Венок из кипарисовых ветвей

Он вышел на крыльцо, аккуратно ступая по обшарпанными доскам босыми ногами. На его плечах была надета лишь тонкая холщовая ночная рубашка, которая была ему значительно велика и сидела настолько свободно, что, казалось, он мог свободно в ней утонуть. Второе крыльцо, на которое можно было выйти только если человек прошёл по всему дому и дошёл до хозяйской спальни, после чего отворил двери и вышел из помещения, выходило в сторону поля и леса в далеке. Молодой человек с аккуратными чертами лица, волосами цвета пшеничных колосьев и небесно голубыми глазами сейчас сидел на обшарпанных ступенях усадьбы, опустив подбородок на собственные колени, которые были покрыты старыми рубцами и зажившими ссадинами. Он неожиданно закашлялся, но тут же ударил себя в грудь кулаком пару раз, замолкая. — Андрей? Он повернул голову, отвлекаясь от рассматривания деревянных досок на ступенях, и тут же увидел, как в дверном проёме стоит фигура Михаила, который и являлся хозяином этой усадьбы, а также почти ста пятидесяти душ и близлежащих земель. — Да. Покорно отвечает Андрей, тут же поднимаясь на ноги. У него болезненно-замученный вид. Он как фарфоровая кукла. Хрупкий и ранимый, сломанный и вновь бережно восстановленный руками мастера, который не смог пройти мимо. Тот подходит к нему ближе на пару шагов и протягивает руку, натягивая на аккуратное плечо чуть спавшее одеяние. Андрей застегнул несколько верхних пуговиц рубашки практически до самого ворота, как девица, смущённо опуская взгляд. — Всё хорошо, Андрей? — в ответ он получил утвердительный кивок. Светлые пряди упали на глаза. — Всё, как в самых лучших мечтах, Миша, правда, ты же знаешь. Воздух летний, ночной, подобен тому, что бывает перед грозой. Южная ночь пахнет зеленью и отдаёт тяжёлым теплом, влажностью. Он как одеяло, которое греет, и в него можно охотно завернуться, отогревая непонятно почему замёрзшие кости. — Не спится тебе? — Да… Немного… Я раньше часто не спал по ночам. — Теперь всё иначе. Иди спать, Андрей. В комнате твоей тепло. Тут будет холоднее чем там, — Миша взял его под руку и потянул обратно в сторону дверей в комнату. — Там душно. — Ложись, я приоткрою тебе окна. Под одеялом не будет холодно, тебе нужно в тепло, ты же знаешь… Кивок головы, и вот Андрей уже забирается под тёплое стёганое одеяло, устраиваясь на белом постельном белье и укладывая голову на перьевую подушку. Миша, кажется, не ложившийся спать и всё ещё одетый в свою белую рубаху, что была выпущена поверх чёрных брюк и расстёгнута почти на половину, открывает окна, глядя на чернеющий вдали лес. В деревне неподалёку лают собаки. — Так душно не будет. — Спасибо, — Андрей поднимается, упираясь руками позади себя. — Ты не спал? Лицо Миши принимает серьёзное выражение лица. — Нет, пока ещё не спал. Губы молодого человека искривились в ухмылке, он заулыбался, а потом глянул куда-то в потолок и по-девичьи хихикнул. — Мне спать велишь, а сам не спишь. Разве это честно? — Достаточно. Я до этого всегда спал по ночам, как убитый, а ты нет. Я могу себе позволить не спать до рассвета, а тебе отдых нужен, Андрей. Парень рухнул на перину и измученно застонал, откашлявшись пару раз, прикрывая рот кулаком. Миша подошёл ближе и укрыл его одеялом, запустив пальцы в волосы и чуть пригладив их. — Хотя, я действительно должен выспаться… Чтобы никто не будил меня, не дёргал посреди ночи. Отосплюсь до полудня. Миша улыбнулся. — Я велю снова не будить тебя к завтраку, сможешь спать столько, сколько пожелает твоя душа. Андрей рад. Ему ещё никогда не позволяли за последние пятнадцать лет просыпаться тогда, когда тот хотел. По телу разлилось приятное тепло, но Андрей дёрнулся, словно ему было страшно холодно. По спине пробежали мурашки. Это действие не осталось без Мишиного внимания. Тот взял за руку молодого человека и заглянул в его голубые глаза. Действительно, словно кукла. — Ты беспокоишься? — Нет, Миша, всё хорошо. Его руки были тёплые и такие мягкие. Не хотелось их отпускать. Андрей перехватил Мишину руку и притянул её к своему лицу, мягко касаясь её губами, а потом прикладывая к своей щеке. — Я скучал по тебе. — Я тоже, — шёпотом проговаривает Миша в ответ и присаживается на край широкой постели, продолжая наблюдать за Андреем, что, в свою очередь, жался к его руке, словно кошка, которой нужно больше ласки от своего хозяина. — Всё позади, Андрюш. Но тот буквально не слышал его, он пережил слишком многое, чтобы забыть всё. Ему придётся выкинуть из памяти всю свою жизнь, какой бы ужасной она не была. — Всё то время, что мы не виделись… Я скучал. Мне было плохо, понимаешь меня? — он отпускает руку, закрывая своё лицо ладонями. Слышится тихое постанывание, а потом всхлипы. Миша подбирается ближе и вовсе ложится рядом, надеясь успокоить молодого человека. — Не плачь, пожалуйста, не плачь… Всё кончилось, ты больше не вернёшься туда, я обещаю. Из глаз продолжали течь слёзы. Но Андрей убрал ладони от лица и руками обнял Мишино тело, носом утыкаясь тому в грудь, чуть пониже ключиц. — Не уходи, Миш, прошу, не уходи.

***

Шум улицы. Лошади таскают за собой повозки и кареты по гранитным мостовым. Бродяги и знатные дамы, крестьяне и состоятельные горожане… На улице смешались абсолютно все, и эта пёстрая масса людей то и дело перемещалась по мощёному проспекту. Днём эта улица была оживлённой, хотя каждый дом тут был борделем. Подешевле, подороже… Разный контингент и разные люди бывали в этих домах, заглушая либо свою тоску, либо напиваясь до беспамятства. Двухэтажный дом, вход в который был исключительно со двора, был небольшой, но на окнах виднелись богатые шторы. Как и всё там. Роскошь, но не совсем. Дешёвые подделки и дешёвые шёлковые занавески. Полы, что когда-то были выкрашены красной краской, теперь стёрлись и были тёмно-коричневыми. Бар, зал, где стояли столы и стулья с диванами возле стен, от которых несло табаком и алкоголем, деревянная лестница наверх. Деревянный балкон, а далее галерея с дверями по обе стороны. Ближе к вечеру это заведение зажигало свет и распахивало свои двери. Эмма Эдуардовна — хозяйка заведения, которая, в свою очередь, получила его от жутко северной Анны Марковны, ныне, скорее всего, покойной. Та не ставила ни во что обитающих в нём и работающих девушек. Публичный дом — одно из мест, куда приходят не от хорошей жизни. А кто-то попадает не по своей воле. Сейчас Эмма Эдуардовна сидела в своей небольшой комнатушке, что находилась рядом с кухней. Кровать, на которой лежало покрывало, цвета крови и покрыто какими-то пятнами в паре мест. Будуар, стоящий за китайской ширмой, и сундук с вещами. Женщина подсчитывала деньги, разложенные на столе. Скупо перебирала каждый грош, записывая что-то в специальном журнале с пожелтевшими страницами. Часы, висевшие над её столом, показывали без десяти семь; ровно в семь заведение открывалось, наполняясь криками, разговорами, незамысловатой музыкой, звоном бутылок. У каждого руководителя в коллективе есть любимчик. И этот любимчик, хочет он того или нет, часто становится заложником многих обстоятельств. Эмма Эдуардовна ставит точку в журнале и закрывает его, убирая всё что посчитала в ящик стола, и запирает того на маленький ключик с длинной верёвочкой, которую она обычно носила на шее. Женщина открыла двери и вышла через коридор и кухню в зал. Что можно сказать о тех девушках, которые работали в этом доме? Все красивые, на любой вкус и цену. В сердцах мороз, в глазах пожар. Хорошо одетые, чистые и накрашенные особы уже выходили из комнат второго этажа, останавливаясь на балконе. Однажды попав в это место, они уже не смогли выбраться отсюда, поставив себе на лице клеймо публичного дома.

***

Андрей жмётся к телу лежащего рядом Миши, ему, наконец-то, тепло. Он сбежал из того ненавистного всем сердцем места. И почему он не ушёл раньше? Наверное, дело в том, что ему было некуда идти. Он, как маленький ребёнок, стискивал в руках ткань Мишиной рубахи, неожиданно заливаясь новым приступом глухого, рвущего горло, кашля.

***

— Андрей! — кричала женщина, идя по коридору и руками чуть приподнимая юбки длинного платья, дабы не наступить на одну из них. Она дошла до дальней комнаты. Дверь запиралась на ключ. Всегда. Как диковинку держали его взаперти. Она достала из шёлкового мешочка на поясе связку звенящих, как маленькие колокольчики, ключей и выбрала один, перемотанный красной ниткой. Повернув в замке дважды, она отворила дверь. Как бы странно не было, за дверью скрывалась, конечно, не самая просторная комната, но отделанная получше, чем комната самой хозяйки. Кровать, стол, шкаф, зеркало. Мечта любой девицы. Всё выглядело по возможности красиво и аккуратно. — Андрей, я пришла предупредить тебя, что ты сегодня должен быть при параде. Принесу тебе скоро завтрак. Она пока не понимала, где находится молодой человек, но потом обратила внимание на незастелённую кровать. Среди белых простыней в ночной рубашке и босой валялся Андрей. Он пробормотал что-то невнятное и поднял голову. Меньше всего ему хотелось сегодня «быть при параде». Он ненавидел это всей своей душой, мечтая сбежать отсюда при любой возможности. Но его, по всей видимости, ждала та же судьба, что и его мать — сгнить в этом месте, умирая от инфекции или от изнеможения, вызванного какой-нибудь болезнью. Нужно было что-то делать. — У меня болит спина! Ужасно ломит, — начал ныть Андрей. — Мне давно не было так плохо! — Вот спину тебе и вправят, несахарный. Обещаю отдать семьдесят процентов платы. Андрей вздохнул и стиснул зубы. Опять терпеть, опять страдать. — Хорошо, я приведу себя в порядок. — Пошевеливайся, у тебя всего пара часов. — Хорошо-хорошо… — досадно проговорил парень и поднялся с постели. У него созрел план того, как он сбежит. Это случится завтра днём. Он уже решил это для себя. Вечер подступает ещё быстрее. Он одевается, приводит в порядок себя, расчёсывая волосы и подкрашивая глаза и губы. Кто будет любить свою работу, если она будет такой? Никто. Он закончил поправлять на себе белую рубашку с пышными невесомыми рукавами, глубоким вырезом с распущенной шнуровкой почти до середины груди. Ночь подкрадывается ближе, начинают звучать голоса с улицы, с первого этажа и из соседних комнат. К середине ночи он уже уставший. С растрепанными волосами, смазанной на лице лёгкой косметикой и порванной в районе плеча рубашкой. Он был измотан и зол буквально на всё. Его вновь используют. Опять и опять. Из ночи в ночь. Тринадцать лет подряд, со дня кончины его матери. Стук в дверь. Парень встрепенулся. Хотелось зарычать, закричать на любого входящего, но нужно держать себя. — Войдите! Какое счастье, что это была Эмма Эдуардовна, которая держала в руках помятые купюры и небольшой мешочек с чем-то. — Андрей, как и договаривались. Это твоя часть кровных… Она протянула ему бумажки и монеты. — Почти четыре рубля. Сегодня какой-то праздник? — Нет, просто… — она, видимо, хотела добавить что-то ещё, но лишь сунула ему в руки маленький атласный мешочек, перевязанный лентой. — Это тебе. Отдыхай сегодня. Андрей глянул на всё что было у него в руках, сжав губы в тонкую линию. — Ты можешь завтра пойти и купить себе новую рубашку. Думаю, что этого должно хватить. Парень кивает в ответ и отходит к своему зеркалу, оставляя там всё, что принесла женщина. Спасительная тишина после закрытия двери. Она не заперла замок. Путь на свободу можно считать открытым. Но нет, не сейчас. Завтра он уйдёт отсюда. Навсегда. Он покинет это ненавистное всем своим сердцем место. Утро будит его урчанием голубей на карнизе за окном. Он спугивает их и окончательно просыпается. Одевается и приглаживает волосы — это уже вошло в привычку. Деньги и тот самый непонятный мешочек так и оставались на туалетном столике со вчерашнего вечера. Через час парень уже бродил по улицам, выискивая, где можно было бы купить рубашку. Вернее, он делал вид. По правде говоря, Андрей просто ходил и наслаждался свободой, которая неожиданно обрушилась на него. Пусть и временно. К вечеру он не вернулся туда, откуда уходил. Эмма Эдуардовна наверняка была страшно злой, и это была ещё одна причина, почему он не вернётся. Прогулка по рынку днём напоминала ему детство, когда он ходил в школу. Мать смогла договориться с директором, и тот принял мальчика. Первые два класса он отучился, а потом его мать скончалась от болезни, оставив сына одного. Тогда и началось то, что и привело к побегу Андрея. Сенсация о мальчишке в одном из борделей города разлетелась мигом, привлекая новых клиентов. Эмма Эдуардовна мало беспокоилась о самом Андрее, а точнее, о его душевном состоянии. Её волновали только богатые клиенты, приходящие в её заведение. Некоторые были готовы заплатить втридорога, лишь бы заполучить несчастного мальчишку.

***

Свет оставляет лужицы холодного света на скрипящих половицах. Невесомые полупрозрачные шторы едва двигаются от дуновений ветра из распахнутых окон. Андрей жался к своему спасителю так, словно тот единственное, что было у него в жизни. Миша понимал, что ему холодно, что в душе самая настоящая вьюга, что у него не было детства, что он рос без отца и матери, что всё время был под замком, как дикая зверушка, купленная на рынке у браконьера, что счастья в его жизни не было, наверное, и вовсе. Он глубоко и едва хрипло дышал, стараясь подавить очередной приступ болезненного кашля. — Помнишь лицей? — Миша спрашивает шёпотом, отвлекая от всех мыслей. — Я жил этими воспоминаниями, — так же тихо отзывается он слабым и чуть сиплым дрожащим голосом. — Помнишь, бегали по ночам на чердак, а там устраивали охоту на призраков? — он услышал тихий смешок, похоже, это помогло поднять настроение Андрею, поэтому Михаил продолжил. — Как нас однажды там нашла воспитательница и очень долго отчитывала по французски? — Je n'ai compris un mot¹, — Андрей промурлыкал эту фразу со страшным акцентом и воодущевлённо глянул на мужчину рядом. — Moi aussi, mais je pense qu'il était très en colère², — Миша рассмеялся, а вместе с ним и Андрей, прижимаясь еще ближе.

***

Среди тёмных трущоб бедного района он нашёл конюшню, там воняло навозом и стояли мешки с кислыми яблоками, одно из которых он через силу съел. Огромные стоги сена в сарае рядом с этой конюшней могли скрыть беглеца на ночь. Рубашку он так и не купил, и, казалось, что он прямо тут слышит яростные шаги «Мамки» по коридору в сторону комнаты, которая теперь опустела навсегда. И эти красные занавески, покрывала и прочее тряпьё остаётся без хозяина. Наконец-то. На улице с наступлением ночи похолодало. Засыпает он с улыбкой на лице и в удивительно приподнятом настроении, однако пробуждение его ждёт не такое приятное. Горло чуть першит, но, пару раз прокашлявшись, он забывает об этом. Андрей потратит деньги точно не на новую рубашку, ведь это ему нужно в последнюю очередь. Он давно хотел съесть то, что попробовал когда-то в лицее. Ему со страшной силой хотелось конфет. Шоколадных. Он поплёлся в сторону магазинчика, что заприметил ещё вчера. Перебежав дорогу, он остановился перед большой стеклянной витриной, за которой были разложены разные булочки, рогалики, даже буханки хлеба, сладкие эклеры и кремовые корзиночки. Сзади стояли бутылки с разными этикетками, декоративные мешки с крупами и корзина со сладостями. Он зашёл туда, успев услышать, как прозвенел колокольчик над дверью, оповещая хозяина лавки о новом посетителе. Его целью было купить шоколадных конфет на все деньги, что у него были. Поступок опрометчивый и по-детски наивный, однако сам Андрей так не считал и весело разворачивал шуршащие обёртки, уже сидя в парке на одной из лавочек в тени утреннего солнца. Почти кило конфет ему одному. Молодой человек хотел, казалось, съесть то количество сладкого, что не съел за всю жизнь. Горло начало неприятно першить, и он откашлялся, продолжая жевать сладкие кусочки. Андрей был похож на маленького мальчика во взрослом теле, которому подарили кучу сладостей на его восьмилетие, и он забрался у себя в комнате под стол и ел их, без ведома мамы до обеда. День прошёл просто прекрасно. Действительно, если он начался с поедания шоколадных конфет. То, что эта идея была крайне глупой Андрей осознал только ближе к вечеру. Ему было некуда идти. Он хотел было вернуться на сеновал, да тот растащили, оставив всего ничего в перемешку с грязью на земле. Ночь начала окутывать прохладой. Выход был один — возвращаться туда, откуда он сбежал. Поникнув головой, как на эшафот, поплёлся он по сумеречным улицам в сторону дома. Дома, который был ему единственным местом в этом городе, где он мог бы пережить эту ночь. Он призраком появился на пороге шумного по ночам заведения, где было множество посетителей. Эмма Эдуардовна находилась как раз в зале, разговаривая с кем-то. Её выражение лица моментально поменялось, как только она увидела на пороге Андрея в старой рубашке. — Выродок! — почти кричит она, подбегая к парнишке и с силой хватая его за ухо, утаскивая в более тихое место. Андрей шипит от боли и опять закашливается, но вырваться у него не получается. Она тащит парнишу по лестнице на второй этаж в чулан, отпирая ключом замок. Парень с ужасом смотрит на полную хлама каморку. Его заталкивают туда, попутно матерясь и осыпая ударами по спине. — Я дала тебе деньги! Отпустила на улицу, а ты! Мелкий паршивец! Видала я таких, как ты! Что ты, что Женька, придурошные! На месте им всё не сиделось! — она держала в руках тряпку, смотанную практически в жгут, то и дело отхаживая ею парнишку. — Вот была, как ты! Своенравная дура! — женщина, кажется, пылала от ярости. — Сбежала отсюда! Теперь поминай как звали! Андрей хоть и был взрослый, но его душевное состояние пошатывалось, от чего парень был напуган и едва держался на ногах. Отвесив ещё один хлёсткий удар по голове юноши тряпкой, она захлопнула дверь, вешая замок и проворачивая ключ дважды. Через дверь слышно, как она продолжала крыть несчастного благим матом, и говорила, что он не выйдет из этой каморки до завтрашнего вечера. Как только шаги начали отдаляться, Андрей прислонился спиной к полкам, еле держась на ногах. Это была его главная ошибка. Из-под потолка посыпались вещи, падая прямо на Андрееву голову. Он постарался отлипнуть от стеллажа, но, кажется, что сделал только хуже. Его вмиг завалило вещами, и он обессиленно опустил руки, сидя на полу по горло в старом хламе, дыша холодным и сырым воздухом.

***

— Андрей, — окликает его шёпотом Миша. — М? — Доктор сказал, что тебе нужно больше солнца и тепла… — Миша чуть замялся, подбирая нужные слова и улыбаясь, такое ощущение, что сквозь силу. — но думаю, что нам обоим пойдёт это на пользу. Я хотел бы поехать с тобой на юг в Крым. — Там будет море? — приподнялся на локтях парень и широко распахнул глаза. — Да, и много-много солнца. На поезде буквально пару дней, и мы будем там. Ты согласен? Миша чувствует, как его мягко целуют и тут же отстраняются. На лице появляется улыбка. — Конечно, согласен.

***

Его выпускают оттуда, как и обещалось, под вечер следующего дня, выдернув из мыслей и воспоминаний о лицее и том, что с теми друзьями, которые так и остались там. Он, наверное, больше не увидится с ними. Ему суют в руки чистую рубаху, стакан холодного молока и кусок хлеба; ведут в комнату, вновь говоря, чтобы он был при параде. Андрей чуть не роняет стакан на пол, всё же успевая дойти до своего старого будуара и оставить свой «ужин» на нём, принимаясь менять рваную рубаху на чистую. Через полчаса нудного процесса приведения себя в порядок он глядит на себя в зеркало и мысленно волком воет. Ему некуда идти, у него никого нет. Он даже не окончил треклятый лицей, где остался учиться его единственный друг, последнее время часто всплывающий в воспоминаниях. Юноша заметил мешочек, который принесла ему Эмма Эдуардовна несколько дней тому назад, вместе с деньгами. А что там? Интересный вопрос, ответ на который Андрей получил как только развязал ленточку. Десяток сладких в шуршащих и блестящих обёртках конфет высыпались из мешочка на стол. Он улыбается и только протягивает руку, чтобы взять одну, как раздаётся противный стук в дверь, и все конфеты тут же летят обратно в мешочек. — Пошли! Коротко и брезгливо плюёт открывшая дверь «Мамка», и тот плетётся за ней, выходя в коридор. — Улыбайся и веди себя, как надо, — тихо проговаривает женщина и выводит парня, одетого в брюки и рубашку, на балкон перед залом, в окружение других девушек, имён которых он не запоминал да толком и не общался с ними Стоять и светить своим личиком у него получалось всегда, пусть это и было крайне мерзко для него самого. Взгляд чуть накрашенных глаз скользил по всему залу, изучая лица отдельных людей и в целом обстановку. Пальто, сапоги, чёрные аккуратные брюки и жилетка, трость, которая никак не выполняла своей прямой функции, а лишь была «для красоты». Взглянув на только что вошедшего человека, появилось ощущение дежавю. «Я его точно где-то видел! Он мне кого-то напоминает!» Эта мысль, что бегает в голове, размахивая шашкой, не даёт сосредоточиться. Гость оглядывает зал, и становится понятно, что ему тут не особо-то и нравится. Когда взгляды неожиданно пересекаются, то в голове бессвязно, но очень громко начинает играет целый оркестр из ударных и духовых инструментов, заглушая уже все звуки суматохи вокруг. «Миша!» — мысль радуется и наконец-то складывает холодное оружие. Лицей ушёл из жизни Андрея очень давно, забирая вместе с собой друзей, казалось, навсегда. Он даже и подумать не мог, что эта внезапная встреча изменит кардинально его жизнь. Гость какое-то время глядел в сторону опирающегося на перила Андрея, а потом чуть улыбнулся. Узнал. Удивительно и непонятно. Гость подходит к женщине за барным столом и про что-то спрашивает. Они минуту разговаривают, а потом Михаил с улыбкой выкладывает на столешницу деньги и вновь поворачивает голову в сторону Андрея, смотрит на него и улыбается. Даже подмигивает. Эмма Эдуардовна (та женщина, с которой мужчина только что разговаривал), поднялась по лестнице и дёрнула Андрея за рукав, проворчав на ухо: — Платит пять пятьдесят, постарайся уж, такого клиента терять нельзя. Он кивает, едва дрогнув. Неужели не узнал, неужели и сам Андрей ошибся, признав в очередном бессчётном посетителе своего старого друга. Он плетётся в комнату, по пути распуская шнуровку на льняной рубахе почти полностью. Он слышит за спиной шаги в сапогах. Скорые и нетерпеливые. «Быть может, сегодня без ударов не обойдётся…» — он думает и сглатывает ком в горле, прежде чем его чуть ли не хватают за плечо, проталкивая в комнату, да так, что несчастный чуть не упал на пол. Он отходит в центр комнаты и видит, как клиент запирает дверь, прислушиваясь, а после отходя от неё. Когда бы Андрей мог подумать, что его старый друг так изменится? Он похорошел и выглядел просто прекрасно, даже сердце пропустило пару ударов. Он мог рассмотреть его вблизи, буквально на расстоянии вытянутой руки. Сейчас ему немедленно нужно знать, обманывает он себя или же нет. — Миша? Гость расплывается в улыбке и раскидывает руки в стороны, делая несколько шагов вперёд, крепко и нежно обнимает оторопевшего от восторга и захлебнувшегося воздухом юношу. Кто бы мог подумать. — Андрей! Чёрт возьми, я не ожидал тебя тут… Встретить. Сам Андрей же в ответ обнимает друга и кладёт голову ему на плечо, чуть пачкая чёрную жилетку белой пудрой. — Сколько лет прошло? — Около пятнадцати. Андрей проговорил это тихо, буквально еле стоя на ногах, что не осталось без внимания Михаила. — Ты чего, Андрей… Внутри проснулся маленький ребёнок, который хотел не отпускать этого человека, остаться вместе с ним и забыть про то, что происходит в соседних комнатах, забыть всё, что было, пусть это и крайне трудно. — Да ты на ногах не стоишь! Миша оттаскивает парня в сторону кровати, сажая на край, и сам рядом садится, смотрит обеспокоенно, по спине гладит. — Я очень устал, — он закашлялся, отворачиваясь в сторону и прикрывая рот рукой. Будто и не было этих лет, будто они были всё это время вместе, будто они были неразлучны все эти года. Миша снимает пальто, кладя на кровать. — У тебя чуть ли не щёки впали, ты ешь хоть что-нибудь? — Михаил погладил его по щекам и поднялся с места, обходя комнату. Молоко и хлеб лежали около зеркала, где был и мешочек с конфетами в шуршащих обёртках. Он прошёлся громким шагом по комнате, выглянув в окно. — Ем… — выдохнул молодой человек и откинулся назад на перину, чуть прокашлявшись. — Не верю. У тебя хлеб зачерствел почти, а про молоко молчу, кислое, небось, уже, — Андрей перебивать его не стал, как и возражать. — Бежать тебе нужно отсюда, как от пожара. Михаил не спрашивал о том, что Андрей тут забыл, он помнит рассказы, что слышал в лицее. О том, кто его мать, что знать не знает отца, что жить ему до конца дней в нищете и в маленькой комнате, больше похожей на подсобку возле кухни, на этаж ниже земли в сырости и с крысами. — Мне некуда идти, я пытался уйти. — Я помогу тебе, — он отходит от окна, задёргивая шторы, и смотрит на лежащего Андрея. — Тут второй этаж не так высоко, сбежать сможем. Андрей поднялся с кровати и воодушевлённо глянул на Мишу, который улыбался, оглядывая молодого человека с ног до головы. — Одежда есть? Андрей старался внятно ответить, но всё его внимание занимали невообразимо красивые глаза. Они ничуть не изменились с того возраста — такие же озорные и глубокие. Ещё в детстве они казались красивыми, а сейчас, видно, занимали уже особое место в сердце. — Не так много, — отвлечься от собственных мыслей было крайне сложно. — Бери что нужно, а я пока открою окно. Стянув с кровати простынь, он вытащил из шкафа двое штанов, что были практически в непотребном состоянии, но Михаил остановил его. — Оставь это тряпьё, купим тебе одежду новую, — он почти смог открыть окно, однако внешняя рама была вовсе заколочена гвоздями. — Придётся разбивать, — пожал плечами, чуть отходя от окна, — так просто не открыть. Табурет, стоящий возле двери, прекрасно помог в этом деле. Андрей закрылся руками от летящего во все стороны стекла. Путь на свободу был открыт. Послышались шаги за дверью. — Нашумели! Давай, Андрей! — громко прошептал Миша, схватив своё пальто и, выбираясь в окно, встал ногами на широкий, карниз. Андрей лишь успел схватить мешок с конфетами, единственное, что было мило ему в этой комнате. Он кинулся к окну, перелезая через подоконник и хватая Мишину руку. Внизу задний двор и небольшая пристройка, метра два в высоту, в которой зимой хранятся дрова для печей. Миша спрыгивает на неё и ждёт, пока то же самое сделает его друг. Андрей повторяет за ним и теряет равновесие, оступаясь. Его неожиданно тянут назад за ворот рубашки и притягивают к себе вплотную, обнимая одной рукой за талию. Сердце опять пропускает пару ударов, а в лёгких как иголками кольнуло. — Осторожнее! — тихо шепчут ему на ухо и отпускают. Побег удался. Они поймали извозчика и доехали до станции, где взяли новых лошадей. По дороге, убаюканный цоканьем лошадиных копыт, Андрей уснул, завалившись на Мишино плечо. Тот же укрыл его своим пальто и приобнял за спину, чтобы тот не свалился во сне. Его насторожило хриплое дыхание и кашель во время сна. — Нужно тебя доктору показать… Добравшись до Мишиного дома только под утро, они слезли с повозки. Встретила их женщина, достаточно полная с румяными щеками и в платке. Она охнула, увидев рядом с Михаилом кого-то, и помогла пройти хозяину и его гостю в дом, под раннее утро всё равно уложив их в постели. Утро Андрей встретил в мягкой постели. В комнате пахло чем-то вроде тёплого молока. Он неожиданно закашлялся, ударив себя по груди пару раз. Окна были закрыты, видимо, чтобы не выпускать тепло. Поднявшись и осмотревшись, он понял, откуда шёл столь приятный запах. На прикроватном столике стоял жестяной поднос с глиняной чашкой без ручки и тканым полотенцем рядом. От содержимого посуды шёл пар. Он взял кружку полотенцем, ведь та была горячая, и отпил несколько глотков, слизывая с верхней губы молочные усы. Через несколько минут в комнату тихонечко постучались, Андрей продолжал сидеть в кровати с чашкой молока. — Войдите! — сказал молодой человек, и дверь приоткрылась. В комнату зашёл Миша, одетый в более простую одежду. Было видно, что он сам тоже только что проснулся. — Можно к тебе? — он улыбнулся и подошёл к кровати, не забыв закрыть за собой дверь, присаживаясь на край. Пробили семь раз часы, их было едва слышно из другой комнаты. — Как спалось? — спрашивает молодой человек, когда они оба перестают считать количество ударов, доносящихся из другой комнаты. — Прекрасно! Я счастлив, — он делает ещё глоток, а Миша дотягивается кончиком рукава до него, вытирая молоко вокруг губ. Андрей улыбается и по-девичьи хихикает, а Михаилу приятно видеть улыбку на этом светлом, почти кукольном лице. В этот день приезжает доктор из соседнего крупного села. Он осматривает Андрея, слушает его лёгкие и кашель. Говорит, что нужно больше тёплой еды и воды, даёт пузырёк с лекарством и выписывает рецепт, на всякий случай, в аптеку. Андрея заставить пить лекарство было крайне трудно. Горькое и вяжущее, после которого во рту жутко неприятное послевкусие, но Миша сам уговаривал его пить эту микстуру. И ведь помогало. Кашель практически пропал, только вот Андрею почти всегда было душно, следующие пару дней по ночам его знобило, и приходилось караулить его и класть на лоб мокрое холодное полотенце. Вскоре лекарство, что дал врач, помогать практически перестало — кашель вновь появился с уже новой силой. Миша, очередной раз сидя на краю кровати и держа больного за руку, говорил, похоже, сам себе, что всё обойдётся, что завтрашний осмотр врача ему поможет. Врач действительно пришёл к обеду и принялся вновь осматривать больного. Долго слушал дыхание в лёгких, а потом и кашель. Закончив осмотр, он вышел из комнаты. — Температура высокая давно держится? — спрашивает он у Михаила, уже закрыв за собой дверь. — Несколько дней. Есть практически не хочет, — врач вздохнул и открыл свою сумку, доставая оттуда уже другую микстуру — она была мутновато-белого цвета с небольшим жёлтым отливом. — Это может быть воспаление лёгких, — Миша тут же округляет глаза, хотел было перебить его, мол, как в прошлый раз вы не обнаружили недуг? Но доктор продолжил, — На ранних стадиях его выявить очень сложно. Врач рассказал, что следует делать, и посоветовал больного держать в тепле и на солнце. Михаил, всё ещё поражённый словами врача, слушал через слово, думая, как дальше поступить. После того, как Андрею дали новое лекарство, ближе к ночи лихорадка спала, и больному стало значительно лучше. Он смог даже выйти на улицу ночью, пока все спали, но Миша тут же уложил его обратно, оставшись на ночь рядом с ним. Тогда и решили поехать на юг. Спустя несколько недель мысли о поездке к морю стали реальностью. Они собрали багаж и вот уже вдвоём садились в вагон первого класса с кожаными сиденьями и вкусным чаем из стаканов с красивыми подстаканниками. Первое путешествие на юг по железной дороге длительностью в пару дней оставило лишь приятные впечатления и воспоминания, когда под мерный стук колёс Андрей засыпал на тёплом плече горячо любимого человека. Как выяснилось, Мишин младший брат жил в этом городе и смог подыскать достойное место в лечебнице, где и провёл следующие два месяца лета Андрей. Конец июля был особенно тёплым, правда, один раз в неделю с моря приходил шторм и устраивал настоящий беспорядок, ломая ветки деревьям, что стояли на территории лечебницы, и поднимал волны на море. А на утро дворники старательно убирали территорию и улицы от веток, листьев и прочего мусора, что принёс ветер. Казалось, что старая жизнь позабыта, что два давних лучших друга, что вновь встретились после долгой разлуки, наконец, обрели душевное спокойствие и, можно сказать, счастье на этом острове умиротворения, что пах морем и цветущими акациями, шумел птицами в густых зелёных ветвях и слепил глаза лучами яркого и ласкового солнца, так приятно согревающими как тело, так и душу. Любая белая полоса в жизни человека начинает медленно превращаться в серую, а потом и вовсе, чернеет. Болезнь продолжала прогрессировать. Кашель, недомогание, бледный вид и слабость во всём теле, хрипота в голосе и страшный кашель. Процедуры не помогали, молодой человек чах на глазах изо дня в день. Миша постоянно находился рядом, помогал, поддерживал и убеждал, что тот выздоровеет, что они уедут обратно вновь на поезде, где дают сладкий чёрный чай в тех самых стаканах с красивыми подстаканниками, что они обязательно сходят в лес, что сходят на речку. Июль подходил к концу. Андрей часто выходил на улицу после завтрака, одетый в белые штаны и такую же рубашку с завязанными нитками на груди, и подолгу сидел в саду немым призраком, глядя под ноги и пересчитывая листья, что иногда падали прямо к его обуви. Взгляд голубых глаз был всё чаще пустым и, скорее, даже печальным. Мише не приходилось искать его, юноша всегда сидел на одной и той же скамейке, на одной и той же аллее. Он лишь садился рядом и брал за руку, чувствуя тяжёлую голову у себя на плече. Он не смел разрешать трагическим мыслям проникать в свой мозг, но те давили, роились снаружи, говоря, что это неизбежно. — Мне нравятся кипарисы, — тихо и совсем хрипло говорит Андрей, когда на алле практически никого, кроме них, не остаётся. — Красивые деревья, только на юге растут, поэтому я как про них вспоминаю, так сразу и море в голове воображение рисует. Хотя… мне очень нравятся акации, особенно в цвету. — А мне они просто нравятся, — он чуть сжимает пальцами Мишино запястье. — Всегда будут напоминать мне об этом месте. Мне тут нравится, — Андрей улыбается, а потом добавляет, — и уезжать не хочется, у меня в том городе слишком много прошлого скопилось, даже не хочется вспоминать. — Мы можем остаться тут, — воодушевлённо говорит Миша. — Брат мой поможет нам, в конце концов, он лучше нас тут всё знает. Андрей только кивает в ответ, оставляя в покое Мишино запястье, и берёт за руку, переплетая пальцы. Первые числа августа неожиданно дождливые. Два дня подряд шёл ливень, а потом вновь вышло солнце, стараясь согреть промокшую и озябшую землю Кипарисы тут растут всюду, устремляя свои верхушки прямо в небо, подобно стрелам. Андрей опять сидел на том же самом месте, на той же аллее. Молча. Почти любые его слова отзывались болезненным кашлем, от чего его разговоры практически сошли на нет. Он неожиданно чувствует, как кто-то что-то кладёт ему за ухо и оборачивается, сразу улыбаясь. За его ухом красовалась кипарисовая веточка. Миша опёрся о спинку скамейки и улыбался, глядя на Андрея, который с радостью разглядывал эту самую веточку. Они идут по аллее из высоких раскидистых и цветущих акаций. Андрей подбирает несколько упавших с деревьев цветков и срывает длинную травинку, соединяя их вместе и кладя получившийся крохотный букетик в карман Мишиной рубашки. Прямо над сердцем. Они оба понимают, что это их первое и последнее лето, что они проводят вместе. Миша улыбается, но чувствует, как по щекам бегут слёзы, он не сдерживает их и крепко обнимает Андрея, прижимая к груди, понимая, что это никак не поможет спасти его. Спустя пару дней в тёплую летнюю ночь, озаряемую лишь светом луны и тысячами звёзд, Миша просыпается и открывает глаза, не чувствуя привычного тепла рядом. Открыт балкон, с неба светит месяц, а на балконе стоит плетёное кресло и маленькая скамеечка для ног. В кресле сидит человек, закинув ноги как раз на эту скамеечку. Распахнуты двери на балкон, ветер поднимает тонкие белые занавески и так же плавно опускает их. Миша в ночной одежде поднимается на ноги и медленно выходит туда. Растущий месяц вдали оставляет на воде серебристую дорожку, виднеется парусная яхта. Андрей сидит неподвижно, смотрит и едва заметно дышит. Было видно, что с большим усилием. Миша подходит к нему и садится на колени, глядя в голубые глаза, что безотрывно смотрят на море, сегодня необычно тихое и спокойное. На бледной от лунного света и долговременной болезни щеке блестит слеза. Миша тянется рукой и смахивает её, а Андрей поворачивает голову, чуть улыбаясь, чтобы Миша не переживал. — Я нашёл ленту. Андрей переводит взгляд на свои руки, в которых он держит маленький букетик из веточки вечнозелёного кипариса и белого цветка акации, перевязанный красной тонкой атласной лентой. — Останется в память обо мне, что я тебя любил, — шепчет Андрей и глубоко вздыхает, потом ещё, а потом сипло и коротко выдыхает, отдавая этот букетик Мише в руки и наблюдая за ним, безотрывно, не моргая. — Я тоже, Андрюш, — и он рассматривает этот букетик, что адской болью отзывается в его сердце. Михаил медленно поднимает глаза, надеясь вновь увидеть улыбку на этом светлом и почти кукольном лице, — Больше всего… Но ни любимой улыбки, ни какого-либо ответа. Миша берёт его за руку, чуть сжимая безвольные пальцы, которые минуту назад завязывали атласную ленту, и встречается со стеклянным и безжизненным взглядом хрустальных печальных глаз.

***

Высокие кипарисы стремятся верхушками ввысь, будто соревнуясь друг с другом. Вокруг тишина, и растут акации, всюду рассыпая горсти белых цветов. Чёрный камень с именем и фамилией, которую Миша помнил ещё со времён лицея, был осыпан белоснежными лепестками, что были всюду из-за сильного ветра в этот день.

Рядом с камнем на земле лежал маленький букетик, перевязанный красной атласной лентой из вечнозелёного кипариса и уже увядших белых цветов акации.