Смелость города берет

У Джека до сих пор тряслись руки, хотя прошло уже несколько минут с тех пор, как он наконец снова ощутил точку опоры. Ноги тоже были ватные, подкосились почти сразу же, и он с облегчением рухнул на колени. Директор толкал какую-то речь о произошедшем, но Слоупер его не слышал, в ушах все звенело. Он испытывал противоречивые чувства, и сам никак не мог понять смесь из ужаса и восторженного облегчения, от которых в груди все словно болело и чесалось одновременно. Хотелось орать в голос до хрипоты, но вокруг было слишком много людей. Еще и ладонь, куда его укусил странный пергамент, зудела и пульсировала от легкой щекотки – видимо, заживала. Джек до сих пор не мог привыкнуть к тому, как быстро с него сходили вообще все ссадины и синяки, с тех пор, как он оказался в Хогвартсе. Когда он спросил об этом своего однокурсника Малькольма, тот закатил глаза и знающе сказал: – Это ж магия. Джек вздохнул, отер потные ладони о край мантии и осмотрелся: почти все студенты так или иначе уже опустились на пол. Большие замковые часы пару минут назад пробили время ужина, и на столах точно по расписанию появилась еда. Самые голодные или не впечатлительные уже уплетали за обе щеки, но Джек от такого количества стресса вряд ли смог бы затолкать в себя хоть что-то. Медленно, крепко держась за опрокинутую скамью, он поднялся с пола и побрел к выходу из Большого зала. В своем желании свалить куда подальше он был не одинок: многие пробирались к выходу, обходя компании возбужденно обсуждающих произошедшее студентов. Преподавательский стол тоже, вопреки обычному, был практически пуст, и Джек со вздохом обрадовался, что на него никто не обратит внимания. – Джек! Эй, Джек! – позвал кто-то, словно вселенная услышала его мысли и показала ему язык. Слоупер обернулся и увидел быстро приближающегося к нему Оливера Вуда. – Привет, – тихо сказал Джек, когда они поравнялись. – Привет, – ответил Оливер, зачем-то сурово сведя брови к переносице, словно Джек вызывал у него недовольство. – Это твоё? – спросил Вуд, приподняв за ремень школьную сумку, на кармане которой висел значок с Чипом и Дейлом. Джек удивленно хлопнул себя по груди, и, не обнаружив ремня широко открыл глаза. – Ой! – нервно хихикнул он под суровым взглядом Вуда. – Да, это моя. Спасибо! Он забрал у Оливера сумку, и перекинул ремень через плечо, ужасаясь своей растерянности. В сумке лежали все учебники и письменные принадлежности, его палочка и самое главное – альбом для рисования. Даже думать не хотелось о том, что было бы, потеряй он все это. А что, если бы кто-то другой наткнулся на нее и забрал себе, увидел бы его рисунки? – Здорово, что ты ее нашел! – облегченно выдохнул Джек, сжав ремень покрепче. – Не представляю, как мог ее забыть. Оливер кивнул, но взгляд его нисколько не потеплел. Он все так же хмурился и очень придирчиво осматривал Джека. – Ты в порядке? – спросил Вуд наконец, когда Слоупер слегка ссутулился от неловкости. – Да, – выдохнул Джек облегченно. – Думаю, да. Он вспомнил, как висел над столом и ревел от парализующего ужаса, но самого страха из воспоминаний не почувствовал. Даже руки перестали трястись. – Точно? – недоверчиво переспросил Оливер. Соупер шмыгнул носом и задумался. Еще минуту назад ему казалось, что он в ужасе. Он также был уверен, что сегодняшний день будет сниться ему в кошмарных снах, и что ближайшую неделю Джек вообще не сможет переступить порог Большого зала, пока голод не переборет в нем липкий трясучий страх. Еще минуту назад он был уверен на все сто процентов, что он не в порядке и в ближайшее время не будет, а сейчас... все уже не казалось так плохо. Что бы это ни было, оно явно позади, а Джек... Джек вообще-то проголодался. – Все хорошо, – улыбнулся он Оливеру. – Слегка перепугался, но уже все хорошо. Я даже не против остаться и поужинать. Услышав его ответ, Оливер явно расслабился и перестал хмуриться, словно он действительно переживал о Джеке. – Рад, что ты в порядке, – сказал Вуд. – Помнишь о завтрашней тренировке? – Конечно! Буду на поле в шесть! – Договорились. Оливер попрощался и вернулся туда, откуда пришел. Джека же никто не ждал, поэтому он упал на лавку прямо там, где стоял, и сразу же жадно глотнул тыквенного сока. Медленно пережевывая хрустящий жареный картофель, Джек думал о завтрашнем дне и тер зудящую ладонь. *** Маркус оккупировал кресло в гостиной факультета и не мог перестать довольно лыбиться. Что бы ни заставило сегодня всех в Большом зале левитировать, оно не поддавалось никаким контрзаклятиям преподавателей. Эффект длился целых три часа, и для Маркуса это было, словно глоток свежего воздуха в душной раздевалке после матча, когда все уставшие и вонючие, надувая щеки, с красными рожами пытались отдышаться. Накопившееся за неделю раздражение пропало напрочь, даже на Малфоя стало как-то резко похуй. Правда, чувства полета оказалось преступно мало, и теперь хотелось все бросить и устроить разбойничий набег на школьный чулан. Мысленно отвлечься от этой навязчивой идеи помогала только обеденная почта, приятно оттягивающая карман. Маркус очень надеялся по-быстрому разобраться с амулетами и свинтить в спальню, где можно было бы спокойно разобраться с письмами из дома. – Фух! – выдохнул появившийся Монтегю и грохнул увесистый сундук себе под ноги. Маркус поморщился. Ковер с толстым ворсом частично погасил звук, но все равно это оказалось громко. – Еле дотащил, – признался Грэхэм, утирая мокрый лоб. – Облегчающие сюда не накинешь. Все, блядь, в защитных рунах – чары стекают, как вода. – А че это вся крышка в золе? – спросил Маркус, лениво выбравшись из кресла и осмотрев сундук. – Так ведь, маман камином отправила, совы такое хрен дотащат, – Монтегю упал в освободившееся кресло и вытянул ноги. – Все, Марк, я за сегодня заебался. Сил нет, хоть аваду кидай. С места больше не сдвинусь. – Сиди, – Маркус махнул рукой и опустился перед сундуком на колени, удерживая руки на безопасном расстоянии. – Ничем фамильным не ударит? – Не, я все убрал. Открывай, не боись. Флинт положил ладони на испещренную рунами крышку, мысленно отдавая должное работе мастера. Иридий и платина, покрытые бронзовой пылью. Бронза позеленела от времени, но было очевидно, что сундук сам по себе уже являлся артефактом. Так ковать могли, пожалуй, только гоблины: иридий для прочности, платина – сильная связка-катализатор для рунных цепей, а бронза – гибкий магический проводник. Каждая руна была инкрустирована крохотными камнями-накопителями: тусклыми, но, Маркус был уверен, все еще рабочими, если их зарядить. Тронув крышку, Флинт прислушался к собственным амулетам, на случай, если Монтегю прошляпил какой-нибудь из фамильных сглазов. Сигналки молчали, и Маркус рискнул откинуть крышку. Рунный контур разомкнулся с тихим треском, а перед Флинтом оказалась маленькая сокровищница. – Твою ма-а-ать, – удивленно протянул он. В сундуке сплошной горой были навалены булавки с хрусталем, браслеты с яшмой, серьги-гвоздики с аметистами и малахитом, из глубины слабо мерцал полнолунный камень, промелькнул опал и иолит. Прямо на Маркуса уставилось пара тигровых глаз, и где-то во всем этом разноцветном хаосе, он заметил даже кольцо с редким синим кварцем, причем камень такого размера явно мог быть выращен только магически. Маркус помнил по собственному опыту, что знатные леди подобные амулеты недолюбливали, пренебрежительно обзывая "заряженной бижутерией", и предпочитали им камни и металлы поблагороднее, которые давали более активные, хоть узконаправленные эффекты. Даже его мама редко носила дедовы амулеты, предпочитая им дорогие побрякушки. По мнению Маркуса, совершенно напрасно. Полудрагоценные камни сравнительно просто заряжались, да и сами по себе часто являлись магическими накопителями. Они практически не требовали магического проводника и могли работать, даже будучи нанизанными на обычную хлопковую нитку. Или вообще без нитки. К тому же, неконфликтные по своей природе, они охотно сочетались друг с другом в амулетах, что позволяло совмещать несколько эффектов одновременно. Да, было бы сложно сделать мощный щит из яшмы и малахита, а вот браслет-определитель нежелательных зелий в пище с двумя этими камнями вышел бы охуенный. – Ну, че там? – спросил Монтегю, глубоко погрузившись в кресло. – Есть что-то полезное? – Ты шутишь, что ли? – у Маркуса руки чесались срочно запихнуть эти самые руки в сундук по локоть. – Здесь целое, мать его, состояние! – Да ну, – Грэм скривился. – А мама сказала: мусор, который никак руки не доходили выбросить. Велела мне не возвращать этот хлам домой, а "раздать мальчикам", – на последних словах Монтегю как-то по-особенному скорчил рожу и попытался сделать голос мягче и глубже, копируя интонации матери. – Ты сейчас серьезно? – не поверил Маркус. – Ну, типа, да? – Грэхэм завозился, пытаясь привстать, чтобы заглянуть в сундук. – А че там такого ценного? – Ценного? – Маркус растерянно посмотрел на Монтегю. – Ты когда в последний раз видел запонки из целестина? – Это же прошлый век, – скривился Грэм. – Зато можно свалиться с метлы и ничего не сломать! Если с лунным циклом повезет, конечно, – фыркнул Маркус, осторожно откладывая запонки в сторону. – А вот! Обсидиановый зажим для галстука! – Флинт ткнул острой частью зажима в сторону Грэхэма. – Мерлин, его еще мой прадедушка носил! – Это охуенный амулет от стихийных сглазов, – не дожидаясь ответа, Маркус отправил зажим в растущую кучку особо ценных на его взгляд амулетов. – Ну а эта... эта... хрень из полнолунного камня? – Флинт растянул на пальцах что-то, отдаленно напоминающее паутину. – Ладно, я сам не знаю, что это такое, но камня тут столько, что даже Трелони в полнолуние сможет выдать пару настоящих пророчеств. Наденем его на Пьюси, может, схемы гриффиндорцев разглядит! – Слушай, если тебе это все за каким-то хуем нужно, забирай! – облегченно выдохнул Монтегю, откинувшись обратно в кресло. – Мне же будет легче! Даже представить не могу, как бы всерьез предлагал все это старье "мальчикам". А так даже брехать не придется. – Заебись! – искренне вздохнул Маркус и, подумав, сгрузил отобранную кучку обратно в сундук. – Ну а от Малфоя что-то нашлось? – нетерпеливо уточнил Грэхэм. – Может быть. Смотри, – Маркус взял в каждую руку по подвеске с тигровым глазом и показал их Монтегю. – Э-э-э... и что это? – Грэм, не тупи! Тигровый глаз – это экран. Отражает всю хуевую энергию и защищает от всякого дерьма, – Маркус отложил оба амулета и зарылся обратно в сундук. – А еще... где-то тут я видел... ща, погоди... Во! – он достал связку кулонов с мутным необработанным камнем на тонкой медной цепочке. – Это тоже может сработать. – Вот это? – поморщился Монтегю. – Без обид, но вот это на фоне всего того, что ты мне уже показывал, выглядит максимально обычным. – Это горный хрусталь, – пояснил Маркус, уложив один из камней на ладонь и покорябав шершавую поверхность ногтем, – лучше него ничего не проясняет мозги. Нихуя ты в этом не понимаешь, Грэм. – Ага, признаюсь, я полный ноль в бабских побрякушках, – Монтегю оскалился и поднял руки в знак капитуляции. – Откуда ты-то столько об этом знаешь? – Полдетства провел у деда в мастерской, – ответил Маркус, решив пропустить мимо ушей "бабские побрякушки". – Ну, ту часть времени, когда мама все-таки умудрялась снять меня с метлы. Ладно, зови Малфоя. – Зачем? – опешил Грэхэм. – Как зачем? – удивился Маркус. – Проверять будем. Монтегю скривился, но спустя несколько мгновений моральной борьбы усталости с инстинктом самосохранения, все-таки с кряхтением вынул себя из кресла и поплелся куда-то вглубь гостиной, где девчонки облепили Малфоя, как мухи гиппогрифа в жаркий летний день. Вместе с Малфоем приперлись и остальные пацаны. Блетчли к малому прилепился так, что и отталкивающее не помогло бы. Уоррингтон наоборот, отсел от Драко настолько далеко, насколько это вообще было возможно, и уставился в камин, обхватив себя за плечи. Деррек привалился к нему плечом, и выглядел, в целом, почти нормальным. Только на Маркуса, сука, демонстративно не смотрел. – Надеюсь, ты нашел что-то дельное, и мои мучения скоро закончатся, – драматично схватившись за сердце, простонал Пьюси. – Видеть "это" больше не могу, – он махнул небрежным жестом в сторону Малфоя, ни на секунду не отводя от него взгляд. – Чего ж тогда все время пялишься? – невинно улыбнулся мелкий. – Потому что... – запальчиво начал Пьюси, но то ли не нашел аргументов, то ли сил, чтобы их озвучить. – Потому! – А я бы всю жизнь смотрел, – непосредственно признался Блетчли, наматывая на палец кудрявый локон. – Ты такой красивый, Драко, что даже плакать хочется. – Я знаю, – Малфой довольно сверкнул глазами и приосанился. – Ради Мерлина, – рявкнул Монтегю, опустив Малфою на плечо ладонь. – Сядь и перестань... светиться, блядь! Малфой, неловко взмахнув больной рукой, насколько хватало перевязи, от неожиданности и правда упал в подставленное кресло, а Монтегю завис и уставился на свою руку с перекошенной рожей, будто обжегся. – Что ты нашел, Маркус? – спросил Кассиус, прервав затянувшуюся паузу, в которую мелкий пытался уничтожить Грэма взглядом, пока Грэм тупил и совершенно этого не замечал. – Вот! – Маркус торжественно поднял вверх руку с кулоном из тигрового глаза. – Серьезно? – Пьюси со свойственным ему скептицизмом скривил губы. – У моей бабушки была похожая брошь. Маркус надел амулет. Натянув грубую черную нитку, он взял камень в ладонь и выставил перед собой, как щит. – Ну как? – спросил Маркус, сунув амулет мелкому прямо в рожу. – А? – Малфой передернул плечами. – Чувствуешь что-то? – нетерпеливо уточнил Монтегю, наконец, отпустив руку. – Определенно, – мелкий не отводил от амулета неприязненного взгляда. – Жжется? – радостно встряхнулся Пьюси. – Чешется? – подхватил Перегрин. – Болит? – сочувственно хлопнул ресницами Блетчли. – Ужасает, – подумав, сказал Малфой. – Ужасает, какая эта штука уродливая. – Хм, – Маркус с сомнением посмотрел на тигровый глаз и резким движением стянул амулет через голову. Он ожидал несколько иного эффекта: например, чтобы магия Малфоя отразилась в самого Малфоя, и, ради разнообразия, он тоже побыл бы дебилом, какими были все они в последнее время рядом с мелким. – Ладно, план Б, – Маркус вытащил из кармана связку подвесок из горного хрусталя. – Ах ты ж... Сейчас я тебя... Вот та-а-к! – пробормотал он, пытаясь совладать с запутавшимися между собой цепочками. Малфой, скептически понаблюдав за его возней, в какой-то момент махнул рукой, и достал откуда-то из-под жопы книгу. А парни начали вполголоса обсуждать сегодняшние полеты в Большом зале. Сумев наконец отлепить один амулет от общей связки, Маркус надел его и в тот же момент ощутил, как навязчивое давление магии Малфоя на виски, начало отступать. Было похоже, словно у него разом разложило уши: Флинт почувствовал себя одновременно оглушенным, обескураженным, и приятно освобожденным. Чувство длилось несколько секунд, а затем виски снова сдавило, и даже слегка поплыло в глазах. Пока Маркус моргал и пытался прийти в себя, он не сразу понял, что пацаны замолчали и выжидательно на него уставились. – Ну, что? – нетерпеливо спросил Монтегю. – Есть эффект? – Э-э-эм, – Маркус взял в ладонь камень и внимательно его осмотрел. В глубине медленно затухали голубые искры. Видимо, камень отдал весь заряд, что умудрился сохранить за долгие годы, проведенные в сундуке, и сдох. По крайней мере, хотелось верить, что заряда в нем действительно оставалось немного, а не в то, что от Малфоя такой амулет может защитить лишь на несколько секунд. – Марк? – позвал Пьюси. – Драматические паузы – это не твое. Стоило проверить, сколько амулет продержится, если будет полностью заряжен. Но даже если окажется, что эффект длится всего пару часов, это уже было гораздо лучше, чем ничего. – У этого зарядка села, – сказал, наконец, Маркус и начал дергать запутавшиеся цепочки, чтобы выудить еще один амулет из общей связки. Освободив второй кулон, Маркус внимательно осмотрел его, и, заметив лиловые всполохи в глубине камня, недолго думая, набросил цепочку на шею Блетчли. Майлз, словно и не заметил этого: как пялился на Малфоя с блаженной тупорылой улыбкой, так и продолжил. Даже вздохнул мечтательно, идиота кусок. Грэхэм тоже вздохнул, только уже убито: – Похоже, не работает. Маркус постучал по камню ногтем и заметил затухающие искры. – Не, подожди, – он задумчиво потер подбородок и даже пощелкал пальцами у Блетчли перед носом. Заряд у амулета точно продержался пару секунд, но Майлз отмахнулся от его руки, как от надоедливой мошки. – Не мешай, – шикнул он на Маркуса. – В себе я, дай посмотреть. – Вижу я, как ты в себе, – хмуро буркнул Маркус. – Ну, блядь, – унылым голосом уронил Пьюси. – Отстой. Нет, ну а вы прикиньте... – он замолчал и продолжил уже драматическим полушепотом, – прикиньте, если вообще ничего не поможет? – Эд, завали, – поморщился Маркус. – Рано руки опускаем. Я точно что-то почувствовал! А Майлз... он у нас во всех смыслах особенный. Маркус подцепил еще одну цепочку из общей связки и проверил, чтобы у камня оставался заряд. Убедившись, что в глубине мелькают оранжевые искры, Флинт решил на этот раз дать амулет Уоррингтону, ведь тот уже не раз показывал, что лучше всего сопротивляется Малфоевским чарам, хоть и явно с трудом. – Заряда хватит секунды на три, – предупредил Маркус, передавая Касу цепочку. – Постарайся отследить, есть ли эффект. – Понял, – кивнул Уоррингтон. Цепочка ему досталась короткая, так что Дерреку пришлось помочь ему защелкнуть замок на затылке. Кассиус так старательно впился в Малфоя взглядом, будто это был вопрос жизни и смерти. Сначала его лицо было нахмуренным и сосредоточенным, но потом напряженно сведенные брови дрогнули и поползли вверх, морщинки вокруг сжатых губ разгладились, а глаза влажно заблестели. – Мерлин, – прерывисто вздохнул Уоррингтон и спрятал лицо в ладонях. Его плечи подозрительно задрожали. – Что? Ну что? – взволнованно заерзал на диване Пьюси. – Да, блядь! – взвыл Монтегю от нетерпения. – Хорошо? Плохо? Что-то в глаз попало? Не молчи! Уоррингтон шмыгнул носом, не отрывая рук от лица. Парни переглянулись, даже Малфой оторвался от книги и поднял голову, чтобы посмотреть. – Эй, Кас? – Деррек аккуратно тронул Уоррингтона за плечо. – Ты нас пугаешь. – Это... такое чувство, будто бладжер прямо в солнечное сплетение попал, и я долго не мог вдохнуть. – Кассиус оторвал ладони от мокрого лица и улыбнулся. – А теперь, наконец, смог. Обведя взглядом всех вокруг Кассиус сжал в кулаке цепочку и радостно подтвердил: – Это работает! *** Маркус водрузил сундук на прикроватную тумбочку и бросил на покрывало связку подвесок из горного хрусталя, которые предстояло зарядить. Все, что Флинт знал о подзарядке амулетов, сводилось к единственному ритуалу. Маркус много раз видел, как дед чертил рунный круг и наносил слова силы. Он знал в теории, что помещение для ритуала должно находится рядом с сильным источником или хотя бы наполнено магией. Ну, в ночной борьбе с Гудсмитом только что появился один плюс: магии в их дортуаре было до жопы. Да и сам замок, если уж на то пошло, был полон ей до краев. Еще он помнил, что для зарядки нужен был стихийный проводник, и именно с его помощью можно было нехило манипулировать направленностью эффекта активных рун. Сам горный хрусталь лучше всего было заряжать воздухом, именно эта стихия, если память Маркусу не изменяла, максимально раскрывала свойства, связанные с ментальной концентрацией и ясностью мысли. Хотя воздух не казался Флинту правильной идеей и хрен его знает почему. Маркус затруднялся объяснять, но философски рассудил, что амулетов у него пять, и заряжать он сможет только один за раз, поэтому не страшно, если что-то в первый раз не получится. Следующим логичным вариантом было бы использовать воду в качестве проводника, но жопная чуйка Флинта и на эту идею морщилась, хотя именно воду применяли тогда, когда нужно было поработать с эмоциями. Огонь Маркус отмел как идею сразу же, эффекты, которые он давал, было крайне сложно контролировать и еще сложнее стабилизировать. Оставалась земля, и вот эта идея показалась Маркусу верной. Для похода на улицу за горстью свежей земли было слишком поздно, риск опоздать к отбою был слишком велик, а Маркус не хотел на ровном месте получить отработку за день до отборочных. С другой стороны и откладывать зарядку на завтрашний день ему не хотелось: и без того подзарядка всех пяти амулетов в лучшем случае грозила растянуться дня на три, большего от скорости восстановления своего магического резерва Маркус не ждал. И еще неясно было, на сколько времени будет хватать эффекта. Может, эти амулеты вообще каждый день придется заряжать. Маркус вздохнул и сунул руку в карман, откуда достал два письма и довольно увесистый сверток. За него-то он и принялся первым делом. Под упаковочной бумагой оказалось домашнее печенье, которое мама делала сама, и которое Маркус просто обожал в детстве. Сунув в рот сразу две печенюшки, Маркус взглянул на конверты и невольно заулыбался: одно из писем было от мамы. Он вскрыл печать и почувствовал, как семейная магия щекоткой прошла от кончиков пальцев до затылка: если бы печать надломил кто-нибудь, кто не был Флинтом – он получил бы крайне неприятное проклятие. Не смертельное, конечно, но в следующий раз совать нос не в свое дело точно не захотелось бы. Само письмо было коротким. Мама сердечно советовала "тому другому парню", для которого ее сын попросил прислать браслеты, беречь себя и не скрывать свои проблемы от родителей. Маркус поморщился и подумал, что стоило все-таки написать правду. Он взял второй конверт, понимая, что это послание от отца. Тяжелый желтоватый пергамент будто бы уже смотрел на Маркуса с немым укором. Отец напомнил о том, что браслеты нельзя носить слишком часто, и приложил копию из дедушкиного архива с краткой памяткой о том, как менять камни, чистить сами браслеты и чинить застежки, если они выйдут из строя. И тут Маркуса осенило: дедушкин архив! Он, конечно, не мог перетащить в Хогвартс весь его рабочий кабинет, но мог попросить маму или отца прислать хотя бы дневник, куда дедушка переписывал все, что считал полезным для своей работы. Там точно должно быть и описание ритуала по зарядке амулетов, и еще куча всего интересного. Воодушевившись, Маркус тут же подорвался на ноги и бросился обратно в гостинную. У камина, как всегда, было тесно. Маркус растолкал малышню под возмущенное чириканье: – Куда без очереди! – пискнула какая-то девочка с белыми косичками. – Эй, я все префектам расскажу! – зашипел худой, как щепка, пацан. – Не ссы, мне быстро, только спросить, – бросил Маркус через плечо. – Тут всем только спросить, – недовольно буркнул кто-то третий, но Флинт уже не оборачивался. Заебав мальца, который занимал камин, вздохами и просьбами закругляться, Маркус, наконец, опустился на колени. Он бросил в огонь горсть дымолетного порошка и назвал адрес. В рожу тут же выстрелило облако нагоревшего за день пепла. Сунув голову в холодное пламя, Маркус увидел через рябящую зеленую пелену пространственной магии пустую гостиную родного особняка и позвал: – Табби! Домовушка появилась сразу же, увидела Маркуса и от радости потянула себя за длинные уши, глядя на него большими влажными от слез глазами. – Молодой хозяин! – захныкала она. – Табби так рада видеть вас! Позвать милую хозяйку? Или хозяина? – Маму и поскорее, – нетерпеливо сказал Маркус. Домовушка с хлопком исчезла, а он принялся ждать. Сзади недовольно переговаривались ожидающие своей очереди студенты, возмущались влезшим без очереди Флинтом. Кто-то особо ретивый даже бросил слабый низкоуровневый сглаз: щит даже не потеплел, но Маркус разозлился и, глянув через плечо, рыкнул: – А ну разошлись, блядь! И для убедительности полыхнул магией так, что самые чувствительные охнули. Разговоры стихли, а когда Маркус снова посмотрел через пламя, в гостиной стояла мама. – Я сделаю вид, что этого не слышала, – вздохнула она и села на низкую кушетку. Зеленая пелена колыхнулась, и ее фигура смазалась на пару секунд. – Привет, ма! – Маркус слегка смутился. – Как ты себя чувствуешь? – Постоянно голодной, – засмеялась мама. – А как твои дела, милый? – Нормально, – и предсказывая все ее вопросы, для ускорения диалога добавил: – я здоров, ем очень полезную пищу, сплю... э-э-э, – он запнулся, поняв, что не может сказать правду, – ну, хотелось бы больше, – уклончиво сказал он. – В общем, дела у меня нормально. Я за браслетами. – Ах да, – мама тонко улыбнулась, – и для кого же они нужны, сынок? Флинт резко выдохнул. Судя по письму, мама уже все поняла, но хотела дать шанс сознаться – или же вдоволь поиронизировать, если он продолжит гнуть свое. Маркус затруднялся сказать, когда именно это произошло, но в какой-то момент, лет в тринадцать или четырнадцать, он понял, что сказать правду, вместо попыток сделать хорошую мину при плохой игре, хоть и противоречит образу настоящего слизеринца, в большинстве случаев экономит дохуищу сил и энергии, даже с учетом возможного будущего наказания. Для наказания родители были слишком далеко, поэтому Маркус тут же покаянно вздохнул: – Прости. Не стоило мне врать, но я не хотел беспокоить тебя по пустякам. – А есть поводы, чтобы я беспокоилась? – спросила мама, голос ее прозвучал взволнованно. – Зачем тебе понадобились браслеты? Маркус поморщился, он как-то не планировал объяснять причины. Ему казалось, что мама просто отдаст шкатулку, и скажет беречь себя. Ну, как обычно. Глубоко вдохнув, Маркус медленно, тщательно подбирая слова, заговорил: – Раздражает, – "все" – подумал он с иронией, но вслух сказал: – слушать тот же самый материал второй раз. Последние несколько дней плохо спал, тут очень шумно, – и про себя добавил: "потому что у ебучего Гудсмита звонкие чары". – Ловец мой, Малфой, умудрился повредить руку, и я за него переживаю, – "точнее, переживаю, что не смогу его, блядь, заменить". – Ну, и Малфой, он же с каплей вейловской крови, и на мозги давит, будь здоров, – Флинт уныло скривился. – И так, по мелочи. Скучно, тоскливо, и летать пока нельзя. Вот и злюсь иногда, а парни за голову сразу хватаются. – И все? – с подозрением спросила мама. "Еще я разрешил Вуду лапать меня, где и когда ему вздумается, но тебе об этом точно знать не обязательно", – подумал Маркус. – Остальное меня не беспокоит, – уклончиво ответил Маркус. – Ладно, – мама облегченно выдохнула. По пелене связи снова прошла рябь, и несколько зеленых искр вспыхнули прямо у Маркуса перед глазами. А когда он проморгался, мама уже сидела на коленях перед камином и держала в руках шкатулку. – Подожди! – спохватился Маркус. – Я тут подумал... а можешь мне отправить еще и дедушкин дневник? – А это еще зачем? – удивилась мама. – Надеюсь найти там ритуалы для зарядки амулетов, – сразу признался Маркус. – От Малфоя у всех ребят крыша едет. Мы нашли амулеты, которые помогут мозги на место поставить, но они все разряжены, – видя сомнение на лице мамы, Маркус добавил: – Я сто раз видел, как это делается. Мама задумалась, видимо, прикидывая, есть ли у дедушки в дневнике что-то опасное или компрометирующее семью. К счастью, дед работал по большей части над индикационными амулетами и защитными артефактами, и ничего другого не исследовал. А если в его документах и было что-то эдакое, после смерти дедушки отец давно все нашел и забрал себе: тоскуя по деду, Маркус часто ошивался в его кабинете и перебирал бумаги, пока не поступил в Хогвартс. Вряд ли отец позволил бы ему обнаружить что-то потенциально опасное. – Табби, – в конце концов, позвала мама, – принеси из архива господина Максимуса его дневник. Раздался хлопок, а через полминуты еще один, и домовушка трясущимися от волнения руками передала маме потрепанную книжку в кожаном переплете толщиной в пару дюймов. Мама взяла с чайного столика сервировочную салфетку и завернула в нее дневник. – Я надеюсь на твое благоразумие, сын, – сказала она и, дождавшись кивка Маркуса, положила на холодные угли оба предмета, сыпанув сверху дымолетного порошка. Шкатулка и дедушкин дневник тут же появились перед Маркусом, и он поспешил достать их из камина. – Спасибо, ма. Папе привет. Мама улыбнулась и ее губы зашевелились, но Маркус успел высунуть голову из зеленого пламени и разорвать связь. Встав с колен и отряхнувшись от золы, Маркус сунул дедов дневник за пазуху, а шкатулку взял в руку. Возвращаясь в спальню, он проходил мимо большого стекла с видом на дно Черного озера и обратил внимание на небольшую оранжерею с цветами, в которой как раз ковырялись пара девчонок, по виду старшекурсниц. Не слишком долго думая, Флинт сунул руку в мраморный горшок и набрал полную горсть земли. – Эй, это вообще-то нельзя трогать, – строго сказала одна из девчонок, погрозив Маркусу лопаточкой. – Я завтра принесу с улицы хоть целый горшок, – пообещал Маркус. – А зачем тебе? – удивленно хлопнула глазами вторая. – Даже не спрашивай. *** Сразу после ужина Оливер рванул в совятню, потому что хотел успеть отправить школьной совой письмо отцу. Конечно, иногда они могли поговорить и по каминной сети, но папе приходилось для этого беспокоить их соседку миссис Янг, так как во-первых у них дома не было своего камина, а во-вторых, даже если бы и был, отец все равно не смог бы им воспользоваться. Миссис Янг всегда была очень любезна и сама предлагала заходить в любое время. Отец говорил, это потому что ей одной скучно, но Оливер был уверен, что дело было не столько в этом, сколько в том, что миссис Янг на него запала. В любом случае, ни Оливеру, ни папе не хотелось слишком часто пользоваться добротой соседки, поэтому общаться по каминной сети было не слишком удобно, да и сами разговоры всегда выходили короткими. Хвала Мерлину, старым добрым совам было плевать, кому доставлять письма: магам или магглам. Само письмо Вуд написал еще с утра, но теперь ему страшно захотелось добавить пару строк о сегодняшних событиях. Хоть Оливер и беспокоился за Джека, в конце концов, даже это не смогло омрачить радость от чувства полета. Хотелось немедленно забраться на метлу нарезать сто кругов вокруг замка. Энергии было столько, что Оливер от самого Большого зала мчал на улицу бегом и ухмылялся, как какой-то псих. Даже подъем на вершину скалистого пригорка дался гораздо легче, чем обычно. Когда он добрался до башни, уже были сумерки. Воздух полнился криками вылетающих на охоту сов. Оливер потянул на себя тяжелую дверь и нырнул в темноту. Дверь за его спиной тут же захлопнулась от порыва ветра. Пришлось, откинув полу мантии, подцепить палочку из набедренного чехла. – Люмос, – шепнул Оливер, выставив руку перед собой. Почему-то говорить громко в месте, куда совы собираются на отдых, казалось ему неправильным. Свет от люмоса выхватил из густых теней деревянную лестницу, идущую по кругу. Когда-то давно, здесь были каменные ступени, но от времени они все обрушились. Вуд никак не мог понять, почему преподаватели построили новую, вместо того, чтобы просто починить старую. Видимо, даже у восстанавливающей магии были свои пределы. Поднявшись на самый верх, Оливер подошел к простому дубовому столу, на котором всегда лежала бесконечная стопка чистых пергаментов и стояла полная чернильница. – Инсендио, – так же шепотом проговорил Оливер, чтобы зажечь одинокую оплывшую свечу. Свет от нее был отчего-то гораздо ярче, чем от люмоса Оливера. Совы недовольно заухали, и невольно вскинув на них взгляд, Оливер увидел, как они щурят сонные глаза и зевают. Их было совсем немного, большинство уже улетели охотиться. Оливер надеялся, что успеет дописать письмо до того, как совятня совсем опустеет. Выдвинув табуретку, Оливер сел за стол и достал из внутреннего кармана мантии письмо. Развернув пергамент, он макнул перо в чернила и описал отцу переполнявшие его эмоции: и радость от полета, и беспокойство за Джека, боящегося летать, и раздражение на близнецов, которые поняли его просьбу, как обычно, через жопу. В конце Оливер добавил пару идей о том, как мог бы захватить школьный чулан для метел, но тут же заверил отца, что делать этого не собирается. Уже запечатывая конверт воском, Вуд подумал, что стоило бы написать и матери, но решил, что сделает это в другой раз. Среди оставшихся в башне сов, он нашел крупную сипуху с плоской сумкой на спине, ведь если бы он прицепил к лапке птицы уменьшенный конверт, отец самостоятельно не смог бы вернуть ему нормальный размер. Закончив, Вуд предложил сове кусочки жареной курицы, которые взял с собой из Большого зала. - Дождись ответа, - попросил он. Сипуха довольно ухнула и, прихватив Оливера за палец, приняла угощение, а затем расправила крылья и вылетела в густые сумерки. До отбоя оставалось всего-ничего, поэтому Вуд тоже заторопился вернуться в гриффиндорскую башню. Когда он отодвинул портрет, первым, что бросилось ему в глаза, были ржущие близнецы. Лица у обоих были красные, они хватались за животы и смеялись без остановки, как от очень хорошей шутки. Рядом обнаружился Перси, листающий увесистый справочник, и Анджелина. Последняя стояла, уперев руки в бока, хмуро смотрела на близнецов и причитала, явно продолжая спор: – Так нельзя, это же просто бесчеловечно! – Что они натворили на этот раз? – спросил Оливер, упав рядом с Перси на диван. – А-ха-ха! – заржал справа гипотетический Фред. – Ни... ха-ха-х... ничего-хо-хо! Вероятный Джордж поддержал его безудержным хохотом, и они вдвоем принялись утирать бегущие по щекам слезы. – Мы... а-ха-ха-ха... боль-ха-ха... – отчаянно пытался выговорить Джордж, лупя себя ладонью по коленке. – Не мо-ха-ха-ха! – подхватил Фред, держась двумя руками за живот. – Не може-ха-ха-ха-ха, – попытался договорить Джордж, но и его фраза потонула в хохоте. – Мерлин Великий, – воскликнула Анджелина, обернувшись к Перси, – не могут они больше! Разве ты не видишь? – Неужели? – Перси невозмутимо наколдовал темпус, – а ведь прошло всего сорок минут, а не три часа. – Перс-и-хи-хи-ха, – простонал слева Джордж, упав на колени. – Тебе ко-не-хе-пха-ха! – Пх-х-х-х, – прыснул Фред в рукав, которым пытался вытереть лицо от слез, – Мы зна-ха-ха-ха! Зна-ха-ха-ем... – Где пх-ха-ха-ха ты, – Джордж не выдержал и застучал по полу. – Живе-о-ха-ха-ха-ха! – простонал Фред и засмеялся еще громче. – Видишь, они мне еще и угрожают, – Перси захлопнул справочник и отлевитировал его на дальний стол. – Они будут паиньками, – рыкнула в сторону не прекращающих ржать близнецов Анджелина. – Очень в этом сомневаюсь, – ответил Перси. – Не хочу вас прерывать, – вклинился Оливер, – но что здесь происходит? – Перси наложил на Фреда и Джорджа какие-то чары! – воскликнула Анджелина возмущенно. – Аэтерна рисус, – подсказал Перси. Оливер неплохо знал латынь, уже к третьему курсу все ученики Хогвартса так или иначе ее понимали. – Вечный смех? – переспросил он. – Это пытка, – возмущенно фыркнула Анджелина. – Это всего лишь шутка, – тонко улыбнулся Перси. – Невинная и совершенно безопасная. – Хва-ха-ха-ха, – попытался что-то сказать гипотетический Фред. – Фи-ни-те-хе-хе, пха-ха-ха! – с усилием проговорил Джордж, но ничего не изменилось. Близнецы все также громко смеялись, только рожи у них стали заметно бледнее. – Кажется, им весело, – ухмыльнулся Оливер, поняв, что Перси так мстит за те три часа, что висел в воздухе против своей воли и ничего не мог поделать. – Им. Совсем. Не весело! – зарычала Анджелина, но почти сразу сменила тон на просящий: – Перси, пожалуйста, перестань их мучать! – Мои братья очень любят посмеяться, – возразил Перси и пристально взглянул на катающихся по полу близнецов. – Кажется, они, наконец, счастливы. – Это не смешно! – воскликнула Анджелина, и голос ее опасно задрожал. – Что, если им станет плохо? – Нам пло-хо-хо-хо! – заржал возможный Фред. – Очень пло-хо-ха-ха! – со смехом подтвердил Джордж, лежа на спине и уронив ладонь на лицо. – Они явно шутят, – хмыкнул Перси. – А что, если они захотят в уборную и... и... не вытерпят? – Энджи опустила голос до шепота. – Тебе тоже будет смешно? – А что, если кто-то захотел в уборную, когда болтался три часа кряду в шести футах от пола? – холодно спросил Перси. – Что если там кому-то действительно стало плохо? Они об этом вряд ли подумали. – Они никогда ни о чем не думают, – несчастно вздохнула Анджелина. – Но наказывать их так... это очень жестоко. – Зато, возможно, теперь они поймут, что всякая шутка хорошая в меру, – отрезал Перси. – Ты сам-то в это веришь? – усмехнулся Оливер. – Ни на кнат. Анджелина опустила глаза и неуверенно присела на край кресла. Весь боевой дух одномоментно покинул ее, и теперь она выглядела растерянной и несчастной. – Ты мучаешь их, а сердце разрывается у меня, – сказала она очень тихо. – Пожалуйста, не ради них, а ради меня... остановись. Перси прикрыл веки и раздраженно вздохнул. – Повезло же им с тобой, Джонсон, – сказал он ледяным тоном. – Жаль, что они не ценят. Резким движением палочки он снял чары, и близнецы одновременно застонали вместо очередного приступа смеха. Перси собрал свои бумаги и ушел, а Анджелина, украдкой вытерев влажные глаза, встала из кресла. – Наша спасительница, – застонал слева Джордж. – Героиня, – утомленно выдохнул возможный Фред. – Не думайте, что я вас простила, – Анджелина обиженно поджала губы. – Вообще-то теперь я злюсь на вас еще больше! – Это делает твой поступок еще благороднее, – хриплым голосом вздохнул возможный Фред. – Мы никогда этого не забудем и будем рассказывать своим внукам, – добавил, вытирая рукавом мокрые щеки, Джордж. – Вы никогда не бываете серьезными! – психанула Анджелина и, вздернув подбородок, ушла. Оливер тяжело вздохнул. Во всей этой ситуации его больше всего напрягала ссора Энджи и близнецов. Хрен его знает, сколько еще времени это продлится, но хотелось бы, чтобы к началу тренировок ради разнообразия хотя бы в этом году команда не собачилась между собой, как свора голодных псов за кусок мяса. – Тоже будешь выказывать недовольство, капитан? – спросил у Оливера поднимающийся с колен вероятный Фред. – Нам и так досталось, – преувеличенно грустно вздохнул гипотетический Джордж. – Живите уж, несчастные, – махнул рукой Оливер и с ухмылкой добавил: – Я отыграюсь через месяц, на поле. *** Маркус листал дедушкин дневник не меньше часа, просто рассматривая знакомый почерк и проваливаясь в хаотичные детские воспоминания: о том, как дед учил его делать первые простые амулеты, как брал с собой в походы за травами и древесиной, и как укладывал его спать, рассказывая вместо сказок о свойствах минералов и металлов. Маркус слушал его с открытым ртом, это было гораздо интереснее, чем та скукотища, которой его пичкали учителя, нанятые в то время родителями. Нужный ритуал в дневнике нашелся тоже. Он действительно оказался несложным и не требовал ничего, кроме стихийного проводника и рунного круга. Правда даже с инструкциями создать круг показалось той еще, блядь, задачкой: если с рунами ему все было более-менее понятно, то половину из слов силы на латыни, шедших по контуру круга, он даже прочитать мог с трудом, не то что написать. Заложив страницу с ритуалом палочкой вместо закладки, Маркус философски подумал, что будет делать все постепенно и решать по одной проблеме за раз. И для начала, ему нужно было что-то, чем он мог начертить сам круг на каменном полу. Маркус перерыл весь свой сундук сверху донизу, но не смог найти ни одного, даже раскрошившегося мелка, а Деррек и Гудсмит, у которых мог найтись лишний мел, как назло, ошивались где-то допоздна. Маркусу со вздохом снова пришлось тащиться в гостинную факультета к камину. Народу там было немного, большинство уже разошлись по комнатам и готовились ко сну. В компании оставшихся студентов Маркус заметил Пьюси и, недолго думая, гаркнул: – А ну живо спать! Завтра подъем в срань! – Эд состроил кислую рожу и, назвав Флинта обломщиком, испарился из гостинной, а Маркус только в этот момент подумал, что можно было спросить мел у него. Да и похуй, уголь тоже сойдет. Поковырявшись в камине кочергой и отыскав несколько угольков покрепче, Флинт отлеветировал их на каменный пол и дождался, пока они остынут, прежде чем собрал все в захваченный из сундука мешочек. По возвращению в спальню Маркус сдвинул свой сундук в сторону и откинул край тяжелого ковра: ему нужна была свободная и достаточно просторная площадка, на которой расположится будущий рунный круг. Он снял мантию, чтобы не мешалась, и, на всякий случай, закатал рукава рубашки, а затем встал точно в центр импровизированной площадки и взял уголек. Низко склонившись над полом, Маркус зафиксировал руку в одном положении, а ногу поставил так, чтобы можно было совершить оборот не сходя с места. Главное было сделать все быстро и плавно, одним слитным движением. Флинт крутанулся вокруг своей оси, но уголь почти сразу зацепился за щель между двумя камнями, и круг оплыл в неровный овал. Сошло бы и так, но чем ровнее был контур, тем правильнее распределялись магические потоки по всем рунам. Дестабилизировать их баланс было нежелательно, а иногда и опасно. – Ну, блядь, – вздохнул Маркус. Ему вдруг стало понятно, зачем в ритуальном зале их поместья круги были выложены мраморной крошкой. Пришлось брать сухую тряпку и стирать угольный след. Новая окружность вышла гораздо ровнее и теперь предстояло самое сложное: нарисовать вторую такую же, только немного больше. Маркус сильнее согнул ногу в колене и присел ниже, не меняя положения руки. – Да епт! – с чувством выругался он, когда уголь неудачно проскрипел по гладкой поверхности камня, оставив неровную пунктирную линию. Еще несколько попыток и один стертый кусок угля спустя, у Маркуса получились два сравнительно ровных круга. Ну, если не придираться. Теперь нужно было вписать в меньшую окружность пентаграмму, вершина которой должна смотреть точно на север. Флинт наколдовал заклинание компаса и отметил на полу стороны света. Самой сложной ему представлялась задача начертить саму пентаграмму. В теории всё казалось просто: пара линий туда-сюда, вот тебе звезда, вот круг. Но как повторить это дерьмо на неровном полу, куском угля, который крошился и сыпался от каждого неровного вдоха, представить было сложно. В сундуке он нашел разлохмаченное перо, которое давно пора было выбросить. Трансфигурировав из пера длинную плоскую рейку, он опустился на колени и, матерясь себе под нос, принялся мерить палочкой углы и чертить грани. Именно за этим занятием его застали Деррек и Гудсмит, когда вернулись в дортуар. – Это что, рунный круг? – с подозрением спросил Гудсмит, замерев у двери так, будто был готов сбежать в любой момент. – Ты поразительно наблюдателен, – хмыкнул Маркус. – Напомни, какой предмет ты завалил, чтобы остаться на второй год? – голос Абрахама прозвучал еще подозрительнее. – Древние руны, – оскалился Маркус. – Салазар, помоги, – Гудсмит убито вздохнул и наконец отлепился от двери. – Это для зарядки амулетов, да? – спросил Деррек откуда-то со стороны своей кровати. Маркус угукнул, а на периферии мелькнула мысль, что Перегрин обратился к нему напрямую впервые с той самой тупой сцены. – Не важно, для чего это, – фыркнул Гудсмит уже из-за спины Маркуса. – Важнее, кто это делает. – Слово "кто" он выделил особой интонацией. – Да не ссы, – Маркус бросил на него короткий взгляд и хищно ухмыльнулся, – Я уже проходил рунные круги в прошлом году. – Вот это меня и пугает. Маркус коротко рассмеялся и на этом диалог стух. Парни, тихо переговариваясь, готовились ко сну. Стучали крышки сундуков, пару раз хлопнула дверь душевой. Звуки были на удивление уютными и от работы не отвлекали. Наконец, Маркус довел последнюю грань и с кряхтением поднялся на ноги, чтобы осмотреть всю композицию целиком. Спина с непривычки ныла, а колени болели. Флинт поднял с пола тряпку и, встряхнув ее, принялся оттирать от угля пальцы. Пентаграмма у него получилась охуенная, Маркус даже испытал гордость. Каждую вершину венчали небольшие круги, вписанные аккурат между контурами двух основных окружностей. Там теперь предстояло начертить сами руны, а по всему контуру – слова силы. Маркус со вздохом взглянул на кусочки угля, которыми можно было нарисовать грубый контур, но уже гораздо, блядь, сложнее делать что-то, требующее большей точности. – Эй, Флинт! – окликнул его Гудсмит. Маркус обернулся и чуть не поймал рожей какой-то мелкий предмет. Рефлексы сработали быстрее головы. – Какого х... – успел психануть Флинт, но затем разжал кулак и увидел длинный мелок, заточенный на конце. – О, – выдохнул он, ощущая странную неловкость, с которой благодарность вытесняла из груди раздражение. – Спасибо. Гудсмит в ответ скривился и принялся закукливаться в привычный кокон из чар. С мелом дело пошло куда быстрее. Сверившись с дневником, Маркус вписал руны в три из пяти вершин пентаграммы. Дэа, символизирующая переход дня и ночи, а также всякого рода трансформацию, стояла вверху и задавала тон всего ритуала. Солас и Инг разместились в двух нижних вершинах пентаграммы. Первая олицетворяла собой чистую энергию, а вторая символизировала начало и конец цикла, опустошение и наполнение. Дальше ритуал требовал творчества: западную и восточную руну Маркусу предстояло вписать самостоятельно, именно их называли “активными”. Если подобрать символы и их стихийный проводник с умом, можно было манипулировать свойствами заряжаемого амулета: усилить одни, ослабить другие или даже создать уникальную комбинацию. Очко слегка сжималось, потому что с творчеством в рунах у Флинта, как известно, не складывалось. Он не меньше получаса потел в обнимку с карманным толкователем древних рун, но все-таки выбрал: Бэй, связанную с очищением и обновлением, а также Перан, чье значение можно было трактовать как познание скрытого, интуицию или разум. Маркус предполагал, что в сочетании друг с другом эти две руны должны означать "очищение разума", хоть и пиздец как сильно сомневался. Поочередно вычерчивая последние руны, Маркус как можно внимательнее старался прислушаться к магии вокруг. Как только Перан заняла своё место в восточной вершине пентаграммы, руническая цепь с треском замкнулась и мир вокруг словно замер. На мгновение воздух наполнился терпким ароматом озона, а затем вокруг круга начали подниматься клубы тонкого серебристого тумана. Они текли, соединяясь в узоры, которые не давались осмыслению, будто нечто древнее и чуждое пыталось рассказать свою историю. Флинт невольно прикрыл глаза, и окунулся в поток мыслей: обрывки, фрагменты, ответы, которые казались одновременно ясными и ускользали сквозь пальцы. Слова силы Маркус наносил с большей уверенностью. Он откуда-то точно знал, что ничего плохого дальше не произойдет. А еще убедился в идее, что в следующий раз обязательно попробует другие сочетания и все-таки сменит стихийный проводник. Но это все будет потом. Переделывать что-то в этот раз он не стал. И так сойдёт. Дело оставалось за малым. Стянув с кровати мантию, Флинт вывернул карманы и сыпанул в центр пентаграммы горсть земли, а сверху он положил разряженный амулет. Теперь самое время пустить магию. Флинт выпрямился, вытянул палочку и прикрыл глаза. Вместе со всплеском его энергии воздух над пентаграммой задрожал. Руны вспыхнули искрами и засветились мягким голубоватым светом, а вот слова силы почему-то так и остались "мертвыми", хотя, вроде бы, не должны были. Больше не происходило ничего. Маркус уныло подумал, что все-таки где-то накосячил. Он потер лицо свободной от палочки ладонью и тяжело вздохнул. – Так, спокойно, блядь, – буркнул он себе под нос. – Главное, мы все еще живы. Маркус опустил руку и вспомнил, что у него все пальцы были в угле и меле, и теперь на роже наверняка красовалась боевая, мать ее, раскраска. Тихо рыкнув от бессильной досады, он опустился на колени и зажег на кончике палочки люмос, чтобы исследовать каждый дюйм рунного круга и найти ошибку. Он повел палочкой из стороны в сторону и замер: в свете люмоса стало заметно, как отовсюду в центр пентаграммы тянулись перламутровые тончайшие нити, вздрагивающие от малейшего движения. Они поднимались от его груди, от пальцев, от всех контуров и знаков рунного круга. Даже стены замка, казалось, решили поделиться своими запасами магии. Нити тянулись к амулету со всех сторон, а Маркус старался не дышать. Магия наполнила пространство, медленно закручиваясь в спирали вокруг амулета. Горный хрусталь оказался жадным и хлебал силу, будто давно умирал от жажды. Флинт осторожно отстранился, сев на пятки и погасил весь свет в комнате коротким взмахом палочки: так потоки магии стали заметнее. Неожиданно очарованный, Маркус с открытым ртом наблюдал, как каждая нить вибрировала и дрожала, переплетаясь с другими, стремясь найти идеальное место в этом танце энергии. Вглядываясь в темноту перед собой, Маркус смог почувствовать уникальный ритм магии вокруг. Он заметил, что некоторые нити, выбиваясь из этого ритма, путались и формировали крохотные магические воронки, которых явно не должно было быть в общем узоре. – Ну-ка, тихо! – строго шикнул Маркус и осторожными движениями палочки принялся расправлять спутавшиеся нити. Сложность была в том, что вмешавшись в одном месте, он тут же нарушал что-то в другом и уже через несколько минут вспотел так, как не потел на самой жесткой утренней тренировке. Но камень и не думал насыщаться. Маркус продолжал, сцепив зубы, на голом упрямстве. Рубашка прилипла к спине, а пот заливал глаза. Он не знал, сколько прошло времени, когда амулет наконец начал слабо светиться. Маркус опустил палочку и устало привалился затылком к столбику своей кровати, наблюдая из-под полуприкрытых век, как последние нити над рунным кругом стремительно тают. Выждав еще немного времени, Флинт осторожно приблизился и поднял амулет на уровень глаз. Подсветив себе люмосом, он заметил, как внутри камня заклубился серебристый туман, переливающийся лиловыми искрами. Маркус позволил себе усталую победную улыбку. Безумно хотелось жрать: видимо, он потратил приличное количество магии. Сунув палочку в ножны, Флинт убрал амулет в сундук и достал оставшиеся мамины печеньки. Он сунул в рот сразу несколько штук и, хрустя громче, чем храпел Деррек, носком ботинка разомкнул контур рунного круга, чтобы окончательно завершить ритуал. Затем он собрал кусочки угля и мела, разбросанные вокруг, осторожно сгреб обеими ладонями землю из центра пентаграммы, стараясь не стирать начерченные грани, чтобы завтра не пришлось рисовать заново. Наконец, когда все было прибрано, он вернул на место угол ковра и понадеялся, что эльфы не додумаются убираться под ним. С чувством выполненного долга он уронил жопу на кровать и съел оставшееся печенье. Вместе с чувством приятной завершенности навалилась сонливость, и в усталый мозг, как это всегда бывало, ввинтились звуки, наполнявшие комнату. Деррек шумно сопел и похрапывал, уткнувшись в подушку. Стены вокруг то ли поскрипывали, то ли похрустывали, словно старик разминал засохшие косточки. Трещали чары Эйба. Не звенели, а именно трещали. Маркус удивленно нахмурился. Ленивым движением палочки он сдвинул полог на кровати Гудсмита в сторону и слегка прихуел. От кокона абрахамовых чар почти ничего не осталось. Последний уцелевший слой из вязкого протего зиял дырами, как дорогой сыр. В тех местах, где плетение было нарушено, чары потрескивали и рассыпали золотые искры. Видимо, амулет сожрал даже больше магии, чем представлялось Маркусу. Он легко вскрыл остатки щитовых чар, но с тончайшим прозрачным импервиусом все оказалось гораздо сложнее. Кто же знал, что эта хуйня такая липкая? Флинт едва нашел место, где плетение оканчивалось. А когда он попытался потянуть край кончиком палочки, тот моментально примагнитился обратно. Даже зная, где конкретно был край, Маркус проебался полчаса. В конце концов, он все-таки смог стянуть с Гудсмита бесячий импервиус, но это отняло последние силы. Оставалось только наколдовать агуаменти над его башкой, и все задачи на сегодняшнюю ночь можно считать выполненными. Маркус пялился на дрыхнущего Эйба несколько минут, но рука не поднималась. За всю прошедшую неделю для Флинта их противостояние превратилось из просто бесячей случайности в настоящий вызов. Он попытался припомнить, когда в последний раз встречал равного соперника, и, по всему выходило, что это случилось пять лет назад, когда Вуд, еще сопливым второкурсником, впервые встал на ворота. С тех пор Маркусу множество раз бросали вызов на поле, в летних спортивных лагерях и на сборах, но он всех так или иначе превосходил. А вне квиддичного поля люди от него вообще шарахались, какие там вызовы. Не то, чтобы Маркуса что-то не устраивало, но... Скучно было. Вот что. Мелок этот, опять же, чтоб его! Гудсмит был просто воплощением сучьего благородства, даже условий не выставил, хотя мог бы: поторговаться, поставить Маркуса в положение должника, позубоскалить, в конце концов. Но нет, Эйб просто пялился перед собой с таким выражением лица, будто помогать тому, кто будил его несколько дней подряд ледяной водой, был его обычный вторник. Раньше бы Флинт в очередной раз убедился в том, что Гудсмит проявляет слабость, но теперь, к собственному раздражению, понял, что ошибался. Абрахам, как выяснилось, был очень умным и на удивление хладнокровным сукиным сыном. Маркус бы не удивился, если бы оказалось, что с этим драккловым мелом Эйб тоже все продумал, и таким образом играл на совести. Флинт усмехнулся себе под нос: Гудсмит мог радоваться, это сработало. Обливать его не хотелось, да и будить, если честно, тоже. Но вот показать, что он мог бы – еще как! Маркус вскинул палочку и написал ею прямо в воздухе: "итнемаугА" – а затем подтолкнул искрящиеся буквы так, чтобы они зависли прямо над рожей Гудсмита, и чтобы это было первым, что тот увидит, когда проснется. *** Самым счастливым человеком за завтраком был Уоррингтон. Одной рукой он держал вилку, а второй сжимал в кулаке амулет. Время от времени он вскидывал дерзкий взгляд на задумчиво читающего Малфоя, видимо, проверяя, что действительно может смотреть в сторону мелкого и не терять голову. Маркус тоже, сонно подперев ладонью щеку, пялился на Драко, но вовсе не потому что хотел, а потому что взгляда отвести не мог. Его магия не давила, а скорее сковывала. Будто невидимая рука держала Маркуса за подбородок и приказывала: "Смотри сюда". Умом Флинт понимал, что нужно всего лишь переключиться. Отвлечься на что-то другое, чтобы сбросить оцепенение, но мысли в башке были медленные и тягучие, и физически не получалось сосредоточиться на чем-то еще. Звуки доносились словно сквозь слой плотной ваты. Малой начал переговариваться с Майлзом, что-то бухтел о том, что под повязкой все чешется, а у Маркуса чесалось в кончиках пальцев от желания поднять руку и... – Слышь, Флинт! – на его плечо опустилась тяжелая теплая ладонь. Звуки вернулись разом, ввинтились в мозг и оглушили. Маркус смог сделать вдох, а затем почувствовал в себе силы, наконец, отвернуться. Он медленно прикрыл веки, хоть это помогло мало – малой будто отпечатался на обратной стороне. Тогда Флинт с усилием отвернулся и посмотрел вверх: туда, откуда доносился голос. Рядом стоял Вуд. Он слегка хмурился, глядя в сторону мелкого. Флинт испугался, что сейчас и этого дебила придется откачивать. Вуд озадаченно скользил взглядом по роже Драко, все сильнее сжимая плечо Маркуса. – Какой необычный эффект, – он задумчиво потер подбородок свободной рукой. – Как будто на солнце смотришь. И больно, и приятно. Маркус охуевше фыркнул. Таким эпитетами Малфоя еще никто не одарял. – Ты че приперся? – спросил Флинт. – А? – Вуд без усилий отвернулся от Малфоя и смешно поморщился. – Да, точно. Завтра хочу устроить капитанский субботник. Роджер и Седрик уже согласились. Ты как? – Завтра? – задумчиво переспросил Маркус. – С утра? – Сразу после завтрака, – кивнул Вуд. – До обеда, думаю, закончим. – Ну окей, – согласился Маркус. – Мне подходит. Вуд дернул уголками губ в подобии улыбки и, походу, только сейчас заметил, что не отпустил плечо Флинта. Он медленно разжал пальцы и сунул руку в карман. Потом вновь задумчиво обернулся на Малфоя. – Лучше не смотри, – посоветовал Маркус. Вуд вновь без особых проблем отвернулся и смерил Флинта взглядом, в котором так и слышалось: "Куда хочу, туда и смотрю". А затем он вообще развернулся и свалил. Маркус зевнул и уставился в тарелку с оладьями так, будто они были последними в его жизни.