мягко улыбнулась в ответ на действия Свон, красноречиво опустив взгляд на приоткрытые розовые губы. Миллс была на грани того, чтобы попросить Эмму действовать. — Свон, я… — Замолчи, — прошептала журналистка, одну руку смещая на затылок Реджины и зарываясь пальцами в шёлк волос. Один наклон головы, горячее дыхание коснувшееся лица напротив, и тонкие губы накрыли алые в нуждающемся и отчаянном поцелуе. Мягкость губ украла последний глоток воздуха из лёгких женщины, и та почувствовала, как перед глазами взмыли тысячи звёзд, врезаясь друг в друга, и ударной волной сметая остатки разума. Брюнетка сжала ткань рубашки блондинки в кулак и рванула её на себя, требуя ещё больше физического контакта. Она прильнула к Свон всем телом, отвечая на поцелуй и приоткрывая рот, чтобы выдохнуть немое согласие на всё, что Эмма может ей предложить. Одного поцелуя было достаточно, чтобы разрушить всё и возвести заново. Было достаточно, чтобы взорвать сердца сразу обеих на миллиарды мельчайших частиц, чтобы потом они слились в единое целое. Журналистка целовала Миллс неторопливо, растягивая каждую секунду так, словно могла остановить время, и Реджина цеплялась за блондинку свободной рукой, удерживая себя на ватных ногах. Свон действительно знала, что делает, и от её юркого языка женщине становилось слишком жарко. Они гармонировали друг с другом, изгибы тел идеально совпадали, каждое движение и тихие вздохи казались синхронными. Весь мир превратился в одно расплывчатое пятно, а земля так и норовила уйти из-под ног. Больше отказывать себе было не нужно. Их губы встречались снова и снова, языки сплетались, отказываясь уступать друг другу, сбивчивое дыхание больше не принадлежало кому-то конкретному. Брюнетка чувствовала, что плавится изнутри, и огонь разгорается чуть ниже её живота, пуская требовательные волны в сознание хозяйки. Миллс ощутимо прикусила и оттянула зубами нижнюю губу Эммы, видя, как зелень глаз потемнела от наплыва чувств и первобытного желания. Журналистка сдавленно выдохнула, по инерции потянувшись следом за Реджиной, но та увернулась от новой порции поцелуев, уперев ладонь в грудь блондинки. Они смотрели друг другу в глаза: Свон часто дышала, пока вторая женщина отсчитывала гулкие удары самого важного органа в теле напротив о свою ладонь. Тёмная и опасная ухмылка поселилась на губах брюнетки, сейчас она окончательно осознала, что Эмма в её руках. — К чёрту, — шёпот Миллс звучал, как приказ, не выполнить который было просто невозможно. — Отвези меня к себе, Эмма. — Да, — журналистка не колебалась ни секунды, и Реджина победно усмехнулась. — Ты отдала мне своё сердце, теперь я хочу получить остальное.

***

Было уже за полночь, когда за ними захлопнулась дверь. В квартире блондинки было темно, только свет от уличных фонарей проникал через окна в квартиру, но глаза быстро привыкали к мраку. Тишину изредка прорезал шорох колёс и звук мотора проезжающих по улице машин, но женщина слышала только собственное сердцебиение в ушах и очень остро ощущала близость Свон, словно её организм был полностью настроен на неё, как радиоприёмник на нужную волну. Она несколько лет не делила ни с кем постель, не испытывала по этому поводу никаких желаний или угнетений, ничего. Брюнетка думала, что это нормально — считать, что желания и страсть не перманенты и переоценены. Но это было до Эммы. Журналистку Миллс не просто хотела, а требовала, пожалуй, так, как никогда не думала, что способна. Блондинка притянула Реджину к себе за талию, заставляя ту выгнуться в пояснице, не задавая посторонних вопросов и не подвергая сомнениям принятое женщиной решение. Не было глупых уточнений «готова ли брюнетка к близости», «действительно ли она этого хочет» или прочей чуши, которой придают так много значения в современных мелодрамах и любовных романах на дешёвой бумаге в мягких переплётах. Миллс хотела перейти последний рубеж в отношениях со Свон, прыгнуть с утёса в самую пучину чувств, и понимала, что её желание откликается в сознании Эммы, в её прикосновениях и нежной улыбке. Было плевать, что Реджина только в теории знала, что нужно делать. Плевать, что она уже порядком подзабыла собственное тело. Плевать на всё, что происходило у неё в голове. Тела прильнули друг к другу, руки без остановки изучали желанные изгибы, чтобы унять главную потребность — касаться. Женщину тянуло к журналистке сильнее гравитации, её губы были сильнейшим магнитом, а поцелуи сладчайшей амброзией — оторваться было практически невозможно. Блондинка читала потребности брюнетки без слов и умело удовлетворяла их: она целовала со всеми чувственностью и страстью, на которую только была способна, балансируя между безумием и целомудренностью, проявляя к Миллс должное уважение, и заставляя ту чувствовать себя желанной. Реджина вкушала губы Эммы с неменьшим пылом, не сдерживая себя, позволяя сердцу руководить собой. Женщина игриво провела языком по губам Свон и тихо мурлыкнула, когда та предприняла неудачную попытку сорвать ещё один поцелуй. Брюнетка уклонилась от ожидаемой ласки, но всё ещё мастерски поддерживала рисковое расстояние в пару сантиметров между их лицами, играя на терпении обеих. Она довольно ухмыльнулась. Миллс чувствовала, как дрожит Эмма, сдерживая свои порывы, чувствовала под ладонями напряжённое тело: каждая мышца натянулась, как струна. Журналистка была для Реджины уникальным музыкальным инструментом, ни на что не похожим, и та собиралась научиться на нём играть, извлекая только самые высокие ноты. Женщина коснулась лица блондинки и провела подушечкой большого пальца по искусанным тонким губам, взглядом повторяя маршрут. Брюнетка с трудом верила, что происходящее не вымысел. Она невольно вернулась воспоминаниями в свой сон с участием Свон, когда сердце подсказывало то, что была не готово принять голова: зарождающиеся чувства. Миллс тогда была шокирована, но на интуитивном уровне представляла себе то, что может произойти. Однако реальность… Она была несравненна. Все ощущения и чувства были усилены в десятки раз, физическое тепло, обострённые рецепторы, эндорфины, разгоняющиеся по венам… Реальная Эмма. В этот момент Реджина и журналистка представляли собой опасное горючее сочетание: порох и искра, бензин и спичка, детонатор и взрывчатка… Женщина не знала, кто сгорит первым, но требовала пламени. В глазах этой настырной блондинки брюнетка чувствовала себя чем-то неземным, святым, ценным, не призом и не трофеем, а той, кого нужно боготворить. И это понимание распаляло даже сильнее, чем та готова была понять. — Невероятна, — прошептала Свон в губы Миллс, когда та демонстративно сняла туфли, ощутив ступнями лёгкую прохладу пола. Реджина расправила плечи, вскинула подбородок и самоуверенно улыбнулась — приподнятый уголок губ идеально синхронизировался с надменной дугой брови. Эмма практически не моргала, когда женщина стала аккуратно стягивать с плеч пиджак, который практически присвоила себе на этот вечер. — Покажи мне, что я должна делать дальше, Эмма, — журналистка была загипнотизирована тем, как серая ткань почти лениво оголяет кожу. Брюнетка хотела превзойти всех на её памяти, стать для блондинки лучшей во всех отношениях. — Пара подсказок не повредит. — Тебе не нужно думать о том, что будет. Доверься мне и себе. — Я не хочу разочаровать тебя… — Ты можешь делать со мной всё, что захочешь, — прервала Миллс Свон. Она говорила искренне, не беспокоясь о последствиях. — И, к слову, ты не нуждаешься в наставлениях. Они пару секунд молчали, просто глядя друг другу в глаза. Полное доверие. — Тогда никаких правил. Не спрашивай, просто делай, — едва слышно, но уверенно отозвалась Реджина. Она повела взглядом в сторону кровати, задержала взор на сиреневых простынях и свежих наволочках на подушке, а затем вновь одарила Эмму вниманием. — Научи меня, Эмма. Женщина отошла на шаг от журналистки, позволяя пиджаку окончательно соскользнуть со своих плеч и бесформенным комом упасть на пол. Блондинка тяжело сглотнула, наблюдая за тем, как брюнетка шаг за шагом спиной двигается к постели. Свон скинула свои кеды со скоростью, которая при других обстоятельствах очень впечатлила бы Миллс, лишь немного запутавшись в ногах под конец. Реджина улыбнулась, закусив нижнюю губу, и пальцем поманила Эмму к себе, та в несколько широких шагов нагнала женщину, сталкиваясь с ней всем телом. Брюнетка поцеловала журналистку первой, обвив руками лебединую шею, пальцами царапая нежную кожу на её затылке. Она понимала, что может привыкнуть к подобному, и эта перспектива очень её манила. Миллс нетерпеливо прикусила губу блондинки, заставив ту тихо всхлипнуть, чем и воспользовалась, протолкнув свой язык в податливый рот, желая заполнить собой всю Свон, украсть всё до последнего вздоха. Поцелуи Реджины порабощали тело и сознание Эммы, заставляя ту цепляться за женщину так, словно от неё зависела вся жизнь. И брюнетка хотела видеть и слышать последствия своих действий. Миллс провела ногтями от коротких волосков на затылке вверх до плотной резинки, удерживающей длинные волосы журналистки в хвосте. Она зацепила пальцами резинку и потянула вниз, желая иметь полный доступ к полюбившимся ей спутанным золотистым прядям. Пара секунд, и каскад длинных волос упал на плечи и лопатки блондинки, сразу словно бы преображая Свон в десятки раз. Было что-то уникальное и родное в лёгкой небрежности Эммы, что Реджина так любила, что-то, что составляло образ её настоящей. Женщина отстранилась, чтобы оценить результат своей работы: щёки журналистки пылали, губы припухли от требовательных поцелуев, а глаза сияли во мраке тени, которую создавали немного вьющиеся пряди, обрамляя лицо. Дыхание брюнетки сбилось, лёгкие сжались в невидимом кулаке, доставляя лёгкую приятную боль. Она снова вернулась к блондинке, позволяя рукам запутаться в золотых волосах, наслаждаясь мягкостью локонов между пальцами. Поцелуи становились всё более жаркими и голодными, но сохраняли особенную нежность, которую невозможно было побороть или уничтожить. Миллс провела руками вниз по плечам Свон, дразня её кожу ногтями сквозь ткань рубашки, перешла на рёбра, ещё ниже, пока не встретила жёсткий материал джинсов. Реджина довольно улыбнулась сквозь поцелуй, когда Эмма резко втянула в себя воздух — женщина без предупреждения расстегнула металлическую пуговицу, с которой до этого по-кошачьи лениво игралась пальцами. Её намерения были очевидны. Руки журналистки без остановки блуждали по телу брюнетки: они изучали, запоминали, присваивали. Миллс остро ощущала каждый миллиметр своей кожи в тех местах, где блондинка касалась её: Свон одной ладонью остановилась на бедре, уверенно сжимая его, а второй рукой проложила маршрут вверх по позвоночнику, пока кончики пальцев снова не вернулись на шею Реджины. Женщине уже стало понятно желание чувствовать, что происходит с сердцем человека, которому собираешься отдать всю себя. Эмма плавно наклонилась к брюнетке, встретив рот той в чувственном поцелуе, неторопливо наслаждаясь полными искушения губами. Миллс проникла в рот журналистки молниеносно, не в силах противиться своей властной натуре, и почувствовала, как язык блондинки ласково приветствует её. Нежность, страсть, уважение, любовь… Реджина впервые встречала весь этот спектр в одном флаконе. Она взялась за собачку ширинки джинс и неторопливо потянула её вниз, ощущая, как хватка Свон становится всё сильнее. Женщина ухмыльнулась, прерывая поцелуй. Эмма молча отпустила бедро брюнетки и позволила ей продлить жестокую пытку, наблюдая, как тонкие пальцы Миллс пробираются за шлёвки джинсовой ткани. Реджина продолжила свой путь к кровати, утягивая послушную журналистку за собой, осторожно и доверительно, уверенно. Блондинка завороженно смотрела на околдовавшую её женщину, тяжело дыша, но не вмешиваясь в её планы. Когда до постели оставалось чуть меньше шага, брюнетка остановилась, понимая, как температура крови повышается на градус каждую секунду промедления. Она взялась за пояс джинс обеими руками и, глядя Свон в глаза, потянула ткань вниз. Эмма на мгновение зажмуривалась, накрывая ладонями запястья Миллс, но лишь для того, чтобы ускорить её манёвр. Журналистка, чудом владевшая собой, помогла Реджине избавить себя от нижней части своего «образа», совершенно не заботясь о том, что женщина в итоге отправила этот ничем неповинный элемент одежды в полёт в противоположный угол помещения. Этой ночью одежда им вряд ли пригодится. Рука брюнетки нашла бедро блондинки, касаясь уже куда более неторопливо и заботливо. Бледная кожа казалась податливой, хрупкой, как нетронутый лист только что изготовленной бумаги. Свон перехватила руку Миллс, мягко сомкнув пальцы на её запястье, и медленно потянула её к своему лицу. Когда розовые губы коснулись ладони Реджины, выражая признательность и преданность, Эмма смотрела только в глаза, давая своё немое обещание позаботиться о женщине так, как никто другой. Брюнетка никогда не чувствовала себя настолько важной для кого-то прежде, настолько необходимой, единственной. С журналисткой она ощущала себя непобедимой. Миллс привставала на носочки, чтобы украсть короткий, но не менее томный поцелуй, а затем всего в пару шагов поменялась с блондинкой местами. Теперь Свон стояла спиной к кровати, не в силах пошевелиться, пока Реджина методично, пуговица за пуговицей, ослабляла натяжение рубашки на застывшем теле. Пуговицы охотно поддавались требовательным пальцам женщины, а тёмные глаза пожирали открывшиеся участки кожи: шея, заострённые ключицы, интригующая впадинка между грудями, очертание пресса… Брюнетке нравилось любоваться подтянутым телом Эммы, которое всё ещё наполовину было прикрыто рубашкой, нравилось изучать взглядом кружевной комплект нижнего белья, цвета дорогого шампанского, нравилось, что журналистка не торопит её, хотя едва держится. Миллс не сомневалась, что блондинка пойдёт ради неё на всё. Они уже видели друг друга обнажёнными, но тогда у них не было тех прав и свободы, что была сейчас. Сейчас Реджина легко могла протянуть руку и взять всё, что ей причитается, могла заклеймить Свон собой, могла выгравировать в её сознании своё имя самым безжалостным способом. Женщина не могла не думать о том, что Эмма чертовски хороша собой, сексуальна настолько, что брюнетка с трудом концентрировалась на происходящем. Было трудно не поддаваться искушению и не наброситься на журналистку, как дикое животное. Им обеим нужно было совсем не это. Миллс провела пальцами по краям рубашки от воротника вниз, немного задевая ногтями кожу, пока не остановилась у самого края. Она кинула быстрый взгляд на блондинку, заметив, как та беспощадно впивается в нижнюю губу зубами, а затем резко припала поцелуем к ещё нетронутой шее. Свон тихо выдохнула, крепко притягивая Реджину к себе, опаляя дыханием её лицо. Под своими губами женщина чувствовала нежный шёлк, ощущала под ним бьющуюся артерию, которая качает кипяток прямо к сердцу. К сердцу, которое принадлежит ей и которое возвращать она не намерена. Брюнетка царапнула зубами бледную кожу, услышав сдавленный стон, а затем тут же, извиняясь, провела по укусу языком. Руки Эммы взметнулись к лицу Миллс, глаза говорили больше, чем могли слова. Она заставила Реджину отвлечься от своего занятия, вовлекая в сокрушительный поцелуй, силу которого было трудно представить. Мысли женщины путались, всё тело кричало, к процессу подключились так же и первобытные инстинкты. Она чувствовала, как тугой узел внизу живота натянулся до предела, притупляя всё остальное. Невинности больше не было места. Брюнетка нуждалась в чём-то порочном и неукротимом. Миллс прервала поцелуй и подтолкнула журналистку к кровати, вынуждая ту сесть на самый её край. Теперь уже блондинка смотрела на неё снизу-вверх с обожанием и восхищением, которые, в тот момент, Реджина чувствовала, что заслуживает. Карие глаза пронзили зелёные, когда женщина завела руки за спину и расстегнула молнию на платье. Брюнетка заметила, как пальцы Свон впились в жёлтое покрывало на простынях, собирая его края в кулаки до побеления костяшек. Частое дыхание Эммы, её расширенные зрачки, серьёзный взгляд… Она не была способна отвернуться. Миллс сняла сначала одну бретельку с плеча — журналистка тяжело сглотнула, — затем вторую. Взгляд блондинки с сиянием чистого греха пробирался под кожу Реджины, пуская свои корни. Свон почти не моргала, когда женщина позволила платью упасть на пол. Затем брюнетка перешагнула через него и остановилась, стоя практически вплотную. На Миллс было тёмно-бордовое нижнее бельё, состоящее только из полупрозрачных кружев — лифчик нежно украшал грудь, придавая ей оттенок порочности, а трусики представляли собой всего пару тонких полос ткани. — Реджина, — сокрушённо выдохнула Эмма, имя женщины казалось молитвой. — Ты когда-нибудь сведёшь меня с ума. Брюнетка дотронулась до лица журналистки, невесомо, как пером, и та тут же прильнула к этому прикосновению. Миллс погладила высокую скулу блондинки, коснулась носа, очертила контур губ, намеренно надавив на них, чтобы Свон приоткрыла рот, и та послушалась. Реджина наклонилась, чтобы ласково поцеловать Эмму, с удовлетворением отмечая, как быстро та стремится углубить поцелуй. Стоя практически между ног журналистки и царственно возвышаясь над ней, женщина почувствовала щекочущие прикосновения пальцев к колену. Блондинка прохладными кончиками пальцев выводила только ей известные узоры на смуглой коже с исключительным почтением и преклонением, заставляя брюнетку ненадолго потеряться в этой незначительной ласке. Пальцы Миллс были вплетены в волосы на затылке Свон, без остановки поглаживая чувствительную кожу, а пальцы Эммы, не задерживаясь нигде дольше секунды, начав свой маршрут с колен Реджины, вверх по бёдрам, кружеву трусиков, остановились на талии. — Всё, что захочешь, — пообещала журналистка, вызывая лёгкий смешок женщины. — Только скажи. Брюнетка сократила оставшееся расстояние, овладевая податливыми губами, и блондинка не смела разочаровать её. Каждый поцелуй Свон был каким-то новым опытом для Миллс, не уроком, который она должна усвоить, а подарком, который она хотела заслужить. Язык Реджины дразнил Эмму, но та, казалось, только наслаждалась этим. Журналистка неустанно тянулась к женщине, давая той возможность первой решить, чего она хочет. Блондинка не давила, полностью подтверждая контроль брюнетки над собой и над ситуацией, и та была за это благодарна. Миллс медленно взялась за воротник рубашки Свон и аккуратно потянула его вниз, обнажая плечи и спину Эммы, заменяя белую ткань своими ладонями. Журналистка высвободила руки из рукавов, и сама откинула ненужный элемент одежды в сторону, даже не взглянув на него, чем заслужила очередной глубокий поцелуй Реджины в качестве поощрения за догадливость. Блондинка не отрывалась от губ женщины, не сбавляла обороты, но всё равно выжидала, куда дальше двинется брюнетка. В их первый раз всё будет так, как захочет Миллс, и это Свон демонстрировала самым явным образом. Реджина забралась коленями на кровать по обе стороны от Эммы, плавно опустилась на её бёдра, тем самым оседлав журналистку. Их лица теперь были на одном уровне, глаза сосредоточены, с губ срываются жадные вдохи. Женщина намеренно плотно прижалась к блондинке, обняв её за шею, а затем сделала то, чего от себя не ожидала: сжав в кулаке и резко потянув вниз волосы на затылке Свон, чем заставила последнюю со стоном искренней мольбы запрокинуть голову, на что брюнетка коварно улыбнулась, заметив, что Эмма так и не отвела своего взгляда. Журналистка рывком притянула бёдра Миллс ближе к своим, заставив последнюю ахнуть от неожиданности. Блондинка обвила руками Реджину, царапая короткими ногтями её спину и ягодицы, попутно покрывая шею и плечи женщины поцелуями. Брюнетка прикрыла глаза от удовольствия, подставляя алчным губам Свон всё больше пространства, плавясь изнутри от возбуждения. Эмма откровенно пробовала Миллс на вкус, чередуя губы и язык, нежные укусы с грубыми поцелуями. Реджина выгибалась в её руках, не в силах приглушать стоны. Она хотела, чтобы журналистка услышала то, что делает с ней. Блондинка, воспользовавшись тем, как бессознательно тело женщины отзывается на её ласки, склонилась ниже к груди брюнетки, тут же накрывая ртом затвердевший сосок через кружево лифчика. Миллс дёрнулась, впиваясь ногтями в плечи Свон, выдохнув что-то нечленораздельное, но Эмма этого не заметила. Рот журналистки был горячим и влажным, язык искусным и изворотливым, гарантирующим наслаждение высшего сорта. Реджина не успела осознать собственные ощущения, как блондинка переключилась на второй сосок, дерзко ухмыльнувшись, когда женщина принялась едва заметно двигать бёдрами в поисках хоть какого-нибудь трения. Тело брюнетки реагировало быстрее, чем поступали сигналы в кору головного мозга. Миллс схватила Свон за подбородок и заставила посмотреть на себя. Несколько прядей упало Эмме на лицо, создавая ещё больше тени, но Реджина отчётливо видела, что та улыбается. Она сорвала ещё один властный поцелуй, довольно красноречиво стягивая бретельки лифчика с плеч журналистки, получив хриплый вздох в награду за смелость. Блондинка поглаживала спину женщины, целуя её снова и снова, пока та неторопливо продвигается пальцами к крючкам на застёжке, её движения вселяли уверенность в брюнетку. Свон немного отстранилась для удобства Миллс и ждала, пока та справится с застёжкой. На себе его расстёгивать оказалось в разы проще. Реджина сняла с Эммы бюстгалтер и откинула его за спину так, словно отмахнулась от назойливой мухи, вызвав тихий смешок журналистки, который тут же заглушила своими губами. У блондинки была аккуратная грудь, мягкая, нежная, которая практически идеально прилегала к ладоням женщины, когда она осторожно накрыла её руками. Брюнетка изучала тело Свон, знакомилась с самыми интимными его частями, и Эмма была не против такого проявления любопытства. Сбивчивое дыхание журналистки отражало её бешенный пульс, однако она просто наблюдала за тем, как Миллс сжимает грудь, пальцами очерчивает соски, немного надавливает на них подушечками больших пальцев, немного оттягивает. Блондинка зажмурилась, выругавшись сквозь стиснутые зубы, когда Реджина подалась вперёд, повалив её на спину, заменяя пальцы ртом. Она целовала, посасывала, кусала, зализывала. Ей доставляло удовольствие считать сколько раз Свон вздрагивает от её языка, и как сильно она прижимает бёдра женщины к своим. Брюнетка хотела сделать Эмме приятно и ощутить на вкус каждый миллиметр её тела. Журналистка одним опытным и лёгким движением пальцев одной руки справилась с застёжкой лифчика Реджины, самодовольно усмехнувшись, за что и поплатилась. Она громко вскрикнула и застонала, когда женщина перешла ко второму соску, но вместо неторопливой ласки, получила неожиданный укус. Брюнетке нравился запах тела блондинки, нравилось оставлять на коже следы своего пребывания, нравилось чувствовать себя на грани самоуничтожения. Миллс двинулась выше, не отрывая губ от Свон, царапнула зубами ключицу, прижала язык к шее, и Эмма выгнулась от ласк Реджины. Губы женщины достигли уха и остановись там. — Сними. Брюнетке не нужно было ничего более. Журналистка рывком вернула сразу обеих в прежнее сидячее положение и помогла бордовому бюстгалтеру упасть на пол, затем преданно посмотрела Миллс в глаза, ожидая дальнейших просьб или указаний. Реджина, не вставая с колен, приподнялась, так чтобы её грудь была на уровне лица блондинки, и та поняла намёк моментально. Руки Свон скользнули вниз по спине женщины, остановившись на бёдрах стальной хваткой, заставив ту шумно выдохнуть. Когда Эмма держала её так уверено и непоколебимо, брюнетка чувствовала, как начинает плавиться в этих сильных руках. Миллс заботливо убрала волосы с лица журналистки, ласково массируя подушечками пальцев район висков. Блондинка признательно улыбнулась, подставляя голову под нежные прикосновения. Зелёные глаза, ранее сосредоточенные на лице Реджины, опустились ниже шеи, и вот губы коснулись кожи. Неторопливо и осторожно, словно прощупывая границы, которых на самом деле для неё не существовало, Свон покрывала женщину чувственными поцелуями так, словно рисовала на ней. Не пропуская ни миллиметра. Брюнетка закусила губу, чтобы не выдать своей слабости, и запрокинула голову в приглушённом стоне, когда Эмма немного несдержанно прикусила кожу в ложбинке груди, втягивая в рот, посасывая до боли, затем утешая раненное место языком. Журналистка намеренно выбрала именно это место для своего первого клейма, словно тем самым отмечая и сердце Миллс, в придачу к телу. Умелые губы и язык двинулись к груди, пока руки жёстко опустились на задницу Реджины. Женщина впилась пальцами в затылок блондинки, притягивая её ближе, мысленно запоминая всё, что происходит. Свон знала, что нужно делать, чтобы брюнетке было приятно, знала, какие точки нужно задеть, чтобы Миллс наплевала на свою привычку всё держать под контролем. Эмма целовала её с почтением, восхищением и слепым обожанием. Журналистка игриво очертила контур кружева нижнего белья Реджины, поиграла пальцами с тонкой резинкой, не отрываясь от своего основного занятия, а затем, не встретив протеста, провела рукой под бордовой тканью, ладонью накрывая ягодицу женщины. Брюнетка хрипло рассмеялась, когда блондинка провела кончиком языка по чувствительному соску. Эта невинная ласка была самой порочной на памяти Миллс, сводящей с ума шалостью, искусной пыткой. Свон изучала Реджину с неменьшим усердием, ловила взглядом каждое движение, интерпретировала, запоминала. Женщина едва заметно кивнула, давая Эмме разрешение двинуться дальше, и та едва заметно улыбнулась. Спальню пронзил удивлённый вскрик. Брюнетка не ожидала, что журналистка резко перевернёт её на спину, нависая сверху, всего за долю секунды. Быстрая, сильная, нахальная, как всегда. Миллс чувствовала, как колено блондинки упирается между её ног, чувствовала пульсацию чувствительного узелка под влажной тканью трусиков, которую наверняка ощущала и Свон. Реджина шокировано смотрела на Эмму, на её напряжённые руки и плечи, на внимательное лицо. Она инстинктивно помогла журналистке перекинуть волосы через плечо, но сделала это неторопливо, наслаждаясь шёлком волос и тем, как блондинка вздрагивает от хрупкой ласки. Женщина приобняла одной рукой журналистку за талию, удобно расположив свою ладонь на пояснице последней, а второй ладонью снова накрыла грудь Свон, призывно и требовательно сминая её. Эмма шумно выдохнула и медленно склонилась к брюнетке, снова целуя её, борясь с языком привыкшей вечно побеждать королевы. Журналистка аккуратно опустилась на Миллс, и из губ обеих вырвался один долгий стон, затерявшийся в новом поцелуе. Ощущение практически полностью обнажённого тела блондинки своим, горячая тяжесть, её бережные прикосновения, возбуждение, колоколом отбивающееся в мозгу — всё это сбивало Реджину с толку. Она не помнила, чтобы такое с ней происходило хоть раз в жизни. Свон целовала женщину без остановки, покусывала чувствительные и немного выступающие рёбра, вынуждая брюнетку извиваться на простынях, вцепившись в Эмму так, словно это было единственное, что она могла контролировать. Прикосновения губ журналистки вызывали фейерверки перед глазами, в голове было слишком шумно и Миллс не могла остановиться ни на одной мысли. Блондинка была повсюду: она чувствовала её дыхание, кожу на коже, изучающие руки и безумно нежные губы. Реджина впилась ногтями в спину Свон и повела ладонью вниз по рёбрам, оставляя на бледной коже тонкие розовые отметины. Женщина остановилась на плоском и твёрдом животе Эммы, чувствуя под пальцами хитросплетение мышц, и почувствовала, как журналистка напряглась. Взгляды встретились, когда брюнетка неторопливо повела рукой вниз по животу журналистки, хотя толком и не понимала, что делает. Миллс доводилось удовлетворять себя самостоятельно, мастурбация не была для неё чем-то сверхъестественным. И, насколько она успела узнать, принцип в удовлетворении своей партнёрши точно такой же. Работа рук и ловкость пальцев — ничего сложного, Реджина может хотя бы попытаться! Блондинка пару мгновений поиграла с кружевом нижнего белья женщины пальцами, не разрывая зрительного контакта, словно пытаясь понять, насколько та уверена в своих действиях. С первого взгляда Свон казалась спокойной, но брюнетка видела её насквозь. Эмма сильно переживала о том, как Миллс воспримет их близость, ведь от первого раза многое зависит, и журналистка отчаянно желала дать Реджине необходимый комфорт, установить новую планку, сделать эту ночь незабываемой. Женщина закусила нижнюю губу и отрывисто кивнула, когда блондинка бережно потянула резинку трусиков вниз. Они не сказали ни слова друг другу, когда Свон немного привстала, чтобы неторопливо стянуть кружевное бельё со смуглых ног брюнетки, оставляя ту полностью обнажённой. Эмма взяла паузу, позволив себе отстраниться, чтобы уже целиком рассмотреть Миллс перед собой. Журналистка не могла спрятать восхищённой улыбки, пока глаза изучали сантиметры бархатной кожи Реджины. Она начала со ступней женщины, выше по спортивной икре, округлому женственному бедру, задержав внимание (всего на долю секунды) чуть ниже живота брюнетки, с трудом проглотив ком в горле, выше по стройной талии до шикарной груди, затем по шее, и вот взгляд сосредоточился на пухлых губах. Миллс не стеснялась своей наготы, не перед блондинкой, поэтому призывно раздвинула ноги, откровенно приглашая Свон двигаться дальше, и зелёные глаза настигли разгорячённого центра. Эмма коснулась щиколотки Реджины и нежно стала двигаться вверх по телу, направляясь к той точке, где её ждали больше всего. Женщина приподнялась на локте, второй рукой притягивая журналистку обратно к себе для требовательного поцелуя. Блондинка продолжила свой маршрут без раздумий, не остановилась даже, когда брюнетка сама пробралась пальцами под ткань нижнего белья Свон. Вместе. Миллс выгнулась дугой, когда почувствовала прикосновение Эммы к внутренней стороне своего бедра, всё тело прошибло сильным разрядом электричества. Журналистка позволила Реджине укусить себя за нижнюю губу, отреагировав на это доверительной ухмылкой. Женщина решила не отставать, скопировав манёвр блондинки. Брюнетка, ведомая любопытством, немного надавила нижней частью ладони чуть выше лобка Свон, когда услышала сдавленный всхлип, и уверенно повела рукой вниз, запустив всё запястье под тонкую резинку трусиков Эммы, лишь в теории представляя, что делает. Ей нравилось, как плотно нижнее бельё журналистки прижимает неопытную в любовных ласках руку к разгорячённым складкам, удачно фиксируя её на весу. Миллс знала, что всему научится, и что блондинка даст ей такую возможность. Она никогда не испытывала такой необходимости в физической близости прежде, поскольку никогда не была достаточно возбуждена. Вероятно, всё крутилось именно вокруг Свон. С ней Реджине хотелось всего и сразу. Женщина застонала, но не была уверена по какой именно причине: из-за пальцев Эммы, которые так умело раздвинули складки половых губ и нашли ноющий от недостатка внимания клитор, или из-за той горячей влаги, которую брюнетка ощутила на своих пальцах, когда тоже коснулась журналистки? Блондинка была не просто влажной, она была развратно мокрой, и всё из-за Миллс, благодаря ей. Свон приходилось сильно сдерживать своё желание, находясь чуть ли не на пике своих собственных ощущений. Реджина была виновницей распутной реакции Эммы на происходящее, и это возбуждало ещё более безумно и неистово. — Реджина, — выдохнула журналистка в губы женщины, разместив средний палец поверх кричащего о внимании бугорка. В глазах брюнетки потемнело, и она мгновенно скопировала действие блондинки, заставив ту сильно зажмуриться. Свон подалась к Миллс, попадая в плен её поцелуя, постепенно усиливая давление на центр Реджины, пока не услышала долгий стон — чистый, высокий, женственный, настолько новый для обеих, что это повергло женщин в ступор. Брюнетка не думала, что способна воспроизводить подобные звуки, не думала, что всего пара движений и манипуляций, способны низвергнуть её до состояние тотальной зависимости и беспомощности. Пальцы Эммы ожили: они ласкали, легко стимулировали клитор Миллс, кружили вокруг, затем сильно и резко давили — всё, что угодно, чтобы снова услышать, как стонет Реджина, и та не сдерживалась, заполняя криками удовольствия квартиру журналистки, наплевав на соседей. Блондинка быстро нашла ключик к телу женщины, и теперь вовсю испытывала на прочность самообладание последней, отчаянно надеясь услышать мольбу из ненасытных алых губ. Пока Свон нежно целовала брюнетку, её пальцы требовательно и в меру жёстко пытали всё естество Миллс. Реджина не получала подобного удовольствия даже, когда пыталась удовлетворить себя самостоятельно. Эмма чувствовала её слишком хорошо. Рука журналистки не останавливалась, пальцы играли на нервах женщины, подсознательно уничтожая окружающую реальность, заставляя брюнетку забыть, кто она есть и где находится. Миллс наслаждалась блондинкой, подсознательно подстраиваясь под каждое ловкое движение пальцев Свон, не просто копируя его, а возвращая в трёхкратном размере: чуть больше грубости, чуть больше дикости, чуть больше огня… Реджина чувствовала свои удачные манёвры и стремилась повторить их, когда рука, на которую опиралась Эмма, резко подгибалась в локте, а саму журналистку накрывала волна дрожи и чистого удовольствия. Блондинка твердила имя женщины, как мантру, едва шевеля губами, едва слышно, едва касаясь кожи. Но этого «едва» было достаточно сверх меры, чтобы брюнетка чувствовала себя особенной. Миллс почувствовала, как пальцы Свон сместились ниже её клитора, очертили контур входа, но остановились, словно спрашивая разрешения. — Эмма, — прошипела Реджина, часто дыша. Она вот-вот готова была развалиться на части. — Не провоцируй меня… Журналистка не дала женщине договорить, накрывая требовательный рот глубоким поцелуем. Её язык вторгся на территорию брюнетки именно в тот момент, когда два пальца неторопливо вошли в её лоно. В глазах Миллс потемнело, как только ощущение долгожданной наполненности взорвало её изнутри. Идеальная гармония таких разных частей тела. Блондинка отстранилась, внимательно наблюдая за реакцией Реджины, но не переставая своих движений. Она входила в неё плавно, осторожно, неторопливо. Пальцы почти полностью покидали женщину, затем снова погружались в неё до самого упора. Брюнетка сильно прикусила губу, чтобы не закричать от восторга, и ощутила металлический привкус во рту. Боли она не ощущала, лишь потребность насытиться происходящим. Свон попадала в цель каждым толчком, творя невообразимое, словно знала Миллс, как свои пять пальцев. Не важно, сколько у Эммы было партнёров до неё, теперь лишь Реджина имела права на неё. Она не отдаст журналистку никому и не позволит уйти. Женщина не могла больше концентрироваться на том, чтобы дарить блондинке ответную ласку, и теперь крепко цеплялась за неё, как за спасательный круг во время шторма. Она одной рукой запуталась в волосах Свон, обмотав несколько прядей вокруг кулака, а пальцами второй руки властно впилась в оголённое бледное бедро. Эмма входила в брюнетку без остановки, постепенно увеличивая темп и напор. Её пальцы задевали что-то внутри Миллс каждый чёртов раз, надавливали, взрывали ядерные бомбы внутри её живота. Журналистка не переставала целовать, и Реджина яростно отвечала взаимностью, чувствуя, как таймер внутри неё уже почти подошёл к концу. Каждая клеточка её тела вибрировала, сердце переполнялось кровью, в голове вдруг стало так пусто… Женщина не знала сколько времени прошло, она затерялась в поцелуях и забытых ощущениях свободного полёта. Только блондинка — всё, что на данный момент знала брюнетка о реальности, всё, что она считала аксиомой. Свон окончательно присвоила её себе без возможности возврата. Она любила Миллс так, как никто другой не умел, и действительно была той единственной, кто смог показать звёзды без ночного неба. Реджина почувствовала ритмичное сокращение мышц, понимая, что ещё несколько долгих и мучительных мгновений станут последней преградой на пути к долгожданной разрядке. Эмма вернулась поцелуями к груди женщины, не переставая глубоких и точных толчков. Её губы ласкали, язык обжигал, зубы интригой играли на коже, пока пальцы забирали всё, чем являлась брюнетка. Журналистка обвела языком ореол соска, а затем жадно припала губами к груди, неистово, требовательно, когда узел внутри Миллс лопнул, первой волной оргазма накрывая тело. Однако, Реджина хотела сделать всё по-своему. Она потянула блондинку на себя с такой силой, что та чуть ли не рухнула на задыхающуюся в сладкой неге женщину, и сама выгнулась в линии пояса, подсказывая, чего хочет. Свон поудобнее перехватила брюнетку под поясницу, когда та обвила ногами талию Эммы, и с некоторым усилием привела Миллс в сидячее положение. Реджина снова царственно восседала на журналистке, будучи чуть выше её. Женщина коснулась лица блондинки, убирая влажные светлые пряди со лба. Свон прикрыла глаза, с радостью принимая нежную ласку брюнетки, мягко улыбнулась, но затем резко распахнула зелёные омуты, которые казались темнее Шервудского леса. Миллс стала двигаться: её бёдра насаживались на пальцы Эммы, встречая их плавные движения на пол пути, подсказывая журналистке правильный ритм. Блондинка впилась поцелуем в плечо Реджины, мгновенно подстраиваясь под толчки. Женщина стонала Свон на ухо, царапая острыми зубами мочку, выгибалась, тем самым тесно прижимаясь к любимому телу. Пальцы Эммы неустанно давили на самую чувствительную точку внутри брюнетки, скручивались, раздвигались, и снова вонзались в её лоно с большей отдачей. Миллс взорвалась окончательно в тот момент, когда резко опустилась на журналистку так, чтобы костяшки незадействованных пальцев ощутимо впились в половые губы, даря приятную и необходимую боль. Томный стон вырвался из самой души Реджины, когда та запрокинула голову, жадно хватая ртом воздух, заставив блондинку тихо замычать от удовольствия. Свон нравилось удовлетворять эту буйную женщину, нравилось заставлять её полностью раскрываться, нравилось чувствовать её возбуждение на своих пальцах. Брюнетка уткнулась лбом в плечо Эммы, тяжело дыша, всё ещё ощущая успокаивающие движения пальцев журналистки, которая не хотела так резко прерывать долгожданное удовольствие. Миллс повернула голову и невесомо, практически невинно, поцеловала блондинку чуть ниже уха в том месте, где сама не заметила, как оставила багровеющий засос. Реджина провела ладонями по напряжённым плечам Свон, понимая, что задолжала ей ответную услугу. Однако Эмма не предпринимала никаких попыток вынудить женщину сделать это. Брюнетка уперлась руками в плечи журналистки, заглянув ей в глаза, и, не терпя возражений, повалила её на спину. Миллс приподнялась, позволяя блондинке высвободить уже обе руки, перехватила запястья и пригвоздила их к простыням над светлой головой. Свон часто дышала, при каждом глубоком вздохе и последующем выдохе виднелись очертания рёбер. Спортивное тело Эммы было влажным от пота, однако помимо лёгкой испарины Реджина так же видела следы от своих ногтей, отметины от зубов и жёстких поцелуев на шее, ключицах и плечах. Женщина не хотела за них извиняться, она гордилась своей работой. Брюнетка сместилась таким образом, чтобы согнутые в коленях ноги журналистки оказались по обе стороны от неё. Миллс проследила взглядом от покусанных розовых губ, ниже, изучая лебединую шею, небольшую грудь, очертания пресса, и немного нахмурилась, вспомнив, что блондинка всё ещё находится в нижнем белье. Она недовольно цокнула, услышав сдавленный смех Свон, от которого сердце тут же налилось теплом. Реджина не церемонилась, когда Эмма послушно свела колени вместе и приподняла таз, и одним нетерпеливым движением стянула с длинных ног насквозь мокрые трусики. Реакция журналистки и её возбуждение были самым лучшим комплиментом. Блондинка была перед ней раскрыта, как книга, которую женщине нетерпелось прочитать, перечитать, выучить наизусть. Она накрыла ладонями колени Свон, снова неторопливо раздвигая ноги в стороны, и нависла сверху. Эмма наслаждалась ощущением рук брюнетки на своём теле, которые теперь были куда более аккуратными и сдержанными, заботливыми и изучающими. Миллс сплетала языки, посасывала губы, прикусывала кожу. Журналистка со всем почтением и благодарностью принимала то, что Реджина ей давала. Женщина огладила костяшками пальцев подбородок блондинки, и невесомо повела рукой вниз по прямой линии, едва дразня прикосновениями кожу. Она накрыла ладонью половые губы Свон, пальцами раздвинула складки, задрожав от возбуждения Эммы так, словно оно было её собственным. Пальцы снова очертили клитор, и брюнетка услышала стон полный мольбы. — Я не знаю, что нужно делать дальше, — призналась Миллс, едва слышно, но журналистка всё прочитала по губам. Она умилительно улыбнулась, скользнув ладонью под запястье Реджины у себя между ног. Теперь рука женщины накрывала руку блондинки, а пальцы прилегали к пальцам. Свон подождала, пока брюнетка снова посмотрит на неё. — Я покажу. Не убирай руку. Миллс хрипло выдохнула, когда Эмма ввела в себя свои два пальца, за которыми тут же последовали пальцы Реджины. И это зрелище журналистки удовлетворяющей себя при помощи женщины, было самым удивительным, греховным, будоражащим. Блондинка стала аккуратно двигать рукой между своих ног, и брюнетка с точностью копировала её движения. Она запоминала, как сгибаются пальцы, как глубоко входят, как немного задерживаются внутри и возвращаются обратно. Свон погружалась в себя до упора, выходила полностью, возвращаясь немного жёсткими прикосновениями к клитору, задевала его и снова входила в лоно. Сердце Миллс билось в груди, как дикое животное в клетке. Постепенно Реджина стала проявлять инициативу, уже самостоятельно направляя руку Эммы к желанному входу, погружаясь в его жар, срывая тихие вздохи. Это удивительное чувство — ощущать себя внутри, быть той, от кого зависит желанное тело, обладать и властвовать. Женщина хотела быть единственной, кто получит эту власть. Всё это журналистка проделывала, не отрывая глаз от брюнетки, которая заворожено следила за происходящим, остро ощущая на себе пристальный взгляд. Она всё решила. Миллс наклонилась к блондинке, провела языком по её нижней губе, а затем тут же прикусила истерзанную ласками плоть, вырвав удивлённый стон. — Я сама, — Реджина практически рычала, как дикая пантера, нависая над своей жертвой. Свон послушно убрала руку, выгнувшись дугой, когда женщина мгновенно вошла в неё на всех правах. Её пальцы плотно прилегали к верхней стенке влагалища Эммы, легко скользя внутри, ощущая, как нежная плоть обволакивают брюнетку на всём пути. Журналистка притянула Миллс к себе за шею, требуя поцелуя, а второй рукой без остановки гладила смуглую спину вдоль позвоночника. Реджина самозабвенно целовала блондинку, проникая языком в её рот в синхронности с проникновением пальцев. Свон стонала, иногда переходя на крик, когда женщина властно задевала чувственный бугорок внутри Эммы, тут же скручивая пальцы и надавливая на него. Этим манёвром она создавала перманентное давление на центр журналистки, двигая рукой, но не позволяя пальцам выскальзывать из желанного жара тела блондинки. Свон металась на простынях, имя брюнетки криком пронзало воздух, Эмма дрожала под брюнеткой без остановки. И Миллс была чертовски довольна собой. Она понимала, что лишь от одного вида журналистки, молящей о пощаде от её ласк, возможно получить очередной оргазм. Тело Реджины ныло, мышцы рук и пальцы начинали болеть от непривычки и недостатка опыта, но она не сдавалась. Женщина ощущала, как с каждым новым толчком мышцы блондинки сокращаются вокруг её пальцев, как каждый последующий стон звучит всё громче и громче, как глубокие зелёные глаза искрятся от приближающейся разрядки. Свон цеплялась за брюнетку, выгибалась, чтобы сильнее прижиматься к ней. Она пыталась слиться с Миллс воедино, двигая бёдрами навстречу. Близость Эммы, такой податливой, послушной, зависимой, мотивировала Реджину не останавливаться и экспериментировать. Но журналистка была близка, и женщина это чувствовала. Стоны и крики блондинки прорезали воздух, проникали в души брюнетки, наполняли её силой. Потребовалось всего несколько толчков, и Свон распалась на кусочки в оргазме, изливаясь прямо на пальцы Миллс. И это было самое прекрасное, что Реджина получила за вечер. Руки брюнетки дали волю слабости, и она упала рядом с Эммой, тяжело дыша. Это было восхитительно, изумительно, волшебно! Две женщины лежали на спинах, глядя друг другу в глаза, и широко улыбались. Миллс хотелось смеяться, и она не отказывала себе в этом желании. Рядом с этой журналисткой она не будет отказывать себе ни в каких своих желаниях. Блондинка подхватила хриплый смех Реджины, из последних сил приподнимаясь, чтобы оставить быстрый поцелуй на плече любимой женщины. Брюнетка никогда прежде не занималась любовью с такими пылом и страстью, никогда не занималась любовью в принципе. Было удивительно неописуемо ощущать себя частью чего-то большего, частью Свон, даже, когда физически не прикасаешься к ней. Миллс была счастлива, и это чувство казалось бесконечным.