Тройка мечей

— Рейчел…       Я проснулась. — Она спит… — Мы должны остановиться… — Конечно…       Перешёптывания, причмокивания, вздохи. Я смотрела в высокий свод палатки, не смея двинуться. — Ты любовь моей жизни, Ребекка.       Нет, мне это не нравится. Я вышла. Они лежали вплотную друг к дружке. Взглядом нашла их руки — Ребекка держалась его плеч, Винни одной обнимал её за талию, другую подложил ей под щёку. Какая милота. Одеты. Не заметили меня? Куда мне деться? Я умру… Шелохнулась. Тут же взглянули на меня, испуганные, совсем как…       Я побежала.       В обличии учеников вот так же целовались и обернулись на восклик Серафима Кроули: «Что здесь происходит?!», — это было жизнь назад, когда ещё всё казалось поправимым. Им грозила смерть, и пускай бы она случилась, это лучше, чем то, что происходит сейчас, чем то, что произойдёт — я чую участь хуже смерти! Что я сделаю ещё?.. — Рейчел!       Почти хочу, чтоб догнала. Нет, нельзя. Оставь меня в покое! А я замедлилась… Нельзя. — Рейчел, стой.       Подчинилась. Здесь чуть дальше будет скалистый пруд, уже пошли крупные валуны и крутой каменный склон невысокого холма. Тяжёлое дыхание — моё? Её? Обернулась. Красные, обкусанные губы. Так близко…       Я поцеловала её. Парочка шагов и она уперлась спиной о каменную стену, ударившись затылком, коротко пикнула, крепко сжала моё плечо. Я не наслаждалась поцелуем, не испытывала никаких чувств, кроме ощущений чисто физических. Контакт плоти и плоти. Больше ничего. Моя рука несколько механически прошлась по её груди и талии, спустилась к бедру, подобрала подол туники. Она хлопнула меня по плечу. Ещё раз. Ещё. Я не остановилась. Когда я пролезла к ней под бельё, она, наконец, замерла, даже одеревенела, что ли, даже перестала дышать.       Винчесто и не знает, что подготавливал её для меня.       Я сразу убрала руку, как только она дёрнулась. Назад, назад, вне зоны её досягаемости…       Она стояла, покосившись в сторону, снова замерев. Не видно лица за неровными прядями. Молчание. Пересвист птиц. Опустошение. Минута. Две? Шатнулась от стены, не поднимая глаз, прошлась, покачиваясь, обратно в сторону костра. Остановилась. Выпрямилась. Дрожали ноги. Полуповорот ко мне и севший голос: — Я ведь твоя мать.       Испуг. Что это? Нет… — Да какая ты мать? — смешок.       Два удара сердца и она продолжила путь.       Потёк нос. Вытерлась тыльной стороной ладони и ощутила запах смазки. Помыла руки в ручье. Какой туман… Нет, погода ясная, но что-то в голове не так, как будто лес горит, как будто буря началась. Не знаю.       Я прошлась вдоль реки, проверила садок, там села стайка мелкой рыбы, но я поставила обратно, не решилась доставать, не потащу же сама? Побросала камушки, пуская блинчики: рекорд вышел в четыре блинчика. Нашла полое дерево, залезла в него, испачкав в траве и грязи коленки; оказалось тесновато, но я устроилась сидя. Несколько минут уединения. Вышла из него.       Ничего не хочу. Когда мы сможем вернуться в деревню? Адамит ждёт меня или разобиделся, что я его вот так из комнаты погнала? Вот же идиот.       Я не знала, что мне делать, куда деть себя. Снова прошлась от реки к пруду, взобралась на скалы, спустилась, потом мыла руку и растёрла ладонь до того, что та засаднила. Вернулась к костру.       Она не повернулась. Она не могла не слышать моих шагов. Винчесто-то повернулся; всего лишь быстрый взгляд, а всё же знак, а всё же ведь это происходит автоматически — внимание к источнику звука. Что-то в её напряжённой фигуре мне подсказало, что она принуждает себя сидеть спиной ко мне, что она сдержала естественный рефлекс. Я разглядывала её, как призрака кого-то убитого мной. И я поняла, что если она начнет сторониться меня, то у меня точно не получится снова уединиться с ней — целовать, трогать. Раздражение. Но… Моё тело всё равно не испытало никакого удовольствия. Я напротив ощутила тянущую боль внизу живота, как было каждый раз после насилия надо мной. Я теперь почувствовала, будто смотрю на своего убийцу. Не она ли подстроила ту аварию со смертельным исходом? Нет, то был мужчина, Амиди Лоран… — Рей.       Ужас. — Не пугайся так, — Винни коротко улыбнулся. — Думаю, нам нужно ещё раз поговорить, — шумный выдох.       Я вспотела. Могла ли она что-нибудь рассказать?.. Нет, он бы не улыбался тогда. Может, они затеяли свою игру? Они хотят свести меня с ума, верно? Я вскинула голову, улыбаясь в ответ. Она всё ещё отвернута от нас двоих. — И о чём же, mon cher petit papa? — у меня дурно вышла французская «р», вместо звонкости отзвучавшая глухой гнусавостью.       Он помолчал, не поддаваясь моей шутке, как делал это раньше. Лёгкость утрачена. Демон поднялся на ноги, возвышаясь надо мной. — Я так понимаю, что ты тяжело переживаешь нашу совместную изоляцию и делаешь неверные поступки, каких не совершала бы, оставаясь в обществе. — Какие, например? — Поцелуй. — Какой поцелуй?       Он тяжело вздохнул. Этот вздох о многом мне сказал — он вздыхал как человек, с которым зря заигрывают насчет общеизвестного, а не насчёт раскрытой страшной тайны. Нет, он ничего не знает обо мне и Ребекке. — Я поняла, — пожала плечами. — Допустим. — Учитывая все обстоятельства, мне кажется лучшим выходом, если ты переедешь в деревню…       Я перебила: — Хочешь отослать меня, чтобы я вам не мешала? — Не в этом дело… — Конечно, в этом! А Бекки подготовилась, кстати, так что можешь не бояться начинить её метисом… — Помолчи, — впервые я слышала угрозу в его голосе. Его глаза загорелись яростным огнём. Он не кричал, наоборот понизил голос. — Не нужно унижать ни себя, ни нас, Рейчел. — Ты уже унизил меня! — я всплеснула руками. — Отослать меня… Скажи, что в ней есть такого, чего нет во мне? Или у тебя фетиш на блонд? — Ты всё время слышишь только это?       Я не поняла. — Я люблю Ребекку, это правда, но дело не в том, что я хочу остаться с ней наедине. Есть несколько причин: нам нужно подготовить переезд для всех, и ты сможешь с этим справиться, и тебе нужно общество, отвлечение, потому что ты тонешь в обиде и ревности. И нам сложно ужиться втроём.       Психолух из него так себе. — Ты не ответил на мой вопрос, — я хмыкнула. — Будь ты нормальным мужчиной, только бы радовался… Она ещё надеется вернуться в Цитадель, ты знаешь? И ты думаешь… О, послушай, Винни, ведь я, в биологическом смысле, максимально доступное для тебя приближение к Ребекке.       Он растерялся, будто услышал громовой раскат в этот ясный день. Или что хуже. Даже не знаю, есть ли какое-либо удачное сравнение для вот этой вот эмоции, для этих широко распахнутых глаз, этих высоко поднятых бровей, сморщивших его лоб в уродливую гармошку. Обернулся к ней, всё это время молчавшей. Её давление, некогда принуждавшее нас к тишине, теперь вовсе не ощущалось. Он вернул взгляд ко мне, хмуро качая головой, просипел: — Что ты такое? Ты действительно это сказала?       Его слова разозлили меня. Что такого я сказала? Драматизация не наиграна и это делает всё только хуже. Он так жалок и смешон! — Может, я понимаю, чем она приглянулась тебе. Но чем мог понравиться ты? — Я думаю, мы закончили разговор. Ты долетишь до деревни к полудню, если вылетишь сейчас. — Нет, папаша, никуда я не полечу. — Хорошо… Хорошо, кажется, тебе нужно время подумать. Ещё раз прокрути наш разговор у себя в голове и пойми, что я не сказал ничего плохого. Это не наказание, Рейчел, это необходимость. Я пойду за рыбой.       Я фыркнула. Он ушёл.       Этот разговор, на самом деле, не был таким уж долгим, я прикинула, но молчание Ребекки казалось слишком необычным. Мне даже показалось, что я коснусь её плеча как в старых добрых ужастиках, и она окажется мертва — но нет, крепость её положения не была присуща мертвецам. Она сидела на пенёчке, боком ко всей сцене отцовско-дочернего общения. Я уткнулась носом ей в макушку, ощутив лёгкий душок не совсем свежей головы, который показался даже приятным в этот момент. Мои руки скользнули ей на грудь, крепко сжав обе полусферы, и я сама застонала от вспышки невозможного наслаждения при мысли, что я владею ситуацией, что всё происходит по моей воле, что это всё устроила я, что теперь я действительно свободна. Как быстро дичает человек!       Необитаемый остров, мать с дочкой и любовник для них обеих — так и будет.       Бекки повела плечами, пытаясь освободиться, но я не пустила её и зашептала ей на ухо: — Давай ты не будешь притворяться, что тебе не понравилось?       Она безвольно обмякла. Остатки совести стали грызть меня в области выше желудка, но я только ниже опустила руки, заставляя Бекки пригнуться. — Нет, — сказала она.       Я представила, как нас сейчас застанет Винчесто, мне стало от этого смешно, потому что автор сей повести вновь повторится — если это повесть. Или это кино? Это не могло быть реальностью. С другой же стороны, вот мой подбородок, упершись об её затылок, извлекал хрустящий звук перетираемых между собой волос, вот запах, вот влага на пальцах понятной этиологии.       Мне стало жутко и я сделала несколько шагов от неё. Это всё реальность. Всё, что я делала с ней, что говорила этому олуху Винчесто — было актом ненависти. Горячая, нежная ненависть — в полости рёбер потеплело от этого чувства. Я зря мечтала о любви.