Чёрная лента

      Её старенький планер слишком напоминал крылья, а белоснежные одежды — перья. Парящая в небе, она больше смахивала на невесомого голубя, безмятежно скользящего по порывам яростного ветра, точно по льду; только не на человека. Архонты позволили людям приручить стихии, создали артефакты, способные воссоздать трепетное пламя огня или обжигающе холодные хлопья снега. Но воздух остался по-птичьи свободным. Он диктовал собственные правила, разрешая людям играть с собой, чувствовать себя повелителями ветра, когда на деле Анемо-заклинатели вряд ли стоили больше сухих листьев, бессильных перед жестокой силой урагана. Мондштадские планеры — бесполезные игрушки — создавали лишь иллюзию полёта; показывали, насколько близка бескрайняя синева неба, чтобы потом как бы невзначай напомнить о её недостижимости. «Смотри, смотри, земля уже близко!» — издевательски хлопала натянутая до предела ткань, прежде чем ступни ударялись о привычно твёрдую поверхность, к которой каждый человек был с рождения прикован невидимыми кандалами. Планер складывался, и пьянящее ощущение полёта окончательно испарялось вместе с выступившими на шее каплями пота.       До её появления никому не удавалось продержаться в воздухе так долго. Мондштадцы умели парить, а она — летала. Свободная и лёгкая, как птица, но такая маленькая по сравнению с разъярённым Ужасом Бури, беспокойно кружившим над городом. Слишком хрупкая, чтобы справиться со взбесившимся штормом. До жалости слабая.       Лопасти мельниц бешено вращались, сливаясь в сплошной белёсый круг. Ярко-зелёные кроны деревьев каждую секунду теряли с десяток крупных листьев, редели, отчаянно трясли вдруг ослабевшими ветвями. А она всё не спускалась (не падала). Мягкая, тоненькая бабочка, чьи крылышки так легко оборвать, нещадно подставляла их ревущему ветру и гневному вою дракона. Безрассудно? Ещё как. Впечатляюще? Пожалуй.       Капитан, не отрываясь, наблюдал за занимательным спектаклем, развернувшимся прямо над головами перепуганных жителей и стражников. Ребёнок в развевающемся платье оказался полезнее толпы обмундированных рыцарей из Ордо Фавониус, которые бегали, суетились, сбивали кричащих людей в кучки и гнали их к воротам, не до конца понимая, для чего. Время от времени чужестранка и дракон скрывались за плотным занавесом из тёмно-серых облаков, и импровизированная сцена некоторое время пустовала, освещаемая только редкими вспышками молний и бирюзовыми всполохами неясного происхождения. Потом — снова появлялись, приковывая сотни обеспокоенных взглядов. Кружили по спирали, спускались, взлетали. Танцевали в облаках, ведомые ветром, влекомые его яростным дыханием в искристую пустоту.       Кэйа видел перекошенные от ужаса лица взрослых. Ловил пустые взгляды подчинённых, не замечавших его. Не пропустил и круглые глаза Эмбер, влажные от волнения. Он не узнал эмоции разве что крохотной точки в небесах — потому как, в отличие от неё, ничем не отличался от прочих героев второго плана и не был способен так же легко оторваться от наскучившей земли, вознестись в невесомость и…       Да и всё, в общем-то. Потом не помешал бы бокальчик вина из одуванчиков. И её глаза, какими бы они ни были, с таким же вниманием следящие за его манёврами на свинцовом поле туч.       Конечно, капитан не был идиотом, чтобы наивно верить в возможность осуществления мимолётных фантазий — тем более, по каким бы соображениям Анемо-архонт ни выбрал незнакомую девчушку в качестве спасителя Мондштадта, подобная честь вряд ли могла выпасть на долю антагониста собственной истории. Мир Кэйи утопал в сумерках, тогда как известные ему герои были олицетворениями света и надежды; понятными, но недостижимыми. Впрочем, его вполне устраивала выбранная роль, а ускользнувшие мечты оставались не более чем неприметным пятном на плёнке воспоминаний: неявным и никому не нужным, зато вызывающим подобие улыбки на губах.       А какая судьба была уготована этому моменту? Этой загадочной девушке и воющему дракону, разыгравшим чудесное представление, уже начавшее клониться к финалу? Очевидцы томно вздыхали, жадно выхватывая у фабрики времени сувениры — едва заметные жесты незнакомки, от которых небо расцветало голубыми, зелёными, синими всполохами. Наверняка лет через двадцать будут рассказывать внукам о чудесном спасении, пригревшись в шатком кресле у камина, спрятав ступни в шерстяных тапочках, с кошкой, спящей на коленях, или лохматой собачкой в коридоре (и непременно мечтательно глядя в потолок, со стеснительно-восторженными складками на щеках). Изредка во всеобщий давящий шум вплетались хлопки кожистых крыльев и вопли не желавших успокаиваться детей. И если первые грозились вот-вот замолкнуть навеки, звонкие истории последних клялись так же мутить воздух годы спустя, звенеть в ушах людей, мечтающих вплести и в свою память мельком пережитый кошмар.       Кэйа же молча щурился, всматриваясь в далёкое небо. Неярко улыбался, кропотливо вписывая в мысленный дневник невесомые строки. Его жизнь сложится иначе: и эпизод, замороженный в подвалах его воспоминаний, будет играть совсем другими красками, когда вырвется на волю.       От созерцания капитана кавалерии оторвали торопливые шаги, отдававшие металлическим клёкотом.       — Капитан Кэйа! — он узнал голос Свена. — Действующий магистр Джинн просит Вас как можно скорее прибыть к ней в офис по личному вопросу.       Кэйа едва слышно усмехнулся и медленно повернулся к стражнику, поглядывая на него через плечо: тот, не теряя подаренных мгновений, спешно вытягивался в стойку «смирно», оправляя съехавшие доспехи и растрёпанные ураганом волосы. Перед офицерами предполагалось выглядеть прилично даже во время катаклизма — жаль разыгравшийся ветер не позволил бедолаге вовремя совладать с длинными каштановыми локонами.       — Что ж… Если вопрос действительно настолько личный, я выдвигаюсь немедленно, — протянул капитан, растягивая губы в едкой ухмылке. — Надеюсь только, действующий магистр не сочла нужным посвящать посторонних в детали?       Слова прокатились по языку, точно подтаявшее масло — мягко, почти ласково, — но оставили на скривившемся лице стражника неприятно поблескивающий след. Он не стал отвечать, лишь перевёл встревоженный взгляд на хмурое небо, и Кэйа добродушно фыркнул, проходя мимо: видимо, хоть кто-то из Ордо Фавониус научился понимать юмор. По крайней мере, вера в это не давала отчаяться окончательно.       За спиной остались шипящий ветер и стройные ряды туч. Массивные створки дверей лязгнули металлом, отсекая опустевший главный зал штаба от ревевшей за окнами реальности. И хотя резкий стук подошв многократно усиливался притихшей плиткой, в здании всё равно было слишком молчаливо для ушей того, кто секунду назад расстался со стонавшими под напором бури улицами Мондштадта. Вряд ли Кэйа думал, что так быстро начнёт скучать по вою толпы и грохоту отяжелевшего неба, но чувство невнятной досады, снежинкой прошившей сердце, стало для капитана забавным откровением. Ещё одним секретом, если быть точнее, цена которому — пыль на бутылке перебродившего вина.       От кабинета Джинн веяло мрачной серьёзностью, выжигавшей на своём пути всё, кроме немой, слепой (глухой, если хотите) решительности, спевшейся с готовностью следовать указаниям магистра. Кэйа по привычке поморщился, будто гладкое покрытие ручки ненароком хлестнуло пальцы, и без дальнейших промедлений распахнул дверь. Его действующая начальница встрепенулась, оторвавшись от приоткрытого окна, и поспешно захлопнула ставни. Потоки воздуха, мгновение назад со свистом гулявшего по комнате, глухо ударились о стекло.       — Застал на месте преступления? — хмыкнул новоприбывший.       Его холодная улыбка разбилась о колкий взгляд рыцаря Львиный Клык.       — Ты лучше меня знаешь, что сейчас не время для шуток, — руки в тёмных перчатках неловко скользнули по подоконнику, сметая принесённые ветром листья. — Где Лиза? Я посылала за ней Вирата. Они должны были прибыть раньше тебя.       Капитан медленно повёл плечами и как бы невзначай приблизился к заваленному бумагами столу. Нечасто удавалось увидеть подобный беспорядок с тех пор, как в кабинете появилась Гуннхильдр — даже переливчатое перо, отобранное когда-то у несчастливой птицы, покинуло привычное место обитания и теперь навзничь лежало на полированном дереве, истекая чернилами. Кэйа поправил его прежде, чем осознал, что делает.       — Где они могут быть… Если Лизы нет в библиотеке, она… Как нам справиться без неё? — не унималась Джинн.       — Разве ты не знакома с Лизой? — на выдохе произнёс офицер, вложив в незатейливую фразу всю доступную ему деликатность.       Действующий магистр сжала губы и крепко обняла себя за плечи. Кэйа свернул несколько документов в свитки, убрал их на край стола, рядом с чернильницей. Его взгляд, безуспешно пытавшийся поймать ответный со стороны напряжённой фигуры напротив, больше не выражал эмоций, кроме притаившейся в глубокой синеве готовности действовать. Как-никак, Джинн всегда удавалось настроить его на нужный ей лад — пусть и косвенными, запрещёнными в честных состязаниях, методами.       Он слишком сочувствовал. Эта вредная привычка оказалась въедливее, чем алкоголь.       — Мне нужно, чтобы ты привёл её сюда.       Он не стал переспрашивать и не ушёл обыскивать библиотеку. Вместо этого просто кивнул, понимающе заглянув за спину Джинн. Серость облаков вновь расцвела бирюзовыми огнями. Те двое в вышине ещё не закончили погоню за победой, и капитан не был уверен, что успеет прибыть к её завершению. На крайней случай, конечно, в рядах зрителей оставалась Эмбер с её безудержной огненной энергией — смышлёная девочка, которая, может, и догадалась бы привести главную героиню в штаб без его помощи. Только действующий магистр не хотела рисковать. От молчаливого наблюдения Кэйю отвлёк пронзительный взгляд, брошенный из-под спавших на лицо волос — Джинн всё так же у стояла окна, съёжившись и поникнув, но ей не всегда требовалось упражняться в красноречии, чтобы отдать приказ.       — Как пожелаете, — выдохнул Кэйа с напускной непринуждённостью, чтобы обострившаяся вдруг тишина больше не резала уши.       Каблуки простучали по паркету ровным ритмом. Дверь дёрнулась, руки чуть дрогнули, прежде чем с мимолётной заминкой закрыть её (и чересчур обнажившуюся душу на мягко улыбающийся замок). Капитан всегда уходил из штаба не оглядываясь и не прощаясь, без дырявых до лохмотьев обещаний выполнить поручение в лучшем виде. Будто кто-то действительно мог в нём сомневаться. А если и мог — точно не кто-то вроде Джинн. Из раза в раз та прекрасно отыгрывала свою роль, вынуждая Кэйю стараться над исполнением выданной ему партии: пусть и дёргая за истрепавшиеся струны самомнения, грозившиеся лопнуть от единственного неосторожного движения. Эта филигранность раньше приводила в восторг; теперь — будила задремавшее под кромкой инея желание доказать, что он не тот, кто может проиграть.       В лицо ударили плотные потоки ветра и натужно вибрирующий рëв: Ужас Бури в последний раз хлопнул крыльями, прежде чем исчез за вновь сомкнувшимся покровом тëмных облаков, протестующе крича от боли. Через мгновение всё стихло; только воздух, не унимаясь, свистел в ушах и бил по полузакрытым глазам хлёсткими локонами взъерошенных волос. Листья продолжали кружиться по мостовой и шелестеть, путаясь под ногами, будто пытались привлечь внимание людей, чьи взгляды до сих пор прожигали безмолвное небо в закоренелом беспокойстве. Тщетные потуги. Даже Кэйа отказался отсыпать им вмиг подорожавших секунд — лишь смёл чересчур назойливые зелёные пластинки с начищенных до блеска сапог, не опуская головы, и ускорил шаг. По улицам жемчугом рассыпались перламутрово-бледные маски лиц, застывших в карикатурном напряжении, не допускавшем возможности расслабить и язык, примёрзший к пересохшему нёбу, как только Мондштадт погрузился в разрываемую ураганом тишину. Бой закончился гротескно внезапно, чтобы уставшие, напуганные зрители согласились просто принять его финал. Все ждали её возвращения. Каждой жилкой окаменевшего тела молили Анемо-архонта о помощи девочке, спасшей незнакомый ей город от разрушительной силы обезумевшего дракона.       Кэйа не был исключением. Ловил себя на мысли, что не сводит глаз с белого пятнышка на сером полотне неба — и сковывал дрожащие скулы оковами хладнокровной серьёзности, только бы не дать довольной ухмылке разлиться по щекам приторным золотом мёда. Она спускалась, беззаботно раскинув руки на манер планера, лёгкими движениями ножек наклоняла тонкое тельце то влево, то вправо, чтобы воздух, над которым девчушка теряла власть с каждым поворотом, не опрокинул её в ноющую бездну. Невесомая спираль раздражала ветер, дрожала перед глазами капитана серебристой пылью. В незамутнённую часть разума стучались воспоминания о глазах Джинн: тёмных, решительных, требовательных, но Кэйа смог сосредоточиться на них, только когда ступни незнакомки коснулись брусчатки.       Примерно тогда же он осознал, что слышал биение собственного сердца, и понимание отозвалось мгновенной болью в затылке. Принять, что он, офицер Ордо Фавониус, волновался перед встречей с очередной гостьей Мондштадта, оказалось сложнее, чем расправиться с бандой похитителей сокровищ.       — Ты в порядке? — дрожащий голос Эмбер — тихий, но от того не менее выделявшийся на фоне притихшего города — стал соломинкой, в которую Кэйа вцепился, чтобы выровнять разгорячившийся пульс.       По венам разлилась привычная прохлада, и щёки перестали гореть. Шум в голове развеялся. И хотя за грудиной продолжало гулко стучать, капитан согласился списать это на последствия ускоренного шага. По крайней мере, такое объяснение было роднее и спокойнее и не сбивало и без того нарушенное дыхание.       Она встретила Кэйю удивлённым, но не напуганным взглядом, и не сказала ничего. Говорил он, говорила Эмбер, а девчушка молчала, внимательно рассматривая капитана, и в глубине её золотых глаз плескалась настороженность. Её ладони были напряжены, готовые материализовать меч в ответ на любое неосторожное движение, колени чуть согнуты — и капитан неторопливо разводил руками, по привычке скрещенными на груди, несмотря на то, что время было не на их стороне. Он наблюдал за её сдвинутыми к переносице бровями, улавливал трепет золотистых локонов, вбирал в себя дрожь лепестков, вплетённых в её короткие волосы, ждал, когда она сделает хоть что-то, выдаст свои намерения, но каждый раз натыкался на стену ледяной уверенности, укреплённую болтовнёй Эмбер. Цветы бесстрастно мерцали бирюзой. Белое платье сияло им в ответ.       Её звали Люмин, и даже её имя было пропитано светом, но в редких безэмоциональных ответах новоявленной героини скрывалась пустота, так хорошо знакомая Кэйе и потому так явственно им ощущаемая. Девчушка искала брата, пришла в Мондштадт издалека в поисках силы Архонтов, но оказалась втянута в спасение чужого ей города — и, казалось, была совсем не против отложить воссоединение с неким Итэром во благо людей, к которым была равнодушна. Капитан изредка кивал, краем глаза выхватывая сосредоточенный взгляд Эмбер, а мысленно который раз возвращался к единственному волновавшему его вопросу, оставшемуся неотвеченным: «Кто она — новый союзник или новый шторм?». И, что ещё важнее, чей союзник?       Чей шторм?