Лёд

Лёд. Он искрится и ломается, скребется под ногами. Царапает кожаные ботинки. Лёд как страх и одиночество, пугает, сковывает и вымораживает душу, оставляя лишь холод. Душит ощущением стерильной пустоты и отстраненности. На льду не остаётся следов. — В первую очередь накормите детей и воинов. — А остальные? — Отправьте ещё одну группу в лес, — сухо произносит Сноу и отворачивается. Здесь больше не уютно — мертво, чуждо и далеко не свободно. Но здесь нет больше Иных, и это — земли племен. Быть может, когда-нибудь они приживутся здесь и покорят просторы Вечной Зимы. Быть может, эти земли когда-нибудь признают их как своих хозяев.

***

Лес им не рад. Не рад, это видно по глухой тишине, прерывающейся короткими и резкими вскриками птиц. Не рад, под действием дикого ветра острые листья чардрева враждебно перешептываются. Дороги приходится вытаптывать заново: снег смел любые узоры цивилизации. Снег им тоже не рад.

***

У Джона родилась дочь. Прекрасная, с вьющимися каштановыми волосами и румянцем в цвет вечернего заката. Они решили назвать её Лианной.

***

Ночь в Землях вечной зимы — невероятное и завораживающее зрелище, достойное королей и королев — так считает Джон. Хоть раз в жизни человек должен увидеть хаотичную россыпь звёзд, иначе жизнь можно считать прожитой зря. Только сейчас он замечает необыкновенность картины и красоту естественного: отсюда ты смотришь словно из совершенного иного мира, замечаешь в созвездниях иные принципы и иную форму жизнь. Звезды, они ведь живые. Говорят, что именно они предрекают будущее и определяют настоящее. — Смотришь на звезды? — хрипловатая грубость сочетается с теплотой, по плечу хлопает огромная ладонь, — пустая трата времени, они так же непредсказумы, как и настроение женщины. — Разве? — Джехейрис мельком оглядывает друга и отстраненно хмыкает: — А по-моему лишь они постоянны. — А вот тут ты ошибаешься, — тыкает пальцем Тормунд на короля, а после на мелкающие искорки в небе: — Их стало меньше. Джон пригляделся. — Не замечал? У нашего народа есть поверье, что когда у свободных людей рождается ребёнок, то на небе рождается звезда, а, умирая, сопровождает в загробный мир. Была у нас гадалка, да Станнис её своей жрице отдал, ведьма её и сожгла. Неплохая баба была, задорная, — чешет затвердевшими пальцами запутанную бороду. — Я в эту чепуху не верю. И тебе не советую. До добра оно доводит редко, но некоторым нравится снимать с себя ответственность за происходящее. Твёрдый взгляд упирается в бывшего лорда-командующего задумчиво, тоскливо и тяжело. Тормунд несколько секунд жуёт потрескавшиеся губы, хмурится и едва морщит лоб. — Мы сами вершим свою судьбу, Джон. Но если тебе так легче, то живи так, как удобно. Мы оставили свой след в истории, теперь можно и для себя пожить, — с неопредленной горечью добавляет одичалый и уходит. А у Джона в голове набатом бьётся лишь одна мысль: «На льду не остаётся следов».

***

*** Ночь. Языки разводимого пламени и глухие перешептывания разводят глубокий мрак домашним уютом и… запахом несоленого, свежеприготовленного мяса. Патрульные коротают время за приятными разговорами о будущем. Треск веток под ногами смешивается с треском костра. Хочется остаться возле возводимого города навсегда, помочь ему разогнать таящийся ужас. За горизонтом сковывает купол неизвестности.

***

Одиночество помогает уйти в себя. Не имея достойного собеседника, всегда можно найти утешение в самом себе, заглянуть в потаенные страхи и желания. Одиночество оставляет наедине с проблемами, но учит самостоятельности. Жестоко, больно и грубо, но учит не кричать в горло от отчаяния. Хрупкое равновесие познаётся в одиночестве. Джон смотрит издалека на подрагивающее веселье. Все кошмары забываются, кроме одного: потери дома. Интересно, был ли у Белых Ходоков дом? Джон честно ответит, что хотел бы узнать. Или нет? В груди сдавливается сердце от того, что никогда не откроется человеческому взору. Сноу потерянно оглядывает вершины деревьев и жилых дома. Контраст дикий и неправильный, нет в нем ничего красивого и завораживающего. Кажется, будто две прекрасные ипостаси столкнулись, но сосуществование для них невозможно. Ему видится, что долго так продолжаться не может.

***

Кричит. Женщина кричит, пытаясь вырваться из рук крупных мужиков, оттаскивающих её от трупа ребёнка. Насмерть замерзшего ребёнка. Новорождённого. — Что здесь произошло? — глухо спрашивает бывший лорд-командующих сквозь расступающую толпу. — Ночью ребёнок умер. Второй, проживший больше трех месяцев, — докладывает Тормунд и, чуть подумавши, добавляет: — За год семеро родилось. Всего лишь семь. Это ничтожно мало, Джон. У нас на охоте померло больше, чем родилось, почти все способные держать меч сгинули в ночи блядского Короля Зимы. А неделю пережило трое и твоя. Теперь — один и Лианна. Народ в отчаянии и в ужасе. Одни считают, что духи убитых ходоков мстят, другие, что погибшие одичалые забирают себе безгрешных детей с этого равнодушного мира и бедных земель. Не считая твоей дочери, у нас один ребёнок, Джон. Один. А Джон молчит: его тяготят собственные мысли. Он всматривается в лицо немолодой женщины, лицо которой искажено гримасой боли и горя. На снегу клочки шерсти животных, вырванных зубами одичалой из толстой, но потрепанной одежды; на щеке одного из мужиков кровавые царапины от ногтей. А она все кричит да воет вслед уходящим женщинам со свертком. — Сы-ы-ын! — надрывается, рыдает, тонкое тело дрожит от всхлипов. — Сы-ы-ы-нок, мой сы-ы-н! Вы, вы позволили забрать его. Они забрали душу моего мальчика, забрали. Верните мне его, верните-е! Не-е-ет! Дальше Сноу не может слушать, разворачивается спиной и уходит, игнорируя глухой крик матери.

***

… …Движение. — Я тебя вижу, — нахмурившись, кидает Джон и пытается угадать очертания чёрного силуэта. Преследование он заметил уже давно, начавшаяся ещё с того момента, как ему пришлось преступить порог обжитого леса. Наблюдают за ним пристально, колюче, отчего стучание сердца отдается где-то в области затылка. Но самое гадкое — он все не может понять, кто именно следит и с какой целью. Холодно. Весь путь сюда — сплошное мелькание по бокам. Плавающие границы тени постоянно исчезают и появляются вновь; по снегу перед его глазами прыгают, расстворяясь, тёмные пятна; толстые кроны деревьев загораживают обзор. Однако Сноу, ведомый слабым сдавливанием души, неожиданно в очертаниях различает фигуру ребёнка. «Мальчик» — вдруг понимает он, и лицо мягко разглаживается. Силуэт стоит неподвижно, лишенный признаков жизни и замеревший молчаливой статуей. В лесу ни звука: и так редкое живое вымерло под напастью суровой зимы, а те, что прошли отбор жестокой природы, пополнили армию Короля Ночи, — потому на уши давит оглушающая тишина. Только на окраине взгляда скачут тени. — Всё в порядке? — достаточно громко озвучивает Ворон*, осторожно ступая по скрипучему снегу, — Ты потерялся? Безмолвие. На секунду Джону даже приходит мысль, что здесь он совершенно один, окружённый паранойей и толпой исполинских древ. Бездушный лес — одиночество. Бастард**, отряхнувшись, собирается уходить, пока в него снова не упирается чей-то потусторонний взгляд. Внимание приходит с неба и извивающихся теней чащи. Взгляд — не глаза, он чётко улавливает обращенное и резкое внимание слежки, вздрагивает. Джона скрючивает от холода в животе и ледяных когтей сзади. Джон чувствует, что кто-то за спиной. Джон чувствует пробирающую смерть, готовую снести ему голову, если обернётся. Он и не оборачивается, потерянно глядя на непонятную фигуру. Король** знает: одно желание этого существа, и его муки закончатся. Но почему-то именно сейчас умирать не хочется. На сердце скребут кошки, холодок пробегает по взмокшей спине. Сзади трескается ветка. Резкий вдох, и ледяной меч заносят над головой, пока Сноу безуспешно пытается отскочить. Взмах. Все так же неожиданно заканчивается, как и начинается. Джон прерывисто выдыхает. Чувствует, как снежинки попадают за воротник и тают, смешиваясь с потом. Подхрамывает и, дергаясь, быстро поднимается. Вокруг — никого, даже ветер больше не воет. Джон оглядывается: ни следов, ни привидения пацана. Только ветка сломанная вместо силуэта блестит. Блестит? Белые отблески остаются на деревьях, отражаясь от впадины в сугробе. Лунные зайчики слепят и так залипшие снегом глаза. Сноу подходит, всматривается в тонкий, со странными выступами ледяной осколок. Тело медленно сковывает накатывающим ужасом, воздух сжимает лёгкие в болезненном спазме: стеклом лежит осколок погибшего Иного, сверкает фигуркой. У Джона плохое предчувствие. У Джона и нет в голове другого варианта, кроме как осторожно прикоснуться ко льду, чувствуя, как тот тает под тёплыми ладонями. Перевернуть шероховатыми пальцами. Увидеть детскую игрушку — куклу. Ледяную статуэтку Иных в виде его дочери.